Окно

Sleeping At Last — Fear

      Донни мотает головой из стороны в сторону, даже во сне сжимая хлопковую простынь до белеющих костяшек и скрежета зубов. Обливаясь холодным потом, он поджимает губы, приглушенно мычит и поворачивается на другой бок. Жуткий сон крепко сковывает его душу в холодной тюрьме страхов, откуда выбраться живым и не сойти с ума, кажется, почти за гранью такой близкой в последнее время реальности.       Неизбежной, скребущей по черепу реальности, где есть место только слезам, потерям и мучениям, вытолкавшим радость и прошлую беспечность за порог. Братья бы многое отдали, чтобы вот так вот, как сейчас, выходить на улицу в любое время суток, не скрываться, не упиваться этими своими тенями и ночью, но только не так. Не так, когда ты выбегаешь под палящее солнце, прикрытый панцирями братьев, чтобы спасти невинную семью от расстрела, где отец украл лекарства для смертельно больной семилетней дочери.       Донателло прокусывает губу до крови, сминая под себя одеяло и две затертые до дыр подушки, но до сих пор не может открыть глаза, хотя в прошлой жизни, чтобы избавиться от навязчивого кошмара, ему было достаточно ущипнуть себя во сне.       Вероятно, это был не сон. Такое не снится во время судорожной дремы, пока кто-то из старших братьев не подменит другого, чтобы дать ему отдохнуть хотя бы пару часов. Да чего там, даже в глубоком сне, бывающем раз в месяц, если повезет, не может такое присниться. В мельчайших подробностях, когда Донни запоминает все чувства, мысли и действия, будто это уже происходило с ним однажды, либо… произойдет?       Нет, Дон был ученым и твердым скептиком, но поверить в то, что весь этот ужас в голове и вправду готовит его к чему-то подобному легче, чем свалить все на то, что гений слетает с катушек без ведома братьев. «А им и не надо знать об этом, дурак. Если это и в самом деле так — перетерпишь. Лучше подумай о здоровье остальных».       Донателло медленно разлепляет налившиеся свинцом веки и, еще не до конца поняв, где находится, подскакивает с кровати, вскрикнув. У него на секунду мутнеет в глазах и гений быстро-быстро ощупывает голову, затем лицо и кисти, шумно вздохнув, снова садится на кровать. Он дома. Но почему-то на макушке до сих пор продолжает сохраняться холод металла, а руки кажутся скованными, но видимых причин, чтобы начать волноваться, нет. Значит, это был всего лишь ужасный сон, сохранивший после себя усталость и опустошение в вымотанном теле.  — Раф!       Конечно, во сне он был не один, поэтому Дон распахивает глаза, вспомнив все подробности, и пулей вылетает из лаборатории, чтобы удостовериться, что его старший брат тоже в порядке.       Он выскакивает в зал, ища глазами дверь в комнату Рафаэля, но сразу же натыкается взглядом на диван в паре метров от него и оседает на пол, переводя громкое дыхание, чтобы не разбудить братьев. Раф мирно спит, накрытый теплым синим пледом Лео, который так же тихонечко посапывает у него на груди.       Мастер сай спит беспокойно. Раньше его было невозможно разбудить даже сиреной, ведь он отлично приспособился спать под грохочущей над головой подземкой, но теперь его веки ходят ходуном, надбровные дуги сильно хмурятся, и Рафаэль обнимает старшего сильнее, утыкаясь в его холодный висок горячими сухими губами. «Он очень боится потерять его. Нас».       Донателло качает головой, приподнимая уголок губ, и медленно встает, приблизившись к братьям. На столе потрескивает догорающая желтым лампа ночника, под ногами обломки досок и пыль. Донни улыбается, присаживаясь на корточки, и гладит сначала Лео, а затем Рафа по щеке, вглядываясь в их лица.       Сейчас лицо Леонардо выражает спокойствие и умиротворение, ведь он чувствует себя в полной безопасности рядом с мастером сай, который крепко прижимает его к себе, закрывая от всего мира. Лицо Рафаэля же крайне сосредоточено и хмуро, он готов подорваться в любую секунду и защитить семью по первому незначительному треску половиц.       Донателло вздыхает, еще немного потоптавшись рядом со старшими, связь которых никогда не поймет, потому что их всю жизнь объединяет нечто особенное, что Майки и Донни, к сожалению, осознать недоступно. Да и нужно ли?       Гений думает заглянуть и в комнату младшего, но что-то подсказывает ему, что Микеланджело вообще ночью лучше не беспокоить, ведь тому и так тяжко в свете последних событий. Хочется подойти, утешить его, крепко-крепко обнять, но Майки сильно закрывается от них всех из-за потерянной руки. «Я ведь все для него сделал: и протез, и обезболивающие таскал, пока все не зажило, и спал рядом, когда просил, но все равно потух, оставшись нашим маленьким солнышком лишь в воспоминаниях».       Донни отрицательно трясет головой, проходя в разрушенное додзе. Не время об этом рассуждать.       Гений находит одинокий коробок спичек среди обломков, зажигает пару парафиновых свеч, усаживаясь на влажную доску в углу комнаты, и подтаскивает к себе принесенный из зала плеер Микеланджело, который тот недавно разбил. «Надо починить».       Майки тогда очень разозлился на собственную беспомощность, ведь отныне даже музыка не приносила ему должного удовольствия, хотя он думал, это единственное, что вообще могло хоть как-то отвлечь его от проблем.       Донателло сильно удивляется, не веря своим глазам, когда кучка пластика и вывалившихся из него микросхем позволяет зеленому огоньку в углу экрана вспыхнуть и показать два деления зарядки. «Не может быть! Он же сломан».       Дон трет глаза, ближе рассматривая устройство. Оно и в правду работает, несмотря на то, что половина важных для его функционирования деталей отсутствуют, лежа в ладонях гения. «Так… сейчас… сейчас…»       Донателло наматывает на пальцы наушники младшего брата и, вставив их в уши, подключает к устройству. Прибавив громкость, он слышит мелодичную классику и чуть мешающее композиции шорохи в динамике. Ну, это ничего, ведь звучание оно почти не портит. «Я не знал, что Майки слушает подобное».       Гений опускает микросхемы на доски, держа в руках остатки плеера, из которого льется непередаваемо красивая мелодия, и чуть поводит кистью, наслаждаясь великолепной звуковой волной.       Донни очень любит музыку, хоть этого никто и не знает. Любит чувственное звучание пианино и скрипку, а еще всегда не против послушать магическое звучание арфы или бас-гитары. Любит, когда нет слов. Любит додумывать, представлять, погружаться, словно в синий океан, где под водой можно и нужно дышать. Впитывать кожей, вслушиваться, анализировать.       Дон мог разобрать многие мелодии буквально по нотам, если особенно цепляли, и все крутить и крутить в своей голове, потому что дорожил. Дорожил прекрасными мгновениями в собственном мире, где тихо, уютно и немного прохладно, но это только потому, что там никогда не бывает его братьев. Хотя, в общем и целом — идеально, как в открытом неизведанном космосе или на самой вершине Эвереста.       Гений не очень любит танцевать. Скорее, предпочитает лаконично двигаться в такт музыке. В этом он похож на Рафаэля или Леонардо, которые тоже не бесятся под любую песню, будь то хип-хоп или рок, снося все вокруг, как Майки, а блаженно прикрывают глаза и постукивают пальцами или ступней в такт запавшему в сердце мотиву.       Донни двигается плавно, обтекая невидимые препятствия, навстречу весеннему солнцу и предрассветной росе, к чистой речке на склоне горы, чтобы выпить из нее кристальной воды, умывшись, и наблюдать вместе с маковыми цветами за разгорающимися красными лучами на горизонте.       Он плывет по высоким нотам и идет пешим шагом по низким, дирижирует руками и радостно улыбается от призрачного, обволакивающего сознание звучания, вводящего в слепой транс давно забытых ощущений. Ему теперь так спокойно. По-настоящему хорошо, будто и не было тяжелых месяцев борьбы и боли. — Донни? — в дверях, снисходительно улыбаясь, стоит Леонардо, скрестив руки на груди.       Мир Донателло стремительно рушится, тускнея и чернея так же быстро, как и собрался несколько минут назад, и он поворачивается на голос сзади, снимая один из наушников.  — Лео! — тревожно окликивает гений старшего и манит рукой к себе. — Ты чего не спишь? Иди сюда! Представляешь, я хотел починить плеер Майки, а он, оказывается, работает…  — Эм, Донни? — лидер растирает враз замерзшие плечи, оставленные без тепла Рафа, и хмурится, оглядывая груду мусора в руках Дона. — Все в порядке?  — Да, в полном! — Донателло растерянно бегает глазами, приблизившись к старшему. — Я… я не знал, что Майки такое слушает, но… это великолепно.       Леонардо вскидывает брови, непонимающе посмотрев на гения, и ровняется с ним, опустив ладонь на его плечо. Дона мелко потряхивает, со лба градом катятся прозрачные капли, его бьет в лихорадке.       Лео стискивает зубы, чувствуя, как к глазам подкатывает пелена страха, а в носу начинает неприятно пощипывать. Он берет наушник, протянутый Доном, и подносит к уху, ошарашенный, крепче сдавливает плечо гения в пальцах.  — Ну что, как тебе? — спрашивает Донателло, нервно перебирая пальцами пластмассу. — Красиво, да?  — Очень, брат.       Леонардо предательски всхлипывает, вслушиваясь в мертвую тишину.