Окно

Max Richter — On The Nature of Daylight

 — Говори, где остальные! — в этот раз громче, чем обычно бывало на каждом допросе, приказывает подопечный Шреддера. — Не отворачивайся, урод!       Рафаэль еле дышит, пытаясь открыть один оставшийся здоровый глаз, чей зеленый блеск отныне заполняют только серые колючие звезды и море ярких оранжевых вспышек боли. Из правого глаза же непрерывно сочится кровь, ведь мастер сай сам принял такое решение в пользу Донателло, которого грозились убить. «Ну и хер с ним, Раф, без глаза проживешь. Подумаешь!»       Мысли мутанта в этот момент кардинально отличаются от того, что он говорит вслух, а те слова, что Рафаэль так силится выплеснуть нескончаемым потоком злости и безумной жажды прикончить всех, кто угрожает его семье, на полпути застревают в глотке от очередного резкого удара кожаной перчаткой по лицу.  — Ты оглох?! — рявкает надзиратель, дернув подбородок мутанта на себя. — Где вся остальная семья выродков?       Раф жмурится от бьющего в глаз сине-фиолетового света лампы, выжигающего сетчатку раскаленным солнечным лучом, и инстинктивно хочет закрыть и второй, но осознает, что отныне закрывать просто нечего.       Он совсем перестает понимать и слышать себя, то ли оттого, как несколько минут назад об его затылок разбился кирпичный блок, то ли от режущей боли в пустой глазнице, которая начинала мучительно опьянять, быстро склоняя мутанта к потере сознания.       Кричал ли он, когда его глазное яблоко вырезали почти по кускам ржавым охотничьим ножом? Да, безусловно. Бился ли в истерике, когда люди посадили Дона на электрический стул рядом с ним, каждый раз на молчание Рафа ставя разряд в голову все больше и больше? Чуть не свихнулся, почти разорвав канатную веревку, которую вскоре сменили на цепь, для безопасности обмотав кисти мутанта в несколько витков.  — Давайте еще разряд!  — Нет! — Рафаэль неожиданно снова подает признаки жизни, заерзав на бетонном полу. — Вы сказали, что прекратите!       Голос Рафа срывается, переходя в хриплый стон и вой. «Они же сказали, что глаза хватит, чтобы остановить это! Нет, брат, я не позволю им тронуть тебя, только держись! Я вытащу нас».  — Донни! — мастер сай пытается встать с колен, но вместо этого лишь жалко падает набок, расшибая и так выбитое плечо. Боль уже не чувствуется. Она полностью вышла вместе со всем содержимым желудка, когда глазница Рафа окончательно стала пустой. — Брат!       Донателло крепко прикован ремнями к стулу, а на его голове располагается металлический шлем с бесчисленным множеством проводов, пропускающих электрические разряды в уничтожающийся мозг. По щекам Дона текут слезы, ближе к челюсти смешиваясь с его собственной слюной и кровью; ногти впиваются в ручки стула так сильно, что отросшая за время прибывания в плену ногтевая пластина выворачивается наверх, травмируя нервные окончания. Донни дергается от тока, прошившего все его тело, и почти не вскрикивает, лишь шумно втягивает ртом воздух, захлебнувшись подступившим к горлу комом.  — Нет! — орет Рафаэль, снова пытаясь подняться, но тяжелая подошва подопечного Шреддера крепко прижимает его горло к полу, не давая возможности дышать. — Отпустите его, твари! «Донни, смотри на меня, смотри на меня! Все будет хорошо, только не закрывай глаза! Я здесь!»       Раф озлобленно рычит, толкаясь прямо навстречу ступне агрессора, но тот лишь смеется, втаптывая мутанта обратно в пол.  — Вы только посмотрите, — едко выплевывает человек, смотря на умирающую черепаху в фиолетовой повязке. — Какие самоотверженные, смелые и до одури любящие друг друга ошибки природы. А я ведь сразу предупреждал, лучше сдайте мне вашу шайку и уйдете целыми и невредимыми.       Рафаэль понимает, что уже несколько минут давится в удушливом крике, полном страданий, печали и горести, глядя на страдания младшего брата. Дон расфокусировано глядит на Рафа, бесполезно кивая ему, и будто улыбается глазами, посылая только мастеру сай понятные искры карих комет.       Раф безотрывно смотрит на него, словно мантру повторяя имя гения, и больше не может терпеть этого. «Я скажу им, Донни. Все. Я больше не дам тебе страдать. Лео и Майки справятся сами, я уверен. И пусть старший после этого и словом со мной не обмолвится, плевать, я вытащу тебя отсюда. Ты только держись».       Раф что-то невнятно хрипит, когда горло сдавливают сильнее, но его хищный взгляд исподлобья, почти на манер дикого зверя, заставляет надзирателя нагнуться.  — Хочешь мне что-то сказать? — пакостно улыбается человек.  — Нет… — тихо отрицает за брата Донателло, будто прочитав его мысли. — Не говори им…       Рафаэль вскидывает глаза к гению и, игнорируя оглушающий звон в ушах, мешающий сосредоточится на предметах вокруг, видит слабую улыбку. Дон поднял уголки губ так же, как и всегда. Так тепло, спокойно и легко, как умел только он.  — Что ж, — мужчина обводит глазами полумертвую физиономию говорящего сейчас мутанта и заключает: — тогда ты будешь первым, хотя я ставил на этого, в красной. Заканчиваем, парни.       Раф кричит, сплевывая через каждое дрожащее и громкое «нет» черно-красную кровь, шедшую горлом. Он собирает все оставшиеся силы в кулак и, несмотря на разодранные в мясо незащищенные бока, катится к брату, сбивая сразу двух футклановцев, стоявших рядом с блоком питания.       Мастер сай приглушенно шипит и дергает головой, когда разозлившийся человек рывком поднимает его на колени, дергая за концы повязки, и, не обращая внимания на скулеж людей, прибитых сколами от панциря Рафа, сам опускает рычаг, подающий электричество, вниз, выжимая всю мощность.       Донни, у которого в глазах уже давно вертится сумасшедший калейдоскоп, а речь перестает быть связной, одобряюще кивает головой, вжимаясь в кресло с такой силой, будто это может хоть немного избавить его от огня, разгоревшегося внутри.  — Раф… Раф… — одними губами зовет Донателло, когда все его тело сводит судорога, и закрывает глаза от разрывающей на части боли. — Мне... страшно…  — Донни! Донни!       Рафаэль бьется в руках мужчины, почти что беспомощный, недавно родившийся котенок, которого крепко держат за шкирку, силясь утопить. Вскидывается, вертит головой, все громче и громче вскрикивая имя гения. Дон больше не отвечает. Не двигается.       Человек завороженно наблюдает, шепча ядом лившиеся: «Смотри. Смотри на него» прямо в лицо мастеру сай, и дергает его за концы повязки сильнее, смешав хруст выворачиваемых из цепей кистей с тихим потрескиванием шейных позвонков.       Раф бессильно рыдает, помутневшими от влажных игл глазами всматриваясь в то, как электричество выключается само собой, проведя ток по максимуму. Лампа на потолке лопается, единственный источник света гаснет, оставляя сырую комнату в костлявых лапах темноты.       Подопечный Шреддера сплевывает, ругнувшись, достает фонарик и бросает сжавшегося в комок Рафа на стылый бетон. Не шевелится. Воет и мычит, точно раненный зверь.       Мужчина ухмыляется. А ведь еще минуту назад казалось, что эту наглую и острую на язык черепаху не сломить абсолютно никакими ужасами и пытками. Он на ощупь отцепляет ремни, сковавшие Дона, прикрывая нос и рот рукавом армейской куртки, и бросает его рядом с красной черепахой, быстро скрываясь за плотной железной дверью. Все кончено.       Рафаэль ничего не видит перед собой, ведь даже не может стереть со здорового глаза кровь и грязь, но чувствует, что гений лежит рядом.  — Брат?..       Раф ощущает, как сердце неизбежно раздирает на куски, как в душе образуется нечто бескрайнее, глубокое и очень страшное. Мастер сай ползет в сторону мертвого Донателло быстро, будто не связан цепями, и, отыскав во тьме его бездыханное тело, ложится совсем рядом, прижимаясь так тесно, чтобы его младший брат не мерз и больше ничего не боялся.  — Я здесь, Донни. Все хорошо. Мы идем домой. Я рядом.       Раф осторожно находит губами лицо гения, целуя его вмиг покрывшиеся ледяным инеем плечи, щеки, лоб и опустившиеся веки. Не дышит. Совсем.  — Господи, пожалуйста, Дон, пожалуйста, — шепчет Рафаэль, давясь всхлипами пополам с воем и пытается обнять Донателло, хоть руки и плотно зажаты за спиной. — Ты поправишься, клянусь. Я вытащу тебя отсюда. «Мы…»       Мастер сай скалится, с обреченной дикостью потянув цепи в разные стороны так, что руки онемели до самых кончиков пальцев. Железо поддается; он чувствует это. Вместе с полным внутренним опустошением приходит и поразительная, волшебная, как бы, наверное, сказал Майки, невесомость. Не для него, для Дона. Оковы Рафаэля разрываются легко и быстро, словно были сделаны все это время из пуха, и черепаха не понимает, почему с такой же легкостью не могла разорвать их с самого начала. «Идем…»       Рафаэль крепко прижимает к себе брата освободившимися руками и сгребает его в охапку, поднимаясь. Нос не улавливает ни запаха гари, ни железа, ни сырости. Приятная свежесть мяты и каких-то медикаментов, смешанных в машинном масле. Именно так пахнет его гений. Именно его святящиеся самым чистым янтарем глаза и всегда такая родная, счастливая улыбка, даруют мастеру сай силы, чтобы держаться. «Домой…»       Раф поднимает окровавленное тело младшего брата, улыбаясь ему в ответ и переплетая их пальцы в неразрывный капкан. Он же говорил, что все будет хорошо.       Мутант толкает дверь без особых усилий, хотя она была заперта, влившись вместе с самым дорогим существом на планете в бесконечный белый свет, становясь с ним одним единым потоком, ведь Рафаэль прекрасно знает, что его тело до сих пор обмотано цепями, а подняться отныне невозможно из-за перерезанных сухожилий.