***
11 августа 1992 года. 19 часов 32 минуты
«Всем благим начинаниям итог — ГУЛАГ! Всем благим начинаниям итог — конвой! Всем благим начинаниям итог — Дахау! Всем благим начинаниям итог…»* — старый, почти что антикварный, потёртый патефон, ручка которого вращается сама-собой, сквозь потрескивание и шелест играет какую-то песенку, слова которой, и без того с трудом различимые за незатейливой мелодией и шумом, Эвелина не может разобрать — несмотря на неплохое образование, данное отцом, этот язык ей не знаком. Женщина вздыхает и старается взять себя в руки и сосредоточить всё внимание на главе рода, и том, что та говорит. — «Если он Царь, ты не сможешь повредить ему. Так что бей со всей силой и хитростью, и пусть катятся в ад, победитель!»**. Магу не прощается слабость. Привязанность, чувство долга, сострадание — лишь иллюзии, захламляющие разум и мешающие действовать осознанно. — А как же любовь? Любовь к родителям? К семье? Вокруг всегда будут люди, которым ты обязан, и которым ты должен помочь в минуты слабости. Или речь только о чужаках?.. — Эвелина не желает спорить, лишь молча внимать своей куда более могущественной и знающей родственнице, но в последнее время её уроки всё чаще противоречат тому, чему в семье Селвин учили с самого рождения; и всё чаще лекции превращаются в затяжные диалоги, впрочем, Гортензия, кажется, не проявляет раздражения этим фактом, но и не идёт на уступки, безжалостно выкорчёвывая из разума дочери младшей семьи всё, с чем колдунья не согласна. — «Жри детей моих, я на коленях пред тобою. Убей жену мою, я на коленях пред тобою. Убей мать мою, я на коленях пред тобою. Но пусть смертные, чьи лица покрыты грязью, поклонятся»***. Ты должна различать собственные желания, и навязанные тебе обществом нормы. Желать помочь кому-либо — нормально. Не хуже и не лучше любого другого желания, но загляни вглубь себя — это действительно желание, или ты просто потакаешь собственному страху остаться парией в обществе обывателей. Тому, кем движет самообман, никогда не достичь подлинного величия. Лишь истина дарует силу. — Если приносить в жертву тех, кого любишь, зачем тогда вообще жить? Для чего сила, если не для защиты? Ведьма морщится при слове «любовь». — «Есть любовь — и любовь. Есть голубь — и есть змей. Выбирай как следует»****. Знаешь, это цитата из книги, которую написал один умный и весьма уважаемый мною магл, предыдущая — из жалкой пародийной книжонки, написанной, чтобы пощекотать нервы впечатлительных детишек, но обе они в равной степени стоят того, чтобы их запомнили. — Ты учишь меня магии по книгам маглов? — шокировано произносит Эвелина, не понимая, что за глупую шутку играет с ней Гортензия. — Гнозис включает в себя все тексты, сотворённые человеком. Хотя каждое написанное слово есть ложь, все они таят в себе абсолютную истину. Найди эту истину и отбрось ложь — и ты достигнешь совершенства. Или поступи наоборот — и станешь тёмным магом, — колдунья усмехается. — Так… Как же мне их отличить? И что из этого выбрать? —всю жизнь Эвелина хотела быть тёмным магом, но предложение следовать лжи ради этого, ставит её в тупик. — Без разницы. Тьма и свет, истина и ложь — суть одно. Главное — не принимать единственную точку зрения, закрывая глаза на всё остальное, иначе останешься жалким ничтожеством, пленённым собственными догматами. То, на чём погорели ученики Василида*****. — И что, свет тоже приносит в жертву детей и родителей? Вместо ответа Леди Селвин глумливо усмехается и цитирует: — «Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его»******.***
7 февраля 1942 года. 21 часов 59 минут
— Что ты видишь в этом зеркале? — О. Я сдала СОВ и ЖАБА с отличием. На мне мантия мастера трансфигурации. Рядом со мной Том, пожимает мне руку. И ты, мой любимый, — весёлый голос ведьмы беззаботно перечисляет очевидную чепуху, но в то же время, Альбус слышит едва заметное дрожание, толику некоего странного чувства, прорывающегося сквозь маску непревзойдённой лгуньи. Даже он, будь хоть толику менее внимательным, не заметил бы этого, но это именно то, ради чего он и устроил теперешнее представление. — И это то, что ты хотел показать мне? Пыльный чулан и зеркало? Я-то надеялась, наше ночное свидание будет чуточку более романтичным. Или те картины в зеркале — намёк? Девочка смеётся, но почему-то её безупречный звонкий смех в этот раз выходит даже более неискренним, чем обычно. — Можешь считать и так. Но в таком случае — ответь — что ты видишь на самом деле? — О. Так тебе это важнее всего? Тогда как насчёт сделки — скажи — что ты сам видишь? — Я вижу… Министр Магии дарит мне галстук. Красивый, с кучей узоров. Я всегда хотел носить такой, но с мантиями — даже в моём случае это найдут слишком неуместным. Однако, будь это подарком министра — и у меня всегда были бы оправдания. — Ха! Какая чушь, — голос ведьмы дрожит от гнева. — Мне действительно нужно интерпретировать это? Ты просто хочешь трахнуть своего отца. Обратный эдипов комплекс, или что-то вроде того*******. Повезло, что тебе не нужно бороться с искушением каждый день, верно, ведь твой папаша давно сдох в тюрьме! — Так вот какой ты становишься, если тебе причиняют боль? — тихо шепчет профессор. — Ужалить как можно сильнее, причинить боль в ответ… Не слушая больше, девочка бросается к выходу из помещения. — Стой! А как же наша сделка? Итак, ты видишь… Юная волшебница замирает, и на секунду, Альбус едва не жалеет о том, что затеял. От жуткого, шипящего голоса и безумной злобы, ненависти и боли, вложенной в каждое слово, у него холодеет кровь, и кажется, что сейчас на него нападут со всей возможной смертельной силой, и профессор трансфигурации совершенно не чувствует ни малейших сил сопротивляется. — Я вижу… мёртвого человека********. Гортензия Селвин уходит, так и не предприняв более ничего, оставляя испуганного и вспотевшего мага в пыльном чулане одного. Даже из проклятого зеркала пропадают изображения его сестры и молодого Геральта, словно дементор выпил все счастливые мечты из сердца, не оставив и капельки надежды.***
29 августа 1995 года. 10 часов 08 минут
— Для чего ты показал мне это, Альбус? — шепчет Минерва, с трепетом вспоминая гнев девочки, увиденный в думосбросе. — Это то, что характеризует Гортензию Селвин лучше всего. Единственный момент из всего нашего с ней общения в стенах Хогвартса, когда она была честна, — вздыхает старый маг. — Иногда я думаю, не совершил ли я ошибку. — Ошибку? — У меня была возможность объявить войну дому Селвин. Но я предпочёл оставить их в стороне. Тогда Воландеморт показался куда более значимой целью. — Так и было! Разве то, что сделал Тот-Кого-Нельзя-Называть не ужасно? Может быть Леди Гортензия опасна, но разве остановить Пожирателей Смерти было не в сотни раз важнее? — Не очень-то много я для этого сделал. Гибель Воландеморта, вся наша победа — по сути — случайность. Если бы девушки Селвин были объявлены преступницами, с ними могло бы быть покончено давным-давно, но вместо этого я предпочёл думать, что эта угроза не так существенна, как и всё остальное. — Альбус, ты не мог знать, — Минерва с сожалением в голосе взывает к здравомыслию учителя, пытающегося взвалить на свои плечи ответственность за все проблемы в мире. — Да. И теперь Гортензия Селвин будет здесь, рядом с Гарри, в и без того самый отчаянный для нас момент… — Но ты всегда хотел поступить так, как будет лучше. Старый маг печально качает головой: — Благими намерениями вымощена дорога в ад*********. — Какой вздор! — к ужасу волшебников, приватную беседу прерывает третий голос. — Дорога в ад вымощена пытками, убийствами и массовыми жертвоприношениями. На худой конец — огромным самопожертвованием, если ты намерен спуститься туда аки мессия, во избавление страждущих**********. Благие намерения совершенно не работают, уж поверь мне. С шоком и возрастающим страхом два пожилых волшебника смотрят на девушку, лет восемнадцати с виду, которая совершенно точно не должна была к ним попасть, и уж совсем точно не должна была выглядеть так, как она выглядит сейчас. — Как… ты?.. — Любовь моя, — вторженка ухмыляется под прицелом палочек двух шокированных волшебников. — Не нужно быть грубым. Как никак, я думаю, у меня есть нечто весомое, что я могу предложить. К нашей общей выгоде, разумеется.***
29 августа 1995 года. 10 часов 32 минуты
— Итак. Ты сказала, что готова нечто предложить? — растрёпанный Альбус Дамблдор пытается найти свои очки-половинки среди разгромленного, сожжённого кабинета, находит их разбитыми на своём столе, и механически бросая невербальное заклятье починки, цепляет на нос. — Кроме своей искренней любви и полного подчинения в постели? — смеётся молодая ведьма, под хмурым взглядом не менее растрёпанной и злой Минервы, нарочито-сексуально поправляя разорванную и порезанную во многих местах мантию. — Я не собираюсь выслушивать твои шутки. Ты пошла по тому же пути, что и Волан-де-Морт! — обрывает директор Хогвартса неуместную ложь ведьмы, которой самое место в Азкабане. — Как грубо. Вообще-то это именно он пошёл по моему пути. И кстати, свернул совсем не на ту дорожку, хотя я и пыталась его остановить. Кстати, именно с этим и связано моё предложение…***
1 июня 1995 года. 15 часов 43 минуты
— Я отказываюсь! — Аре-аре! Ты не можешь отказаться, мой милый Люциус, — Гортения говорит с притворной обидой в голосе. — У нас была договорённость с твоим отцом. Разве он тебе не сообщил? — Это не имеет значения! То, о чём ты просишь, слишком опасно! — Малфой отстраняется. — Не сейчас, когда Лорд нуждается в моём влиянии! — О, но Люциус, — в голосе колдуньи теперь слышится сочувствие, но всё такое же притворное. — Тогда твои сестра, племянники и дочь — все они умрут. — Ты не посмеешь… — Ты думаешь? У нас был уговор с твоим отцом, скреплённый магией. Ты не можешь отказать в том, что было обещано мне. Иначе я в свою очередь заберу то, что обещать вам. И нет, мне даже не нужно будет ничего делать с ними непосредственно, так что ни в Министерстве, ни где-то ещё, ты не сможешь ничего доказать. Ведьма с улыбкой, склонив голову, наблюдает за мучительно размышляющим, и приходящим к единственному возможному решению, волшебником. — Хорошо… — наконец произносит он. — Отлично. Надеюсь, ты не подведёшь. Должность преподавателя защиты от тёмных искусств в Хогвартсе. На этот год, и все последующие. До тех пор, пока я сама не решу её покинуть. — Я буду вынужден рассказать всё Тёмному Лорду, — твёрдо, но с ужасом от предстоящего диалога с сумасшедшим волшебником, ставит условие Люциус. — Конечно. Я не против. Передавай привет Тому, — при упоминании маггловского имени Волан-де-Морта, Люциус Малфой морщится в страхе. — И вот ещё что. Скажи ему — я солгала. Просто, чтобы не давать лишних подсказок. Не восемьдесят девятый, а девяносто шестой. Он поймёт.