***
Женщины уже больше часа работали с прибором, ожидая результатов. Эмма активно помогала врачу, наполняя пробирки реактивами. Через два часа после взлёта к ним подошёл викарий с предложением обеда, и женщины с удовольствием согласились. — Ты уже расскажешь мне, наконец? — не утерпела Свон. Агнес лишь таинственно улыбнулась в ответ. — Что ты хочешь знать, дорогая? — Все, абсолютно все! Например, чей это самолёт, с отличительным церковным убранством? И самое главное, кто тот таинственный седой мужчина, который нянчится с твоими детьми??? — Это — его Святейшество отец Джанперто, бывший Кардинал-камерленго, блюститель Папского престола, фактически министр финансов Ватикана и неофициально второе лицо в Католической церкви. А ещё он мой отец… — Агнес смущённо опустила глаза. Эмма открыла рот от удивления и едва не выронила из рук пробирку. — Твой отец Кардинал???? Но… Как…? Разве им разрешено иметь детей? — Это в прошлом. Он лишился своего сана в тот самый день, когда не пожелал отказываться от меня и моей матери. Отец был уже в преклонном возрасте, считая беременность матери божьим провидением и благословением. На церковном собрании он заявил, что титул ему дан людьми, а ребёнок дарован Богом! Его лишили должности и кардинальской мантии, но Папа жаловал ему титул персонального архиепископа за годы преданной службы. К сожалению, моя мама умерла при родах, и отец растил меня сам. Он считал, что Господь наказал его за слабость и отнял любимую женщину, но все равно ни о чем не жалеет. Он счастлив, теперь у него двое внуков и он не вынужден проводит вечера в одиночестве. У него есть семья, хотя он планировал посвятить себя Богу. Но когда перед ним стал выбор, отец принял всю ответственность за поступок и не оставил меня в приюте. Я пошла по его стопам, получила свой маленький приход и стала настоятельницей — это было только моё решение. Но затем, встретила Лероя, и отец посчитал, что жизнь все равно заставит платить по счетам и за его грехи предстоит расплачиваться мне, делая выбор. Он поддержал меня в желании прожить обычную мирскую жизнь. Отец, все также, продолжает много работать на благо Церкви. У него, по-прежнему, огромное влияние и связи. И я решила воспользоваться этим. Первый раз за все время. — Агнес, — Эмма взяла женщину за руку, — я никогда не забуду, что ты сделала для нас, и как рисковала. — Я все рассказала ему про ситуацию, в которую мы попали. Рассказала, сколько людей ты спасла, и как помогаешь нашему центру. Он лишь ответил, что помочь — его святой долг, потому что Бог никогда не оставит того, кто служит верой и правдой другим людям.***
— Что в этих пакетах? — Эмма кивнула на лекарства, которые доктор предусмотрительно изъяла из палаты, где находилась Миллс. — К сожалению, там яд… — прошептала Агнес разочаровано. Вместо того чтобы капать антидот и средства очистки крови, Реджину продолжали накачивать всякой дрянью. Если бы это продолжалось ещё какое-то время, она могла бы остаться инвалидом. — Я этого так не оставлю… — Эмма встала с кресла и подсела к Реджине, которая по-прежнему продолжала спать. Потом очень аккуратно погладила кисть женщины, в которую была вставлена капельница. Агнес присела поближе к Свон. — Не стоит тратить силы на месть, Реджине это никак не поможет. Мы, конечно, потеряли время, но ситуация не выглядит непоправимой. Уже почти пять часов как мы вводим ей необходимые лекарства, и надеюсь к моменту посадки, ей станет лучше, хотя бы частично удастся остановить процесс интоксикации. На вывод и нейтрализацию всего, что ей успели влить, потребуется не одна неделя. Ну, а те, кто устроил это злодейство, ответят — не сомневайся. Веришь ты в наказание или нет — воздастся каждому по деяниям его. Ничто не остаётся безответным — ни доброе, ни злое. — Если человек не понесёт наказание за свои проступки — это лишь подхлестнет продолжать творить зло. И так до тех пор, пока он не оступится. Но до того момента Реджина может пострадать.***
По приземлении в аэропорту их ожидал бус с тонированными стёклами и группа женщин в церковных одеяниях. Реджина несколько раз просыпалась, но все равно до момента посадки так и продолжала находиться в состоянии полусна. Агнес говорила, что это даже к лучшему. Так ей легче было перенести длительный полет, не ощущая нагрузку. Конечно, Эмма удивилась, когда они прибыли на место. — Где мы, Агнес? — тихо интересовалась Свон, осматривая местность. — Это Аббатство Святой Женевьевы. На территории монастыря стоит крупный реабилитационный центр, — врач указала на большое светлое здание, стоящее в отдалении. Здесь вы будете в безопасности до полного выздоровления Реджины. Больница прекрасно оснащена, я лично знаю главврача. Не будет никаких препятствий для нашего присутствия, контроля и участия в процессе лечения. На территории аббатства есть небольшая гостиница для паломников. Мы сможем расположиться там. — Нет, я буду с Реджиной, — выпалила Эмма. — Я не оставлю ее ни на минуту! — Конечно, — кивнула Агнес, — сколько пожелаешь, но думаю, что вам понадобиться место, где вы сможете хотя бы распаковать вещи. Эмма неуверенно кивнула. — Тебе не стоит переживать, милая, я буду с ней во время обследования, смогу лично все контролировать. Это одна из лучших клиник в мире по данному профилю. Ни о чем не беспокойся. Настоятельница обо всем договорилась. Сможем начать немедленно. Как только Реджину увезли на процедуры, Эмма приняла решение все-таки расположиться в номере гостиницы, а не томиться в тяжком ожидании.***
Монашки удивлённо перешёптывались и улыбались, оборачиваясь на быстро бегущую по аллеям монастыря девушку, в плотно обтягивающем стройное тело спортивном костюме и наушниками в ушах. Эмма так увлеклась, что на повороте, едва не налетела на медленно прогуливающихся по дорожке настоятельницу и Агнес. — Боже, простите, — виновато бормотала Свон, резко затормозив, — я совсем не подумала где нахожусь… Здесь, наверно, нельзя бегать. — Продолжай, дитя моё, не отвлекайся. То чем ты занимаешься — есть святое дело. Забота о здоровье, что может быть более богоугодным? — улыбалась аббатиса, внимательно разглядывая смущённо краснеющую Эмму. Господь поддержит любого в стремлении сделать тело совершенным. И монахинь наших не стесняйся, им тоже иногда полезно созерцание мирского. Не все же время усмирять плоть, — ласково улыбалась женщина. Эмма обратила внимание на то, как молода и красива настоятельница и подумала, что должно было побудить такую женщину добровольно заточить себя и свое тело в жёсткие тиски церкви. — Меня зовут Рул Горм, — представилась аббатиса, продолжая приветливо улыбаться. — Эмма… Эмма Свон, — пробормотала девушка, слегка наклонив голову и пытаясь восстановить дыхание. — Для меня большая честь принимать вас в качестве гостя, Эмма Свон. Агнес много рассказывала о ваших благих деяниях. Я рада, что мы имеем возможность быть вам полезными. А теперь, дитя моё, не смеем вас задерживать, продолжай тренировку и не стесняйся обращаться ко мне по любым вопросам. Я всегда помогу. — Благодарю вас…матушка… Конечно, обязательно, — продолжала несвязно бормотать, потрясённая новым знакомством, Эмма.***
— Вещи я частично распаковала, потом посмотришь. Если чего-то не хватает, я куплю, — Эмма говорила, а Реджина впитывала слова и наслаждалась возможностью нормально слышать и воспринимать речь. — Ты извини, — смущалась Свон, — пришлось искать твои документы, лазить по ящикам и…копаться в вещах…белье… Но, ты не переживай — я просто все скинула в отдельный пакет, а тут ты уже сама все распакуешь. Я даже не смотрела что брала, но надеюсь, на первое время хватит, — Свон отчаянно краснела, показывая руками, как запихивала вещи. Через два дня после прибытия в центр Реджина уже могла вставать, понемногу ела и нормально спала. Первые результаты лечения обнадёживали и радовали Эмму. Свон очень надеялась, что сможет в скором времени забрать Миллс из больницы. Но о прогнозах Агнес старалась не говорить, до окончательного заключения. — Эмма, — Реджина, наконец, могла связно говорить, — все это не имеет абсолютно никакого значения, даже если бы ты привезла меня голую. Вы спасли меня, поэтому всякие там трусы-майки интересуют меньше всего, — Миллс улыбалась, глядя на смущённую девушку. А Свон не смела желать большего, чем эта улыбка… — … А ещё я собрала все твои документы, паспорта, кредитки и договора на недвижимость. Обе папки, которые смогла найти. Они в сейфе, в номере, — быстро продолжала Эмма, пытаясь сгладить неловкость от того, что пришлось рыться в чужих вещах. Мотель вполне сносный, ничего особенного, но все чисто и аккуратно. — От чего бы я не отказалась, так это от своего ноутбука. Там файлы с твоей новой программой и я смогу заниматься нарезкой фрагментов, продолжу составлять примерную композицию элементов. — Ну…не знаю, — мялась Эмма, — надо будет спросить разрешения у врачей. Любая нагрузка для тебя сейчас нежелательна, — Свон сидела вплотную к кровати Миллс и слегка сжимала кончики ее пальцев, радуясь ощущению тепла в них. — Но возможно через день-два нам разрешат гулять на улице, а через неделю, при благоприятном результате лечения тебя отпустят. — Эмма у меня в компьютере все контакты и графики твоей подготовки. Необходимо срочно вернуться, возобновить тренировки и продолжить подготовку к Чемпионату. — Реджина, я долго думала над всем этим и приняла решение, — Эмма отпустила руку женщины, медленно встала со стула стола и принялась расхаживать по палате, засунув руки в задние карманы брюк. — Мы не вернёмся в Штаты, пока я не буду полностью уверена в твоей безопасности. Мы останемся здесь и будем готовиться. Миллс недоуменно уставилась на свою подопечную. — Просто дослушай меня до конца, прежде чем возражать. Хореографу абсолютно все равно где проводить подготовку — он прилетит из другой страны, — продолжила Свон. — Я не говорю о себе, но ты должна вернуться, Эмма, нельзя прерывать процесс подготовки надолго. Ты потеряешь форму, и потом понадобятся месяцы, чтобы все наверстать и выйти на теперешний уровень. Я не могу такое допустить. И не позволю тебе рисковать будущим ради моей безопасности. О чем ты, вообще, думаешь? — вспылила Миллс. У тебя больше не будет такого шанса. Мы не можем остаться здесь. Это риск, огромный риск. Ты даже не представляешь, к каким последствием это может привести. Первое и самое основное — это смена климатической зоны. Мы на высокогорье, здесь совершенно другой воздух. Твоим лёгким потребуется время на адаптацию. А потом, когда мы вернёмся, опять потребуется время для того, чтобы войти в прежний ритм. Нам ничего не известно о качестве льда на местных катках, но в любом случае он будет мягче или твёрже того, к которому привыкли мы. А, значит, придётся менять не только заточку лезвий и стиль катания. От этого может пострадать техника скольжения. «Skate America» через месяц! Необходимо срочно заканчивать обкатку короткой программы и …Эмма, пожалуйста, не упрямься. Если мы останемся здесь, придётся все начинать сначала! — Реджина, а ты когда-нибудь задумывалась, каким могло быть моё будущее без твоего участия!? На что я могла рассчитывать? Максимум — это сборная страны и пару более-менее нормальных сезонов. А потом, в лучшем случае, ледовое шоу и тренерская работа. Я вернулась на лед после травмы, только потому, что больше ничего не умею. Неужели ты думаешь, что я не понимала — Олимпиаду мне не выиграть, никогда… Никаких шансов обкатать китаянок и японок, да и про россиян забывать не стоит. Я уже молчу про общекомандные перспективы сборной даже попасть на пьедестал. Про гран-при и Кубок мира, тоже можно забыть. Ты дала мне шанс, надежду, заставила поверить в то, что я смогу… — Эмма, надежда — это ужасная вещь… Возможно, но вера всегда начинается с нее. Если я вернусь домой, где по твоим словам у меня, будет новый тренер, значит, в любом случае придётся все начинать сначала. Какой смысл? Мне не нужен другой тренер — мне нужна ты! Живая и Здоровая. И тогда мы сможем продолжить!!! — решительно отрезала Свон. — И если ты считаешь, что для меня кусок металла в золочёной оболочке дороже человеческой жизни, твоей жизни, Реджина, то ты меня плохо знаешь, — разочарованно шептала Эмма. — Задай себе вопрос, что сделала бы ты на моем месте? Бросила здесь и вернулась тренироваться в Штаты??? Эмма видела, что Миллс понимает правильность ее доводов. А Миллс в свою очередь понимала, что упрямство Свон ей не побороть… Но продолжала пытаться. — Реджина, надо быть готовыми к тому, что в Штаты мы можем вернуться нескоро. Но надо радоваться тому, что сейчас мы в безопасности и получим необходимую медицинскую помощь. Все остальное на данный момент не имеет никакого значения. Как только ты поправишься, будем решать, что делать дальше. За несколько дней я не потеряю форму. — Потеряешь Эмма! Потеряешь! Без строгого соблюдения графика нагрузок для потери формы достаточно нескольких дней. А через неделю план подготовки будет полностью сорван! И ты знаешь это не хуже меня, — Миллс все ещё предпринимала попытки убедить Свон. — Реджина, я ни разу не посмела тебя ослушаться, за все время нашей работы я не перечила и строго выполняла все твои рекомендации и наставления. Но сейчас я вынуждена поступить так, как считаю нужным. У нас есть только один выход — мы остаёмся в Швейцарии, продолжаем лечение до твоего полного выздоровления, а потом будем двигаться дальше. Но если ты продолжишь настаивать и заставишь меня вернуться домой — я в любом случае откажусь тренироваться у другого специалиста и скорее всего, закончу карьеру. Ты можешь либо согласиться с этим, либо нет. Но другого варианта я не предложу… Прости, если разочаровала, — Эмма опустила глаза, не в силах продолжать дальнейшее препирательство. В палате повисла тяжёлая тишина. — Знаешь, о чем я сейчас думаю? Это ведь по моей вине ты очутилась здесь и вынуждена принимать обстоятельства, которые никогда не должны были влиять на тебя. Эмма внимательно посмотрела на Миллс, начиная понимать, о чем пойдёт речь. — В чем тут твоя вина??? — Свон подсела вплотную к Реджине на кровать, так что их плечи соприкасались, и женщина могла уловить знакомый полюбившийся аромат… — Ты стала невольным участником моих проблем. Когда я принимала решение, и начинала работать с тобой, я очень надеялась, что такого не случится, и ты никогда об этом не узнаешь. Эмма даже замерла на долю секунды, чтобы Реджина могла собраться с силами. — ….Все эти тренировки сутками, — продолжала Миллс, — подъёмы в пять утра и поездки на другой конец города, потому что там каток дешевле. Температура, болезнь, кашель, стёртые в кровь ноги от жёстких ботинок и сбитые костяшки пальцев — ничто не было препятствием на пути достижения ЕЕ цели. Я годами слышала одну и ту же фразу — «Если бы не я, с тебя ничего бы не получилось». И наказание…за каждую, даже крошечную, провинность… Я была маленьким ребёнком, но прошли десятилетия, на душе стало чуть легче, и я почти задавила этот страх, но так и не смогла полностью от него избавиться. Сейчас рассказывая все это Эмме, чувствуя лёгкое тепло, исходящее от девушки, она незаметно для себя берет ее за руку и кладёт голову на крепкое плечо, слегка касаясь мягких волос. У Эммы сильные плечи, а Реджине так хочется опереться. Ей вдруг кажется, что вся эта годами задавливаемая боль медленно, но отступает, и она продолжает рассказывать. Быстро, много, боясь остановиться, сбиться, что-то забыть, или упустить, подгоняемая чувством того, что может обрести, наконец, желанный мир и покой. И новое начало. — …Она ненавидела меня, за слабость. А я все время пыталась доказать ей, какая я сильная. Она же моя мама, мне хотелось ее любви. Чтобы она хвалила меня, как хвалили на катке других детей. И я старалась изо всех сил, думая, что она хочет лучшего для меня. Ведь так поступают любящие родители? Эмма слушает, замерев, почти не дыша. — …А потом появился Дэни… Это были совсем другие чувства. Нежность, забота, ласка. От него исходило такое тепло. И ещё — он всегда улыбался! Чтобы не происходило, у него всегда была для меня улыбка, он всегда мог отвлечь и развеселить. С ним было легко, и я решила, что мне пора вырваться из-под опеки матери и начать строить что-то своё. Но как видишь, и здесь ничего не вышло… Может, Кора была не так уж и не права, внушая, что я ни на что не способна. И вот сейчас я уже большая взрослая девочка, но ничего не изменилось, мне кажется, что она все также стаскивает меня ранним утром — такую же маленькую, сонную, дико уставшую, с кровати, и тащит на каток, где я буду дрожать от холода, на грани потери сознания. По-прежнему принимает решения вместо меня, а я все также продолжаю подчиняться, боясь потерять то, чего никогда не и было. И все также продолжает влиять на мою жизнь… А теперь и на твою. И я опять не в силах ничего изменить! — Так, стой! Погоди, Реджина! Остановись, наконец!! — Эмма встрепенулась и взяла Миллс за плечи. — Может вместо того, чтобы корить себя, за то чего не совершала, или сожалеть о чем-то, просто возьмёшь и похвалишь за то, что уже сделала? Ты чудесная, талантливая, очень умная, красивая. Ты сделала для меня за эти несколько месяцев больше, чем все тренера вместе взятые за двадцать лет. Ты добилась в спорте высот, о которых многие даже мечтать не смеют!! И теперь подвергаешь сомнению всю свою жизнь из-за никчёмных слов, брошенных матерью с целью унизить тебя, в попытке контролировать ещё больше? Реджина, послушай, я не позволю ничему подобному повториться. Ты самый сильный человек, из всех кого я знаю. Помнишь, я говорила тебе, что с того момента как рядом появилась ты я стала намного сильнее? Миллс кивнула. — Это от того, что мне тепло и уютно рядом с тобой. Я, наконец, в безопасности и перестала ощущать постоянный озноб и дыхание льда. Теперь у меня новая жизнь, наполненная верой и надеждой на счастливый конец. Не всякая семья способна обеспечить человека подобным комфортом. Никто не посмеет отобрать у меня ЭТО. Я же сказала тебе там, в больнице, пусть ты даже и не запомнила эти слова — все решения ты будешь принимать САМА. Никто не посмеет больше указывать тебе. Я не позволю. Никто не причинит тебе боль. Я сумею защитить, чтобы не случилось, — Эмма говорит так трогательно, но в то же время уверенно. А потом обнимает так мягко, но держит так крепко… И Реджина верит. Чувствует. Пусть на мгновение, но она в безопасности. — Я помню, Эмма… Помню. Никто и никогда…