Зов

      Мир еще спит. Успокаивающая темнота и прохлада ночи еще обволакивает собой каждое творение матери-природы. Светлячки уже не играются озорно над полями диких растений, цикады молчат, даже сверчки, чей оркестр не стихает круглые сутки, притихли в этот час. Час, когда природа граничит между сном и явью, между тьмой и светом, между солнцем и луной. Словно весь мир в ожидании битвы, что вот-вот должна произойти. Хотя, победитель итак уже известен, заранее. И вот ночь начинает отступать. Луна покорно опускается и из-за горизонта поднимается солнце, своими лучами освещая морскую неровную и неукротимую гладь далекого востока. Однако, хоть свет небесного светила только начал прогонять мрак со своих земель, но некоторые люди уже высвободились из нежных и убаюкивающих рук Морфея. Одним из них и был русоволосый мальчик. Уже прошло три года с тех пор, как он своим упорством выбил себе место рядом с самураем-отшельником. Рядом со своим новым учителем. От восьмилетнего пацаненка, чьи руки дрожали, впиваясь пальцами в рукоять бамбукового меча, не осталось больше и следа. Сейчас ему одиннадцать, тот самый возраст, когда мальчики на востоке становятся юношами, а далее и мужчинами. Все зависит от твоего духа. Боевого духа. Ведь именно битва, война, может опередить время естественного взросления. Хотя, если смотреть на этого ребенка с данной точки зрения, то он давно был бы даже не юношей, а мужчиной. Ведь его глаза видели смерть, когда ему было шесть. Точнее, когда его телу было шесть. И первое свое убийство он совершил именно в это время. Когда защищал свою семью, свою мать и своего отца. В тот момент, момент безумия кровавого сражения с противником, чьи силы превышали силы защищавшихся в несколько раз, ребенок просто не мог смирится с мыслью, что его родители мертвы. И плевать ему было, что мать и отец – не его родные. В семье важна далеко не кровь. Его любили, с ним были рядом, его поддерживали, даже не смотря на то, что весь клан отвернулся, что все его ненавидели. И Шиноши должен был их защитить. Любой ценой. А если углубиться, то этот юноша ведь уже умирал, противостоя своим могущественным предкам, что возомнили себя Богами. Так что… неудивительно, что Отшельник, скрываясь за маской хладнокровия, порядком удивлялся несгибаемому духу своего ученика. Тренировки, которым он подвергал хрупкого на вид мальчишку, выбивали из недо-шиноби-недо-самурая последние силы, но тот упрямо поднимался и с упертым взглядом впивался не в менее упрямые глаза цвета стали. - Улыбайся. Произнес однажды холодный, пробирающий до самых костей, голос Отшельника. Но Шиноши, русоволосый мальчишка, даже не вздрогнул. Надо признать, за эти годы он отточил в себе искусство контроля эмоциями, так что, если даже и испугался, внешне виду он не подал. Только в изумлении изогнул бровь. - Что? – Сквозь тяжелое дыхание задал вопрос ученик, которого сейчас банально избивали. Хотя, это могло показаться лишь со стороны, что шло избиение. - Улыбайся, Шиноши. – Повторил свое Отшельник и, повернувшись в полоборота, самурай одёрнул поло своего кимоно. – Улыбайся. Улыбайся всегда. Как бы тебе не было плохо, больно или невыносимо. От боли ли душевной, от боли физической, улыбайся. Не давай врагу прочитать себя. Улыбка – лучший способ дезориентировать противника. Взгляд серых и усталых от жизни глаз переместился с одежды на мальчишку. И через буквально мгновение выбил из ослабевших совсем маленьких рук тренировочное оружие. Перехватив бамбуковый меч, самурай ударил острием в впалый живот, в солнечное сплетение. - Я сказал, улыбайся. Этот без эмоциональный голос с оттенками арктического льда. Даже не льда, а айсберга. Ведь прожив несколько лет под одной крышей Шиноши уже знал, что последует после. И на данный момент видна лишь верхушка недовольства самурая своим учеником. Если только он быстрей не исправиться, не научиться и не приспособиться. Однако, мальчик не смог сдержаться. И его завтрак, из его желудка, оказался на земле, которая уже была пропитана его же собственной кровью. Еще один удар пришелся по хребту. Только третий удар не попал в цель, а целился Отшельник по ключице. Перекат спас ребенка от еще одной порции боли. - Я… я понял… учитель. – Тихо, хрипя и сплевывая желудочный сок вперемешку с кровью, на землю, произнес будущий самурай. И маленький человек поднялся на дрожащих ногах с колен. А после и поднял голову. На его окровавленных губах была вымученная, с примесью ярости, гнева и ненависти в данный момент, к человеку, стоящему перед мальчиком. – Улыбка. - Повторил юноша. Только вот его никто не удержал от того, что произошло после. А именно, Шиноши оскалился и попытался побольнее уколоть Отшельника своими словами. А слова бьют больнее чем любой меч, чем любая катана или сюрикен. – Только вот Вы никогда не улыбаетесь. Может из-за того, что Ваша улыбка не смогла обмануть Вашего главного врага, что юркой змеей проник Вам в самое сердце и, вытащив нож, ударил в спину? А далее, была пустота.       Вспоминая этот момент, самурай-отшельник наблюдал, как возмужавший, но все равно еще мальчишка, тренируется уже с настоящим оружием, которое до сих пор пока тяжело для детских рук. Но, чем раньше ученик привыкнет к тяжести, тем легче ему будет в будущем. Несмотря на напряженные отношения, самурай осознавал, его никто не понимает лучше, чем этот ребенок. Ребенок, который мог бы быть его. Его сын, его продолжение, его кровь и плоть. Они оба были упрямыми, оба слишком сильно отстаивали свою точку, но… Шиноши делал по-умному, он навсегда запомнил урок пассивного сопротивление. В спорах этот мальчишка был подобен воде, избегал прямого конфликта и примечал слабости, чтобы потом, как и сказал сам, подобно змее проникнуть в самую сердцевину души и ударить.       Неуловимого и скрытного самурая выдать ничего не могло. Кроме болезни. Именно она заставила мастера скрытности закашлять не в подходящий момент. И кашель этот был плохой, кровавый. Болезнь поедала Отшельника. И как сам самурай думал, за грехи. Шиноши, прервав тренировку, оглянулся и посмотрел на этого, как он считал, великого человека. И сейчас он вспомнил то, как попал к Отшельнику на обучение. В тот день он попрощался с тем, кого считал своим братом. С Шисуи Учиха. - Шисуи… прошу, живи. Выживи. Неважно, вернешься ты ко мне или нет. Главное, живи. Шептал мальчик, обнимая сильное тренированное тело, которое под руками маленького человека напряглось. Шисуи не любил прощание, но оно было нужно. Самураи не любили шиноби. И нахождение поблизости ниндзя могло негативно сложиться для того, кто собирался обучаться искусству войны с катаной. - Не переживай, меня не так просто сломать, ты же знаешь. Как всегда, добрый и тихий голос Шисуи ободрил Шиноши. Далее было только молчание. Но не напряженное и тягостное, а комфортное, которое, словно одеяло, окутало двух людей. Но все хорошее подходит к концу. И Ёши, отпустив Учиха, отступил на несколько шагов назад. Сам же шиноби, сложив печати, пустил себе кровь из пальца. - Техника обратного призыва. Момент, и на месте, где только что стоял ниндзя, никого не было. Пожалуйста… будь осторожен. И верни свое зрение. – Последняя мысль перед тем, как глаза ребенка увлажнились. Вот и остался Шиноши вновь один. Он не любил это чувство, однако в груди на мгновение возникло теплое чувство. Кагуцути… - Пронеслось в мыслях имя того, кто оберегал Ёши долгое время, имя крылатого, черного как смоль волка, божества огня, который никогда не покинет юношу и на мгновение на лице промелькнула улыбка, а рука, непроизвольно, коснулась груди, в районе сердца. Но время спокойствия прервал шорох со стороны леса. Отшельник! Быстро отбросив в сторону все лишние эмоции, мальчик быстро повернулся к источнику звука. - Вновь ты. - Холодный голос сковал движения, мышцы в молодом теле напряглись. – Я, кажется, предупредил, чтобы никого в этом святилище не было. – Рука самурая коснулась верной катаны, что терпеливо, но угрожающе, находилась в ножнах. Но Шиноши, сглотнув, уперто посмотрел на человека, стоящего перед собой. - А я сказал, что не уйду. Пока Вы не примите меня в ученики. Помолчав Отшельник лишь вздохнул, прикрыл глаза, и убрав руку с катаны. молча развернулся и пошел прочь от храма. - Иди домой, играй там в войнушку, мальчик. Как только смысл сказанного дошел до ребенка, тот, закусив нижнюю губу, смерил уходящего человека ненавидящим взглядом. И только через несколько минут, собрав все свое самообладание в кулак, Шиноши ринулся вперед. И, добежав до Отшельника, юноша встал перед самураем, чем удивил военного человека, заставив этим даже остановиться. - Возьмите меня в ученики. – И, впившись тяжелым и требовательным взглядом в стальные глаза изумленного такой наглостью человека, ребенок не двинулся с пути самурая. - Нет. Изумление, правда, быстро прошло. И самурай обошел ребенка. Но Ёши не сдался. Он снова обежал свою цель и встал перед ней. - Возьмите меня в ученики… пожалуйста. – Такая настойчивость заставила Отшельника нахмуриться. Но то, что сделал Ёши через пару мгновений, заставило пересмотреть свой первый взгляд на этого мальчика. Шиноби всегда славились своей гордостью, славились тем, что не перед кем не сгибаются. Почти те же качества, что и у самураев, но самураи отличались одним важным качеством – самураи верны своим господам. Не стране, не своей деревне, а именно своим господам. Даже если господа пошли против Дайме, против главы государства, самурай никогда не осудит своего хозяина, а верно пойдет за ним на смерть. Так что когда мальчик опустился на колени перед Отшельником и склонил голову, самурай, прикрыв глаза, стал ожидать, что же еще выкинет этот ребенок. – Я… я отказался от всего. От своей страны, от своей деревни, от своего каге… даже от того, кого считаю своим братом. Мне не нужно их признание, не нужно чтобы они и дальше любили и дорожили мной. Я просто хочу их защитить. Прошу… во мне нет ничего необычного. Нет ни силы, даже чакры нет. По законам шиноби я – инвалид, которому нет места на поле битвы. Но… прошу, помогите мне защитить тех кого я люблю. Пожалуйста, обучите меня искусству самураев. Учите меня, возьмите в ученики!       Шиноши был не из тех, кто бы раскрыл свою душу, все свои чувства перед первым встречным, но сейчас это было необходимо. Поэтому он, покрасневший от смущения и унижения, говорил о том, что им движет. Самураи - чуткий народ, они знают, когда человек лжет, когда в голосе слышна фальш. Именно поэтому, если нужно расположить к себе одного из этой военной касты, нужно быть предельно честным. Не зря Шиноши столько времени провел в библиотеке Тетсу Но Куни, собирая информацию, ведь одна из обязанностей шиноби – владеть информацией и умело ею пользоваться. Тем временем Отшельник, закрыв глаза, обошел стоящего на коленях мальчика и встал у него за спиной. Самурай молниеносно достал из ножен катану и приставил лезвие к шее ребенка. - Если разочаруешь меня, умрешь. Не будешь справляться с моими учениями, умрешь. Если будешь задавать вопросы, умрешь. Если поставишь под сомнение мои слова, умрешь.       Шепча произносил самурай, с каждой фразой сильнее надавливая лезвием на нежную и тонкую кожу шеи, в опасной близости от артерии. Когда Отшельник закончил, Шиноши, поднявшись с колен, повернулся к этому опасному человеку. И пока мальчик совершал свои телодвижения, хищная катана не покидала границы артерии. Так что, когда взгляд светло-голубых глаз встретился с глазами грозового неба, на шее было ожерелье из алой полосы. - Я Вас понял. Тихий голос, как приговор, раздался в чаще леса. Словно договор с Дьяволом, даже птицы стихли в этот момент.       Отшельник не слукавил. Его тренировки были адскими испытаниями, в которых каждый промах платился болью и кровью. И сейчас, стоя к человеку, который не мог никак победить свой кашель, Шиноши думает, что несмотря на все, через что ему пришлось пройти, он благодарен. Поэтому, убрав свою собственную катану в ножны, Ёши медленно подошел к учителю. И пока приближался, пытался оценить ситуацию. Отшельник не любил, когда вторгаются в его личное пространство. И помощи он не потерпит, ведь: Я не настолько стар, чтобы за мной бегали мальчишки, вроде тебя. Эта треклятая гордость. Так что, оценив ситуацию, в конце концов Шиноши просто напросто перехватил самурая за руку и отвел в небольшой дом, где и уложил учителя в постель. Все проходило в гробовом молчании. Ученик предложил воды и Отшельник, кивнув, принял пиалу. Через несколько тягостных минут молчания, которые прерывались лишь хриплым и болезненным дыханием, юный самурай решил прервать своим вопросом. - Учитель… вы никогда не говорили мне, но… как вас все-таки зовут? Спросив, мальчишка напрягся. Он на своей шкуре прочувствовал однажды, насколько сильно этот человек не любил, когда его тревожили глупыми вопросами. Но они столько лет прожили под одной крышей и все это время юноша называл учителя, либо учителем, либо Отшельником. И никак более. А самурай, ощущая вероятную скорую кончину, так как болезнь брала свое, смягчился. Закрыв глаза, этот сильный человек повернул голову слегка в сторону, словно до сих пор не хотел встречаться лицом к лицу со своим прошлым, даже при простом упоминании настоящего имени. - Мое имя… Юми.