Молния сверкает прямо у меня в черепе; глазницы мои горят; и, словно обезглавленный, чувствую я, как обрушиваются удары на мой мозг, и катится с оглушительным грохотом на землю моя голова. Герман Мелвилл «Моби Дик» [перевод Инны Бернштейн]
БАНСП Две недели спустя 19:18 — Ну надо же, это ведь сама миссис Чокнутая снова трудится, не покладая рук! Собираешься дождаться часа ведьм и отправиться домой на метле, Скалли? Или тебя подбросят маленькие зеленые человечки на летающей тарелке? Скалли оторвала взгляд от поглотивших ее внимание отчетов БАНСП. Перед ней стоял Лон Глассман — ничем не примечательный агент средних лет, отчаянно стремившийся стать профайлером, и при этом самый омерзительный человек из всех, с кем Скалли приходилось работать. Без единого исключения. Внешне Глассман представлял собой упитанного, неопрятного и просто-напросто уродливого мужлана. Проведя всего несколько минут в его обществе, Скалли чувствовала себя так, как будто измазалась в грязи, но не из-за внешнего его уродства, а из-за внутреннего. Его потные ручищи то и дело «случайно» натыкались на нее, что вызывало у Скалли приступы тошноты. Не говоря уж о том, что он практически постоянно отпускал насмешки в адрес «Секретных материалов» и Малдера. — Чего тебе надо, Глассман? — спросила она устало. — О, просто хотел помочь тебе скоротать время, — ответил Глассман, присев на краешек стола. — Чем занимаешься? Пытаешься дослужиться до старшего наблюдающего агента-призрака? — Глассман, если у тебя нет для меня ничего важного, просто убирайся отсюда, хорошо? — раздраженно сказала Скалли. — Мне работать надо. — Господи, да я просто пытаюсь с тобой подружиться, — сказал Глассман, покачав головой. — Забавно. Когда я первый раз про тебя услышал, мне сказали, что ты очень приветливая. И ты, и Чокнутый. — Я не собираюсь опускаться до того, чтобы отвечать на это, — сказала Скалли. — Пожалуйста, уходи. Мне не хочется разговаривать. На самом деле, Скалли не могла даже вспомнить, когда в последний раз ей хотелось делать хоть что-нибудь. Она словно оцепенела, потеряла связь с самой собой, перестала воспринимать и себя, и окружающих людей. Кроме тех случаев, когда ощущала приступы чистого, неподдельного ужаса — ужаса, который она не могла ни осознать, ни объяснить, потому что работа в БАНСП по сравнению с «Секретными материалами» была просто парой пустяков. В обязанности Скалли входило, в основном, изучение отчетов, которые поступают в БАНСП от местных органов правопорядка, выявление совпадений ДНК в ПДРФ-анализе крови, предоставленным одной лабораторией, и ПЦР-анализом спермы — из другой. Скалли читала бесконечные отчеты о вскрытии, изучала фотографии, сделанные патологоанатомами, выискивала общности и недочеты, сравнивала медицинские данные по убийствам со всей страны. Нудный, изнурительный труд, который крайне редко окупался реальными арестами. Но выполнять эту работу становилась все тяжелее с каждым днем. Впрочем, Скалли это не особо волновало. В последнее время ее не волновало вообще ничего. Внутри она была на взводе больше, чем когда-либо. Ее обычную замкнутую сдержанность сменила возбудимость и нервозность, и от этого Скалли чувствовала себя еще более уязвимой и незащищенной. Она вздрагивала от каждого шороха, а телефонные звонки просто выводили ее из себя. Когда кто-нибудь лопал пузырь из жвачки или стучал по столу карандашом, она приходила в ярость. Но, несмотря на страшное одиночество, она все равно оставалась Даной Скалли, и поэтому ей приходилось держать все эти эмоции глубоко внутри себя. Рольф давил на нее непрерывно. Его неприязнь к ней выросла в полноценную ненависть, и рабочие условия превратились в постоянное поле битвы. Что бы она ни делала, этого было мало, даже в тех редких случаях, когда ей удавалось установить аналогию между не связанными на первый взгляд преступлениями, и еще реже — когда ее работа приводила к арестам. Вопреки прогнозам Рольфа, Скалли удалось задержаться в БАНСП, но эта победа ей дорого стоила. Каждую секунду Скалли приходилось быть неустанно бдительной под орлиным взором подозрительного начальника. Каждый отчет, каждый анализ она должна была выполнить идеально — не просто хорошо, а настолько безупречно, что никто и никогда не смог бы найти в них недочетов. Иначе Рольф нашел бы сразу. Скалли уже начинала ненавидеть свою некогда любимую работу, отчаянно пытаясь найти какой-то выход, но все равно у нее не получалось расслабиться ни на секунду. Она проверяла бумаги по два, по три раза, а потом, лежа ночью в кровати, пыталась вспомнить, что могла упустить. И ради этой работы, которой когда-то так гордилась, она причинила боль родным. Теперь же все свелось к каждодневной битве за то, чтобы не промахнуться, не уступить, и уж тем более — не позволить кому-то увидеть ее слезы. Скалли почти не спала, жила на фаст-фуде и кофе, а ее эмоции постоянно колебались от предельного напряжения до вспышек гнева. Физические раны уже зажили, но для тех, кто знал Скалли, она выглядела еще слабее и ранимее, чем в тот день, когда уехала из Мобила. День за днем, корпя над отчетами, Скалли пыталась представить, как бы с этим справился Малдер. Она бы так хотела позвонить ему, хотя бы просто ради того, чтобы услышать его экспертное мнение по делу. Скалли всегда знала, что он хорош в своей области, но теперь, поработав с агентами такой же квалификации, увидела яснее, чем когда-либо, насколько он самом деле хорош. Никого лучше просто-напросто не было. Но Скалли пообещала его не искать и не собиралась нарушать обещание, пусть даже исключительно ради профессиональной консультации. Ведь их отношения уже никогда не будут исключительно профессиональными. Да и неизвестно, были ли когда-нибудь раньше. «К тому же, — подумала Скалли, — у меня же еще осталась гордость. Я не стану умолять его снова работать со мной». И поэтому она продолжала сражаться одна. На ее счету уже было несколько триумфов, которые она научилась тщательно каталогизировать в памяти и использовать как защиту против антипатии Рольфа и остальных членов команды БАНСП. Во-первых, спецагент Кеннеди, кажется, действительно симпатизировал ей или, по крайней мере, относился к ней так же, как к другим агентам. Но он черный, а она женщина. В Бюро 85 процентов из одиннадцати тысяч агентов составляют белые мужчины. Им обоим приходилось работать вдвое усерднее остальных, чтобы к ним относились хотя бы вполовину столь же лояльно. «Двое спасшихся в шлюпке, — думала Скалли. — Сокамерники в сумасшедшем доме». Кеннеди единственный относился к ней благосклонно. Остальные сотрудники с трудом терпели ее присутствие и из штанов выпрыгивали, лишь бы испортить Скалли жизнь. Она начинала сдавать. Попытки ответить на оскорбления ни к чему не приводили. Скалли была уверена, что агенты БАНСП не подставят ее под пули, если будет возможность помочь — это уж слишком, — но за исключением откровенного членовредительства, они сделают что угодно, лишь бы насолить ей. Скалли не могла рассчитывать даже на минимальную поддержку. К счастью, пока ей удавалось справиться со всем, что выпало на ее долю, даже с самыми кровавыми преступлениями, самыми чудовищными изуродованными телами в последней стадии разложения. В этом Скалли находила какое-то мрачное удовлетворение, зная, что ее хладнокровие разочаровывает ее так называемых коллег. Особенно Глассмана. В первую же ее неделю здесь он швырнул на стол Скалли пару дюжин фотографий с массовой резни, и она просмотрела их с невозмутимым спокойствием. Скалли понимала, что Глассман надеялся увидеть, как она потеряет самообладание, заверещит, побежит в туалет, упадет в обморок или расплачется. Только не она. Снимки действительно ужаснули Скалли, но ей приходилось видеть кое-что похуже и ничем не выдать свой шок. Дела в БАНСП, какими бы страшными они ни были, даже рядом не лежали с тем, что она расследовала раньше. «Ты попробуй провести вскрытие человека, уничтоженного доисторическим внеземным вирусом, — думала она. — Спустись-ка в канализацию с Человеком-червем. Отведай ливерной колбаски с Юджином Тумсом. Забери изъеденный червями обезглавленный труп из флоридской тюрьмы в разгар лета. Посмотри, как чертовы нарывы Ф. Эмаскулаты на лице покойника лопаются и извергают инфекцию, которая убьет тебя всего за несколько часов». «А потом возвращайся и расскажи мне, что эти трупы — худшее, что ты видел в своей жизни». Но Глассман все равно продолжал доставать Скалли, всеми силами пытаясь задеть ее за живое. Причины, толкавшие его на это, оставались за гранью понимания Скалли. Она и не особо стремилась понять, просто хотела, чтобы он оставил ее в покое — он и все остальные. Но они не отставали. Как, например, сейчас. Глассман сидел на ее столе и внимательно смотрел на Скалли. — Слушай, Скалли, — начал он с многозначительной улыбкой на лице, — поведай-ка мне кое-что. Это правда, что старина Чокнутый мочится в кровать? — Не имею понятия, Глассман, — устало ответила она. — Ты не уберешься с моего стола? Мне надо работать. — Как же так получилось, что вы с ним разбежались, а? — снова спросил он, проигнорировав ее просьбу. — Любовнички поругались? — Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — сказала Скалли, почувствовав, как гнев охватывает ее. — Каковы бы ни были мои причины попросить перевод, тебя они не касаются. — А я слышал, что вы завалили расследование дела с биологическим оружием, и Малдера отстранили, — сказал Глассман. — Это правда? — Я не знаю, где Малдер, и меня это не интересует, — сказала Скалли, изобразив безразличие, которого абсолютно не ощущала. — Глассман, оставь меня в покое. Я серьезно. — И я тоже, — ответил он. — Да ладно тебе, Скалли, расслабься. Господи Боже, да я просто прикалываюсь. Давай-ка выпьем вместе пивка! Узнаем друг друга получше… — У меня нет никакого желания узнавать тебя получше, и я не считаю это прикольным, — процедила Скалли сквозь зубы. — Я считаю это оскорбительным. Глассман, последний раз повторяю: убирайся с моего стола. — Прекрасно, — сказал он и встал. — Знаешь, в Бюро есть два вида женщин, Скалли, — одним нравятся мужчины, а другим — нет. Может, вспомнишь об этом следующий раз, когда будешь таким тоном разговаривать с человеком, который просто пытается подружиться. — Спасибо за заботу, — холодно ответила Скалли. Глассман что-то проворчал и ушел, оставив ее, наконец, наедине с бумагами. Скалли снова посмотрела на отчеты, но почему-то теперь ничего не могла в них разобрать. Значит, Глассман разнюхивал о расследовании в Мобиле? Это очень-очень плохо: Скалли никогда ни с кем не обсуждала последнее дело и старалась вообще о нем не думать. Но с каждым днем это становилось все труднее. Иногда — скорее даже, часто — она не могла не вспоминать о том деле. Легчайшее дуновение ветра, приносящее с собой запах мокрой земли, и Скалли погружалась в воспоминания: она снова лежит лицом в глине, снова ощущает спазмы боли в руках и ногах, болезненный кровавый кашель, изнеможение. Воспоминания атаковали ее так стремительно, что практически заменяли собой реальность, и Скалли чувствовала себя так, будто покидала собственное тело и смотрела на себя со стороны, все еще лежащую там, связанную, беспомощную, израненную, готовую умереть от потери крови или утонуть в грязной луже. Иногда эти мысли приходили, когда Скалли была за рулем: несколько раз она заблудилась и в результате оказалась в таком районе, куда даже вооруженные полицейские боятся ходить в одиночку. Иногда ей даже приходилось останавливаться на обочине, потому что дрожь в руках не позволяла управлять машиной. Пару раз, когда Скалли была на работе, какие-то детали расследования пробуждали в ней воспоминания — такие яркие, что она вздрагивала, а однажды, не успев остановить себя, даже вскрикнула: «Нет!» Все агенты в комнате обернулись, и Скалли практически услышала, о чем они подумали: «Миссис Чокнутая, — казалось, говорили они. — Болтает сама с собой. А чего тут удивительного?» «Я ничего не могу с этим поделать, — хотела ответить она. — Не знаю, как избавиться от этих воспоминаний. Не знаю, как прекратить видеть сны». Сны теперь приходили к ней почти каждую ночь: даже когда у Скалли было много времени, что случалось крайне редко, спать она не могла. Соседи уже несколько раз подходили к ней с вежливыми намеками, потому что ужасные крики, которые она издавала во время ночных кошмаров, никому в доме не давали заснуть. Скалли извинялась, но ничего изменить не могла. Разве что пытаться не спать вообще. Если так и дальше пойдет, этим все и кончится. Все чаще и чаще Скалли просто лежала ночью, бессмысленно уставившись в потолок. Несмотря на чудовищную усталость, она боялась заснуть. А затем начинала слышать шаги или голоса — знакомые, пугающие голоса, и тогда она замирала от ужаса, как ребенок, который боится и ждет, что монстр вот-вот выползет из-под кровати. Но на самом деле в комнате не было никого, кроме нее самой и тишины. Просто чтобы убедиться в этом, Скалли стала каждый вечер обыскивать квартиру. А последние три дня страх настолько возобладал над ней, что она ходила по дому с оружием в руках, вопреки всем возможным правилам безопасности положив палец на курок, готовая выстрелить в любой момент. Она даже не знала, кого (или что?) пытается обнаружить. Прошлой ночью, услышав шаги, Скалли вылезла из кровати, схватила пистолет и, приготовившись стрелять, потребовала, чтобы недоброжелатели немедленно бросили оружие и сдались. Но опять оказалось, что в квартире было пусто, если не считать самой Скалли, кричащей на невидимого преступника. На следующее утро пожилые соседи посмотрели на нее очень странным взглядом. Вчера Скалли отправилась в ближайшее кафе, чтобы быстро перекусить в одиночестве. Она выскочила оттуда в ярости, потому что официантка не посадила ее за столик, где Скалли смогла бы сидеть спиной к стене и видеть и вход, и выход одновременно. «Забавно, — подумала Скалли отстраненно. — Раньше мне казалось, что другие агенты и полицейские определенно перебарщивают с такими вещами, но теперь-то я знаю: быть готовой к нападению необходимо. Не будешь готов — станешь покойником». «Раз меня уже похищали, били, чуть было не убивали, у меня есть право вести себя более настороженно, чем остальные люди, — твердила себе Скалли. — Просто здравый смысл: если с тобой и раньше такое случалось, то может случиться снова. А теперь меня некому прикрыть, кроме меня самой». Вдруг Скалли поняла, что офис БАНСП затих: все, кроме нее, ушли домой. Темнота окутала помещение, и только на ее столе по-прежнему горела лампа. Она сидит здесь уже час, размышляя над переменами в своей жизни, пытаясь убедить себя, что они логичны и закономерны, если посмотреть на ситуацию объективно. Но ей все равно не удавалось сосредоточиться на работе — лучше отправиться домой. Скалли небрежно засунула отчеты в папку, положила ее в ящик стола и заперла его на ключ. Прежде, чем спуститься к машине, она проверила, что пистолет заряжен. Ну и что, что она находится прямо в Морских казармах, в Квантико, где работают лучшие моряки и федеральные агенты в мире? Никогда не знаешь, кто поджидает тебя снаружи.***
Колледж Южного Бирмингема Финансовый отдел Две недели спустя 16:32 «Господи, о чем я только думал? — размышлял Малдер, забираясь по крутому холму к зданию администрации. — Надо было попросить перевод в Оклахому — там хотя бы гор нет». Оглядевшись, он увидел вывеску «Финансовый отдел». Ну, наконец-то. Он прошел по коридору до кассы. Рядом с ней висела табличка с именем женщины, которую искал агент. Малдер подошел к окошку и достал из кармана значок. — Могу я вам помочь? — спросила женщина-кассир. — Да, я специальный агент ФБР Фокс Малдер, — представился он и показал удостоверение. — Вы Бетти Ховард? — Да, — ответила женщина нервно. Типичная реакция. Малдер подавил стон. Как бы ему хотелось хоть раз поговорить с кем-нибудь, кто не считает беседу с федералом концом света. Но таких людей ему не попадалось, и вряд ли их можно за это винить. — Миссис Ховард… — начал он. — Мисс Ховард, — поправила она. — Я что-то нарушила? — Насколько мне известно, нет, — ответил Малдер. — Я хотел бы задать пару вопросов о вашем соседе — Роберте Джентри. Он назвал вас в качестве рекомендателя. — Рекомендателя для чего? — Мистер Джентри, как вам, должно быть, известно, является членом армейского резерва, — сказал Малдер. — Он подал заявку на доступ к секретной информации. Мне нужно сверить кое-какие детали. — Ну, не знаю, что вам сказать, — ответила мисс Ховард. Она обернулась и посмотрела в окно. — Нам обязательно здесь разговаривать? — Не обязательно, но желательно, — сказал Малдер. — Я только что пешком взобрался на этот холм и, честно говоря, устал, мисс Ховард. — И он одарил собеседницу одной из своих самых очаровательных улыбок. Это сработало. Мисс Ховард улыбнулась в ответ. — Поэтому это место и называется Хиллтоп (1), — сказала она. — Вы еще к общежитию не поднимались. — И не стану, спасибо, — ответил Малдер. — Мне и этого хватило. Думаю, у ваших старшекурсников мышцы, как у олимпийцев. — Конечно, это визитная карточка нашего университета, — кивнула мисс Ховард. Наконец, она расслабилась, как и запланировал Малдер. Это было настолько легко, что раздражало его. На этой работе его навыки ведения допроса определенно ржавеют. Сплошные мягкие подачи и слабые броски — никакого вызова. Малдер заставил себя вернуться к более насущным проблемам. Достав из кармана ручку, он принялся заполнять форму Джентри. — Итак, мисс Ховард, — начал он. — Давно ли вы с мистером Джентри соседи? — Около двух лет, — ответила она. — Два года назад я переехала сюда из Монтгомери. — В течение этого времени у него возникали какие-нибудь неприятности с законом? — Например? — Не видели ли вы полицейских машин у дома? Он сам или кто-нибудь из его знакомых когда-нибудь говорил о тюремных сроках, арестах, обвинениях в преступлении или судебных процессах? — Нет, ничего такого, — сказала мисс Ховард. Она снова занервничала. Пришло время вколоть ей еще одну дозу «Фокса Малдера-доброго полицейского». — Хорошо, мисс Ховард, — сказал агент, лучезарно улыбнувшись. — Это сходится с тем, что Джентри указал в своей анкете. Как я уже сказал, это просто проверка. Она немного расслабилась, но недостаточно. «Попробую зайти с другой стороны», — подумал Малдер. — Мисс Ховард, есть ли какая-то информация, которую вы не хотели бы мне сообщать? — спросил он. Ее глаза широко распахнулись, и она покачала головой. — Нет, что вы, конечно, нет, — сказала она. — Просто раньше мне никогда не приходилось общаться с ФБР. — Осталось немного, мисс Ховард, обещаю, — сказал Малдер. — Итак, вы когда-нибудь видели, чтобы Джентри употреблял запрещенные препараты? Или имел их при себе? Он злоупотребляет алкоголем или рецептурными лекарствами? — У него не бывает шумных вечеринок, если вы об этом. Из лекарств я видела у него только антибиотики. Малдер кивнул и уже собирался перейти к следующему вопросу, когда мисс Ховард опять заговорила. — Знаете, мистер… Простите, забыла ваше имя. Миллер? — Малдер, — сказал он. — Агент Малдер. Вы что-то хотели добавить? — Ничего серьезного, — ответила она. — Просто вспомнила кое-что. Один раз я подумала, что у него слабое здоровье. — Почему? — спросил Малдер с неожиданным интересом. — Ну, однажды вечером он пришел домой с пакетом из аптеки «Бруно» и уронил его, — рассказала мисс Ховард. — Я сама тогда возвращалась домой и стала помогать ему собрать лекарства. Там было четыре, может, даже пять упаковок антибиотиков. Антибиотиков? Значит, у парня зависимость от антибиотиков. И что? А то, что только что сказанное мисс Ховард зацепило его — верный знак, что произошло что-то очень важное. Следующий вопрос Малдера удивил даже его самого. — Мисс Ховард, а вы не помните, что за антибиотики там были? — Нет, не помню, — ответила она. — Это важно? — Не знаю, — задумчиво проговорил Малдер. — Возможно, что и нет. Просто на всякий случай. Вы хоть что-нибудь можете припомнить? — Ну, помню, там их было два вида, — начала мисс Ховард. — У одного название похоже на «сило», а у второго — на… ммм… «вибро». «Давайте, шевелитесь, „Волшебные пальчики“ (2) », подумал Малдер. Малдер задал мисс Ховард все остальные вопросы, но мысль о пакете, забитом вибрирующими силосами, продолжала стучать у него в мозгу, поэтому ответы женщины он толком не слышал. Малдер быстро закончил беседу, дал ей свою визитку и попросил позвонить, если она еще что-нибудь вспомнит. Спустившись вниз по крутому холму к машине, Малдер попытался понять, почему слова женщины вызвали у него такую сильную реакцию. Он никак не мог сформулировать причину, и это его раздражало. Да уж, навыки ведения допроса ржавеют, а дедуктивные уже проржавели до самого основания. Ничего не складывается в стройную картину, даже когда никакой особенной дедукции и не требуется. Что же такое с этим Джентри? Зачем ему понадобился целый пакет антибиотиков? Почему все внутренние радары Малдара отчаянно сигналят об опасности? Малдер понял, что его мозг тщательно пытается обойти стороной один вопрос, одну проблему, которой он не мог посмотреть в глаза: у него не получается разобраться, потому что Скалли нет рядом. Она бы знала, что означают антибиотики. А если бы не знала, то подсказала бы, где посмотреть. Так или иначе, она бы все разъяснила, поставила бы под сомнение каждое его предположение, пока Малдер сам не понял бы, наконец, куда ведут его мысли, и не отшлифовал гипотезу до идеала. «Скалли, я когда-нибудь говорил тебе, что ты — лучшее, что со мной случилось в этой жизни? Интересно, станешь ли ты помогать мне, если я тебе позвоню?» «Забудь, придурок, — сказал себе Малдер. — Ты ушел от нее, и вряд ли она примет тебя с распростертыми объятиями — в качестве напарника или кого-либо еще. Живи своей жизнью и сам разберись, что значат чертовы антибиотики. Езжай в Университет Алабамы в Бирмингем, найди кого-нибудь с медицинским образованием и попроси все тебе объяснить». «Да уж, как будто они знают, что пакет, набитый пенициллином, может означать для федерала. Ты агент, и то не знаешь. Так откуда другим знать?» «Забудь об этом. Живи своей жизнью». Малдер посмотрел на часы. Рабочий день заканчивается. Время заехать в офис, оставить там бумаги, поехать домой и щелкать пультом в поисках баскетбола. А завтра — встать и ехать в Мобил, продолжить свое неофициальное и совершенно бесполезное расследование. На следующей неделе — повторить, начиная с первого пункта. «Я уже ненавижу эту работу», — подумал Малдер.***
Квартира Даны Скалли Два дня спустя 1:51 «Сегодня я этого делать не буду, — думала она. — Не стану думать о нем». Скалли собиралась с силами, чтобы пережить ночь — самое тяжелое время, самое невыносимое, когда она чувствовала себя такой одинокой и не могла заснуть, ведь больше никого и ничего не стояло между ней и ее кошмарами. Ничего. Кроме тающих воспоминаний о тех временах, когда она не боялась, когда в момент опасности рядом с ней всегда был Малдер, — до того, как она оказалась связанной и беспомощной в Алабаме. Скалли собиралась заставить себя больше не думать о нем, понимая, что необходимо забыть о напарнике и снова стать собой, вернуть свою уверенность и самоуважение. Мысли о Малдере не помогали ей восстановиться после травмы. На самом деле, от них становилось только хуже. Каждый день она жестко приказывала себе забыть его, пыталась заставить себя вспомнить все те случаи, когда он ее разочаровывал, когда позволял другим людям, другим проблемам встать между ними. Диана. Бэмби. Анжела Уайт. Фиби. «Думай о них, Дана, — приказывала она себе. — Ты значила для него не больше». Но в глубине души она знала, что это не так. Забыть Малдера будет так же тяжело, как изменить цвет собственных глаз. Сейчас, как и каждую ночь после ее возвращения в Квантико, она начинала ритуал воспоминаний — то ли чтобы утешиться, то ли чтобы наказать себя. Скалли знала лишь, что сможет заснуть, только проделав его от начала до конца. Сначала она доставала записку, которую напарник оставил ей. Она держала ее в руках так часто, что бумага истончилась, а чернила потекли. Скалли выучила этот текст наизусть, но все равно читала его снова и снова, пытаясь понять, что он хотел вложить в эти строки, когда писал их. Медлил ли он, пытаясь подобрать слова? Были ли черновики? Он написал бы больше, если бы не собирался оставить записку у всех на виду? Когда Скалли только обнаружила послание, ей казалось, что она слышит Малдера произносящим эти слова. А теперь его голос пропал и возвращался только во снах. Сны иногда были приятными — в них она вдруг понимала, что все это произошло по ошибке, что он не ушел, и они по-прежнему вместе работают в «Секретных материалах». В других снах было больше эротики — там их поцелуй становился только началом, а Скалли была не Ледяной королевой, а страстной, решительной, требовательной, отвечающей на каждое прикосновение Малдера. Когда Скалли просыпалась и медленно возвращалась в реальность, то начинала плакать, вновь ощущая боль утраты так же остро, как в первый раз. Но гораздо хуже, чем эти приятные сны, были кошмары, в которых тоже стал появляться Малдер. Нет, он не внушал ей ужаса, не мечтал убить ее или похитить. Он просто оставлял ее, бросал на произвол судьбы, и в результате сам либо погибал, либо исчезал, либо уходил от нее, держа за руку Диану Фоули, или Фиби Грин, или еще какую-нибудь из своих женщин. Скалли аккуратно убрала записку обратно в ящик, приступая ко второй части ритуала — достать их единственную фотографию вместе. Фотограф из «Вашингтон Пост» сделал снимок, когда они с Малдером были на месте преступления. Ничего особенного: Малдер смотрит на газету, которую Скалли держит в руках. Но тем не менее, когда она увидела эту фотографию в газете, то не смогла оторвать от нее глаз. Фотограф, сам того не зная, запечатлел то, что было очевидно всем, кроме нее самой: Малдер любил ее. Он не выказывал никаких явных признаков привязанности, не флиртовал, просто делал свою работу, как обычно. Открытием стало для Скалли то, как Малдер выглядел рядом с ней. Возвышаясь над напарницей на тридцать сантиметров, он склонился над ней, стоя так близко, что его пальто задевало ее. Казалось, что он просто напряженно слушал ее, но в то же время — оберегал. Скалли казалась такой маленькой на его фоне, но при этом — такой уверенной в себе, такой смелой. А Малдер словно не замечал ни фотографа, ни кого-либо еще, кроме напарницы. На следующий день Скалли увидела снимок в газете. Заголовок описывал их как «команду агентов ФБР». Поддавшись внезапному порыву, она позвонила в редакцию и попросила прислать ей копию. Фотограф любезно прислал целых две, и одну из них Скалли отдала Малдеру. Ему тоже понравилась фотография. Он приклеил ее скотчем на шкаф около стола. Фотография сгорела во время пожара. «Наверное, это был знак», — подумала Скалли без всяких эмоций. Она положила снимок обратно в ящик и быстро закрыла его, чтобы случайно не увидеть фотографию Эмили. Ей страшно было даже думать о том, чтобы сейчас рассматривать и ее. Она больше не знала, что делать. Позапрошлым вечером она зарегистрировалась в группе Usenet (3) по бихевиористике, в которой состоял Малдер. Он почти наверняка писал где-то еще, но сейчас Скалли не хотелось думать о нем в личном ключе, поэтому она остановила свой выбор на группе, связанной с его профессиональными интересами. Скалли просмотрела два-три сообщения в поисках знакомого стиля, и вдруг мысль поразила ее — а вдруг кто-то следит за ней через Интернет? Она быстро удалила аккаунт. «Лучше не испытывать судьбу», — подумала Скалли. Этому ее научили Одинокие Стрелки. Вздохнув, Скалли встала. «Надо все-таки попытаться поспать», — подумала она, доставая пистолет. Осторожно она прошла в спальню, оглядываясь по сторонам и пытаясь увидеть недоброжелателя. Почти бесшумно она опустилась на колени перед постелью, резко откинула покрывало и нацелилась на невидимую жертву под кроватью. Никого. Вот и славно. Скалли положила пистолет на ночной столик. Забавно, в какую зависимость от оружия она впала. Иногда на работе она ловила себя на том, что ее мысли постоянно вертелись вокруг «ЗИГ-Зауэра», лежащего в кобуре. Скалли физически ощущала холод металлической рукоятки и вес пистолета, даже не держа его в руках. Оружие казалось ей красивым — красивым и смертельно опасным. Скалли чудилось, что ее влечет к нему, что пистолет сам просит взять его в руки, попробовать, каково это — направить ствол на себя саму. Он искушал ее приятными мыслями о том, какое долгожданное облегчение принесет ей пуля, разрывающая ее мозг, стирающая всю боль из ее сознания. И в этот единственный, краткий момент экстаза она, наконец, почувствует вновь. Конечно, она никогда ничего подобного не сделает. Она просто… задумывалась об этом.***
Офис помощника директора Уолтера С. Скиннера Четверг, 25 февраля. 9:52 — Сэр, — сказала Кимберли, просунув голову в кабинет помощника директора. — Охранник говорит, что Маргарет Скалли хочет поговорить с вами. — Маргарет Скалли? — переспросил Скиннер. — Мать Даны Скалли? — Да, сэр, думаю, это она, — подтвердила Кимберли. Скиннер нахмурился и повертелся в кресле. — С агентом Скалли что-то случилось? — Нет, насколько мне известно, сэр, — ответила Кимберли. — Думаю, мы бы узнали. — Хорошо, Кимберли, пусть поднимется, — сказал Скиннер. Спустя десять минут дверь кабинета снова открылась. — Миссис Скалли, сэр, — сказала Кимберли. — Спасибо, Кимберли, — сказал Скиннер, встав, чтобы пожать Мэгги руку. — Закройте дверь, пожалуйста. Миссис Скалли, какой приятный сюрприз. Чем могу помочь? — Мистер Скиннер, простите, что беспокою вас в рабочее время, — сказала Мэгги. — Знаю, вы очень занятой человек. Но вы были так внимательны тогда, когда Мелисса лежала в больнице, и я подумала… что могу поговорить с вами. — С вашей дочерью что-то случилось? — спросил Скиннер таким мягким голосом, что ни один из его агентов даже не понял бы, что это говорит он. Скиннер провел Мэгги к креслу, и она села на краешек. Начальник сложил руки на груди и внимательно посмотрел на посетительницу. — Мне кажется, да, — сказала Мэгги, нервно теребя в руках ремешок сумки. — В последний раз мы встречались во вторник — у нее был день рождения. Дана выглядела ужасно — худая, бледная, испуганная. Я никогда в жизни не видела ее такой. — Я тоже, — согласился Скиннер. — У нее проблемы со здоровьем? Мэгги покачала головой. — Этот вопрос я ей сразу же задала, — сказала она. — Это не рак, слава Богу. Он все еще в ремиссии. — Хорошая новость, — сказал Скиннер. — Так в чем же дело? — Не думаю, что в чем-то одном, — ответила Мэгги. — Мне кажется, то, что случилось в Алабаме, травмировало ее гораздо сильнее, чем мы все думаем. Почему-то она так и не смогла восстановиться после тех событий. Мэгги посмотрела на Скиннера со слезами в глазах. — Мистер Скиннер, она выглядит такой отчаявшейся, такой уставшей и в то же время — разозленной. Теперь она очень мало разговаривает, а когда говорит, то обязательно о смерти, об умирании, о людях, которых убивают или которые убивают других. И я знаю, что она плохо спит — у нее кошмары. Я слышала, как она просыпалась с криками. — И вы думаете, это значит… — Думаю, Дана… хочет умереть, — сказала Мэгги, снова посмотрев на свою сумку и продолжая теребить ремешок. — Вы хотите сказать, что она может покончить с собой? Мэгги молча кивнула, пытаясь вернуть самоконтроль. — Она не похожа сама на себя. Раньше мне всегда удавалось поговорить с ней по душам, а теперь — нет. Сразу после Алабамы у нас был разговор, он получился очень странным и очень пугающим, но я надеялась, что это знак того, что Дана постепенно открывается, справляется с проблемами. Мэгги покачала головой и с трудом сглотнула несколько раз, после чего снова заговорила. — Я ошибалась, мистер Скиннер, — продолжила она. — Это знак того, что она очень сильно травмирована, по-настоящему. Все это было совершенно на нее не похоже, но я не придала этому значения. Дана постоянно повторяла, что никто не понимает ее. Она снова посмотрела на помощника директора. — Вы и раньше помогали нам, мистер Скиннер, — сказала она, и ее голос сорвался. — Я надеюсь, поможете и сейчас. — Помогу, если это в моих силах, миссис Скалли, — ответил Скиннер. — В Бюро действует замечательная система психологической помощи сотрудникам, у нас работают первоклассные психологи. Хотите, я запишу Дану в эту программу? — Нет, — ответила Мэгги. — Я имею в виду, да, это, наверное, ей поможет со временем, но я не уверена, что это время у нас есть, мистер Скиннер. — Тогда что вы предлагаете, миссис Скалли? — Только один человек может ей помочь сейчас, — тихо сказала Мэгги. — Она доверяет ему, с ним она поговорит. И он ей поможет. Я знаю. Мэгги взглянула на Скиннера со слезами на глазах. — Пожалуйста, мистер Скиннер, — сказала она дрожащим голосом. — Пожалуйста, пока не поздно, скажите мне, где Фокс Малдер.