***
Из дальнего угла юноша перешел в другой конец класса, ближе к учительскому столу и доске, по пути проверяя, так ли все сделал. Вроде чисто, грязи, видимой и невидимой, нет, и, возможно, его даже без лишних слов отпустят домой, хотя домой как раз не хотелось. Хотелось еще раз отдраить здесь все до кристального блеска, желательно, под команды ровного, чуть резковатого голоса, от которого по телу проносится горячий вихрь, а сердце заходится в бешеном ритме беснующейся птицей. И чтобы Ривай, как в прошлый раз, накрыл его руку и встал позади, неосознанно прижавшись к спине, и показал, как правильно нужно… - Эрен, достань-ка из шкафа сборник упражнений, зеленый такой, - из фантазий, переходящих уже во что-то совсем неестественное, его выдернул неестественно-мягкий приказ. Ему показалось, или у учителя как-то изменился голос?.. Йегер наклонился, открыв дверцу шкафа, вытащил требуемую книгу, разогнулся и повернулся было, чтобы отдать, но мужчина оказался неожиданно близко, убирая взятую учеником книгу и протягивая руку куда-то юноше за спину. В следующий миг комната погрузилась во мрак, а губ Эрена мягко коснулись чужие. Мир сузился до стоящего напротив Ривая. Все завертелось, как в смерче, в ушах забило и зашумело, заглушая все звуки, и осталось лишь ощущение чужого дыхания, смешавшегося с собственным, и губ, даже не целующих, а просто касающихся его рта. Сухие, неимоверно горячие, нежные, нужные… Прикосновение стало настойчивее, но ровно настолько, что парень и не заметил, как стал сам отвечать, чуть приоткрыв рот и в нерешительности подняв онемевшие руки, желая то ли обнять, то ли вцепиться в рубашку, притянуть к себе и не отпускать, не пускать, не давать отстраниться до тех пор, пока не надоест – а ему не надоест. Постепенно поцелуй становился все более влажным, больше страсти сквозило в каждом движении, больше жара выделялось телами. Ривай не трогал – лишь уперся рукой в стену позади Эрена, прямо туда, куда парой минутой назад ткнул ладонью в выключатель, погружая комнату в темноту. Сколько они так стояли? Раз, два, три, раз, два три, раз, два три, немой счет отбивал в сознании, упорно пробиваясь через мутную пустоту, как если бы до него пытались докричаться из-под толщи воды. Учитель с мягким причмокнувшим звуком отстранился, на миг, чтобы в следующую секунду чуть прихватить зубами нижнюю губу Эрена, тут же проводя по ней кончиком языка, коротко поцеловал несколько раз, почти не отрываясь, и вновь – долго, не накрывая полностью мальчишеский рот, не проталкивая язык: простое касание губ, чтобы не напугать, не спугнуть, как зверька, которым Риваю всегда казался этот пацан. Как бы ни было приятно, все же пришлось отстраниться – мальчишка лишь неосознанно потянулся следом, все еще не открывая глаз, и свел приоткрытые губы, когда понял, что продолжения не будет. «Как это понимать?» - чуть не вырвалось у него, как и множество других вопросительных фраз, но горло сдавило, дыхание так и не пришло в норму (во время поцелуя Эрен почти не дышал), а руки все так же были приподняты в попытке что-нибудь сделать. Что, мальчик еще не придумал. Молчание длилось много мучительных минут, нарушаемое лишь выровнявшимся дыханием обоих, да тиканьем настенных часов.***
Наконец, Райвель отлепил руку от стены и отвернулся, левой рукой обхватив локоть правой, предплечье которой поднял вертикально, перебирая пальцами ткань лацкана пиджака, незаметно, чтобы сопляк не увидел. Нервничал? Да. Да, он нервничал, как девственник перед проституткой, зная, что страшного ничего не грозит, но все же побаиваясь в глубине души. Как-то слишком спокойно пацан воспринял все действия, да и сам в процесс, похоже, втянулся. Неужели, ему… понравилось? Не было неприятно? Он хотел этого? За мыслями Ривай не сразу заметил, что в классе остался один. Мягко закрывшаяся дверь глухо стукнула о косяк, чуткий слух уловил скрипящий звук автоматического удерживающего замка. Так даже лучше. Он стоит, невидящим взглядом пялясь в окно, туда, где в свете рыжего фонаря поблескивает и переливается снег, где видна крыша более низких уровней здания, все еще вцепившись в черную ткань, как в блядский спасательный круг, и прокручивает в голове то, что только что, буквально пару минут назад, случилось. Серьезно? Он это сделал? Вжал пацана в стену и обцеловал, будто они давно пара и пошалить решили? С другой стороны, не будь этого шага, Райвель бы так и не узнал, стоит ему здесь на что-то рассчитывать, или все эти взгляды и дрожь от прикосновений были лишь выдумкой, удачно подстраивавшей под себя факты и совпадения. Узнал. Обрадован. Можно переходить к более решительным действиям, но сначала – дать пацану отдохнуть, отойти и привести скудные мысли в порядок. Потом обязательно разберемся.***
Так ни слова и не сказав, Эрен вывалился из класса, прижался спиной к стене, медленно сполз и откинул голову, смотря в потолок, а после и вовсе закрыв глаза, сидя на холодном грязном линолеуме, облупившемся от старости и плохого обращения, в темном школьном коридоре. Больше не было вихря и смерча, не было внутри этого урагана – была лишь какая-то наполненная пустота. Ему вроде было никак, но одновременно так правильно, так, что ли, хорошо оттого, что все, наконец, прояснилось, что можно больше об этом не думать, что мысли вылетели из головы, оставляя только объемное чувство завершенности. Он окончательно убедился в том, что не выдумал страсть к Аккерману, Аккерман показал, что его чувства не безнадежны. Эрен должен был радоваться, что все хоть в какой-то мере взаимно, что его не оттолкнут и издеваться не будут, но вместо этого чувствовал страх перед будущим. У него даже этот поцелуй был первым, а уж то, что должно было быть дальше, вообще вызывало трепет и боязнь показаться неумелым подростком. Каким он, в общем, и был. "Йегер, дурная башка, опомнись, все еще даже не до конца прояснено; вдруг Ривай вообще хотел поиграть, или что-то проверить, или найти новый повод для насмешек, а ты уже планируешь, что будет дальше, думаешь, не наскучишь ли и всякое такое..." - говорил себе парень, отчаянно гоня мысли в сторону дома, где его уже наверняка заждалась мама, одна в большом доме, ведь отец в очередной раз задерживается на работе. Обычно даже после дежурств Эрен не приходил домой слишком поздно и точно знал, что сейчас нужно встать и уйти прочь из этого места, от этого класса, от этого человека, от этой темноты и этих воспоминаний. Но вместо этого шатен опустил голову на колени, обхватил негнущимися пальцами щиколотки и громко сопел, борясь с подступающими к глазам слезами, грозящими бурным потоком протечь по щекам и удариться в ткань темных джинсов, оставляя неровные следы размером с монету. Просидев так, по меньшей мере, минут десять, ученик кое-как оперся о стенку, чтобы встать. Ноги ватные, руки – не лучше, все тело как мешок с очень жидким пюре, в которое запихнули парочку цельных картофелин. Ткни, полетит и развалится. При выходе из школы его встретил мороз. Сильный, щиплющий за непокрытое ничем лицо, ведь наскоро замотанный шарф на этот раз даже не прикрыл зацелованных губ. Отрезвило? Нет. Все так же пробираясь по снежной каше, как делал это уже множество дней до этого, Эрен не мог даже ни о чем думать; внутри все было заполнено потрясением от недавно пережитого поцелуя. Слишком горячо, слишком нужно, слишком приятно, слишком неправильно, слишком, слишком, слишком… это «слишком» было почти материальным, вытесняя все и оставляя лишь неясные образы без звука и четких границ, что крутились в шатенистой голове даже тогда, когда он чистил зубы перед тем, как пойти в свою комнату и завалиться на кровать раньше обычного (мама даже удивилась, ведь обычно сын до ночи сидит за компьютером и то и дело выходит на кухню), плотно-плотно замотавшись в большое теплое одеяло. Холодно. Плохо. Хочется еще, больше и жарче, но надо терпеть. Чуточку подождать, и тогда, может быть, его крохотное желание будет исполнено.