Бюро "добрых услуг".

Никто не видел парусов на горизонте, Никто не слышал двигателей на рассвете, Никто не почуял, как горел уголь, Никто не знал, что мы идём ниже радара.(с) Abney Park – Under the Radar. Близился вечер. Окрашивал желтоватыми отсветами окна и крыши окрестных домов. Осенняя красота – умирающая. Даже в небе она разлита щедрой рукой универсума. Летом или зимой такого оттенка не увидишь. А жаль… Гробовщик, супротив обычного, сегодня закончил свою работу раньше, отослав помощницу прочь. Дал какое-то нелепое поручение, только для того, чтобы её больше не видеть. Пусть не привыкает к нему, строптивая девка, и думает, что он злится на неё. Да и он тоже пусть думает. Но это её о доверии – «можете», так и висело в холодном воздухе лаборатории. Даже не словом брошенным, а вопросом. — «Можете? И в самом деле. Могу ли? Но постановка не верная. И совпадение глупое,» — мрачно раздумывал хозяин погребальной конторы, стягивая с вешалки плащ. — «Слишком коротка жизнь человеческая, чтобы к ней привязаться, но так хочется проявить к иной лояльность, неминуемо погрязнув в близком отношении с окружающими. Дать слабину. Для жнеца непозволительно, а для меня? Отставка имеет свои положительные стороны, как выход на пенсию. И всё равно слишком болезненно, особенно если учесть, что это летальное чревоугодие не плод больного воображения, а вполне объективная опасность для живых.» Сегодня Легендарный снова повторит маршрут, ставший за эту неделю для него привычным. Бюро – Департамент. С остановкой в придорожной милой забегаловке, где подают, на удивление, приличный кофе и мясной пирог. Так или иначе, все сотрудники Лондонского отделения заглядывают сюда. Этакое место внештатной тусовки синигами, наподобие тех, что встречаются у полицейских или врачей. Когда Гробовщик заявился в кафе в начале недели, твёрдо решив разузнать подробности гибели Алана Хамфриза, у сидящего за барной стойкой и мило чирикающего с барменом Сатклиффа выпал из рук бокал вина. Грохнул об пол, рассыпавшись осколками, знаменуя воцарившуюся тишину. Это уже не говоря о том, как у многих вытянулась физиономия от одного только вида «отступника». Ему были не рады, и это ещё мягко говоря. Хорошо, что он не лишён дара убеждения, а Грелль умеет быть полезным, как Гробовщик отмечал когда-то, да и не устанет этого делать. Алый жнец сослужил Легендарному хорошую службу, разрулив ситуацию. Гробовщик ведь заявил во всеуслышание, что хочет помочь Департаменту, а сейчас, выяснилось, что просто обязан. Он должен рассказать верховному руководству о странных смертях. Вернее, о предполагаемой их причине. Рядовые жнецы не вдаются в подробности, а просто делают своё дело. Вдруг он прав в своих домыслах? Информация в обмен на информацию. Грех не воспользоваться, совместив приятное с полезным. О, он часто так делал, хорошо хоть с главой отдела по надзору умудрялся не сталкиваться. Мистер Спирс каждый раз приходил в бешенство, припоминая все делишки седовласого. Тлел, как уголёк. Легендарный это видел, насмешливо растягивая губы в улыбочке. Сколько сил Уильям тратит на то, чтобы сдерживаться? Может быть хоть разок стоит дать выход негативу? Впрочем, Гробовщику он не соперник, а только досадное осложнение, пытающееся при том вставлять палки в колёса. — Наивно, ведь на этой повозке все вместе мы и катимся. С горки, — хихикнул вслух, — в пропасть, — но обвинять в вотуме недоверия других синигами мужчина не мог. Он это вполне объективно заслужил. Даже страх и отвращение, которые они демонстрировали не менее открыто. И только диспетчер Сатклифф неизменно всю эту неделю приветствовал «отступника» широким оскалом и восклицанием: — Мой любимый враг! — сделал он это и сегодня. — Кого я вижу! Я принарядился по случаю, — отодвинул от себя чашку глясе, махая рукой. — Я знал, что ты заявишься, — через мгновение Алый жнец уже вскочил из-за стола, спеша покрасоваться перед Гробовщиком. — Ну, как я тебе? — костюм красноволосого не был стандартного покроя, утверждённого руководством, и даже цвета, но это как водится. Как часто он пополняет свой гардероб? — Энергия бьёт ключом, Сатклифф? — отозвался Легендарный. — Только разводным и по голове, да? — Какой ты пра-а-а-ативный, — Грелль нарочно растянул слова, надув пухлые губки. Сделал вид, что обиделся. — Нет бы порадоваться! — Твоё ликование не было бы полным, — седовласый синигами грациозно проплыл к барной стойке, заняв один из высоких стульев, — если бы тебе чего-то не было нужно. Но что именно? — поднял указательный палец вверх. — Это уже другой вопрос. — Фи, — скривился диспетчер, — какие мерзкие инсинуации. Нравится тебе всех по себе мерить, — даже глаза зеленью сверкнули из-под красной оправы очков. Опасное положение, грозящее кафе уроном. Вот только удивиться ли человек-бармен? Вполне может статься, что и не подумает. Сколько их, синигами, тут отирается? Плевать, что все они смахивают на офисный планктон садоводческого товарищества. Чего только не случается, верно? Современных людей трудно удивить. — Нравится, — Гробовщик продолжил так же лживо улыбаться, демонстрируя окружающим свою фигуру, облачённую во всё чёрное и спокойствие. Конечно же, спокойствие. Словно он никогда не уходил в «отставку». Последнее, вообще никак со словом то этим – «отставка», не вязалось. Он просто ушёл, но время от времени возвращался. То ли по велению долга, то ли сердца, то ли всего этого сразу… Когда считал нужным. Как во время устроенного ангелами в Лондоне террора, например. Или же во вторую мировую. Синигами выше политики, но им часто приходится разгребать её последствия. Оттого он был занят в сорок первом, когда демон-дворецкий потерял Легендарного из виду. Тогда ведь «бывших» не было. Все работали как один, даже голод, нужду и бомбёжки с людьми делили, пожиная души их. Миллиарды километров плёнки струилось тогда в вышине. А на земле лилась кровь, и гасли одна за одной человеческие жизни. Что в блокадном Ленинграде – прекрасном городе, но в войну столь изуродованном, что в горящей Франции или же лагерях, где истощённые узники ожидали своей участи. Он хоть и Ангел Смерти, но служит живым. Вернее, умирающим. А это работа бессрочная, даже если все грехи свои ты искупил перед мирозданием. — Грубиян, — фыркнул Сатклифф. — Но я тебя прощаю. Сегодня ты такой, — и снова алый приближается, прикасаясь к острому колену отступника, обтянутому чёрной тканью брюк, — зловещий. Ах, аж сердце замирает в предвкушении! — Не томи. Чего ты хочешь? — мягко промурлыкал седовласый, не думая отстраниться. — Смелее, — осталось для полного счастья на стойку облокотиться, подперев рукой щёку. Мол, слушаю я тебя очень внимательно. Давай, повесели меня, скажи какую-нибудь глупость. Прерви моё безмятежное благоденствие. — Рональд сказал, — вкрадчиво начал Грелль, понизив голос, до интимного шёпота, — что ты якшаешься с демонами. — Какая чудесная актёрская игра! Сатклифф был вполне убедителен. — Это правда? — Естественно, — честно отвечает Гробовщик, а после раздражающе хихикает. Даже нет, смеётся. Ситуация его глубоко забавляет. Диспетчер, в свою очередь, убирает руки и морщится. — Кому-то нужно! — Значит, Уильям Т. Спирс копает под него яму. — «Быстро он. Ну и ну. Кто бы мог подумать? Лично молокососа-Нокса следить приставил? Или сам бегает? Не много ли чести для «дезертира»?» — Я-то думал, ты будешь отпираться. Скажешь, что такого не может быть, — разочаровывается красноволосый синигами, сверкая глазами. — Уилли сказал, что тебе нельзя верить ни в коем случае. Нет. Вообще никак. — Уилли всё принимает близко к сердцу. Это непрофессионально. Однако от помощи он не отказался. — У нас каждый на счету, — заинтересованность эмоционального Алого в бесах, совсем иного рода. Конечно, он помнит Себастьяна Михаэлиса. Грелль бы с удовольствием убил этого демона — «окрасил в свой любимый цвет», — печально, что это всё ещё ему не по силам. Но однажды жнец справится, получив поистине прекрасное наслаждение – возбуждающую радость победы над противником. Он даже перед самодовольным Гробовщиком готов заискивать, чтобы приблизить к себе это драгоценное мгновение. С их последней встречи с демоном, прошли долгие годы. Сатклифф стал намного опаснее и опытнее. Отчего же не попробовать ещё разок? — Чего это тебя демоны заинтересовали? М? — Все меня не касаются, — снова Алый близоруко щурится, облизывая губы и глядя поверх оправы очков. — Только один демон. Только один! — Да ну? — продолжает развлекаться Легендарный. — Назовешь имя счастливчика? — и ведь почти точно знает, какое будет озвучено. В противном случае красноволосый бы и не вился, как муха вокруг лампочки. — Неужели мистер Михаэлис задел твоё эго настолько, что ты до сих пор не выбросил его из головы? — Он такой очаровашка! — безбожно врёт Грелль, активно жестикулируя, дабы наглядно показать, до какой степени прекрасен бес. — Ты не представляешь! — и если разговор завязался, а Гробовщик его не прервал, значит, дворецкий и его господин действительно в городе. Рональд не обманул. Сатклифф уже дрожит внутри от восторга, представляя красную-красную кровь на зубчатых звеньях цепи своей пилы. Себастьян - его идея фикс. Неоконченное дело, которое должно быть завершено рано или поздно. — Хи-хи-хи! Боже, боже, — Легендарный качает головой и заказывает кофе. — Сколько обожания, — перед тем, как явиться в Департамент и пытаться говорить с высшим руководством, нужен маленький допинг. Конечно же, ему вручат список обязательных «дел» на эту ночь, раз уж он взялся. Так что ламповые посиделки в приглушенном свете забегаловки тоже важны, равно как информация, полученная им от Алого. Её-то, как раз и стоит детально обдумать. Всё ли у него под контролем, чтобы выбраться потом из передряги целым? Или что-то Гробовщик упустил из виду? Всегда есть подвох. Не увязнуть бы в собственных интригах. Такое тоже случалось. — «Зато весело!» Часом позже Жнец шагает в сопровождении всё того же настырного Сатклиффа по светлым бело-серым коридорам Департамента, мимо отдела кадров. Прямиком к старику Лоуренсу. Сколько Гробовщик себя помнил, этот пожилой джентельмен с седыми волосами и усами всегда работал в управлении, создавая свои шедевры – очки. Никто не знал его истинного возраста, оттого, видимо и звали все почтительно – «Отец». Даже Легендарный со своими двумя тысячами за плечами, чувствовал себя рядом с этим синигами сопляком. — Моё почтение, — склонился седовласый, переступая порог мастерской. — С чем пожаловали? — сердитый взгляд Лоуренса был таковым не из-за антипатии к Гробовщику, а скорее оттого, что мужчина был вынужден прервать свою кропотливую работу – полировку стёкол. «Отец» всегда был лоялен к седовласому, даже когда того открыто назвали дезертиром. Почему? Да потому что Лоуренс прекрасно понимал, что творит Легендарный. Даже то знал, зачем Сын отвернулся от любимого Родителя, занявшись похоронной конторкой и всем этим балаганом со «Странными куклами» – пытался хоть как-то «починить» то, что разрушено смертью. Что разрушено им самим. Изуродовано и изломано. Жаль, безуспешно и самонадеянно, как происходит у всех бунтующих отроков. Всё прочее – мишура. А ещё Лоуренс не сказал бы, что они были близки с Гробовщиком. Это невозможно. Тут иное нечто, заключённое в прожитых веках и принятии. В любви к Жизни, а не только к угасанию. Раз Родитель не отворачивается от своего Творения, то и остальным синигами не стоит. Смерть любого принимает. Любым. Такая уж философия… Даже нет, мировоззрение! — Надолго ли к нам на этот раз, Адриан? — Как знать, как знать, — извечная ухмылка – как самооборона. Маска лицедея не выдающая истинных намерений и положения вещей. В работе Ангела Смерти такое же оружие, как и коса, позволяющее избежать душевной уязвимости. Их учат быть равнодушными, бесстрастными, а на деле выходит не всё так, как в теории. — Верни мне их. — Святые небеса, что я слышу? — «Отец» позволяет и себе лёгкую усмешку. Слишком опасно спорить с отступником, но, чёрт побери, хочется! Много веков назад Лоуренс и сам таким был – ничего не боящимся. Адриан в прошлом, потрясающе и до хрипоты спорил, за свои убеждения, сея смуту в рядах синигами, пока не перешёл от слов к действию. Очевидно, душа той несчастной — «Клодии Фантомхайв?» — стала для Легендарного последней каплей. А где тонко – там всегда лёд трескается. — Неужели твой слух тебя подводит? — Гробовщик замер на фоне белой двери тёмным пятном. Как ложка дёгтя в их бочке мёда. — Ну же! Я не люблю долго ждать, — тон повелительный. Когда-то седовласый был в праве им всем приказывать, а теперь голос выдавал лишь грубое раздражение. — «Чего доброго глаз скоро задёргается от нервного напряжения!» — Не груби мне, мальчик, — одёрнуть Самого, то ещё удовольствие и Лоуренс им беззастенчиво пользуется, поднимаясь из-за стола. Его массивная фигура и выше, и крепче фигуры Легендарного. — У тебя прав теперь не более, чем у Сатклиффа. — Эй!!! — возмущается маячащий фоном Алый. — Зачем вы та-а-ак, сэр! — хнычет — Я же не диссидент какой-нибудь! Я всегда с вами! — Заткнитесь, сделайте одолжение, — «Отец» заставляет замолчать и второго, завороженно наблюдая, как лицо Легендарного, с надменно вздёрнутым подбородком, становиться каменным, а глаза угрожающе сощуриваются. Однако седовласый проглатывает обиду, обещая про себя её припомнить, но когда-нибудь потом. При случае. А сейчас тяжёлый взгляд Лоуренса синигами выдерживает с достоинством аристократа. — Я верну вам то, зачем вы явились… — А вы уверены, что только за этим? — перебивает Гробовщик. — Скоро мне ваши очки не понадобятся. — Зачем же ещё? — похоже, пришла пора и «Отцу» удивляться. — «Как это не понадобятся?» — но мыслей он не озвучивает, а только смотрит на шагнувшего к нему Адриана. — Теперь я не имею доступа к высшему Совету и к Ней… — осекается, оборачиваясь на Грелля. Алый весь превратился в слух, ловя каждое слово – повод для сплетен. — «Хрен с ним!» — в итоге решается. Диспетчера Сатклиффа всё равно удержать от любопытства невозможно. — «Ситуация не изменится к худшему, если эта «балаболка» будет в курсе». — Зачем вам Совет? — Лоуренс подозрителен обоснованно. — «Что, если Адриан Крейвен в курсе того приговора, что ему вынесли, и теперь пытается мутить воду? Он ведь и появился в Департаменте накануне, будто предчувствовал.» — Это очень важно. Я хочу предупредить их. В Лондоне происходят странные смерти. — Каждый миг кто-то умирает, Адриан, вам ли не знать, — «Отец» смеривает Гробовщика строгим взглядом. — Вы занимались этим слишком долго. — Вы правы, — Легендарному снова становиться смешно. Почему он оправдывается перед этим синигами? Но не с «Отцом» ли говорить, если «Мать» глуха? — Я хочу предложить информацию, Лоуренс. Что вам известно о четырёх Всадниках? Кроме легенд, само собой. Мы с вами знаем, что не все истории врут! — хихикает, откровенно намекая на всеобщее их «божество», ехидно заглядывая старику в глаза. — Всадниках? К чему вы клоните? — Смерть, Чума, Война и… Голод, — как неуловимо маска шута на лице седовласого сменяется чрезвычайной серьёзностью. Даже «Отец» впечатлён. — Двое испытывали голод до такой степени, что ели, пока не лопнули. Буквально. Я думаю, они не одиноки. Я хотел бы знать, сколько всего жертв. Но для этого мне понадобиться ваше содействие. Подайте запрос в Архив, там ли плёнки покойничков? Обратитесь к Совету. Разве позволено Голоду забирать жизни смертных вместо синигами? — Нет, но… — можно ли сказать, что Лоуренс был обескуражен? Вполне. Он точно не ожидал подобного пыла от дезертира. Не рассчитывал, что тот явится просить его о помощи. — «Самым слабым звеном в обороне посчитал? Или он говорит правду?» — Вы мне не верите? — без обидняков. — Это просто подтвердить. Ну же! Когда я с вами шутил в последний раз? — Сэр? — Сатклифф впервые, после продолжительного молчания, подал голос. — Голод? В последний раз, когда интересы Всадников столкнулись, в мире людей началась вторая мировая война! — Грелль не хуже помнил те зловещие события. Даже для него тогда оказалось слишком много красного. — Учитывая рост прогресса у смертных, события могут оказаться более фатальными, нежели тогда. Так что это действительно может стать угрозой. Не будет их, не будет и нас. — Хорошо, — внутренняя борьба и противоречия с трудом позволяют «Отцу» принять решение. Он сомневается в его правильности. Всем западня чудится, даже тогда, когда открывая дверцы потайного шкафчика, Лоуренс достаёт до боли знакомые очки в чёрной полуоправе, которые создал когда-то с такой любовью. — Возьмите, — протягивает их Легендарному, который смотрит на них, как на опасный предмет, но всё же, не долго думая, забирает. — Я сделаю всё от меня зависящее. Но, разумеется, мы проверим. — Проверьте, потрудитесь, — удовлетворённо кивает Гробовщик. В голове так и крутится — «Погаснет пламя – погаснешь и ты». Это ли не подсказка – побуждение к действию?