С искренними сожалениями о том, Что мы так и не смогли стать друг другу кем-то большим, Нежели ученицей и её учителем.
***
5 июня 1950 года. 8 часов 32 минуты
В грязном, заброшенном помещении, Альбус видит своего друга, в состоянии, более ужасном, чем когда-либо. — Не может быть, — шепчет молодая женщина, зажимая рот ладонью. — Да, это он — Тёмный Лорд Грин-де-Вальд. Было не так-то просто вытащить его из Нурменгарда, но как видишь — он здесь, — доноситься голос из-за спины, вне зоны обзора, но Альбус сразу узнаёт, кому он принадлежит, и по спине мужчины пробегают мурашки от неприятного предчувствия. — Так это — вы? Это вы уничтожили нашу семью, — в голосе женщины появляются, вместо страха, нотки истеричной злобы. Без утаек, Грин-де-Вальд рассказывает ей причины, по которым он так поступил, и продолжает усмехаться даже после того, как получает в ответ круциатус. — Авада Кедавра! — летит смертельное заклятье в пропавшего несколько месяцев назад пленника неприступной тюрьмы. — Ну вот и всё. Всё закончено, — слышит Альбус Дамблдор голос Гортензии, так и не появившейся перед его взором, перед тем, как вынырнуть из воспоминания. Итак — его старый друг, и вместе с тем — заклятый враг — мёртв. Но что делать с его убийцами? Проникновение в Нурменгард и похищение опаснейшего преступника. Применение смертельного проклятья. Этого более чем достаточно, чтобы старшая девушка получила как минимум заключение в Азкабан, а младшая — поцелуй дементора. Мужчина вздыхает. Хотел ли он этого? Для главы дома Селвин — безусловно, как бы жестоко это не звучало. И не ради мести за друга — нет, Грин-де-Вальд вполне заслужил свою участь, и Альбус это понимает — жаль только, что так и не сумел защитить падшего мага. Но Гортензия — слишком опасна. И это же причина, по которой он не может просто следовать первому импульсу и сдать воспоминания и письмо аврорам. Род Селвин — слишком влиятельный, хоть и насчитывает теперь всего лишь двух членов. И в первую очередь — из-за окутанной мраком фигуры главы этого семейства, которую в лицо не видели уже очень давно, но вокруг личности которой собирается всё больше и больше слухов. Заявить всем, что она достаточно могущественна, чтобы в одиночку проникнуть в самое охраняемое место в мире и пленить самого опасного тёмного мага? А из доказательств непосредственно преступления — предоставить лишь голос на заднем плане неизвестно как полученного воспоминания? Это будет означать толкнуть женщину прямиком в руки набирающей с каждым годом авторитет аристократической оппозиции, сотворив, по сути, несокрушимый альянс. Тем более, там и так всё чаше слышны упоминания о другом его ученике, которого стоит опасаться ничуть не меньше. И ведьма это понимает. Понимает, но отдаёт решение в его руки, хотя давно могла бы заявиться к школьному другу Тому, начав игру с куда как более выигрышной позиции. Ненавидит аристократов старой школы? Хочет дружбы с маглорожденными, за которую борется Альбус? Маг этому не верит, как не верил ни единому слову ведьмы в стенах Хогвартса. Нет, нейтралитет нужен ей по другой причине. Но он, как воздух, нужен и ему самому. И даже одно то, что дом Селвин не присоединится к коалиции, продвигающей молодого Тома Реддла и его взгляды, может сыграть важную роль в политической борьбе. И это хорошо ещё, если бедующей борьба будет исключительно политической. С сожалением, пузырёк с воспоминанием отправляется в секретный тайник профессора защиты от тёмных искусств. Мужчина прекрасно осознаёт, что именно таких рассуждений и ожидает от него тёмная ведьма. А значит — нужно подготовить план, который ограничил бы возможные дальнейшие действия Гортензии Селвин, но вместе с тем — не грозил исключительно иллюзорному, и не скреплённому никакими обещаниями перемирию.***
31 декабря 1950 года. 19 часов 54 минуты
На пустынной дорожке, неподалёку от Годриковой Впадины, две женщины, прогуливающиеся вечерком, неожиданно сталкиваются лицом к лицу с той, которую хотели и ожидали бы увидеть меньше всего. Словно ожившим кошмаром из прошлого, Гортензия Селвин, настолько не изменившаяся со школьных времён, что, не находись они на открытой местности, то одна из них точно заподозрила бы, что видит боггарта, явилась перед ними, сдёрнув с головы капюшон мантии, и позволяя себя узнать. К несчастью для гуляющей парочки, делает это она уже тогда, когда приближается достаточно, чтобы любые попытки сбежать оказались тщетны. — Привет, малышка Миртл, — улыбается ведьма высокой, темноволосой женщине, которая выглядела бы довольно милой, со своими слега округлыми чертами лица, прекрасно дополняемыми изящными очками, если бы не исказивший это самое лицо испуг. — А ты заметно похорошела с той поры, как я тебя помню. — Что тебе тут нужно?! — Миртл не отвечает на приветствие, но зато не может смолчать более низенькая, светловолосая девушка, на лице которой отражается скорее ярость, или даже ненависть. — О, и Оливия Хорнви, — Гортензия переводит взгляд, как будто только что заметив ту, к кому обращается. — Как неожиданно. И откуда столько злобы в голосе? Я же была твоей старостой. Неужели ты не благодарна за чудесное время, проведённое на нашем факультете? — Из-за тебя я чуть не погибла! — кричит колдунья, но уже заметно тише, непроизвольно вспыхнувшая злоба у неё начинает угасать, и отчасти — сменяться паникой, когда она осознаёт, как и её спутница, что встреча может быть не случайна. — Ты сама виновата, — Гортензия склоняет голову, изобразив на лице недоумевающую и слегка обиженную гримасу. — Ты оскорбила мою протеже. Разве ты не понимала, что я не смогу оставить подобное без внимания? Это же такой урон по имиджу… — Это всё болтливая сука, Джессика. Если я и ненавижу кого больше тебя… — вновь срывается и шипит на нежданную собеседницу слизеринка, но Миртл успокаивающе берёт подругу за руку, и предупредительно сжимает её, напоминая, что со встретившейся им колдуньей характер показывать не стоит. — А где Джессика сейчас? В школе вы почти не расставались, — спешит она вмешаться в разговор, ведя себя максимально учтиво с Леди Селвин, хотя Гортензия и не вызывает у неё ничего, кроме отвращения. — Увы. Она разочаровала меня. А ты знаешь, что бывает с теми, кто меня разочаровывает, верно? — рука ведьмы подцепляет подбородок отвернувшейся Оливии, заставляя женщину посмотреть в насмехающиеся глаза чародейки. — Так ты убила её, — обречённо шепчет блондинка, всё меньше веря в благоприятный исход встречи. — Знаешь же, я только рада… — Я такого не говорила, — протягивает тёмная ведьма задумчиво, продолжая пристально и с улыбкой изучать лицо Оливии. — И что, нас ты тоже убьёшь? — Миртл вновь отвлекает внимание с подруги на себя. — Нет, конечно. Уверена, тем, кто наблюдают за моей историей, это не пришлось бы по душе. Конечно, беспричинные убийства второстепенных персонажей — это эпатажно, но я должна показать, что способна и на более интеллектуальные вещи, — Гортензия внезапно смеётся радостным, звонким смехом, вызывающим мурашки на телах Миртл и Оливии. — Кстати, пользуясь случаем, поздравляю всех с Новым Годом! — Уж прости, не подготовили для тебя подарка на Рождество! — О чём ты говоришь? — О, я просто ломаю четвёртую стену, — Гортензия наконец отпускает окончательно перепуганную собственной дерзостью женщину. — И да, не переживай, вы ещё не опоздали — я никогда не любила ни Британию, ни её традиции. Единственная страна, для которой есть место в моём сердце — это Россия. У Оливии хватает ума успокоится и не вставлять комментарий про двуличную британскую аристократию. — Четвёртую стену?.. — спрашивает озадаченно Миртл, лишь бы продолжить говорить. — Вообще, это не имеет значения… Но… — аристократка изображает неопределённый жест руками. — Ты никогда не задумывалась над интересным феноменом — люди куда больше любят отрицательных персонажей? Женщина лишь невразумительно мотает головой. — Ох, малышка, не делай такое лицо, — не смущается отсутствием подтвержения с её стороны колдунья. — Ты же магглорожденная. В жизни не поверю, что ты никогда не ходила ни на один художественный фильм и не читала маггловских книжек. И должна была заметить. Все эти персонажи в метафорических белых доспехах, которым мы, по задумке авторов, должны сопереживать — попросту скучны. Злодеи же и чудовища — напротив, когда являют себя, вызывают повышенный интерес. Они могущественны, загадочны, а временами — в добавок ещё и харизматичны, притягательны, умны. Кто интереснее — наивная девчонка Алиса или Червонная Королева*? Уродливый горбун Квазимодо или Клод Фролло**? Вообще, это заметили уже давно, и творцы уже во времена ренессанса начали выстраивать свои произведения вокруг центральной тёмной фигуры. Наивный Человек! Ты воздвиг бумажный храм из дряхлых фолиантов, украсив его фронтон изваяньем Добродетели, — но это зыбкое убежище***. Теперь уже и Миртл, и Оливия молчат, последняя — потому что мало что понимает, ни разу не слышав даже о произведениях, на которые ссылается Гортензия, а первая — потому что не желает спорить, пусть бы и имела, что сказать, так что ведьма продолжает свои пояснения: — Но что, если они не одни такие? Что, если и Бог, сотворивший этот мир, склонен наделять злодеев превосходящими чертами? Взгляни — палачи, тираны, маньяки и злодеи всех мастей — являют себя миру один за другим. И зачастую, именно они — те, кто всегда веселились от души. А самые чудовищные из них — вспомни, кто пришёл тебе на ум — разве они получили достойное воздаяние за свои грехи? Нет, максимум — были поражены и погибли без лишних мучений, навсегда оставшись в памяти людей, как и полагается злодеям. В отличие от их жертв — забитых, замученных, страдавших и обездоленных, погибших в горе, ужасе и агонии. Так может Бог — такой же писатель, в тайне от самого себя, холящий и лелеющий чудовищ, в создаваемом им романе? И с Небес Он и его ангелы с удовольствием наблюдают за Вселенной, где самым притягательным, самым интересным для них является ни что иное, как зло. Миртл, не выдерживая, отводит взгляд, косясь на спутницу, но Гортензия этого не позволяет: — Не отворачивайся, посмотри на меня, — притворно ласковым, но твёрдым голосом заставляет она девушку вновь переключить внимание на себя. — Я убивала, пытала, предавала — и собираюсь совершать это вновь и вновь. Так почему же я умна, красива, вечно молода и так сильна, как маг, что вы двое — хоть и ненавидите меня, но лишь трясётесь в страхе и надежде, что я всё же вас пощажу. Он, Всезнающий, что, не ведал, что создавал? Не знал, кем я стану? Не верю. И вот почему я продолжу вести себя так, чтобы они там, на своих небесах, и не думали заскучать, подглядывая за тем, что происходит внизу. И продолжу возвращаться вновь и вновь в бесчисленных мирах, как метафора чистого зла. Ну, а вы — рано или поздно, просто сгинете. Растворитесь без следа — никчёмные и позабытые. Некоторое время царит тишина. — И что — ты пришла сюда только чтобы поговорить о Боге? — собрав смелость, обращается Оливия к психопатке. — Нет. Я хочу, чтобы Миртл кое-что для меня сделал, — невинно улыбается ведьма. — И с чего ты взяла, что она будет тебе помогать? — Ну, всё просто. Потому что я сильнее, — рука Гортензии хватает женщину за волосы и резко оттягивает её голову назад, а сама чародейка — склоняется к уху слизеринки, на глазах у которой от боли выступают слёзы. — А вы — слабы. И ничего не сможете поделать, как тогда — когда тебя избивали по моему приказу. И если она откажется — я найду вас, где угодно. А потом — я распну тебя, и буду медленно отрезать от твоего тела кусок за куском. Кожу, жир, мускулы и мясо. Часами, днями, неделями — подлечивая тебя при помощи магии и зелий, и не давая сойти с ума. А твою подругу — заставлю на это смотреть. И когда ты будешь уже на самой грани смерти — я скормлю ваши души дементорам, так что у вас не будет надежды на лучшую долю даже после смерти, — монстр отпускает волосы Оливии и с улыбкой смотрит в её глаза. — Так что, вы согласны мне помочь? — Я всё сделаю! Не трожь её! Что ты хочешь? — с ужасом выкрикивает Миртл, глядя на ошарашенную, ещё более перепуганную подругу. — Отлично, — Гортензия поворачивает голову к когтевранке, не меняя позы, отчего её шея изгибается под жутким углом. — Вообще-то, я хотела использовать твою семью, но так тоже сойдёт. Ты ведь ещё девственница? Я права? — ведьма ухмыляется, обнажая белые ровные зубы, что из-за её отклонённой назад головы, создаёт впечатление, будто девушка, словно дикий зверь, скалиться куда-то в небеса.***
1 июля 1951 года
Они вновь встречаются, спустя пять лет, в небольшом домишке, одиноко стоящем на окраине магловской деревеньки, что лорд Волан-де-Морт выбрал себе для незаметных занятий тёмной магией в те редкие времена, когда он возвращается в Британию. Колдунья перед ним, кажется, совершенно перестала взрослеть. Но тёмный маг не удивляется этому факту, зная про главу дома Селвин, пожалуй, больше, чем кто-либо из живущих. — Рада тебя видеть, Том! — грубо, как и всегда, здоровается ведьма, устраиваясь, едва только войдя в дом, сидеть на столе, который изредка используется магом для чертежей и иной письменной работы. — Я отказался от этого магловского имени, — поправляет он Гортензию. — Мои друзья теперь называют меня лорд Волан-де-Морт. — Как интересно, — девушка закидывает ногу за ногу. — И за что же ты получил это имя? — Не гоже наследнику самого Слизерина носить имя жалкого магла, — колдун и сам присаживается, правда, как и положено — на стул, и достоинством отвечает. — Я проник в тайны магии дальше, чем кто-либо, кроме, возможно, самых великих магов прошлого и тебя. Но даже с тобой я теперь на равных. — А, и только-то? Разве я не предупреждала тебя по этому поводу? — Всё так же дерзка. Будь ты одной из моих подчинённых, я бы наказал тебя за это, — Волан-де-Морт усмехается. — Но ты единственная, кому может быть позволено стоять рядом со мной, когда я поднимусь на вершину этого мира. Ты всё же решила присоединиться ко мне? У нас пока нет подавляющего большинства среди аристократов, но у сторонников становиться всё больше, мы набираем силу… — Прости, но у меня другие цели. — Я полагал, ты уже достигла того, чего хотела, — он слышал из газет о новости, что чуть больше года назад посеяла панику во всём магическом мире. — Нет, вышла ошибка. Пришлось провести новые расчёты, и оказалось, что мне придётся бездействовать ещё довольно длительное время, чтобы в итоге нанести сокрушающий удар по так называемой «судьбе». Так что, присоединиться к тебе я не смогу. Могу предложить лишь временный нейтралитет со мной и всей семьёй Селвин. — Твоя теория — безумна, — маг, очевидно, понимает, о чём она говорит. — Человек сам творит свою судьбу. По крайней мере, могучий маг, вроде меня или тебя. Убей очередную букашку — и ты оборвёшь её судьбу, а вместе с ней — и судьбу мира. Любая случайность, любая жизнь, даже любое слово — может изменить мир. И тот, кто станет контролировать этот мир, сея смерть и насаждая своё слово — я, лорд судеб Волан-де-Морт. — Теория хаоса****, ха?! В применении к реальному миру, она не верна. Думаешь, человек может что-то изменить? Но разве сам он непредсказуем? Наше воспитание, наша история жизни, совокупность генетического материала и биохимического состава поступающих в организм веществ, в конце концов — вот и всё, что определяет наши поступки. А они, в свою очередь, зависят от окружающего общества и наших предшественников, ну и в итоге — сводятся в единую начальную точку. А случайности? Они нивелируются теми же самыми людьми, мнящими что-то о свободе собственной воли, и в тоже время, стремящимися к своим целям, при помощи известных им средств, как-то и предопределено их заранее сформированными личностями. Существуй всевидящий наблюдатель — и ему не составило бы труда предсказать события на сколь угодно большое время вперёд*****. И это только с маггловской точки зрения. Магическая подоплёка мира делает всё ещё более трагично предопределённым. Я хочу разорвать этот порочный круг. Подорвать столпы, что поддерживают сам фундамент Мироздания. Том Реддл ничего не отвечает, но явно видно, что маг не собирается соглашаться с точкой зрения своей бывшей школьной подруги. Впрочем, коль уж он не способен её переубедить, причины, побуждающие ведьму действовать, для него не столь важны. — И кто твоя новая цель? — куда интереснее, каким образом заставить Гортензию Селвин присоединиться к его будущему плану. — Полагаю — это ты, — беззаботно отвечает колдунья, откидываясь на столешницу. Том с яростью и испугом, в котором, впрочем, не признался бы даже самому себе, учитывая попытки укоренить в своей душе уверенность в собственной несокрушимости, стремительным движением выхватывает палочку, готовясь атаковать. — О, брось. Битва мне сейчас ни к чему, да и тебе — тоже. Ты ведь помнишь об этом, не так ли? Не лучше ли попытаться скопить силы, как ты и собирался? — И почему я должен тебе верить после этих слов? — из голоса Волан-де-Морта исчезает всё радушие, которое присутствовало там во время прошедшего диалога, остаётся только подозрительность и злоба. — Ты можешь попытаться убить меня ради своей глупой идеи, как убила Грин-де-Вальда. — Разорвать судьбу не так просто. Умри ты сейчас — у оппозиции просто найдётся другой лидер. Нет, мне нужно выбить подпорки сформированной истории бытия, когда магическая изнанка мира уже сложит готовую колею, и силы, определяющие человеческое бытие, наберут критическую скорость, двигаясь по ней, — Гортензия одним движением слезает со стола, и направляется к двери, вызывая очередной приступ гнева у собеседника своей показушной беспечностью. — Ну, а что касается убийства — вовсе не обязательно. В конечном итоге, мы даже можем стать союзниками — зависит от того, прислушаешься ли ты к моим словам и найдёшь ли в них подсказку о том, как поступить в решающий момент. Ведьма игнорирует направленную ей в спину палочку разъярённого мага, и открывая дверь лачуги, готовится уходить, но останавливается и произносит, не оборачиваясь: — Одна тысяча девятисот восемьдесят девятый год. Так показали мои расчёты. И до тех пор — я не стану выступать против тебя, что бы не случилось. Впрочем, к твоим людям это не относится. Но ты можешь согласиться на предложенный нейтралитет до этого срока. Попытки нападения мне также ни к чему. — Я согласен, — Том отвечает уже более спокойно и прячет палочку. — Если мы не заметим вмешательств в наши дела, то до указанного срока ни я, ни мои люди не станем атаковать дом Селвин. Но к восемьдесят девятому году вся Британия уже будет в моих руках. И я не прошу тебе этого оскорбления. Не боишься? Гортензия поворачивает голову и демонстрирует магу широкую, радостную ухмылку: — Я ничего не боюсь. Несмотря на гнев, Волан-де-Морт понимающе ухмыляется в ответ.***
20 июля 1951 года. Время вечернего чаепития
— Чем обоснован ваш визит, Леди Селвин? Кажется, между нашими родами нет никаких совместных дел, — Абраксас Малфой, сохраняя должную вежливость, вместе с тем ясно даёт понять, что не рад принимать в своём особняке гостью, неожиданно приславшую предложение о встрече, отказаться от которого не позволяли только политические соображения и необходимость сохранять лицо. — Мне нужна одна услуга, — без должных приветствий сообщила ведьма, как и всегда, отличавшаяся грубостью и нежеланием сохранять традиции своего рода, являющегося одним из священных двадцати восьми. — Я пока не знаю точно, какая именно, но не обременительная для рода Малфой. И потребуется она не скоро, скорее всего — от одного из твоих сыновей или внуков. — Как вы прекрасно знаете, Леди, — маг вкладывает в голос всю желчь, которую только позволяют нормы приличий, в ответ на столь явное издевательство. — У Малфоя может быть только один сын и внук. — А вот это уже касается платы за услугу, — ведьма лишь улыбается и добавляет в тон лёгкой насмешки. — Это не общеизвестная информация, но ты, безусловно в курсе — я один из сильнейших тёмных магов в мире. Думаешь, мне не по силам эта маленькая проблема? — И я должен поверить тебе на слово? — Зачем же? Как я и сказала — услуга потребуется весьма нескоро, так что род Малфой вполне сможет проверить качество полученной платы. — И что же? Мне нужно дать клятву?.. — нужно сказать, искушение, охватившее Лорда Малфоя, и требующее согласиться с предложением предательницы крови, было весьма высоко. — Не люблю клятвы. Обещания будет достаточно. И услуга, повторюсь, станет необременительной. — Хорошо, — Абраксас осторожно подбирает слова. — Предположим, я согласен. Что потребуется для снятия проклятья? — Согласия более чем достаточно. Неожиданно, ведьма подаётся вперёд и впивается губами в губы собеседника. Лорд Малфой неосознанно отвечает на поцелуй; странно, но ему даже нравятся ощущения, которые дарит лобызание с этой опустившейся колдуньей. Но в тот миг, когда аристократ уже собирается отстраниться и высказать презрительное замечание на этот счёт, его губу вдруг пронзает острая боль. Мгновенье, и маг начинает чувствовать сильнейшую слабость, которая заставляет его, потеряв ориентацию, начать заваливаться назад. Гортензия подхватывает мага одной рукой и укладывает его на пол, вытягивая руки блондина в разные стороны, на манер распятия. По её губе и лицу стекает кровь. Ведьма с силой прокусывает собственный палец, добавляя к скопившейся во рту крови ещё немного. Неизвестная Абраскасу невербальная магия разрывает в клочья и раскидывает по сторонам его одежду; с Гортензии спадает её нарядная мантия. Бесцеремонно, колдунья усаживается поверх лежащего. Маг не способен пошевелить даже пальцем, чтобы оттолкнуть её, и лишь молчаливо радуется, что его супруга на момент намеченной встречи с безумной ведьмой решила не находиться в поместье, наблюдая, как Гортензия Селвин склоняется к его шее, будто бы обнюхивая. Тем временем, чародейка, начиная от шеи, и проходя всё ниже, по груди и далее, скользит языком по телу Абраксаса, обозначая смесью крови и слюны малопонятные мистические символы и линии, постепенно приближаясь к промежности мага.