***
Дилан оттягивает руками карманы тёмно-синих, вновь классических брюк, хмурым взглядом окидывая просторный спортзал, который из-за обилия украшений будто бы уменьшился в размерах. Свет в помещении выключен, зато везде пестрят и мигают разноцветные огоньки гирлянд, отражаясь от всего блестящего, а этого добра тут полно. Дилан щурит карие глаза, оценивая огромную ёлку, которую в этом году решили поставить в угол, чтобы дать больше места для танцев. Рождественское дерево пестрит новогодними игрушками, и звезда на её верхушке упирается чуть ли не в самый потолок. — Вы с Кэтрин хорошо поработали. Ощущает лёгкое, практически невесомое прикосновение чужой ладони к своей спине, и резко поворачивается, не переставая хмуриться, пусть он и узнал голос. Беатрис делает крошечный шаг назад, сначала испугавшись его реакции, но затем чёрные зрачки принимают свой нормальный размер, и девушка не спешит убирать тонкую руку с плеча парня, чьё бледное даже в полумраке лицо медленно расслабляется. Парень запоздало кивает и ведёт плечом назад, как бы ненавязчиво сбрасывая руку Беатрис. Девушка, чьи светлые волосы сегодня не лежат копной, а ниспадают на хрупкие плечи опрятными золотистыми локонами, едва касаясь нежной кожи, пару секунд недоумённо смотрит на свободно повисшую в воздухе руку, не понимая. Теряясь в своих же догадках. Делает тихий, но судорожный вздох, оглядывая парня. Он надел костюм. Дилан ОʼБрайен надел чёртов костюм второй раз за одну неделю. Это вызывает у девушки улыбку, пусть и слабую. — Отлично выглядишь, — это он должен ей говорить. Непослушная рука вновь тянется к ладони ОʼБрайена, но девушка вовремя одёргивает сама себя, и парень, кажется, даже замечает это, чувствуя вдруг образовавшийся в горле мешающий ком, но не подаёт виду, просто дёрнув бровью. — Ты тоже, — лишь кивает, не обращая должного внимания на платье. А она, чёрт возьми, выбирала его три чёртовых часа. Три часа, Дилан! Разгневанное, задетое, униженное, опущенное почти что до самых низов самолюбие кричит внутри грудной клетки, практически разрывая её, но девушка лишь делает глубокий вздох, будто надеясь воздухом убить это неприятное, колющее чувство, и сохраняет спокойствие. Приподнимает уголки губ вверх, из-за чего на щеках проступают едва заметные ямочки, и всё-таки хватает ОʼБрайена за обе ладони, поражаясь разряду тока, что ударил её при соприкосновении с привычным когда-то теплом. Трёт мягкую кожу большими пальцами, ниже опуская голову и с какой-то детской улыбкой вспоминая, как Дилан вечно жаловался на её холодные руки и в мороз пытался согреть ледяные ладони своим дыханием. Жаловался. Пытался. Прошедшее время. Сзади, за её немного сгорбленной спиной, слышатся громкие голоса, переполненные весельем. С губ девушки слетает вздох, и она слишком резко отпускает тёплые ладони ОʼБрайена, что всё это время, пока она предавалась светлым воспоминаниям об их прошлом, сохранял молчание. У них есть прошлое. Значит, должно быть и будущее. — Пойдём? — вскидывает голову, заглядывая в карие глаза парня, что в какой-то растерянности мечутся по её лицу. — Ещё ничего не началось, а мы договорились встретиться с ребятами… Дилан хмуро кивает, не давая ей договорить, и резко, как-то грубо хватает холодную ладонь девушки. Пальцами едва задевает лёгкую ткань практически невесомого платья, но не придаёт этому значения, широкими шагами идя по тёмному безлюдному коридору. Блондинка сглатывает и пытается успевать за парнем на высоких каблуках. У них должно быть настоящее.***
Громкие басы музыки неприятно бьют по барабанным перепонкам, но Кэтрин плюёт на это, двигаясь в такт вместе со всеми. Горло уже давно пересохло от долгого, нескончаемого танца, и Кэтрин каждые пять минут порывается отойти выпить воды, но, стоит её глазам наткнуться на «плотную» толпу людей, сомкнувшуюся вокруг неё, как девушка откладывает это ещё на пять минут. Быстрым движением проходится кончиком языка по нижней губе, «съедая» прозрачно-розовый блеск. Он должен увлажнять губы, но они всё равно остаются неприятно-сухими, на коже будто выступает плёнка, которую Кэтрин продолжает покусывать зубами. Свет в просторном спортзале приглушён, зато вместо него по воспалившимся глазам больно бьют яркие лучи диско-шара, что висит на потолке в самом центре зала. Под ним сгрудилась основная масса людей, оставляя большую часть помещения не затронутой. Здесь, в самой гуще, куда Кэтрин затащила подруга, особо неприятно пахнет потом и «сильными» сладкими духами. Запах приносит отвращение, но девушка старается не обращать на это внимание, продолжая двигаться в сумасшедшем танце. Вскидывает руки вверх, начиная «водить» ими по воздуху, едва прикрывая глаза и представляя, будто она — художник и сейчас что-то рисует. Это приносит приятное, растекающееся по телу удовольствие, так что на лице выступает слабая, расслабленная улыбка. Люди вокруг неё продолжают… нет, даже не танцевать. Это больше похоже на содрогание тел под быстрый темп музыки, смесь странных, иногда даже не существующих движений и прыжки. Каждый старается подпевать знакомой песне, но вечно сбивается благодаря заплетающемуся языку, так что на лицо просто вылезает улыбка, которая и не думает уходить ещё долгое время. Сумасшествие. Тело Кэтрин то и дело соприкасается с чьими-то руками, а иногда даже и ногами, но девушка не обращает на это внимание, принимая как должное. Наконец-то чувствует, как её мышцы действительно что-то «отпускает». Напряжение, сковывающее стройное тело, наконец, снимает свои оковы, выпуская девушку, её настоящие чувства и эмоции на свободу. И Кэтрин пользуется этим, стараясь выплеснуть всю свою энергию. Стараясь делать так, чтобы ей стало ещё жарче, чтобы по лбу то и дело стекали солёные капли пота, а улыбка становилась ещё шире, хотя это кажется невозможным. Чтобы всё это её по-настоящему отпустило. Кэтрин не чувствует давление на себе или что-то, мешающее ей двигаться. Она, наконец, чувствует себя в своей тарелке. Будто так и должно быть. Уже давно не вижу около себя ни Амелию, ни Криса, даже Себастьян затерялся где-то в толпе. Тревога не съедает мои внутренности, так что позволяю уставшим ногам остановиться, но довольная улыбка всё равно не сходит с моего лица. Разворачиваюсь, аккуратно проходя между людьми, выставив по обе стороны от себя локти, как защиту, но мне всё равно прилетает пару раз в плечо, и даже умудряются задеть ребро. Вздыхаю полной грудью, воздухом наполняя лёгкие, и медленно выдыхаю, чувствуя, как дышать становится легче. Здесь, за пределами толпы (если так, конечно, можно сказать) во всей полноте ощущаешь пожар. Он бунтует везде: под кожей и над ней, в кончиках пальцев и даже в ушах. Вся твоя кожа пылает изнутри, так что не удивлюсь, если выйду на улицу, и от меня пойдёт пар. Двигаюсь к столикам с закусками и напитками, практически не слыша стук каблуков по деревянной поверхности. Жар не отпускает моё тело и здесь, так что сдуваю прилипшие к потному лбу волоски и смахиваю волосы назад. На столах, захламлённых пустыми стаканчиками и грязными салфетками, почти ничего не осталось. Кое-где можно увидеть огрызки маленьких сэндвичей, а вот чтобы найти хотя бы пресловутый лимонад, мне приходится дойти практически до выхода из спортзала, где нет ни единой души. Нахожу чистый пластиковый стаканчик и наливаю в него уже тёплый лимонад, делая шаг. Отпиваю сладкую, совсем не утоляющую жажду жидкость, ближе подходя к двери спортзала, которая резко открывается прямо перед моим носом, запуская в душное помещение смеющуюся компанию подростков, которая вихрем проходит мимо, не замечая меня. Вновь подношу стаканчик к губам, выходя в холл школы, и на мня будто накатывает снежная лавина. За пределами спортзала даже не пахнет бурным весельем, и по ногам ходит холод. Свет здесь приглушён, и почти все окна открыты, проветривая здание. Бросаю пустой стаканчик в ближайшую мусорку, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Ноги начинает сводить от усталости, в икрах образуется тянущая вниз боль, так что, дойдя до ближайшего подоконника, опираюсь на него, аккуратно снимая туфли, ведь практически на всей стопе образовались приносящие неприятную боль мозоли. Морщусь, пытаясь пошевелить затёкшими пальцами, что получается с трудом. Спиной нечаянно касаюсь окна, что обжигает зимним холодом, заставляя отпрянуть. Чувствую неприятное першение в горле, сглатывая. Быстрым движением прохожусь кончиком языка по сухим губам, принося минутное облегчение. Убираю одной рукой волосы назад, другой продолжая держаться за подоконник. Запрыгиваю на него, когда слышу на лестнице шаги. Не пытаюсь спрятаться, скрыться или убежать. Ничего противозаконного я не делаю, так что не думаю, что сегодня получу замечание. Поворачиваю голову, находя собственное отражение в тёмном окне, когда на второй этаж поднимается темноволосый парень в костюме, держа в руках пластиковый стаканчик. — Что не танцуем? ОʼБрайен вскидывает брови, уставившись на меня. Он нетвёрдо стоит на ногах; кажется, парень пьёт не просто лимонад или пунш. Начинает делать шаги ко мне на нетвёрдых ногах, пошатываясь, буравя моё лицо взглядом тёмных карих глаз. Сжимаю губы, смотря на него исподлобья, и он так же не отводит взгляд, будто у нас идёт эта глупая нескончаемая игра в гляделки. Резко выдыхает, и меня почти что сносит запахом перегара, опираясь на подоконник справа от меня. Молчит, невидящим взглядом уставившись в стену, украшенную рисунками школьников, прямо перед собой. Расслабленно опустив руки, крутит уже пустой стаканчик длинными пальцами, бледность которых многих поражает. Хотя, зная наш климат, такой оттенок кожи вовсе не должен вызывать удивление. Парень молчит, вдыхая кислород полной грудью, и я так же не нарушаю тишину, что тонким одеялом опустилась на нас. Хмурюсь, резко качнув головой. Нет, не на «нас». На меня и ОʼБрайена. Не на нас. Вновь поворачиваю голову, натыкаясь на хмурый профиль ОʼБрайена. Губы сжаты в тонкую полосу, желваки устроили пляску на лице, а глаза тёмного карего оттенка сосредоточенно уставились в одну точку. Можно было бы подумать, что парень на чём-то сосредоточен, что его мозг занят какой-то сложной задачей, если бы не ворот рубашки, съехавший куда-то в сторону, и не на половину развязанный галстук, который парень вполне может потерять в сумасшедшей толкучке спортзала. — Знаешь, Стивенсон, — нарушает хрустальную тишину, приняв не самое правильное сейчас решение. Мозг и так кипит, бьёт болью в виски, напоминая о заслуженном отдыхе, так что слова, произнесённые заплетающимся языком, практически не воспринимаются мной на слух. Морщусь, не осознанно наклоняя голову ближе к парню, чтобы лучше слышать. — Все эти глупые ссоры — такая дрянь… Буквально выплёвывает последнее слово, вновь заставляя морщиться от неприятного запаха, смешанного с одеколоном парня. — Я вот подумал, — начинает размахивать одной рукой, в которой держит, к счастью, пустой стаканчик. — А с чего это вообще началось? Когда мы стали… Голос ОʼБрайена постепенно становится тише, и вскоре парень вовсе переходит на затухающий шёпот, так что слышать его становится просто невозможно. Уши заполняет неприятный, оглушающий писк, не могу расслышать даже своё тихое дыхание. Трясу головой, вновь опуская ноги в неудобные туфли, и в тело опять возвращается уже знакомый дискомфорт. Спрыгиваю с подоконника, громко стукнув каблуками по полу, и этот звук, к удивлению, прерывает пьяную речь ОʼБрайена, ни слова из которой я, к счастью, не поняла. — Иди проспись, ОʼБрайен, — говорю и морщусь, оправляя платье. Поправляю тоненькие бретельки, которые практически не чувствуются на разгорячённой коже. Вскидываю голову и натыкаюсь на непонимающий взгляд карих глаз, смотрящих на меня с какой-то… пустотой? Обидой? Что это, чёрт возьми, и почему он позволяет мне это видеть? Почему и зачем вообще пришёл сюда? Отвечаю на растерянный взгляд, нахмурив брови, и разворачиваясь, широким шагом начиная двигаться к лестнице. Хватаюсь за холодные перила, чтобы не упасть, и начинаю быстро спускаться вниз, желая как можно скорее вернуться в шумный спортзал и найти там друзей. Вернуться в свою зону комфорта. Несмотря на пропитанный холодом холл, в теле снова бушует пожар. В голове больше нет непонятной затуманенности, она будто чудесным образом испарилась. Резко открываю дверь спортзала, пугая тем самым желающих выйти в холл младших школьников, кажется, девятиклассников. Бросаю на них хмурый взгляд, ещё больше зашугивая, и уверенным шагом иду к танцполу, желая забыться. Вновь раствориться в танце и перестать думать. Может, мне тоже стоит выпить? Похоже, ОʼБрайену от этого стало явно легче.