Любовь во время зимы

      Еще пять уроков протянулись, как резинка, которую медленно оттягивали до предела. Тянули-тянули… а потом враз резко выпустили, заставляя перелететь через собственный край и больно ударить о руку, в которой был другой конец.       Именно так ощущал себя Эрен, плетясь после звонка к кабинету, где его ждал минимум час прилежного исполнения обязанностей дежурного, а, может, и больше. Черт знает этого Аккермана, вдруг он заставит три раза полы помыть… Хотя так даже лучше. Провести лишний час под этим стальным взглядом, все отчетливее ощущая вбивающиеся в тело холодные штыри. Послушать недовольные замечания и вскользь брошенное «поумнел», когда он полезет с тряпкой в щель под подоконником. Или тайно надеяться, что Ривай посмотрел, когда ученик наклонился, чтобы выжать в ведро мутную воду с тряпки.       Впрочем, можно было сколь угодно мучить себя надеждами, но единственно верным оставалось одно: расположения Эрену Йегеру, имевшему твердую «четыре» по предмету Райвеля Аккермана, самого строгого учителя английского и учителя вообще не только в этой школе, но и, наверное, во всем городе, если не стране, невозможно. Никогда и никак. Если даже Армин, свободно говорящий на языке, до сих пор заслужил похвалу лишь однажды, очень сильно постаравшись, то на что надеяться Эрену.       Он еще не до конца разобрался в себе. Лишь хотел почему-то получить расположение именно от «тирана-учителя», которого боялись даже коллеги, услышать в свой адрес не «тупица, мы это несколько уроков мусолим, запомни уже…», а что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее похвалу за старания. «Ничего больше, только не смотрите на меня так, не смотрите», - думал дежурный, прикрывая глаза перед тем, как нажать на ручки двери кабинета.       - Ах, Йегер, я тебя уже заждался, - преувеличенно-скучающе протянул Райвель, расслабленно откинувшись на спинку своего идеального, нисколько не потрепавшегося за год и три месяца кресла. В бледной, чуть сероватой из-за падающего из окна света руке была зажата миниатюрная книга. Эрен с расстояния пары метров видел, что она на иностранном языке. В нерешительности он замялся, переступая на месте, не зная, стоит ли зажечь свет самому, или сначала спросить разрешения: если учитель сидел в относительной темноте, на то обязательно должна была быть причина.       - Тряпку в зубы и вперед, - не отрываясь от книги, скомандовал Аккерман, что отрезвило Йегера не хуже, чем если бы за шиворот бросили лед и влепили пару пощечин. – И свет зажги.       Радуясь разрешившейся проблеме, юноша дерябнул ладонью по выключателю, отчего брови сидящего рядом мужчины скривились, будто у него резко заболела голова. Может быть, оно так и было, ведь учитель, всегда быстро проверяющий работы, которых давал немало, и безупречно ведущий все уроки, наверняка мало спал; Эрен не раз обращал внимание на залегшие под глазами Райвеля синеватые тени.       Ведро с ледяной водой, которое он не замедлил притащить, то и дело подвергалось нещадной встряске, когда дежурный с силой макал в посудину тряпку, будто хотел утопить. На деле же вымещал нервное напряжение, которое всегда было спутником их с учителем встреч. Ну неужели рядом с этим человеком всегда так холодно и неуютно?       Пол был вымыт два раза, тщательно-тщательно, чтобы Аккерман точно не смог придраться, застыв в попытке выказать недовольство небрежной уборкой, и лишь раздраженно отвел взгляд, поняв, что ругать Йегера не за что. Два раза же были протерты и подоконники, и мутно-черные ножки парт, и все составные части доски, вплоть до креплений.       Странно: за все это время учитель так и не поменял своей позы, лишь изредка большим пальцем направляя раскрытую книгу вниз, чтобы посмотреть, как продвигается дело.       - Я з-з… з-з-закончил, - прозудел Эрен, не заикаясь, но растягивая «з» так, будто изображал муху. На него нехотя поднялся серый взгляд, будто чего-то еще выжидая, неотрывно смотря прямо в зеленые глаза собеседника. Лишь по прошествии пары секунд, видимо, не дождавшись того, чего ожидал, или долго переваривая услышанное, не отойдя от строк книги, Ривай перевернул ее страницами вниз, и открытым разворотом положил на стол. Черная книга, черная столешница, черные брови и волосы, черная кожаная обивка стула, черный костюм; создавалось ощущение, что других цветов кроме белого и черного для Аккермана просто не существовало.       Без лишних слов преподаватель легко поднялся с места, будто ему и не требовалось размять затекшую шею и спину, и отправился на инспекцию класса. Обыскал взглядом пол, провел пальцами под подоконником. Не найдя там пыли, удовлетворенно хмыкнул, двинувшись дальше. Осмотрел доску на предмет белого мелового крошева, мягко обведя все контуры указательным пальцем: снизу вверх, по креплению, по ложбинке для мела, по ней, в каждом маленьком уголке…       Завороженный движениями, медленными, обстоятельными, неторопливыми, Эрен не смел громко дыхнуть или сдвинуться с места, будто скованный, будто забрызгали карамелью и дали застыть, превратив в живую не дышащую статую. Ни один жест, ни одно касание пальцев не уходили от внимания цепких изумрудных глаз, с каким-то болезненным рвением запоминающих каждый миг, проведенный здесь, в классе.       - Эрен… Эрен! – видимо, докричаться до него пытались давно, раз не прибегавший обычно к рукоприкладству преподаватель тряханул дежурного за плечо правой рукой, при этом с несвойственным беспокойством глядя тому прямо в глаза.       Ученик лишь похлопал глазами, будто желая проморгаться; впрочем, оно так и было. Можно было сказать, что Йегер сладко поспал наяву, и разбудило его нечто куда более приятное, чем трель будильника или дружеский толчок локтем.       - Мне долго тебя будить? Совсем оборзел, иди, проспись, - Райвель хотел вставить что-то еще, но, видно, не подобрал ни одного более-менее приличного слова, которое можно было выдать ученику. Поэтому просто как-то непонятно посмотрел и, не убирая руку с плеча, тихо продолжил, четко и быстро выдыхая слова, как выдыхают дым, когда курят, отрывисто и как-то совсем-совсем чисто. – Не заставляй меня думать, что у тебя приступ какой-нибудь хрени, - и, не прибавив ничего больше, напоследок оставив жгущую рану непроницаемым взглядом, убрал руку, возвращаясь к столу. Эрен же чуть подался вперед, уже занеся ладонь, чтобы перехватить предплечье преподавателя, не дать уйти, заставить вновь сжать плечо, касаться больше, сильнее, больнее, но не ощущать холод убранной руки.       Странное чувство: никогда еще он не мечтал, чтобы учитель к нему прикоснулся. Скорее, инстинктивно боялся любого движения Аккермана, чувствуя в нем скрытую угрозу, отскакивал прочь, как пугливый котенок, но никогда не хотел, чтобы бледные пальцы с выделявшимися костями и аккуратно подпиленными ногтями сомкнулись на его, Эрена, руке. Может, ему просто не хватает ласки? Подойти, что ли, обнять Микасу, услышать обеспокоенное «что случилось» и промолчать, скрыв истинную причину…       - …хорошо, можешь идти, - донеслась до сознания обрывочная часть длинной, но не услышанной учительской фразы, и ученик, так и не подав признаков нормального функционирования мозга, подхватил портфель и, качаясь, вышел из класса, тихонько прикрыв за собой дверь.

***

      - Ах, Йегер, я тебя уже заждался, - говорит Райвель, и пацан не догадывается, насколько же это блядская правда. Пять уроков, пять часов и тягучее ожидание после, прикрытое чтением, а на самом деле тупой глядежкой на шершавые белые страницы. Хорошее занятие, когда нужно одурачить тупого мальчишку, который, кажется, и сам не в себе, не то, чтобы за другими приглядывать. Тот же Эрвин спалил бы товарища, подколов и спросив, чего это вдруг Аккерман решил читать несвойственную ему литературу, но на месте коллеги сейчас был школьник, совершенно не знающий о вкусах своего классрука. Он и не должен.       Во время уборки взгляд Ривая был буквально прикован к темному затылку, спине и тому, что пониже. Хорошо сложен парень, ни худой, ни шкаф, крепкий такой юнец, а уж зад и вовсе находка. Хорошо бы сейчас подняться из-за стола и хорошенечко шлепнуть, ощутив ладонью приятную выпуклую округлость, да нельзя, сбежит же, как лань испуганная, да еще и растреплет, или избегать будет – в общем, не дело это, учеников за филе лапать. Он и сам это понимал, потому так и не шелохнулся; лишь глаза внимательно следили за каждым движением Джегера.       Тем временем парень вычищал класс так, будто от этого зависела судьба человечества. И где только старательности набрался? Хотя он всегда был напористым и упорным – получая пинок в сотый раз, упрямо идет за сто первым, не осознавая неизбежности наказания. Такой вот круговорот.       Учительских взглядов, давно прожегших дыру во вздернутом заде, Эрен не замечал – конечно, с его-то внимательностью. Он и дуло пистолета перед собой заметит, только если коснуться кожи холодным металлом. Очаровательная легкомысленность, не раз сыгравшая на руку любившего заниматься рассматриванием ученика Аккермана.       В какой-то момент он настолько задумался, смотря в книгу, что чуть не вздрогнул от неожиданности, услышав наверху по-мальчишески звонкий голос. Хваленая выдержка дала о себе знать; Ривай лишь поднял взгляд, донося до мозга сказанные слова. На это потребовалось несколько долгих мучительных секунд, во время которых он все так же в упор смотрел снизу вверх, отстраненно думая, что глаза у парня и впрямь волшебные.       На поверку оказалось, что Йегер и впрямь хорошо поработал – на пальцах даже намека на пыль не осталось, хотя придирчивый англичанин даже крепления у доски проверил, залезая в каждую щель. Неплохо.       Когда же Ривай обернулся, чтобы сказать об этом виновнику чистоты, то обнаружил того в ступоре, в упор смотрящим на своего классного руководителя и совершенно не двигающегося, будто застывшего. С таким же успехом можно было поставить картонную копию, ничего бы не изменилось, разница была лишь в том, что этого, живого, пацана требовалось срочно вывести из состояния, в котором он сейчас пребывал.       - Эрен, - на пробу позвал Аккерман, не дождавшись реакции. Внутри все похолодело. Это что, блять, происходит?! - мать твою, Эрен! – он даже повысил голос, до боли вцепившись в чужое плечо и нехило так тряханув, пытаясь привести в чувство решившего притвориться статуей пацана. Лишних проблем ему было не нужно.       А тот, как ни в чем ни бывало, лишь внезапно «ожил», начав часто-часто моргать, будто оказался совсем не там, где думал, что окажется. В глазах застыло что-то непонятное, будто Йегер и сам не знал, почему впал в ступор. Сказать, что это невероятно взбесило – ничего не сказать.       - Мне долго тебя будить? Совсем оборзел, иди, проспись… - олух? Обмудень? Тупица? Нет, так нельзя. Границы учитель знал четко: бить локтем Эрвина во время перепалки можно, грубить коллегам нельзя, ласково называть класс одноклеточными можно, обращаясь отдельно к кому-то уродом - нельзя, мысленно обозвать досадившего подопечного всем букетом матерных слов можно, высказать это вслух – нельзя. Ривай лишь сдавлено выдохнул, запнувшись на конце фразы, и в итоге просто сильнее сжал все еще холодные из-за недавнего волнения пальцы. - Не заставляй меня думать, что у тебя приступ какой-нибудь хрени.       Внутри вспыхнул огонь недовольства, готовый разойтись в целый пожар, и Райвель с трудом отлепил свою руку, отходя на пару шагов, чтобы не вмазать затрещину тупому придурку, заставляющему волноваться из-за своей дурости. Случись что реально серьезное, вся ответственность падет именно на плечи того, кто находился рядом с Эреном в этот момент, а он, похоже, не осознавал, насколько это все серьезно. Вот гад мелкий.       Чтобы хоть как-то уйти от ситуации, хозяин каморки оперся рукой о стол позади себя, будто ухватившись за спасательный круг, и, наверное, решил ввести парня в окончательное заблуждение, выдав:       - Высечь тебя за опоздание мало, но убрался ты почти хорошо, так что можешь идти.       Признаться, «почти хорошо» было самой сложной репликой сцены. Сложнее было видеть, как парень, так и не отреагировав на с таким трудом выданную речь, лишь кивнул и, каким-то странным обмякшим движением подняв свой рюкзак, выплыл за дверь, совершенно ничего не сказав на прощание.       Обескураженный поведением мальца, Ривай отошел от стола на пару шагов, тут же уткнувшись в ведро, полное мутной воды, носком ботинка. «Йегер, зараза, только попадись мне еще на глаза – отымею шваброй, а в качестве смазки будет моющее средство», - рычал про себя он, вынося за учеником воду.