***
Вдох. Глубокий вдох, и грудная клетка полна кислорода. Распахиваю глаза, резко садясь в постели, и непроизвольно задерживаю дыхание, уставившись в не зашторенное окно широко распахнутыми глазами. Лёгкие начинает жечь, и я выдыхаю, закашлявшись. Сглатываю, убирая волосы с глаз, и с прищуром смотрю на слабые серые лучи. Доброе утро. Откидываю одеяло, с удивлением замечая, что волосы на затылке мокрые, как и вся шея. Оборачиваюсь, поправляя неопрятный пучок из волос, и кидаю недоумённый взгляд на абсолютно мокрую подушку, будто на неё вылили стакан-другой воды. Хмурюсь, полностью сбрасывая одеяло и чувствуя, как по оголённым стопам начинают бегать мурашки. То в жар, то в дрожь. Мой организм умеет нормально реагировать на сны или для него это слишком сложная задача? Выдыхаю, опуская ноги на пол. Паркет пропитан холодом, поэтому пытаюсь поскорей сунуть ноги в тапочки. Одёргиваю светлый спортивный топ, неприятно липнущий к телу. Брюки бежевого цвета, по-хорошему, предназначенные для бега, неудобно собираются у лодыжек, так что приходится постоянно их поправлять. Сплю в чём угодно, только не в пижаме. Хватаю с пола длинный кардиган и накидываю его на плечи. Прикрываю оголённый живот, выходя из комнаты в коридор. Полумрак здесь пропитан прохладой, от которой сразу чувствуется першение в горле, зато жар отступает. Глаза болят, будто в них кинули горсть песка, так что тру их, шаркающими шажками двигаясь до ванной. Растираю лицо, благодаря чему оно приобретает некрасивый красный цвет, и жар готов вот-вот вернуться, так что стараясь ускориться. Тело неприятно жжёт изнутри, по венам бежит огонь, но ноги сковывает от холода. Организм находится в непонятном и жутко неприятном состоянии. Почти не слышу собственных шагов, зато хлопок ванной двери оглушает, больно ударяя по барабанным перепонкам. На пару секунд замираю, прислушиваясь к звенящей тишине в светлой комнате, и медленно отпускаю ручки двери, повернув замок. Скидываю кардиган, давая плечам желанную прохладу. Опускаю лицо в ладони, пряча красные щёки, и глубоко дышу, считая каждый вздох. Расчёсываю тёмные волосы пальцами, спускаясь по лестнице вниз. По телу начали бегать уже привычные мне мурашки, принося, однако, гораздо большую радость, чем-то непонятное состояние, с которым проснулась утром и которое не ушло бы, не простой я двадцать минут под ледяным душем, принося боль стопам. Запахиваю тёплую серую кофту, свободно висящую на плечах, и закатываю рукава. Уже давно замечаю за собой, что не могу носить вещи с длинными рукавами. Мне постоянно некомфортно, всегда хочется либо снять вещь, либо закатать рукава, что я постоянно делаю, а потом откладываю вещи не дальние полки, ведь рукава слишком сильно растянуты. И эта кофта, между прочим, не является исключением. На первом этаже так же тихо, хотя не думаю, что дом пустой. На кухне, как и всегда, работает кофеварка, хотя часы показывают два часа дня. Два часа дня, а я только захожу на кухню, чтобы позавтракать. Здравствуйте, каникулы. Захожу в просторную кухню, наполненную светом, и это впервые приносит спокойствие. Но тело сотрясает дрожь, стоит мне только переступить порог комнаты. — Кэтти! Не контролирую судорожный вздох и резко поворачиваю голову на звук, диким взглядом впившись в незнакомую тёмно-зелёную футболку с какой-то потёртой надписью, которую уже практически невозможно разобрать. Всё же пару секунд сверлю её глазами, прежде чем медленно поднимаю взгляд выше, натыкаясь на выпирающие ключицы, знакомую улыбку и, наконец, зелёные глаза с едва заметными карими вкрапинками. — Джо, — выдыхаю и чувствую, как губы расплываются в улыбке. Скованность отпускает, позволяя расслабить напряжённые плечи, и взгляд быстро мечется по лицу парня, которого не видела с середины лета, когда мы всей семьёй отдыхали в Испании. — Ты чего такая напуганная? — улыбается, протягивая ко мне руки. Немного медлю, смотря в глаза парню, что ждёт. Делаю маленький шажок, и этого достаточно, чтобы он сделал два больших шага, полностью уничтожив расстояние между нами, и сгрёб меня в медвежьи объятья. Медленно выдыхаю ему куда-то между ключицами и шеей, позволяя рукам осторожно обнять парня. Нащупываю острые выпирающие лопатки, едва касаясь их подушечками пальцев. Чувствую, как его руки гладят меня по спине, будто успокаивая, и от этого действительно становится как-то легче, хотя ничего и не произошло. Успеваю наполнить грудную клетку запахом одеколона и геля для душа, что приятной ностальгией отзываются где-то внутри, прежде чем парень отпускает меня, заглядывая прямо в глаза. Улыбаюсь, заправляя непослушную прядь тёмных волос за ухо, и прячу руки в задние карманы старых, уже практически полностью рваных джинсовых шорт. — Когда ты приехал? — Сегодня ночью, — отвечает с улыбкой, не разрывая зрительного контакта. — Решил, что отметить Рождество с семьёй — это не самая плохая идея. — Ошибаешься, — отвечаю тихим шёпотом, но Джо слышит, поэтому улыбка, значение которой понимаем только мы двое, становится лишь шире. Раскачиваюсь на пятках, когда Джо вновь заговаривает. — Говорят, у тебя сегодня выступление, — подобно мне прячет руки в задние карманы чёрных джинсов и смотрит сверху-вниз с прищуром. — Я же могу прийти? — Ну, не знаю, — наигранно задумываюсь, возводя глаза к потолку, но не могу сдержать рвущуюся наружу улыбку, когда нахожусь под пристальным ехидным взглядом старшего брата. Кошу на него взгляд, вновь убирая непослушные пряди. — Может быть, найду билетик. — Ты уж постарайся. Киваю, переводя взгляд на маму, что с улыбкой замерла у Джо за спиной, обняв себя руками. Светлые волосы собраны на затылке и только отдельные волнистые пряди обрамляют красивое женское лицо. Улыбаюсь ей, когда наши взгляды пересекаются, и получаю в ответ искреннюю, немного слабую улыбку, без примеси желчи или ядовитой усмешки. — Я приготовила вафли, и у нас есть карамельный сироп и взбитые сливки, — мама заговаривает, отвлекая внимание Джо на себя, так что парень поворачивается ко мне профилем, позволяя взгляду исследовать острые скулы. — Вы ещё не завтракали? — хмурюсь, переводя взгляд на отчима с братьями, которые, к моему удивлению, не проронили ещё ни слова. Что это с ними? — Ну, не только ты одна только проснулась, — Джо вновь полностью поворачивается, улыбаясь, и уголки губ приподнимаются в усмешке, когда понимающе киваю. — Тогда я хочу зелёный чай, — обхожу брата, скрестив руки на груди, и направляюсь к своему месту, когда мама с улыбкой отходит к чайнику, поправляя светло-розовый длинный кардиган на хрупких плечах. Широко улыбаюсь Изабелле, чьё измазанное в сиропе лицо не может не вызвать улыбку. Испачканные губы девочки так же расплываются в широкой, по-детски искренней улыбке, и она негромко постукивает вилкой по столу. Сажусь напротив неё, взяв в руки салфетку и начав вытирать липкое детское личико от сиропа. Джо приземляется рядом, начав тараторить про Лондон, и как там дождливо. С улыбкой слушаю рассказ, принимая приятное наслаждение от разливающегося внутри тепла, когда снаружи тело сотрясает дрожь.***
В лёгкие въедается знакомый запах пыли и старого дерева. Здесь холодно, ведь маленькие закутки помещения, как этот, очень плохо отапливаются, большое количество тепла идёт на огромный зал, где чуть ли не каждый день собираются сотни зрителей, чтобы посмотреть на балет, какой-то спектакль или просто концерт. Тонкая рука поправляет невесомый браслет, практически невидимый на её коже. Лишние украшения у них запрещены, но ни одно выступление девушки не обходится без этого маленького украшения, так что тренер каждый раз закрывает на это глаза. Тем более, он совсем не мешает, так что девушка танцует неизменно хорошо, как и всегда. Выдыхает, оправляя воздушную юбку. Они решили отказаться от пресловутых пачек, отдавшись воздушным юбкам, длиной доходящим чуть ниже колен. Если приглядеться, то можно увидеть блёстки, красиво сверкающие при свете ламп, создавая ощущение праздника. Чёрный цвет выгодно подчёркивает характерную балерине худобу девушки, глубокий вырез на спине открывает ровный ряд позвонков и острые выпирающие лопатки. Тело сотрясает дрожь, но вовсе не от холода. Тяжёлая голова будто набита свинцом, в горле что-то неустанно першит, так что девушка каждую вторую секунду кидает взгляд в зеркало, в отражении находя белую баночку с заветными таблетками. Она выпила уже штук пять, хотя в день положено не больше трёх, зато кости перестало ломить, а туман, застилавший карие глаза с утра, отступил. Проходится руками по выпирающим рёбрам, медленно и шумно выдыхая, пугаясь своих же глаз, что наполнены каким-то глупым, по мнению девушки, страхом. Про себя молится, чтобы хорошо оттанцевать. Ей нельзя провалиться. Сегодня на неё будут смотреть деканы лучших университетов их штата. Ей как никогда нужно показать себя во всей красе. Невесомым касанием проверяет, как уложены тёмные волосы. Они блестят от обилия геля и лака для волос, зато всё отлично держится. Выпирающие ключицы вместе с плечами поднимаются при очередном тяжёлом вздохе, мышцы красивой длинной шеи напрягаются. Мнёт, ломает длинные изящные пальцы. Ей каждый раз тяжело справиться с волнением, но оно напрасно, ведь с каждым разом, с каждым новым выступлением Кэтрин показывает себя всё лучше и лучше. Хотя тренер продолжает говорить, что хороший артист должен волноваться. По её мнению, если нет волнения, то нет и успеха. Едва наклоняет голову вбок, продолжая изучать своё отражение, не отвлекаясь даже на резко открывшуюся без стука дверь. В небольшую полутёмную комнатушку заглядывает уже знакомая Стивенсон девушка с зачёсанной набок чёлкой и микрофоном с кучей проводков, присоединённому к уху. — Мисс Стивенсон, пора, — кивает куда-то себе за спину, вновь и вновь проверяя бумаги, что держит в руках. Кэтрин кивает, даже не смотря на девушку, которая решает не дожидаться главной балерины, и быстрым шагом уходит прочь от комнатушки, ведь у в её плане ещё слишком много пунктов не отмечено галочкой. Снова проводит руками по рёбрам, которые с лёгкостью можно пересчитать одним взглядом, и двигается к выходу. Закрывает за собой деревянную дверь, что поддаётся с лёгкостью, но всё же отзывается скрипом. Слышит щелчок и начинает медленно двигаться в сторону сцены, которая находится всего в пару шагов от её гримёрки. Ей выделили отдельную, ведь сегодня она ведущая танцовщица. Ей нельзя опозориться. Над сценой включен холодный голубой свет, что неприятно бьёт по воспалённым глазам, когда Кэтрин подходит ближе, и это заставляет щуриться. За кулисами столпилась стайка девчонок, балерин, таких же, как она, только их наряды едва заметно отличаются от костюма Кэтрин. Это будет хорошо заметно только на сцене, а сейчас не особо бросается в глаза. Мнётся, встав в стороне. На неё кидают взгляды, но не косые, понимающие. Все знают, что Кэтрин перед выступлением нужно успокоиться, морально подготовиться, поэтому никто не смеет лезть. Вновь ломает тонкие пальцы, которые уже начинают краснеть. Переминается на пятках, каждый раз задерживаясь на пару секунд на носках, стоя на пуантах. Невысоко поднимает то одну ногу, то другую, садится в плие, делает пару оборотов. Ставит руки в позицию, едва прогибается в спине, проверяя готовность и пластичность тела, хотя у неё за спиной четыре часа тренировок. Только сегодня. Чувствует лёгкость, когда с успехом выполняет один элемент за другим, не ошибаясь. Даже позволяет себе улыбнуться, опускаясь на полную стопу и чувствуя привычную отпускающую боль в кончиках пальцах, которые потом придётся лечить все рождественские каникулы, ведь пуанты нещадно убивают их. Но это приносит наслаждение. Господи, какое же счастье испытывает Кэтрин каждый раз, завязывая на лодыжке невесомые ленты из атласа. Балет приносит ей небывалое наслаждение, расслабляет её, хотя это дело нельзя назвать очень лёгким. Она любит. Кажется, она действительно живёт этим. Лёгкость стайкой разноцветных бабочек врывается в грудь, и Кэтрин уверенно расслабляет плечи, с лёгкой полуулыбкой изучая царапины на чёрном полу сцены, заметные только с этого ракурса. Опускает руки, прекратив ломать мальцы и просто сцепив их в замок. Всё хорошо. У неё все получится.***
Дилан опускается в кресло, быстро проведя по бархатной поверхности кончиками пальцев. Он на балете. Куда катится мир. Выдыхает, откашливаясь, и ставит локти на подлокотники, сцепив бледные длинные пальцы в замок. Кидает взгляд на сцену. Занавес уже открыт, но глазам зрителей открыта лишь обычная, ничем не примечательная сцена без каких-либо украшений. Ёрзает, пытаясь поудобней устроиться. Сочельник, а он на балете. Что бы сказали его друзья, узнав об этом? Кидает взгляд на наручные часы, кривя губы. Начало восьмого. Ему здесь сидеть — сколько там? — полтора часа, и это без учёта антракта. Кидает косой взгляд на отца, садящегося через два сиденья от него и сжимающего в руках красивый букет белых лилий, ради которых они час катались по вечернему городу в сочельник, потому что эти цветы, знаете ли, зимой легко не найдёшь. Но его родителям слишком приглянулась «милая, хорошая» Кэтрин, так что они с радостью потратили своё собственное время на поиски цветов для неё. Конечно же, не спросив Дилана, нужно ли это ему. Он бы с гораздо большим удовольствием сейчас повалялся дома, чем терпел неудобный чёрный костюм, некомфортно стягивающий руки в районах локтей. — Сделай лицо попроще, — просит мать, садясь слева от него и поправляя тёмно-зелёное платье, хорошо подчёркивающее фигуру женщины. Тёмные волосы, как у Дилана, собраны в аккуратный хвост на затылке, открывая красивый женский профиль. Парень хмуро смотрит, пытаясь выйти на зрительный контакт, но прямой взгляд карих женских глаз устремлён на пустую сцену и не стремится столкнуться с хмурым взглядом сына. Тяжело вздыхает, будто проходит какое-то невероятно сложное испытание и отворачивает голову как раз в тот момент, когда свет в зале гасится, уменьшая шепотки рядом и концентрируя всё внимание на вдруг преобразившейся сцене. Там появились цветы. Целый снежный сад из белоснежных кустарников, деревьев, каким-то чудом не завядших цветов, которые подсвечиваются холодным голубым цветом. Только из-за этой картины по коже начинают быстро бегать мурашки, заставляя ОʼБрайена хмуриться. Лёгкая, изящная музыка аккуратно, нежно касается барабанных перепонок. Напоминает известную песню из заставки «Гарри Поттера», но ноты всё равно отличаются. Мелодия, состоящая из тихих, перекликающихся звонов, осторожничая, заполняет зал, пробуждая в людях ещё большее нетерпение. Что же там? Что творится за кулисами сцены? Когда уже им что-то покажут? Когда на сцену выйдут артисты? ОʼБрайен, сам не понимая себя, усмехается. Да, ему тоже это интересно. Шажок. Кажется, зал, замерев, единым вдохом задержал дыхание. Ещё один. Бежевые пуанты на изящных ногах. Движение с обеих сторон. С оной стороны мелкие и аккуратные, а с другой точные и наполненные твёрдой уверенностью шаги. Дилан не успевает заметить, как сцена заполняется. Чёрные платья контрастом выделяются в белом пространстве, но не заполняя его полностью, создавая красивую, приятную для разглядывания картинку. Музыка останавливается. Девушки, заняв позиции, замирают. Успевает сощуриться. Усмешка просится на губы. Ну, и где она? Неужели он её не видит? Звук. Громче, сильнее, увереннее, но плавность и гибкость никуда не исчезла. Девушки, подобно деревьям, затронутым ветром, начинают двигаться. Полностью заполняя сцену, оставляя место только впереди, небольшой кружок, но этого будет достаточно. Только подождите. Дилан увлекается. Сам не замечает того, но с интересом и каким-то скрытым внутри, за плотной чёрной шторкой, энтузиазмом смотрит. Представление без слов, никто не навязывает тебе сюжет, но в то же время у тебя нет возможности, нет такой вольности придумать его самостоятельно. Он есть. Скрыт за полупрозрачной вуалью, до которой рукой подать, но ты не можешь дотянуться, потому что слишком далеко. Или потому что не хочется? Кто знает. Не успевает. Замечает только то, что девушки почему-то отходят на второй план. Музыка приходит в свою кульминацию, но одновременно с этим почему-то становится тише. И на этот раз зал просто прекращает дышать. Поворот. Ещё. Ещё, и ещё, и ещё. Один за другим, и на сцену изящным волчком выбегает девушка, чьё платье явно отличается от остальных. Чем? Так сразу не скажешь. Оно почему-то притягивает внимание, акцентирует на себе взгляды, манит. Останавливается, встав в самую классическую позицию. Замирает. Вместе с его дыханием. А потом резкий прыжок. Идеальным батманом начинает свой номер, кружась и вертясь то в воздухе, то на протёртом практически до дыр полу. Зрители, кресла, канделябры на сценах, девушки за спиной — всё смешивается в одну кашу, но так и надо. Раз так происходит, значит, она всё делает правильно. А это даёт ещё больше уверенности. Сильно толкает в спину, заставляя двигаться вперёд, танцевать, вставать в позиции, а самое главное — создавать в грудных клетках совершенно чужих ей людей такую эйфорию, прилив сил и положительных эмоций, что каждый из них готов прямо сейчас подпрыгнуть со своего кресла и начать аплодировать, просить выступить на бис, страстно жаждая повторения. Зал не дышит. Он завороженно смотрит на парящую в пуантах девушку, чей безмолвный танец задевает сердца. Им не нужен кислород. Её танец даёт гораздо больше.***
Плотная ткань липнет к мокрому, пылающему телу. Тёмные волоски липнут к вискам, грудная клетка высоко вздымается из-за сбитого, тяжёлого дыхания, дрожащие от усталости ноги почти не держат, но на лице сияет широчайшая улыбка. Карие глаза светятся искренним, неподдельным счастьем, заполняющим её всю, до конца. Почти. Быстрыми шажками стремится к выходу. Чувствует как косые, так и прямые взгляды, от которых пылает оголённая вспотевшая кожа, но это не взгляды осуждения. Это взгляды восхищения. Эйфория заполняет, вступая в танец с счастьем в груди восторженной девушки. Один танец. Всего лишь один, а сколько он может сделать, какие эмоции и чувства дать, как заставить себя чувствовать… Неужели это не сказка? Неужели ради этого не надо танцевать? Улыбкой и кивком отвечает на очередную, но от этого не менее приятную похвалу. Какой-то незнакомец, чьё лицо тут же вылетело из молодой памяти, но лицо Кэтрин и её танец останется в него в душе тёплым согревающим огоньком надолго. Тонкие руки сжимают букет её любимых белых лилий от мистера ОʼБрайена. Мужчина был в таком восторге, что чуть не расцеловал до краёв смущённую Кэтрин, ведь она совсем не ожидала такого всплеска. Как от себя, так и от других. В её гримёрке теперь нет места для неё, ведь всё завалено цветами, конфетами и другими подарками. Осталось только одно. Увидеться. Вертит головой, отчаянно желая найти. Свято верит, что он пришёл, ведь никогда ещё не пропускал её выступлений. Никогда не оставался равнодушным. Не остался и в этот раз. Останавливается, позволяя расшалившемуся сердцу быстро-быстро биться. Но к ней ли? Улыбка не сразу сходит с красивого лица, которое этим вечером разрисовало счастье. Ловит взглядом знакомый до боли в карих глазах профиль. Серое пальто, острые скулы, карие глаза с золотистыми вкрапинками. Нет, она не может ошибиться. Но руки. Руки, поправляющие бежевое пальто с меховым воротником, не скрывающее облегающее худые ноги платье, посверкивающее золотом. Но руки, убирающие светлые волосы. Глаза в глаза. Лицо к лицу. Практически нос к носу. Ломается. Может слышать треск. Или звон разбитого стекла. Неважно, как, но что-то внутри неё сломалось. ОʼБрайен не видит это. Он всё хорошо чувствует, прислонившись плечом к массивной мраморной колонне и скрестив руки на груди. Широкая, радостная улыбка медленно сходит с красивого лица. Хмурится. Да, красивого. Кэтрин действительно красивая, это все знают. И сейчас ОʼБрайен не собирается отрицать это. Опустившиеся руки с белыми лилиями. Быстрым движением проходится кончиком языка по нижней губе. Кидает быстрый взгляд на парня, чьи действия смогли вызвать такую резкую смену настроения. И брови сводятся ещё ближе к переносице. Крис, ничего не стесняясь, широко улыбается какой-то блондинке, чьё лицо сейчас не позволено видеть темноволосому парню, и затем вальяжно закидывает руку ей на плечо. Выводит девушку из помещения, кивком прощаясь с улыбающейся контролёршей, на замечая, не чувствуя, взгляд, теперь состоящий только из осколков прежнего счастья. Закусывает нижнюю губу, медленно переводя взгляд на Кэтрин. Всем телом ощущает пустоту, волнами исходящую от неё. Он не заметил. Или просто не стал показывать виду? Тяжело вздыхает, еле удерживая себя от шага навстречу ей. Он должен подойти? Или не должен? Жар отступил незаметно, поэтому позволяет покрывшимся мурашками плечам вздрогнуть, когда оголённой кожи касается чья-то рука. Резко оборачивается, круглыми, наполненными самой настоящей болью глазами уставившись в знакомое лицо старшего брата. Тот улыбается. Держит одной рукой её за плечо и улыбается, что-то быстро говоря. Дилан не может прочитать по губам, что именно, но на лице Кэтрин, к его удивлению, мелькает улыбка, и девушка кивает, даже заставив себя ответить. Русоволосый парень отвечает таким же кивком голову и, приобняв младшую сестру за талию, уводит девушку обратно в сторону сцены, где её наверняка ждёт семья. Делает ошибку, позволяя только проснувшемуся удивлению Дилана, выразившемуся в высоко поднятых тёмных бровях, улечься обратно. Оглядывается. Кидает один, последний взгляд в сторону тяжёлых дверей, за которыми теперь видны только последние разъезжающиеся машины и падающий с тёмного неба снег. Так разве она всего лишь начинающий артист?..