***
31 марта 1933 года. Около 11 часов утра
Эдвард Селвин. Граф Селвин, глава рода Селвин. Гортензия вертится перед зеркалом, занятая примеркой нового платья. Глава рода Селвин с удовольствием наблюдает за дочерью. Маленькая ведьма уже сейчас может похвастаться достойной силой. В то время, как другие дети её возраста обычно способны лишь вызывать неконтролируемые магические реакции, находясь в состоянии повышенного возбуждения, Гортензия пользуется своей магией легко и непринуждённо. В первые годы это вызвало опасения у Эдварда, который решил, что дочь и вовсе лишена магических выбросов. Однако после одного случая его мнение поменялось. Год назад мужчина случайно стал свидетелем того, как один из домовиков преградил дорогу девочке, и за что-то отчитывал ребёнка. Внезапно невидимая сила подхватила домового эльфа и с огромной силой припечатала лицом к стене. При этом ни одна другая вещь в доме не пострадала. Эдвард в тот момент был столь обрадован таким ярким проявлением магии, что даже не наказал домовика, посмевшего повысить голос на ребёнка. Впрочем, он сделал это позднее. После того случая счастливый отец стал обращать внимание на ранее не замеченные мелочи — тут пропали сладости, спрятанные в шкаф, там — оказалось открытой запертая на ключ дверь, здесь — очередной домовик щеголяет разорванным ухом. Разумеется, такое возможно лишь в детском возрасте, когда магия бьёт через край, однако способность управлять магическими выбросами характеризует силу будущего мага, и насколько граф мог судить — его наследница в будущем станет одной из могущественнейших ведьм своего поколения. В этот момент, будто только заметив, что за ней наблюдают, Гортензия обернулась, и подарила отцу улыбку. Почему-то, всего на мгновение, маг почувствовал непонятную жуть. Но он не придал значения этому ощущению, не допустил его в свой разум, тут же переключившись на дальнейшие мысли о дочери. Хотя, если бы Эдвард попробовал задуматься, что же вызвало у него неприязнь, он бы заметил, что улыбаются только губы Гортензии. Карие глаза девочки взирали на отца с холодным расчётом. И едва различимой, сокрытой где-то в глубине её зрачков, толикой ледяного презрения.***
1 апреля 1935 года. Утро
Семилетие встретило Гортензию Селвин ярким светом Солнца, проникающим в комнату сквозь распахнутые, вопреки обыкновенному их для этого времени суток состоянию, шторы. Семилетие — особый возраст для мага. Это день, с которого, как считается — юный волшебник может принимать самостоятельное участие в семейных ритуалах. И первым из череды таковых обязательно становилось Вхождение в род. Подключение к Дереву Рода должно даровать его отпрыску защиту и покровительство магии предков — по крайней мере, так считалось. А если ребёнок покажет себя достойным наследия предков, то со временем причастность к роду начнёт приносить и гораздо более ощутимые преимущества — такие, как возможность пользоваться родовой магией и знаниями рода. Поэтому волшебники, принадлежащие к благородным семьям, старались не тянуть с введением наследников в род. Конечно, могли быть проблемы, связанные со слишком юным возрастом и малой сознательностью отпрыска, но в своей дочери глава рода Селвин не сомневался. С утра он отдал распоряжение домовикам разбудить девочку пораньше. На завтрак её ждёт роскошный пирог, ну, а сразу после — они отправятся в Гринготтс, где при поддержке гоблинов будут проведены все требуемые процедуры. На кухню Гортензия спустилась, будучи в парадной мантии и с тщательно уложенными волосами. На все сборы у девочки ушло рекордно малое количество времени, хотя в обычные дни она редко вставала раньше обеда и тратила даже на обычный утренний (или скорее — обеденный) моцион не менее получаса. Сейчас же образ кроткой и послушной дочери нарушали лишь специфичное «цоканье» при ходьбе, да заметное лишь Эдварду изменение роста — признаки, по которым маг без труда определил, что дочь надела свои излюбленные туфельки с высоким, отделанным металлом каблуком. Ненавидимые Эдвардом и крайне любимые девочкой — они были единственным элементом одежды, по поводу которого Гортензия оставалась непреклонна. Её отец же, слыша ненавистное «цоканье», каждый раз проклинал себя как за решение взять наследницу с собой в Косой Переулок в тот раз, когда им и попался злополучный предмет гардероба, так и за собственное нежелание отказывать дочери на глазах у толпы. Впрочем, в остальном его отпрыск была образцовым наследником, и графу пришлось смириться с её единственной прихотью. А ботиночки тем временем и не думали снашиваться и даже, кажется, поменяли размер, подстраиваясь под растущую ногу Гортензии. — Ты готова, дочь? — когда девочка закончила завтрак, маг вернулся от обдумывания странного упорства дочери к более насущным вопросам. — Вполне! — девочка — сам оживший образец наследницы великого рода. — Помнишь всё, что нам предстоит? Текст клятвы? Правила общения с гоблинами? — Разумеется. — Тогда идём. — Эдвард протянул руку. — Косой переулок! В камин отправилась горсть летучего пороха.***
1 апреля 1935 года. Обед
Прогулки по Косому переулку подошли к концу. Маг, конечно же, предпочёл бы сразу обратиться к делам, но так было не принято. Нельзя уделять гоблинам слишком много внимания, даже отправляясь по нуждам рода — необходимо показать, что почтенные маги заглянули к коротышкам лишь по пути, разобравшись с другими делами. Именно поэтому Гортензии и пришлось вставать куда раньше обычного, чтобы они могли потратить первую половину дня на ничего не значащие встречи и поход по магазинам. — Итак, зачем глава благородного рода Селвин со своей дочерью заглянули к нам? — голос гоблина сочился липкой, как патока, лживой подобострастностью. — Мы хотели бы подтвердить статус наследника, а также провести Ритуал Принятия в род и приобрести необходимые зелья. — бросил сквозь зубы граф. — Конечно же. Проходите. Платить за всё будете из родового сейфа? — Да. — Прошу, юная госпожа. Гоблин принялся суетиться с метром и линийкой, измеряя практически каждую часть тела девочки, узнал дату, время и место её рождения у графа, а под конец едва ли не обнюхал Гортензию. Наконец, всё было закончено, и коротышка ненадолго удалился, вернувшись с чашей, украшенной фамильным гербом Селвин. — Прошу вас, юная госпожа. Несколько капель вашей крови для участия в ритуале. После мы используем её для определения статуса наследницы рода. Чистая формальность. — вновь заискивающе обратился нелюдь к ребёнку, протягивая ей изящную золочёную иглу. Гортензия спокойно приняла ритуальный предмет, и глубоко проколов палец, принялась выдавливать в чашу капли ярко-алой крови. Гоблин тем временем забормотал слова обязательной клятвы: — Клянусь не использовать эту кровь во вред наследнице рода Селвин. Клянусь не использовать эту кровь во вред роду Селвин. Клянусь не передавать эту кровь и уничтожить любые возможные остатки, после проведения всех затребованных ритуалов. Эдвард обратил внимание, что на лице Гортензии в этот момент появилось выражение брезгливости и она что-то тихо пробормотала про себя. К счастью, гоблин ничего не заметил, так что волшебник не стал придавать значения этому происшествию. В конце концов, формальности были улажены, и отец с дочерью вступили в ритуальный зал. В поместье тоже был таковой, но все знатные рода давно предпочли выполнять подобные ритуалы при содействии гоблинов — так было проще и куда безопаснее. Управляющий рода начал зачитывать историю семьи, периодически задавая вопросы девочке, проверяя её знания о своём роде и уточняя, будет ли она чтить предков и поступать так, как указывают ей их знания и традиции рода. Наследница рода Селвин отвечала быстро и безупречно. Иногда вопросы направлялись и самому Эдварду, тогда он поддерживал слова дочери. — Гортензия Селвин, клянёшься ли ты хранить и поддерживать род Селвин, оберегать его историю, беречь и увеличивать его состояние, всегда действовать только в интересах Рода и не ставить свои действия в противоречие с заветами и традициями предков и основателей Рода? — Клянусь своим правом носить перстень Рода. — уверенно ответила девочка. Гоблин хмыкнул. Клятва была нестандартной, но твёрдой и во многом — справедливой. Предки Рода одобрили бы — улыбнулся Эдвард. Процесс признания наследницы прошёл штатно. Гортензию, как и следовало ожидать, признали законным отпрыском Эдварда и Марии Селвин, а также единственным их ребёнком и следовательно — законной и единственной наследницей рода. — Гортензия. — проговорил старый гоблин, вручая ведьме перстень Наследницы Рода. — На тебя ложится ответственность за судьбу рода. Ты должна внимательно подойти к выбору жениха, он должен быть тем, кто сможет войти в род в качестве твоего супруга и принять твою фамилию. Если он захочет дать ребёнку свою фамилию, то это обязательно должен быть второй или третий ребёнок, но первый станет наследником рода Сельвин. Ты понимаешь это? — Да. — Гортензия приняла перстень и надела на безымянный палец. Голубой сапфир, украшающий серебряный перстень наследника, блеснул, когда девочка сделала это. — Превосходно! Будем ждать новостей о Ваших свершениях. — лицемерно оскалился низкорослик. Его сородичи тем временем вручили Эдварду сумку с необходимыми для снижения рисков после ритуала и усиления девочки зельями, и выставили итоговый счёт за свои услуги. Сквозь зубы попрощавшись с нелюдями, Лорд Селвин взял дочь и направился к камину, откуда можно было перенестись в поместье. Им предстояло повторить процедуру клятвы над семейным алтарём, чтобы окончательно завершить вхождение девочки в род. Тем же вечером в банке разразится страшный скандал, когда одного из отпрысков младшей ветви Эйвери признают незаконным ребёнком. К счастью, чуть не случившуюся драму прервёт тот факт, что кровь ребёнка окажется чуждой также и для его матери. После выявления данного подозрительного факта, будет проведена повторная проверка, а инцидент позднее назовут первой и единственной ошибкой в работе гоблинской системы определения наследственности.***
1 апреля 1935 года. Вечер
Дверь комнаты в комнаты Гортензии захлопнулась за девочкой, и та с усталым видом «плюхнулась» на кровать. Однако уже в следующую секунду выражение лица ребёнка полностью изменилось. Вместо лёгкого удовлетворения и усталости, его теперь искажала гримаса отвращения и бешеной злобы. С печальным звоном сорванное и брошенное со всей силы в стену кольцо — символ наследницы, ударилось о камень и отскочило на пол. — Жалкие ничтожества! — голос девочки дрожит от гнева, перескакивая между рыком и змеиным шипением. — Это всё на что вы способны? Слепо веровать в таких же безмозглых, но давно подохших отбросов? Девочка вскакивает с кровати. — Приносить свою волю и свою магию в жертву дерьму, именуемому «традициями рода»? — Гортензия корчит лицо, передразнивая серьёзное и торжественное выражение «отца», — Вместо того, чтобы развиваться самостоятельно, продолжаете упорно связывать себя «семьёй», «долгом», «родом»? И у вас, ублюдков, достаёт наглости называть себя «магами»? Что ж… Ведьма, выплеснув скопившееся раздражение, частично берёт себя в руки. Голос становиться тише, утрачивает рычащие нотки и теперь становиться окончательно похож на шипение ядовитой змеи. — Если вам так нравиться надрачивать на дохлых пращуров. — Гортензия припечатывает валяющийся перстень каблучком и несколько раз поворачивает пятку из стороны в сторону, вдавливая в пол и оставляя царапины на искусном серебряном украшении, — Я с удовольствием отправлю вас всех прямиком к ним. Девочка смеётся. На её лицо выползает широкая, злобная, полная некой жути и садистского предвкушения ухмылка. — Думаю, это будет справедливо.***
2 апреля 1935 года. 14 часов 35 минут
Сегодня Викси, один из домовых эльфов Великой Семьи Селвин, заметил, что наследница Рода отказалась пить предназначенные для неё зелья, вместо этого вылив содержимое флакончиков в кухонный водопровод. Викси поразился и ужаснулся увиденному. Ему едва хватило решимости продолжить незаметную слежку за ребёнком, чтобы рассказать обо всём Лорду. Впрочем, решение эльфа ни на что не повлияло. Сделав шаг из кухни, девочка остановилась. — Викси, покажись. Домовику ничего не оставалась, кроме как подчиниться. — Тебе запрещено говорить или любым иным образом сообщать о том, что ты сегодня увидел. Также тебе запрещено говорить, что я отдавала тебе приказы и каким бы то ни было образом намекать, что ты хочешь что-то сообщить. — Викси всё равно должен будет сказать, если хозяин спросит. Викси… — взор домового эльфа наткнулся на снисходительную ухмылку, и от захныкал, — Госпожа… Вы же… Вы не должны были так поступать… Эти зелья Лорд приобрёл специально. Ваш долг… Неожиданно, чудовищный по силе удар ноги подбросил эльфа в воздух и припечатал к стене коридора. Юная ведьма, продолжая вдавливать подошвой голову домовика в стену, подалась всем телом вперёд так, что её коленка оказалась над её плечом, а глаза — аккурат на уровне расширенных от боли глаз Викси и протянула свистящим шёпотом: — Не смей указывать мне, что я должна делать, тварь. Сквозь мельтешащие перед ним кровавого цвета разводы, домовой эльф увидел сияющие ледяным холодом карие глаза. В следующее мгновенье давление исчезло, и Викси свалился на пол. После чего ещё не меньше минуты ему понадобилось, чтобы встать на колени, всеми силами сохраняя сознание и стараясь не испачкать пол хозяйского особняка нечистотами. Лицо домового эльфа заливала кровь, нос был сломан, а часть ушной раковины — полностью размозжена металлической набойкой, украшавшей каблук элегантного ботиночка. — Не забудь убрать отовсюду кровь. — донёсся из другого конца коридора приказ Леди Гортензии.