***
Сильно сжав пальцами дверную ручку, я уставилась прямо на женщину, стоявшую в дверях. Она не казалась съехавшей с катушек алкоголичкой, бросившей свою дочь и мужа ради романа с его же братом, поэтому я даже засомневалась в том, что это, действительно, моя мама. Последние несколько лет я привыкла видеть её в грязных растянутых майках, спортивных штанах, которые видали и лучшие годы, и домашних пушистых тапочках, стоптанных до такой степени, что их подошва напоминала лист картона. Но сейчас… Мама выглядела далеко не так… В элегантном белом костюме и туфлях на невысоком каблуке Джоди Макфин выглядела свежо и презентабельно. Глаза чистые и ясные, не затуманенные алкоголем, подведены чёрным карандашом. Ресницы, длинные и пышные, обильно накрашены тушью. Волосы, объёмные и блестящие, уложены в лёгкие, небрежные локоны, будто созданные самой природой. У меня перехватило дыхание, предательские слёзы навернулись на глазах, а сердце безумно забилось в груди. Я схватилась второй рукой за край двери, чтобы не рухнуть на пол — колени так и норовили подкоситься. Как бы я ненавидела эту женщину, которая так просто вычеркнула меня из своей жизни, сейчас мне хотелось броситься к ней в объятия, уткнуться в её дизайнерский белый жакет, расплакаться и услышать от неё слова утешения… Ведь передо мной стояла мама. Она вглядывалась в моё лицо, задумчиво прикусив губу, пока я пыталась собраться с духом, чтобы заговорить и объяснить ей своё прибывание в Нью-Йорке, а не, как она думает, в Брэверде. По идее, я должна была бы начать разговор первая, но мама, без чьего либо разрешения переступив порог и оказавшись в квартире, опередила меня: — Привет, — холодно сказала она, окидывая мою одежду, футболку Стива, презрительным взглядом. — А Фрэд, случайно, не здесь? — спрашивает она, осматриваясь вокруг. Я опешила от этого вопроса, потому что думала, что в ней всё-таки взыграют материнские чувства, и она, в первую очередь, заинтересуется не своим любовником, а мной — своей дочерью, стоявшей в чужой квартире, в чужой футболке, в чужом городе. Разочарование плотно поселилось у меня в душе. Я опустила глаза в пол, потому что не смогла бы взглянуть на маму и не расплакаться. Уставившись на свои белые носки, я слабо и нехотя кивнула, отвечая на её вопрос. Дальше всё произошло слишком быстро, чтобы я успела что-либо понять. В одну секунду — уверенно стою на ногах, в следующую — налетаю на дверной косяк. Больно ударившись плечом, я зашипела и, схватившись за ушибленное место, недоуменно посмотрела вслед своей матери, которая сейчас по скорости не уступала урагану. Закрыв входную дверь на замок, я пошла в гостиную, где сейчас и находилась мама. Пылая гневом, она стояла в центре комнаты, и зло смотрела на Фреда, который застыл около барной стойки, заваленной всевозможными ключами. — Джоди, что ты здесь делаешь? Мой дядя был искренне удивлён. Не теряя времени зря, он обогнул стойку и подошёл к маме. Положив свои руки на её плечи, он, смотря прямо Джоди в глаза, упрекнул её: — Я же попросил тебя ждать в машине. Мама вывернулась из захвата Фрэда и отошла от него в сторону. Недовольно сложив руки на груди, она зло процедила: — А я попросила поторопиться! Сказав это, мама постучала своими нюдового цвета ногтями по чёрной папке, находящейся у неё в руках. — Ты же прекрасно знаешь, что это важная встреча, на которую нельзя опаздывать! Она должна дать значительный толчок моей карьере, Фрэд! Карьере? Мама опять начала строить карьеру? Вроде я не должна удивляться такому развитию событий, потому что мама — одна из тех людей, которые души не чает в своей профессии. И в Брэверде — до того момента, как она начала пить — Джоди Макфин была востребована в своей сфере. У неё отличное чутьё, и она, как говориться, всегда отыщет иголку в стоге сена. Мама найдёт загвоздку в любом документе, даже, бывало, и в моём табеле упеваемости. Она заметит малейшую опечатку, ошибку или некорректно составленное предложение. Она не прогадала, когда подалась в юриспруденцию. Но я не думала, что мама всё-таки вернётся к истокам… Начинать всё с нуля? Вновь набирать клиентскую базу? Обновлять лицензию, срок действия которой давно истёк, пока она проходила реабилитацию? Ещё и заниматься этим в Нью-Йорке? С невероятной конкуренцией? Сплошной стресс. Не думала, что Фрэд позволит ей. Задумавшись, я и не заметила, что мама и дядя продолжают спорить. Не желая слушать их крики, я встала с дивана и направилась в ванную комнату, привлекая к себе внимание Фрэда. Казалось, он только сейчас понял всю серьёзность ситуации. Его глаза расширились и в них проскользнула паника. Наверное, испугался, что я помешаю его планам жить безоблачной жизнью с моей мамой и кучей его детишек. Не знаю, как он будет объясняться перед ней, но это уже не мои проблемы. Думаю, что он, скорее всего, наплетёт маме что-нибудь про колледж. Прикрыв за собой дверь в ванную, я подошла к раковине и достала из ящика, который скрывался за зеркалом, мицеллярную воду Брин и пару ватных дисков. Смыв весь макияж, я умылась холодной водой и, обдув свои мокрые волосы холодным воздухом из фена, закрутила их в пучок. Возвращаться в гостиную, вообще, не хотелось. Я достаточно насмотрелась на скандалы отца и мамы, чтобы понять, что скоро по квартире начнёт летать посуда. В нерешительности я застыла у двери и решила переждать «Джоди-ураган» здесь. Присев на закрытую корзину для грязного белья, я привалилась спиной к стенке и закрыла глаза. «Я как будто вернулась в Брэверд!» Шли минуту, но по ощущениям часы, а мама и Фрэд всё ещё выясняли отношения. Я не могла вечно прятаться в ванной, поэтому, сделав глубокий вдох и собравшись с силами, вышла в гостиную. По счастливой случайности, именно в этот момент из комнаты Брин показался Алекс. Злой Алекс. Преодолев расстояние, которое разделяло его от моих однофамильцев, Мид остановился рядом с Фрэдом, прямо напротив Джоди: — Хватит орать! Хотя Алекс и говорил тихо, но в его голосе отчётливо слышалось предостережение. Сейчас он был взбешён и выглядел угрожающе. Наверное, именно этот факт и заставил мою мама сию же минуту замолчать. Когда в гостиной стало тихо, Фрэд сложил руки на груди и, приподняв бровь, посмотрел на маму, как бы говоря «Вот видишь, что ты натворила?» Мама же не чувствовала себя виноватой в том, что довела Алекса, ни на йоту. Она, конечно, молчала, видимо, чтобы больше не провоцировать Мида, но всё-таки продолжала метать взглядом молнии в сторону Фрэда. Алекс, который наблюдал за этим немым диалогом со стороны, не вмешиваясь в их «дела», внимательно вглядывался в лицо моей мамы, будто бы пытался вспомнить, где он её видел. Возможно, мама и Алекс никогда в жизни и не встречались, но у нас с ней было однозначное сходство, поэтому она могла показаться ему смутно знакомой. — Вообще-то невежливо так пялиться на людей, — говорит мама, когда замечает, как Алекс разглядывает её. Мид фыркает. — Невежливо? — усмехается Алекс. — Невежливо устраивать скандалы с самого утра в чужой квартире, — парирует он. — Кстати, да, — солист поворачивается лицом к Фрэду. — С каких это пор, ты водишь к нам своих подружек? — Подружек?! Мама была готова начать новый скандал. Она сильнее сжала папку с эскизами в своих руках, оставив две царапины от ногтей на чёрной обложке. Похоже её возмущенный крик прозвучал достаточно громко, чтобы разбудить всех обитателей квартиры. Джей выглянул в дверной проём и сонным взглядом обвёл гостиную. Заметив незнакомое для него лицо — мою маму — он «выполз» из своей комнаты и плюхнулся на диван, чтобы быть в центре событий. После него в гостиной показался и Стив. Он вышел из нашей комнаты, натягивая на ходу толстовку. Как только голова Стива показалась из выреза чёрной кофты, его глаза нашли меня. Он сразу же преодолел расстояние, разделяющее нас и, положив руку мне на поясницу, повёл на кухню. — Ты чего здесь стоишь? — сонно спрашивает Стив, зевнув. Я просто пожимаю плечами но, к счастью, его устраивает и такой ответ. Мы максимально быстро добираемся до кухни, чтобы не заострять внимание мамы на руке Стива, расположенной чуть ниже моей поясницы. Я сажусь за стол, а Стив принимается заваривать себе чай: кофе закончился. Блондин совсем не обращал внимания на «ядерную войну», которая готова была разразиться в нашей гостиной. Может, он ещё недостаточно проснулся, чтобы вникнуть в суть происходящее, а может, ему это просто было неинтересно, но он даже бровью не повёл, когда увидел, как моя мама обвиняет Фрэда в изменах с «подружками». А вот Джей с нескрываемым интересом наблюдал за развитием событий. Развалившись на диване и положив подушку себе под голову, он внимательно слушал каждое слово. — …и давно это продолжается? Сколько их было? Я успеваю услышать только конец фразы, но и без того понятно, о чём идёт речь. Фрэд закатывает глаза и выглядит искренне раздражённым. Алекс не выглядит — да и, похоже, не чувствует себя — виноватым в том, что стал «яблоком раздора». По его лицу легко можно понять, что он ждёт не дождётся, когда всё это прекратиться и он сможет выставить незваных гостей за дверь. Вскоре и терпение Фрэда подходит к концу: — Да перестань ты уже, наконец, орать! Ты опять завелась на ровном месте! Вы с Алексом просто не поняли друг друга! Сказав это, он берёт маму за плечи и одним лёгким движением разворачивает её лицом к Алексу. Проворчав сквозь зубы угрозы в адрес Фрэда, мама попыталась сбросить с себя его руки, но дядя крепко удерживал её. — Джоди, знакомься, это Алекс, — притворно сладким голосом заговорил Фрэд, как будто ссоры несколько секунду назад и не существовало вовсе. — Алекс, это Джоди, я тебе про неё рассказывал. После этого Фрэд отпускает плечи мамы и присаживается на свободное от ног Джея место на диване, оставляя Алекса и Джоди выяснять отношения самим. Мид замер на месте. Рука Стива с кубиком сахара застыла над кружкой чая. Он отодвинул свой стул от меня на приличное расстояние, понимая, что сейчас в гостиной стоит никто иная как моя мама. Джей искренне не понимал, почему Алекс бросал на меня настороженные взгляды. — Джоди? — неуверенно переспросил Алекс. — Джоди Макфин, да? — прикинувшись, что припоминает её, уточнил парень. Последовал мамин кивок. — Да, Фрэд много о тебе говорил, — сказал Алекс, легко пожимая её руку. Мама, буквально, расцвела на глазах, когда услышала свою фамилию из уст Алекса. Это было для неё реальным доказательством того, что её любимый Фрэди, и правда, рассказывал своим друзьям о ней. Плечи мамы распрямились, а губы сложились в мягкую улыбку. Она изящно смахнула свои волосы за спину, и теперь на её лице не оставалось и намёка на то, что всего минуту назад она готова была избить Фрэда папкой с эскизами. А вот Джей, когда услышал мою фамилию в сочетании с другим именем, понял, в конце концов, что к чему, и резко подскочил на диване. Всё его тело мгновенно напряглось, и он с опаской посмотрел на мою маму, которая, сделав маленький шаг назад, прильнула спиной к груди Фрэда. Теперь, когда мама удостоверилась, что Фрэд не изменяет ей, она расслабилась в его объятьях и виновато смотрела на Алекса, Джея, Стива и меня. — Как неловко всё получилось, — тихо заговорила мама. — Обычно я так себя не веду, — начала оправдываться она, — просто взбесилась, когда увидела… Мы так и не услышали, что она хотела сказать, потому что маму перебил Фрэд. Он взглянул на свои наручные часы и предупредил Джоди, что если они сейчас же не поторопятся, то уж точно опоздают на встречу, которой так дорожила. Извинившись перед Алексом, мама и Фрэд в спешке направились к входной двери. Моё сердце разрывалось, когда я смотрела, как мама уходит, даже не поговорив со мной. Неужели, под действием алкоголя она всегда твердила чистую правду? Все те слова про то, как она ненавидела меня всю жизнь были сказаны не на эмоциях? Она не видела меня почти полгода и даже не поговорит со мной? Неужели, она, действительно, решила вычеркнуть меня из своей жизни окончательно? — Послушай меня, детка. С этого дня, с этой минуты, я перестаю играть роль в твоей жизни как мать. Хочешь идти на вечеринки? Пожалуйста! Хочешь напиться? Нет проблем! Теперь для тебя нет никаких запретов. Слова матери застали меня врасплох. — Мама, я тебя не понимаю. — Разве? Вчера я поняла, что ты стала совсем взрослой, раз можешь закрыть мне рот. Теперь советы тебе могут давать подруги, любовь — парни, хорошее настроение — алкоголь, я тебе больше не нужна. И поэтому я решила, что с этого дня я перестаю быть для тебя матерью. Нет, я конечно буду тебя кормить, покупать вещи, я обязана выполнять эти функции до твоего совершеннолетия, но знай, что после развода я уеду в Калифорнию, и ты останешься жить со своим отцом. — …Что за бред, ты мне нужна, мама! — …Иди в школу! Хочешь всю жизнь тусоваться? Пожалуйста! Но про учебу не забывай! Мама разворачивается и уходит. Её слова, сказанные в тот день, снова и снова прокручиваются в голове. Я слышу их так отчётливо, что кажется, словно мама нависла над моим ухом и сейчас повторяет и повторяет их, не останавливаясь: «Я перестаю играть роль в твоей жизни как мать!» «С этого дня я перестаю быть для тебя матерью!» «Знай, после развода я уеду в Калифорнию, и ты останешься жить со своим отцом!» Ударьте меня кто-нибудь, чтобы я сосредоточилась на физической боли, а не на моральной, которая разъедала меня изнутри! Найдя небольшой синяк на бедре, который всё ещё не прошёл после аварии, я надавила на него, чтобы почувствовать хотя бы немного боли, но обезболивающие, прописанные Джейсом, чертовски хорошо справлялись со своей работой. Я чувствовала лёгкую тупую боль, но её было недостаточно. Только я всерьёз задумалась над тем, чтобы удариться головой о столешницу и ненадолго отключиться, как услышала голос мамы, доносившийся из коридора: — Фрэд, подожди минутку. Затем я услышала шаги. Мама вышла из коридора и, оказавшись в гостиной, направлялась на кухню. Пока она шла сюда, то не отрываясь смотрела мне в глаза. Внутри затеплилась надежда. Каждая клеточка тела была взбудоражена. Я готова была вскочить с места и броситься к маме. Но, сохранив самообладание, всё-таки смогла усидеть на своём стуле. Она шла ко мне с улыбкой на лице, и внутри меня разливалось приятное тепло. Я не помню, когда видела маму такой счастливой и любящей в последний раз. Я с нетерпением хотела услышать, что же она мне скажет. Она извиниться? Скажет, что всегда меня любила? Скажет, что жалеет о своих словах, разбивших моё сердце и занявших почётное место в отрицательных моментах в моём дневнике? Что ж, мама начала с извинений. — Послушай, — начала говорить мама, навалившись на край кухонной тумбы и взявшись руками за столешницу. — Я хотела извиниться перед тобой за то, что… …бросила тебя, Глория. …сказала, что ненавижу тебя, Глория. …была плохой матерью, Глория. В моей голове было множество вариантов. И я думала, что она, наверняка, выберет один из них, но нет. Следующее, что сказала мама, повергло меня в недоумение: — …толкнула тебя сегодня. Я нахмурилась. Она что, издевается надо мной?! Мне хотелось сказать, что по сравнению с тем, что она сделала раньше — это сущий пустяк, за который не стоит извиняться. Но мама выглядела такой виноватой, что я позволила ей продолжить говорить: — У тебя, наверное, останется синяк, и я чувствую себя ужасно из-за этого. Я налетела на тебя, не до конца разобравшись во всём, и… Она продолжала говорить и чем дальше заходил этот монолог, тем меньше я понимала происходящее. Почему она всё ещё извиняется из-за этого? У неё есть промахи и похуже, за которые я не прочь услышать извинения. Но вскоре всё встало на свои места… — Понимаешь, я обошла все квартиры в этом доме, и ни у кого не было Фрэда, и тут мне открывает симпатичная молодая девушка, которой ещё и двадцати нет, в одной мужской футболке… Эти слова, словно удар под дых. Весь воздух выбивает из лёгких. Я понимаю, что, если сейчас же не сделаю вдох, упаду в обморок из-за кислородного голодания. — В общем, извини меня… Мама смотрит на меня, даже не подозреваю, какую боль сейчас причиняет, и ждёт, когда я подскажу ей своё имя. Сделав глубокий вдох, я шёпотом отвечаю ей, надеясь, что она услышит меня и не станет переспрашивать, иначе я просто разрыдаюсь: — Джессика. Мама улыбается мне и кивает. — Красивое имя. Сердце сжалось. Она повторила свои извинения, добавив в конце моё ненастоящее имя. Как же это больно. Грудь предательски дрогнула, когда я попыталась наполнить лёгкие воздухом. Казалось, сердце вот-вот разорвётся на части из-за боли и предательства. Она не узнала меня. Моя родная мать не узнала меня.***
Как только дверь в нашу квартиру закрылась, Стив и Джей переглянулись, а затем по гостиной прокатилась серия облегчённый выдохов. Алекс, который выпровождал маму и Фрэда, вернулся гостиную. Присев на диван рядом с Джеем, Мид долго и пристально смотрел на меня. Прикусив щёку изнутри, я уставилась на свои ногти, не желая встречаться с ним глазами, ведь тогда он сразу же поймёт, как эта встреча с мамой ранила меня, если, конечно, уже не понял… Следующие несколько минут тишину в комнате разбавлял только шум телевизора, который включил Джей. Я всё ещё не могла нормально вздохнуть то ли из-за эмоциональной боли, то ли из-за израненных рёбер, а может, и вовсе из-за витающего напряжения в воздухе, который, казалось, был раскалён. Похоже, моя боль стала осязаема, потому что Алекс и Джей бросали на меня жалостливые взгляды, а Стив без лишних слов притянул меня к себе и обнял за плечи, опустив подбородок на мою макушку. Я уткнулась в его толстовку и вдохнула запах его парфюма. Стало легче. Немного. Совсем немного. Вскоре тишина стала просто невыносима, а телепередача, которую крутили по центральному каналу, больше не казалась Джею увлекательной, и именно поэтому он заговорил первым: — Так это была твоя мама, Лори? Алекс и Стив стрельнули в Джея злым взглядом, прекрасно понимая, что своим вопросом парень только усугубил моё душевное состояние. Но я всё же утвердительно кивнула, всё ещё пряча лицо в толстовке Стива. Когда Джей получил от меня ответ, то поражённо присвистнул: — Ну и ну, а она ведь ничего. Выставив руку в сторону, Алекс ударяет своего друга в живот, призывая того заткнуться. В результате, Джей согнулся от боли, которая, я уверена, и в сравнении не шла с моей душевной, пополам. Но Джей не Джей, если может вовремя заткнуться, поэтому парень, приложив руку к очагу боли, выпрямился, возмущённо посмотрел на Алекса и сказал: — Это было больно, мудак! Алекса явно не заботило то, что у Джея очень низкий болевой порог. Он поднялся со своего места на диване, игнорируя нытьё друга, и присоединился ко мне и Стиву на кухне. Привалившись бедром к кухонной тумбе, Алекс долго смотрел на меня, ожидая того момента, когда я отлипну от Стива. Долго ему ждать не пришлось, потому что терпеть его пристальный взгляд, который прожигал во мне дыру, было просто невозможно. — Что? — раздражённо рявкаю я, выпрямив спину и откинувшись на спинку своего стула. Все присутствующие удивлённо уставились на меня, потому что несколькими минутами ранее я очень тихо бубнила что-то нечленораздельное в футболку Стива, а сейчас повысила голос на Алекса, который просто не ожидал услышать раздражительные нотки в моём голосе. Я сразу же ощутила укол вины. — Прости, Алекс… Не в силах смотреть на нахмуренного парня, чьи чувства мои слова, похоже, задели, я упёрлась взглядом в столешницу. Со стороны послышался усталый и глубокий вздох. Затем последовали шаги — и через несколько секунд Алекс уже сидел справа от меня. — Ничего, — ответил он на мои извинения и ободряюще похлопал меня по плечу. — Я понимаю, что ты расстроена, Глория. Я кивнула, не в силах отрицать очевидное и проглотила комок слёз в горле. Похоже, моё состояние на грани срыва было очевидно, потому что в следующее же мгновение я почувствовала руку Стива у себя на бедре. Выдержав паузу, Алекс продолжил говорить: — Но ты должна понимать, что нам крупно повезло, что она тебя не узнала, — мягко сказал он. — Знаю, что она не в курсе, что ты вроде как «спрыгнула с моста», но нам всё равно не нужны лишние проблемы, — рука Стива немного сжалась на моём бедре, — тем более, сейчас… Кивок. Сжатые губы. Шумно втянутый носом воздух. Срывающийся голос. — Я понимаю. После сказанного я поднимаюсь со своего места и пытаюсь быстро скрыться в нашей со Стивом комнате. Но передо мной вырастает стена, которая не даёт мне добраться до заветной цели. И эта стена — Джей. Он заслоняет собой дверь и расставляет руки для объятий. Притянув меня к себе, он шепчет в мою макушку: — Мне жаль, ребёнок. Я отстраняюсь от Джея, простояв с ним в обнимку, по меньшей мере, пятнадцать секунд, и обхожу его, чтобы попасть в комнату. Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней спиной и выдыхаю с облегчением. Легче уже от того, что никто не бросает взгляды, полные жалости, в мою сторону. Падаю на кровать, закрываю глаза и утыкаюсь лицом в подушку. Даю себе установку: думать о чём угодно, но не о маме. Но как назло перед глазами стоят её улыбающееся лицо и сверкающие глаза, а затем я слышу её слова, ранящие до глубины души: «Извини, меня, Джессика!» Обнимаю подушку и всхлипываю. Джессика.***
POV Стив Я тихо приоткрываю дверь в нашу комнату и заглядываю внутрь. Темно. Портьеры на окне плотно запахнуты. Глория лежит на кровати, отвернувшись к стене, и обнимает подушку двумя руками. Пытаясь не наступать на скрипучий паркет, я захожу в комнату, закрыв за собой дверь. Думая, что Лори спит, выключаю работающую лампу на прикроватном столике и аккуратно, чтобы не потревожить её сон ложусь на кровать. Несколько минут молча смотрю на неё, пока не понимаю, что она не спит. Тихий всхлип заглушила подушка, но я всё равно его услышал. Она плачет. Опять. Я вздрагиваю, а внутри все замирает. Глория тихо плачет, и изредка по её щеке текут слёзы, которые разбивают мне сердце. Вся её боль, казалось, передалась и мне. — Малышка? Она отнимает голову от подушки и бросает на меня короткий взгляд через плечо. Похоже, Лори даже не заметила моего прихода, потому что при виде меня её глаза удивлённо расширились, и она поспешно вытерла слёзы со щёк большим пальцем. Затем она опять отворачивается от меня и прячет заплаканное лицо, после чего я слышу ее тихий измученный голос, от которого меня пробирает дрожь: — Я хочу побыть одна. Я хмыкаю. — Ещё чего. Ты можешь остаться одна в любое другое время, но не тогда, когда рыдаешь в комнате за закрытыми дверями с запасом лекарств под кроватью, о котором даже и не догадываешься, но на который можешь легко наткнуться. Но моя упрямая недотрога Глория делает вторую попытку: — Уйди, пожалуйста. Я снова хмыкаю и придвигаюсь поближе к ней. Недостаточно близко, чтобы она поняла, что я пытаюсь незаметно стереть невидимый барьер между нами, но и не так далеко, чтобы слышать её рваное из-за слёз дыхание. Сделав ещё пару удачных попыток приблизиться, я оказываюсь вплотную к Глории. Перекинув через неё руку и обхватив её за талию, притягиваю к себе. Она не сопротивляется, не бьёт меня, не обзывает няньколюбом — и это уже большой прогресс. Значит, она немного успокоилась и не выгонит меня из комнаты. Обернув вокруг неё и вторую руку, я смыкаю ладони у неё на животе. Тогда Глория начинает ёрзать в кольце моих рук, пытаясь сменить положение своего тела. Немного ослабив хватку, я даю ей возможность повернуться ко мне лицом. Она располагает руки у меня на груди, а голову устраивает на моей руке. Она больше не плачет — и я просто счастлив. Хотя меня безумно радует тот факт, что поток слёз прекратился, всё омрачает понимание того, что — я уверен — малышка всё ещё продолжает копаться в себе, выискивая причины того, почему Джоди её не узнала. Дождавшись момента, когда Глория расслабилась и перестала искать пути к отступлению, я решаю заговорить с ней. Прокручиваю в голове множество вариантов фраз, которыми можно начать этот нелёгкий разговор. Все они начинаются ужасно банально, и я — идиот — по собственной глупости, выбираю самую банальнейшую из них, совершая огромную ошибку: — Я понимаю, как тебе сейчас плохо… Глория обрывает меня на полуфразе. — Ни черта ты не понимаешь, Стив. Она говорит это не со злостью, раздражением или насмешкой в голосе… Нет, она говорит это безучастным тоном, будто бы констатируя факт. — Уверена, твоя мама тебя бы узнала. Я молчу, не зная, что ей на это ответить, потому что она права. Моя мама меня бы точно узнала. Хотя и виделись мы с ней очень давно. И это ни какие-то жалкие месяцы… годы. Но я на сто процентов уверен, что даже в толпе она бы легко заметила меня. Даже если я немного и изменился за всё это время. А вот Глория… Ни цветных контактных линз, ни безумного цвета волос, ни новой стрижки — практически никаких изменений. Я не знаю, как оправдать перед Лори её мать, поэтому просто молчу. Вскоре чувствую, как Глория обвивает свои руки вокруг моего торса и прижимается ближе. Довольно улыбаюсь. Закрыв глаза, она глубоко вдыхает и некоторое время ёрзает, пытаясь устроиться поудобнее. Она шипит от боли, когда пытается привстать, и я понимаю, что причина, которая беспокоит Лори — это её длинные, сейчас цветные на концах, волосы, которые я зажал рукой. — Прости, — говорю я и приподнимая руку. Глория собирает свои волосы руками в хвост и перебрасывает их через плечо на одну сторону. Теперь ей ничего не мешает, и вскоре, по равномерному и спокойному дыханию, я понимаю, что она заснула. Повалявшись с Глорией ещё немного, я пытаюсь аккуратно выбраться из кровати. С этим возникают сложности, потому что наши ноги каким-то неведанным мне образом переплелись. Но, к счастью, Глория крепко спит, и уже через минуту я, не разбудив её, выхожу из комнаты, прихватив с собой коробку с лекарствами, которую прятал под кроватью. Оказавшись в гостиной, я нахожу Джея и Алекса на кухне. Мид стоит у стойки, а другой мой друг сидит на стуле, закинув ноги на стол. У обоих в руках по бутылке пива. — Ну, как она? — спрашивает Джей, заметив меня. — Её родная мать не узнала, — напоминаю ему я. — Ты как думаешь? Джей кивает головой, понимая, что задал глупый вопрос и делает глоток из бутылки, пока я прячу в книжном шкафу — за пыльными, старыми и толстыми журналами — коробку с лекарствами. Когда я захожу на кухню и занимаю своё место за круглым столом, передо мной, благодаря Алексу, появляется бутылка пива. Открыв её о край столешницы, я делаю большой глоток и размышляю о насущном. Мне в голову приходит одна мысль. — Слушай, Алекс, может, ты попросишь Брин поговорить с Глорией? — спрашиваю я, отдирая мокрую от конденсата этикетку с бутылки. — Ей должно стать легче после всех этих девчачьих разговор. Джей сразу же отрицательно качает головой. — Ты издеваешься? — спрашивает он. — Ты вообще, когда в последний раз Рэнделл видел? В таком состоянии её к Глории и на пушечный выстрел подпускать нельзя. — Каком состоянии? Как только я задал этот вопрос, из комнаты Брин послышался громкий чих. Затем двери её комнаты открылись, и Рэнделл показалась в коридоре. И тогда я сразу же понял, о чём говорил Джей. Так плохо Брин не выглядела никогда. Хотя за окном уже почти день, она всё ещё одета в свою пижаму, которая состоит из синих спортивных штанов с резинками на лодыжках и просторной белой майке. Обернув вокруг себя плед, она шаркает ногами по полу и хлюпает носом, который немного покраснел. Тёмные круги пролегли под её глазами. Вероятно от бессонной ночи, но вряд ли с Алексом… Скорее всего она провела остаток дня, после поисков Джея, мучаясь хриплым сухим кашлем. Тяжело опустившись на стул напротив меня, Брин сложила свои руки на столе и опустила на них голову. Затем она чихнула, всё ещё не поднимая головы, и я услышал стон, за которым последовал осипший голос Рэнделл: — Как мне плохо. — Не сомневаюсь, — говорит Джей и отскакивает в сторону, когда Брин снова чихает. — Тебе, вообще, в своей комнате сидеть надо, — жалуется он, поднимаясь со своего места. — У Глории итак иммунитет сейчас ни к чёрту, а ты тут ещё и вирусы разносишь. После он начинает открывать все окна в комнате, а Брин ёжиться из-за сквозняка, возникшего в комнате, и сильнее кутается в плед. — Холодно, — сиплым голосом говорит девушка, обнимая себя руками, а затем пронзительно и долго кашляет. — Закрой окно, придурок. Джей отрицательно качает головой, отказывая просьбе Брин, и с намёком указывает на дверь её комнаты. Она повержено вздыхает, а затем поднимает свой взгляд, умоляющий о сочувствии, на моего друга. — Можно, я хотя бы чай выпью? — спрашивает Брин и кашляет. — Холодно жутко. Джей закатывает глаза. — Чай не поможет, — как само собой разумеющееся говорит он. — Тебе холодно, скорее всего, из-за температуры. Он наклоняется через весь стол и кладёт свою ладонь на лоб Брин. — Тридцать восемь, как минимум. Алекс без лишних слов подходит к книжному шкафу и достаёт тайник с лекарствами, которые я спрятал. Сняв крышку с коробки, он начинает там рыться. Алекс выуживая из коробки маленький пакетик с порошковым содержимым и коробку таблеток. — Лимонадом или таблетками, Брин? — Лимонадом, конечно, — отвечает Брин и опускает голову на свои ладони, поставив локти на стол. Она выглядит очень плохо, и даже не может держать голову прямо. Её глаза непроизвольно закрываются, и она начинает качаться в разные стороны. — Брин, иди в комнату, — советует Джей. — Твой каблук сам принесёт тебе жаропонижающее. Тогда Рэнделл молча поднимается со своего места и, немного шатаясь, идёт в свою комнату. Наверное, у неё болит ещё и голова, потому что она морщится и хватается за виски всякий раз, как Алекс гремит посудой на кухне. Что ж, видимо, на разговор Брин и Глории, я пока рассчитывать не могу.***
Вечер этого же дня. Глория весь день не выходила из комнаты. Когда я заглядывал к ней в последний раз, она демонстративно отвернулась от меня, и попросила уйти. На этот раз я не стал перечить её желаниям, и поэтому весь оставшийся день просидел с Джеем в гостиной, смотря какой-то тупой фильм, пока каблук Алекс исполнял роль подушки и обогревателя для Брин, которая всё никак не могла согреться. Завтрак и обед сегодня так и не состоялся. Мы все были ужасно голодные. Но вставать и что-то готовить было лень. К счастью, больше всех от еды у нас зависит Джей. Это его наркотик. Поэтому, как только в его животе заурчало, он не стал медлить. Обосновавшись у плиты, друг на скорую руку пожарил яичницу-болтунью. Распределив содержимое сковородки на несколько тарелок, он взял две порции и отправился в направлении комнаты Брин. Постучав, он всунул тарелки и вилки Алексу, который выглянул из комнаты. Дверь в комнату Брин закрылась так же быстро, как и открылась. Джей вернулся на кухню. Расставив оставшиеся три тарелки на столе, он занял привычное для себя место. Джей был настолько голоден, что сначала запихал еду себе в рот и только потом пробубнил: — Вытаси Глолию из комнаты. Я перевёл это как «Вытащи Глорию из комнаты» и не стал возражать. Замерев в дверях, я уставился на кровать, где Лори лежала так неподвижно, что я бы даже заволновался, если бы её грудь не вздымалась и не опускалась в процессе дыхания. — Малышка, иди поешь. Глория недовольно пробубнила что-то и отрицательно покачала головой. Я глубоко вздохнул, понимая, что уговоры здесь бесполезны. Она была настроена решительно. Поэтому я не стал и дальше её уговаривать… просто перекинул через плечо и понёс на кухню. — Ну, Стив… Она не раскидывалась угрозами в мой адрес, не сопротивлялась, не смеялась и не била меня кулаками по спине, как бывает обычно. Она просто безвольно повисла у меня на плече — и, конечно же, меня это насторожило. И расстроило. Куда пропал весь её запал? Где моя сумасшедшая голубоволосая девушка, которая прыгает с обрыва в ледяную воду, угоняет байки и раздражает опасных мафиози? Это точно не она. От моей малышки всегда исходила особая энергетика, которая толкала других людей на совершенно безбашенные поступки, глупости… Серьёзно, если бы не эта энергетика, я — на тот момент двадцатипятилетний рок-музыкант — ни за что на свете не стал бы играть в чёртовы «Самолётики». Но сейчас ни о какой энергетике и речи не шло. Когда я опустил Глорию на пол, она сразу же упала на стул, как будто бы у неё не было сил даже стоять. Я сел рядом с ней. Следующие десять минут мы сидели в полной тишине. Лишь изредка из комнаты Брин доносились приступы удушающего хриплого кашля, которые заставляли всех присутствующих за столом вздрагивать. Даже Джей, которому обычно ничего не мешает наслаждаться едой, не выдержав, выбрал из аптечки, которую потом необходимо будет перепрятать, сиропы от кашля и занёс в комнату Брин. Вернувшись, он без промедления принялся уминать вторую порцию, пока Глория не могла расправиться и с первой. Она без аппетита гоняла по тарелке еду, задевая вилкой алюминиевое покрытие тарелки и создавая ужасный скрип. Вскоре она даже не пытается попробовать яичницу, приготовленную Джеем. Глория просто отодвигает от себя тарелку и ненавистно смотрит на еду. — Я больше не могу. Мне хорошо знакомо это выражение на её лице, с которым она сейчас смотрит на яичницу, именно оно красуется на нас, когда мы просыпаемся с ужасным похмельем и нас воротит от любого вида еды. — Но ты ничего не съела, — замечает Джей, заглядывая в тарелку, которую собирался прибрать к своим рукам. — Я, правда, больше не могу. После этого Глория со скрежетом отодвигает свой стул и быстро уходит в нашу комнату, скрываясь за дверями. Я разочарованно смотрю ей вслед. Может, я и не понимаю глубины её чувств, но был уверен, что к вечеру она всё-таки придёт в себя: начнёт улыбаться, подкалывать Джея, захочет — хотя бы по телефону — пообщаться с Брин. Назовёт меня няньколюбом, в конце концов. Но, увы, этого не произошло… Никогда не думал, что так сильно захочу услышать, как Глория с улыбкой произносит это прозвище.***
Я проснулся от удара по лицу. Подскочив на кровати и приложив руку к ссадине на лбу, я начал осматриваться по сторонам, пытаясь понять, какого хрена только что произошло. Мне не потребовалось много времени, чтобы увидеть, что синяк мне поставила Глория. Она плакала во сне и, ворочаясь, размахивала руками по сторонам, будто бы отбиваясь от кого-то. Перехватив её запястья, я зафиксировал их в своих руках, чтобы она не смогла навредить себе или кому-либо ещё… мне, например. Она заплакала сильнее, и я немного встряхнул её за руки: — Лори. Она попыталась вырвать свои запястья. — Глория! На этот раз мой голос подействовал на неё. Лори перестала крутиться и вырывать свои руки из моих ладоней. Её ресницы затрепетали, и она открыла глаза. Сев на кровати, Глория начала растерянно осматриваться вокруг. Остановившись взглядом на своих запястьях, пойманных в ловушку, она недоуменно свела брови на переносице. Я отпустил руки Глории, но только для того, чтобы притянуть её к себе. Как только я сплёл свои пальцы с её, она прильнула к моему боку, хотя совсем недавно не хотела «никого видеть и слышать». Возможно, этот ужасный сон, который ей приснился — мой подарок судьбы. Глория сейчас нуждается во мне, пытается быть ближе, и я могу ответить ей взаимностью. Я не бессилен. Я никогда не верил во все эти девчачьи рассказы о «бабочках в животе», но этот трепет внутри описать ничем иным я не могу. Она не отталкивает меня, а наоборот, сама идёт на контакт. Просто смотреть на то, как она терзает себя изнутри, не подпуская к себе никого, было мучительно, но сейчас с моих плеч как будто упал тяжёлый груз, и я смог вдохнуть полной грудью. — Мне приснился кошмар, — сказала Глория, обвивая меня руками. — Что тебе снилось? — спросил я, запуская одну руку в её волосы, а вторую разместив у неё на талии. — Много чего, — отвечает Лори, пожимая плечами. — Не хочу об этом говорить. Мы просидели в обнимку достаточно долго, и я почти уснул в таком положении, пока в полудрёме не почувствовал, как Глория начала аккуратно выбираться из моих объятий. — Ты куда? — сонно спросил я, прикрыв глаза рукой, чтобы скрыться от включённого на моём телефоне фонарика. — Не могу уснуть, — ответила Глория, роясь в шкафу и подсвечивая себе фонариком. — Пойду посмотрю телевизор, — она достаёт пушистый синий плед и, выключив фонарик, возвращает мой телефон на прикроватный столик. Затем Глория выходит из комнаты — я начинаю внимательно прислушиваться к происходящему за дверью. Шаги. Скрип старого дивана. Щелчок пульта. Звуки заставки глупого реалити-шоу, которое иногда тайком посматривает Джей. Ни лязганья ключа в замочной скважине, ни звука открывающихся окон, ни приглушённых рыданий, ни грохота лекарств в коробке — я спокоен.***
Просыпаться с первыми лучами солнца и сразу же включаться в работу — это не одна из особенностей Глории. Моя «сова» всё ещё нежилась в нашей кровати, когда я вернулся с пробежки. Обычно Глория спала более-менее спокойно, но сегодня её всю ночь мучали кошмары. Я думал просмотр телевизора немного отвлечёт её от плохих мыслей, но когда она вернулась из гостиной, всё стало ещё хуже. Мне приходилось будить её несколько раз. За ночь я обзавёлся несколькими царапинами. Я бы хотел сказать, что Глория исцарапала мне спину, потому что я невероятно хорош в постели, но… Она исцарапала мне руку, потому что вела себя как загнанное в угол животное, всякий раз, как я будил её. По моим ощущениям Глория ночью оставила на моих руках царапины глубиной в несколько сантиметров, но, к счастью, при свете дня розовые отметины не казались такими пугающими. Пару дней — и от них не останется и следа. Но царапины — это ничто, по сравнению с беспокойством, поселившемся в душе, по поводу Лори. Сейчас она мирно посапывала, развалившись «звездой» на нашей кровати. Радужные волосы разметались по подушке. Моя белая футболка — её пижама — собралась на талии и открыла мне вид на длинные загорелые ноги, которые больше не скрывало одеяло, валявшееся на полу. Умиротворение. Спокойствие. Гармония. При виде такой картины другие слова просто не лезли в голову. Это идеальная заставка для рекламы снотворного… По крайней мере, увидев по телевизору такую красотку, я уж точно купил бы это лекарство. Хотя картинка и внушала доверие, всё равно что-то было не так. Странное чувство, скорее, плохое предчувствие, поселилось во мне и пустило корни — я никак не мог избавиться от него, как бы не старался убедить себя в том, что всё прекрасно… «Прекрасно» — возможное в пределах нашего случая: урод, который не даёт Лори жить спокойно, так и не пойман. Я не мог больше мучаться догадками. Мне нужно было просто разбудить Лори и убедить себя в том, что всё хорошо. Я рухнул на кровать — и по инерции Глория немного подпрыгнула, когда матрас подо мной прогнулся. Она пробормотала что-то себе под нос, но не проснулась. Я провёл рукой по своим всё ещё влажным после душа волосам, и попытался убедить себя, что всё-таки не стоит будить её, когда она так сладко спит. К сожалению, убеждение — не сильная моя сторона. Я твёрдо стоял на своём. Совместив приятное с полезным, притягиваю Глорию к себе и начинаю покрывать её шею поцелуями. Оставляю отметины на нежной коже — моё. Блуждаю руками по её телу и останавливаюсь на кромке белой футболки. Пробираюсь руками под ткань и поглаживаю её живот, спускаясь губами к ключицам. Лори вздрагивает и громко вздыхает. Улыбаюсь её реакции и, приспустив белую футболку, кусаю её плечо. Дыхание Глории сбивается. Прохожусь губами вдоль её скулы, и она наклоняет голову, чтобы мне было удобней. Нахожу её губы и целую. Она тяжело дышит. Мои руки в её волосах, а она своими руками водит по моей груди и животу. Нуждаясь в воздухе, отрываю свои губы от её рта и снова набрасываюсь на её шею, не желая разрывать наш физический контакт ни на секунду. Не могу перестать касаться её. Мои руки везде: на её лице, в её волосах, потом спускаются вниз по её спине, руки сжимаются на её бедрах. Притягиваю Лори ближе, безрассудно желая чувствовать её сильнее. Неожиданно Глория упирается руками мне в грудь и отворачивается, хотя всего секунду назад отвечала взаимностью. Мой поцелуй приходится ей в щёку. — Стив, не сейчас… Тихие слова Глории — кипяток, которым меня только что окатили. Я сделал ещё одну отчаянную попытку поцеловать её, но она опять увернулась. — Я не в настроении, Стив. Глория оттолкнула меня и отвернулась к стене. Я несколько секунд шокировано смотрел на неё, пока на меня не обрушилось осознание происходящего. — Ты только что отшила меня? — Я просто сказала, что не в настроении. Глория поднимает одеяло с пола и набрасывает его на себя, прячась с головой. Я тяну за край материи, чтобы взглянуть в глаза моей девушке и всё прояснить: понять причину её отказа. Но не потому что моё самолюбие задето — нет. По крайней мере, не совсем… Я озадачен резкими переменами в её настроении. — Оставь меня в покое, пожалуйста. Я слышу в её голосе злобу, и меня как будто бьёт током. Какого хрена?! Я тяну на себя одеяло, но Глория мёртвыми тисками вцепилась в его край, не давая материи сдвинуться ни на миллиметр. — Да что с тобой не так? — шепчу я себе под нос, не обращаясь ни к кому конкретному. Но Глория, похоже, приняла это на свой счёт. Она резко села на кровати и метнула на меня полный ненависти взгляд. — Это со мной что-то не так?! — восклицает она, зажав одеяло в руках. — Стив, я просто не в настроении спать с тобой, а ты уже решил, что со мной что-то не так? — Я не… Глория не даёт мне вставить и слова. Она очень зла, а на её глазах блестят слёзы. Я в полной растерянности. Она продолжает что-то говорить, но я уже давно потерял нить разговора, состоявшего из обвинений. — …Если тебе от меня нужен только секс, то лучше брось меня и иди дальше таскайся по своим шлюхам. У меня перехватило дыхание. После всего через что мы прошли, она всё ещё такого мнения обо мне? Я довольно вспыльчивый, и сейчас прилагал немалые усилия, чтобы не повышать на неё голос: — Что за чёрт с тобой происходит, Лори? Ведёшь себя странно. Ты сама прекрасно знаешь, что я изменился и теперь только с тобой! Какого хрена ты говоришь мне такое, Глория? Это из-за твоей мамы? Ты зла на неё, и срываешь своё плохое настроение на мне? Глория молчит и нервно перебирает в руках край лоскутного одеяла. — Ты никогда так не делала, малышка. Ты никогда не срывала свою злобу на мне, Алексе или Джее. Даже когда чувствовала себя хуже, чем сейчас! Тогда почему ты?.. — Потому что моему парню от меня нужен только секс! — восклицает она. Руки сжимаются в кулаки. — Ты это сейчас серьёзно, Глория?! Она отбрасывает одеяло в сторону и садиться на край кровати ко мне спиной, поставив свои ноги на пол. Даже не удостоив меня взглядом, Лори холодно отвечает: — Да. — Что ж, — цежу я сквозь зубы, — отлично! Встаю с кровати, хватаю первую попавшуюся футболку и выхожу из комнаты, громко хлопнув дверью.***
— Не дала тебе твоя малышка, да? Джей лежит на диване в гостиной, подложив себе под голову сложенный в несколько раз плед, который вчера забрала из нашей комнаты Глория, и ухмыляется мне. Вместо ответа я бросаю в него футболку, которую держал в руках. Он смеётся, уклоняясь от броска, и перелистывает страницу журнала, который читал. — Может, это и к лучшему, — пожимая плечами, говорит Джей. — В гороскопе написано, что у вас с Глорией сегодня день благоприятный для зачатия. Я закатываю глаза и сажусь на свободное на диване место. Вырываю у Джея из рук журнал и быстро просматриваю его. Только по тому, что на страницах преобладает розовый и фиолетовые цвета, я понимаю, что он женский. — Знаешь, твои новые увлечения немного пугают меня, — говорю я, отбрасывая журнал на журнальный столик. — Сначала ты таскаешь у нас вещи, потому что они похожи на шмотки Сэма из «Сверхъестественного»… Джей цокает. — Это было всего один раз! — Ты так и не вернул мне мою куртку, — припоминаю ему я, а затем присматриваюсь к его одежде. — Ты даже сейчас в моей куртке! — Она идёт мне больше, чем тебе, — говорит Джей и тянется за своим журналом. — Так что, разговор окончен. — Она на тебе висит, — замечаю я. — У тебя слишком мало мышц для моей куртки. — У меня идеальное тело, — протестует Джей и хлопает рукой по своему прессу. — Просто ты слишком жирный. Я качаю головой, понимая, что могу навсегда забыть про свою куртку и возвращаюсь к первоначальной теме нашего разговора, наблюдая за Джеем, который помечает что-то в журнале карандашом: — А теперь ты высчитываешь нашу совместимость по знакам зодиака, Джей, — заметив заголовок статьи, говорю я. — Знаешь ли, меня это напрягает. — Это гороскоп дружбы, придурок! — восклицает он, поворачивая ко мне журнал внутренней стороной. — Кстати, у нас с тобой восемьдесят четыре процента совместимости — мы можем продолжать быть друзьями. Я приподнимаю бровь. — То есть ты пошёл бы искать себе новых друзей, если бы мы были несовместимы? — Что за глупый вопрос, Стив?.. Он открывает журнал на новой странице и, прежде, чем продолжить говорить, составляет какую-то небольшую таблицу с символами знаков зодиака: — Конечно, пошёл бы! — без доли стеснения отвечает Джей. — Гороскоп никогда не врёт, блондиночка. Я долго смотрю на Джея, думая, что он скажет, что просто шутит, но друг в этом отношении, похоже, настроен серьёзно. Он продолжает что-то высчитывать, лишь изредка поднимая свои глаза на меня. Наверное, сейчас я не излучаю счастье, потому что Джей нехотя откладывает свой журнал с таблицами в сторону, вложив в него карандаш, садиться на диване и говорит: — Ты выглядишь жалко. Спасибо, друг. — По гороскопу я всё ещё должен дружить с тобой, поэтому ты можешь излить мне душу, Стиви. Он по-дружески пихает меня кулаком в плечо. Вообще, я не собирался ни с кем говорить об этом, но слова почему-то всё равно вылетели из моего рта, прежде, чем я успел об этом подумать. И я всё ему рассказал. Всё — и в мельчайших подробностях. — Не переживай, Стив, — говорит Джей, когда я заканчиваю свой рассказ. — Девушки очень трепетно относятся к своим первым… — Я не её первый… Джей смотрит на меня, приподняв бровь, а затем тянется за своим журналом, не разрывая зрительного контакта. Открывает его на заложенной странице и, прочитав что-то говорит: — Значит, можешь собирать вещички, старичок. Здесь написано, что «в жизни произойдут кардинальные перемены». Похоже, ты ей надоел, Стив. Я понимаю, что Джей шутит, но его слова невольно наталкивают меня на неприятные мысли. Возможно, этот грёбаный гороскоп говорит мне правду. Может, Глория всё переосмыслила, и поняла, что совершила ужасную ошибку, связавшись с нами? Я настолько погрузился в себя, что не услышал слова, которые говорил мне Джей. Его губы шевелились, но звук не долетал до моих ушей, поэтому пришлось переспросить: — Что ты сказал? Джей раздражённо вздыхает и закатывает глаза. — Я сказал: «Не парься, я шучу». У Глории, скорее всего, сейчас просто период такой или ПМС, например. Я хмыкаю. — Если ты будешь валить всё на ПМС, то ни одна девушка больше не заговорит с тобой, — говорю я, натягивая на себя футболку. — Но, если серьёзно, не думаю, что Лори ведёт себя так из-за этого. — Переходный возраст? — предполагает Джей. Я отрицательно качаю головой. — Не похоже. — Тогда у меня больше нет вариантов. Слова Джея поставили точку в нашем разговоре, ведь никому из нас больше нечего было сказать или добавить. И он вернулся к чтению, делая пометки на страницах своего журнала, а я продолжил анализировать в голове странное поведение Глории. Незаметно проходит полчаса — Алекс выходит из комнаты Брин. Сегодня он изменил сам себе и не проснулся с рассветом. Это случается крайне редко. И сейчас Мид, который всегда был полон энергии с самого утра, выглядел, мягко говоря, паршиво. Причина тому — вторая бессонная ночь с Брин… когда ему опять ничего не перепало. На самом деле, сегодня мы все спали плохо: простуда Брин явно была против здорового и полноценного сна. Во-первых, девушка Алекса кашляла на протяжении всей ночи практически без остановки. Во-вторых, она гремела посудой, когда заваривала себе очередную кружку горячего чая. И, в-третьих, после каждого чиха, Брин громко и «содержательно» жаловалась на своё состояние. Заядлый моряк-матершинник может смело ей позавидовать. За ночь я узнал много новых слов… Джей, которому очень дорог сон, не выдержал. Ночью предатель, прихватив с собой подушку, на время переехал в квартиру Салливан. И там он наслаждался тишиной и покоем, в то время как я и Алекс перерыли весь интернет в поисках действенного средства от кашля. Но сейчас в квартире было тихо. Брин, похоже, спала, потому что из её комнаты доносилось лишь негромкое сопение. Я окончательно убедился, что прав, когда действия Алекса подтвердили мои предположения: пока он готовил себе завтрак — пару сандвичей — не прозвучало ни шороха. Я даже задался вопросом: дышал ли он, вообще, всё это время? Не прикладывая и малейших усилий, сонный Алекс «на автомате» закончил приготовление своего завтрака и присоединился ко мне и Джею, который быстро спрятал свой журнал за диванными подушками, в гостиной. Алекс присел в кресло и закинул ноги на журнальный столик. Расположив тарелку со своим завтраком на своём животе, он взял один многослойный сандвич с сыром и тонко нарезанной ветчиной и откусил от него огромный кусок. — Как Глория сегодня? — спрашивает Алекс, буквально, проглатывая еду. — Всё ещё хандрит? Джей, который слышал, как мы с Лори выясняли свои отношения сегодня утром, усмехнулся. Я же кивнул, вспоминая наш с ней эмоциональный разговор, который закончился ссорой: — Скажем так, она не в настроении. Алекс неодобрительно качает головой: мой ответ пришёлся ему не по вкусу. Конечно, всем нам больше нравится, когда Лори сияет от счастья. Правда, теперь я всё реже вижу её такой… — Ты разговаривал с ней? — спрашивает Алекс. Я киваю. — Разговаривал. Алекс испытующе смотрит на меня, заканчивая есть первый сандвич, и продолжает свой допрос: — И? — Она не хочет меня видеть, — говорю я и тяжело вздыхаю. — Мы поссорились. Алекс оторвался от сандвича, немного притупив свой голод, и заинтересованно посмотрел на меня, всем своим видом показывая, что желает узнать все подробности и причины ссоры. Но я упорно отмалчиваюсь и выдаю только сухое: «У неё нет настроения — вот она и срывается на мне». Боюсь, что если расскажу Алексу, какая сцена разыгралась сегодня утром, то мне не избежать его стороны осуждающего взгляда, мол «это ты виноват, Стив, это ты на неё надавил». С Джеем всё проще… У него послужной список проблем с Райли не уступает моему списку с Глорией. А вот у Алекса и Брин всё идеально, прямо-таки… идиллия. Поэтому он просто не поймёт. У Брин, судя по звукам, никогда не бывает «плохого настроения». Так что я не удивлюсь, если в конце моей истории, всё закончится тем, что Мид обвинит меня в домогательстве. Но я всё-таки рассказал ему про странное поведение Лори, надеясь получить дельный совет от своего мудрого не по годам друга. Какого было моё удивление, когда логика Алекса и Джея сошлась. — ПМС, — говорит Алекс, дожёвывая сандвич. — Ну, или переходный возраст. Я смотрю на Алекса, даже не пытаясь спрятать своё разочарование. Он же недоуменно смотрит на меня в ответ, искренне не понимая причину моего недовольства. Джей подпрыгивает на диване, ликуя: — Видишь?! — восклицает он, победно ухмыляясь мне. — Я же тебе говорил! Джей продолжает что-то радостно говорить, а я молча выслушиваю его. Когда поток слов прекращается, я поворачиваюсь к Алексу и, качая головой, невсерьёз произношу: — Я разочарован в тебе, Мид. Алекс в замешательстве смотрит на меня, пока я не объясняю причину такого отношения к нему. По мере моего рассказа, огромный бутерброд, сделанный Алексом, уменьшается в размерах после каждого укуса. В конце концов, он заканчивается, и солист, не опуская взгляда на тарелку, пытается нащупать там второй сандвич. Когда у него не получается найти там свой завтрак, он смотрит вниз, и, конечно же, на тарелке оказывается пусто. Алекс переводит свой недовольный взгляд на «преступника», ловко похитившего его еду. Джей виновато слизывает остатки соуса со своих пальцев. — Ну конечно же… — как само собой разумеющееся бормочет Алекс. Он отставляет пустую тарелку в сторону и обвиняюще смотрит на Джея, вытирая руки салфеткой прихваченной с кухни. Последний же ёжится и чувствует себя неуютно под пристальным испепеляющим взглядом Алекса, и он бы давно уже превратился в кучку пепла на полу, если бы его не спасло сообщение, пришедшее Миду как-никогда вовремя. — Это Майк, — прочитав сообщение, оповещает Алекс. — Пишет, что сегодня мы можем последний раз прорепетировать перед выступлением. — Было бы хорошо, — сразу же откликается на предложение Джей. — Мы в последнее время полностью забили на репетиции, — сожаление чётко проступает в его голосе. — Правда, по твоей интонации я понимаю, что дальше пойдёт «но»… Алекс виновато смотрит на нас и сминает салфетку в руках. — Я не могу оставить Брин одну в таком состоянии. Сразу же после сказанных Алексом слов, буквально, в следующую же секунду, мы все содрогнулись от испуга, когда неожиданно со стороны кухни послышался женский возглас: — Что?! — севший голос Брин заставил нас обернуться в её сторону. — Мид, ты ведь шутишь?! Джей, который сейчас держался за сердце, облегчённо выдохнул, заметив Рэнделл с бутылкой сиропа от кашля за барной стойкой. Наградив Брин недовольным взглядом, Джей раздражённо воскликнул: — Какого хрена ты так тихо ходишь? Брин проигнорировала Джея, и, налив в пробку от лекарства сироп, выпивает его, прежде чем начать говорить: — Алекс, вы не можете пропустить из-за меня репетицию… Она прекращает говорить, потому что ею, как на зло, овладевает кашель. Большего Алексу было и не нужно. Это послужило отличной причиной отменить репетицию. Брин, понимая, что Алекс нашёл «соломинку», за которую может уцепиться, продолжила свою мысль, не давая ему запротестовать: — Я не помню, когда в последний раз видела вас на сцене, парни. Алекс раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но Брин твёрдо стоит на своём, продолжая говорить и игнорировать желание солиста высказаться: — Если вы опозоритесь на выступлении, то мне придётся говорить всем, что я не знаю этих неудачников… — продолжительная пауза и насмешливо приподнятая бровь. — А мы ведь этого не хотим? Мы, как идиоты, синхронно качаем головой, отвечая на риторический вопрос Брин. — Не хотим, — кивает она и выпивает ещё пробку сиропа. — К тому же, дома Глория, — девушка кашляет и произносит «кхм-кхм», прочищая горло. — Я не останусь одна. Алекса последние слова Рэнделл ничуть не успокоили. Он взглянул на комнату Лори, где было темно, словно сейчас глубокая ночь, и нахмурился. — Глория не выходит из своей комнаты, — замечает Алекс, вернув всё своё внимание Брин. — Если ты упадёшь в обморок, она даже не услышит этого. Брин простонала и закатила глаза. Чрезмерная опека Алекса выводила её из себя. И стало понятно, почему они с Глорией так быстро сошлись. У них была одна общая, определяющая характер, черта — они обе ненавидели, когда с ними возятся. — Со мной всё будет хорошо, — отчеканила Брин, выделяя голосом каждое слово. — Я хочу, чтобы вы наконец-то занялись чем-то, что действительно любите, и дали нам с Глорией отдохнуть от вашего общества. — Тебя не устраивает наше общество? Брин посмотрела на Джея, который казался искренне удивлённым. — Иногда вы слишком назойливы. Джей прикинулся обиженным. Рэнделл кинула взгляд на нашу с Глорией комнату. Волнение отразилось на её лице. — Глория, так и не выходила? — спрашивает Брин, переводя взгляд на Алекса, который метался между репетицией и возможностью остаться со своей девушкой. Я качаю головой. — Нет. Тогда Брин тихо поднимается со своего места и нерешительно направляется к моей комнате. Джей, заметив Рэнделл краем глаза, подскочил с дивана и опередил её. Он держал Брин на расстоянии вытянутой руки, загородив собой проход. — Нет, нет и нет! — качая головой, говорит Джей. — Даже не думай, Рэнделл! Брин вскинула руки над головой и сделала два больших шага назад, признавая поражение. Джей всё ещё опасливо смотрел на неё и упрямо стоял у дверного проёма. Алекс, который метался меж двух огней, наконец принял решение. Решительно хлопнув ладонями по своим бёдрам, Мид поднялся и, кинув ещё один взгляд на Брин, сказал: — Хорошо. Мы поедем на репетицию. Брин и Джей просияли. Я покосился на нашу с Лори комнату. Меня раздирали смешанные чувства. Я был счастлив, что снова могу взять в руки гитару и выступить перед публикой, и был не уверен, что готов оставить Глорию одну. Тем более, с Брин… Рэнделл, конечно, идеальная «нянька» для Глории, но не сейчас, когда, как кажется со стороны, она может вырубиться и упасть в обморок в любую минуту. Видимо, не один я переживал за благополучие своей девушки. Алекс словил Брин за плечи, когда она, прихватив с собой сироп, собиралась скрыться в своей комнате. Притянув Рэнделл спиной к своей груди, солист наклонился и поцеловал её в изгиб, где шея переходит в плечо. — Но! — выразительно сказал Алекс, разворачивая Брин лицом к себе. — Я позову сюда Райли. Рэнделл закатила глаза и громко цокнула. Джей, который переодевался в тёплые вещи в своей комнате, приоткрыл дверь и выглянул в гостиную. Он оценил глазами обстановку, а затем посмотрел на Алекса взглядом, красноречиво говорящим «Ты что, идиот?» — Райли тоже сюда нельзя, умник! — говорит Джей и крутит пальцем у виска, намекая на глупость солиста. — Она может заразить Эллисон! Алекс задумался над его словами. Было видно, что репетиция висела на волоске, а Джей был на грани слёз. Брин пыталась выпутаться из рук Алекса, но он крепко прижимал её к себе, расположив свои ладони у неё на животе. Вдруг лицо солиста озарилось, не хватало только лампочки над головой, и он задал Джею странный вопрос: — Джей, у Райли есть «радио-няня»?***
Сегодня мы не прорепетировали ни одной песни. Кто-то испортил гитары, порвав все струны. На исправление и настраивание инструментов ушло несколько часов. Поэтому мы возвращаемся домой заполночь. Измотанные и злые. Я и Джей устало стоим у стены, привалившись к ней. Алекс в это время возиться ключом в замочной скважине и ворчит себе под нос: — Я уверен, что наши инструменты испортили сопляки, возомнившие себя рок-звёздами. Даю гарантию, что эта идея их смазливенького солиста. Джей смеётся. — Я что, слышу в твоём голосе зависть, Алекс? Не переживай друг. Ты у нас тоже достаточно смазливый… — следующее предложение Джей маскирует под кашель. — …несмотря на свой почтенный возраст. Алекс оборачивается и, приподняв бровь, смотрит на него. Джей продолжает кашлять, маскируя на этот раз свой смех. Но, когда смех, и правда, переходит в кашель, друг бьёт себя кулаком по груди и оправдывается: — Наверное, от Брин заразился. Конечно же, Алекс на это не ведётся. Подперев дверь плечом, он открывает её и впускает нас. Я первым оказываюсь в квартире, и сразу же сбрасываю с себя ботинки и куртку. Алекс следует моему примеру. Джей стоит у двери и, ухмыляясь, смотрит в свой телефон. — Что это ты там смотришь? — спрашивает Алекс, пытаясь взглянуть на экран смартфона. — Ничего, — отвечает Джей, прижимая телефон к груди. Затем мы слышим звук входящего сообщения. Джей отнимает телефон от груди и читает СМС. После прочитанного его глаза расширяются, а сам он расплывается в улыбке. Пятясь к выходу из квартиры, он набирает ответ на клавиатуре, а затем, поднимая глаза на нас с Алексом, говорит: — Мне это… надо к Райли. Мы не успели сказать ему ни слова, потому что в следующую секунду Джея здесь уже не было: он просто испарился. Уверен, что, пока он бежал к Салливан, сбрасывал с себя одежду на ходу. Мы с Алексом переглянулись и, прыская от смеха, покачали головой. Размотав свой шарф и почесав шею там, где колючая ткань не давала мне сделать этого раньше, я медленно побрёл к своей комнате. Замерев у двери, я долго раздумывал над тем, стоит ли мне постучаться. Но, в конце концов, это и моя комната тоже! Поэтому уверенно захожу в спальню и застаю Глорию спящей. Чувствую укол разочарования: я надеялся, что она ждёт меня, чтобы извиниться… Понимая, что, скорее всего, Глория не сильно обрадуется, увидев меня перед собой утром, я забираю наш излюбленный плед и возвращаюсь в гостиную. Диван дико неудобный. Подушка под головой твёрдая. И здесь холоднее градусов на десять, нежели в моей комнате, потому что, когда мы уходили, Джей оставил нараспашку все окна, проветривая помещение. А при виде Алекса, заходящего в комнату Брин с самодовольной дразнящей улыбкой, лучше ситуация не становилась… Я долго ворочался на диване, но так и не смог найти удобное положение, а радио-няня, которая связывала нашу квартиру с квартирой Салливан, каждый раз раздражающе подсвечивалась синим цветом. Не выдержав, я выключил её и спрятал в один из кухонных ящиков. Вернувшись на диван, я накрылся пледом, который был слишком мал для меня, и уставился в потолок. Я не смыкал глаз всю ночь, потому что два чувства, гордость и любовь, боролись во мне между собой. Я очень сильно хотел принести Глории извинения, которые вовсе и не обязан, чтобы она прекратила бойкотировать меня — это был порыв любви. Но гордость… Она шептала мне на ухо одурманивающие слова, направляющие на неверный путь: «Кто кому ещё задолжал извинения, Стив?» Я как будто сидел на иголках: каждый раз подскакивал, когда решался «искренне» признать свою вину и каждый раз ложился обратно и включал телевизор, соглашаясь со своей гордостью. В итоге, заснул я только под утро. Похоже, ненадолго. Когда я открыл глаза, часы показывали половину седьмого, а Джей пытался незаметно пробраться в свою комнату, словно подросток, нарушивший коммендантский час. — Наверное, холодно спать на диване… в полном одиночестве. Шёпот Джея кажется ужасно громким на фоне тишины, царящей в гостиной. Скрестив руки на груди, мой друг окидывает взглядом одну из декоративных подушек, на которой я спал, и плед — клочок ткани, который, в принципе, сложно назвать таковым — едва прикрывающий мои ноги. — Наверное, в тёплой кровати Райли куда теплее, — парирую я. — И веселее… — озорно усмехаясь. — …судя по звукам, доносившемся из этой радио-няни. Джей раскрывает рот от удивления и резко оборачивается, смотря на то место, где вчера стояла радио-няня. Посмеиваясь над его реакцией, я сбрасываю с себя плед и направляюсь на кухню. Пока я разогреваю в микроволновке остатки вчерашнего обеда, Джей кружит вокруг меня, выпытывая, что именно я слышал. Продолжая молчать и выводить его из себя, я сажусь за стол и принимаюсь за еду. Придурок не перестаёт задавать вопросы, я же молча наслаждаюсь яичницей. Наверное, Джею есть что скрывать или он просто ценит частную жизнь Райли, но уже через несколько минут, так и не добившись от меня признания, он достаёт из заднего кармана своих джинс кошелёк. Джей передаёт мне несколько десяток, пытаясь купить моё молчание: — Не знаю, что ты слышал, но никому ни слова. Я забираю деньги себе и прячу их в карман своих чёрных джинс, которые вчера не потрудился снять перед сном. Закатав рукава чёрной рубашки, слишком мятой, чтобы продолжать носить её, я всё-таки решаю дать ему вздохнуть спокойно: — Расслабься, я выключил эту рацию вчера, как только мы вернулись из клуба. Но мысль о том, что ты готов заплатить за моё молчание, чтобы что-то скрыть, не оставляет меня в покое. — Что не оставляет тебя в покое? Алекс входит в квартиру и закрывает за собой дверь на ключ. Куртка на нём расстёгнута, а немного помятая пачка сигарет торчит из кармана. Наверняка, он опять встречал закат на крыше этого дома и курил… Чудак. — Не важно! Джей закрывает мне рот рукой, не давая сказать Алексу ни слова. Мид странно косится на нас, пока идёт к холодильнику. Открыв его, Алекс заглядывает внутрь, положив одну руку на живот и похлопывая по нему, раздумывая над тем, чтобы ему съесть. Выбор у него, правда, небольшой. В меню сегодня: вода, три пакетика чая и… ну, вода. Никакие изменения в рацион внесены не будут, если кто-то из нас не поднимет свою ленивую задницу и не сходит в магазин. Это, конечно же, буду не я. Я отлично позавтракал яичницей. К тому же, Глория проснется ещё не скоро. Кто-нибудь — скорее всего, Джей — уже успеет сходить в магазин. Но вот внутреннее чутьё подсказывает, что у него где-то есть заначка, или заначки, еды, так что, я поменяю свою ставку в пользу Алекса. Алекса, который сейчас умирал от голода. Продолжая смотреть в пустой холодильник, солист стонет от отчаяния. Мы не ужинали вчера и вернулись слишком поздно, чтобы позаботиться о завтраке. Когда ты просто валишься с ног — тебе не до еды. Сон был важнее. Даже для Джея. Поэтому сегодня мы все проснулись с чувством голода, которое вызывало тошноту. — Прости, Глория, — шепчет Алекс. — Но я голодный, как волк. Солист выуживает из холодильника йогурт, купленный Лори, и садиться за стол, прихватив маленькую ложку. Джей театрально ахает и смотрит на него во все глаза: — Алекс, если ты свернёшь на эту дорожку, пути назад уже не будет. Мид закатывает глаза и зачерпывает йогурт. — Одумайся, Алекс. Слова Джея никак не влияют на желание Алекса есть, поэтому его предупреждение не остановило Мида. Как только первая ложка была съедена, Джей, изобразив смирение на лице, печально закачал головой: — Глория тебя убьет. Алекс пожимает плечами, мол, «я уже давно смирился с этим», и продолжает есть йогурт. Пока солист утоляет голод, мы говорим обо всём: Джей рассказывает про Эллисон, которая набралась от него ругательств, и про то, как теперь ему предстоит отучить её от этого, пока Райли не услышала одно из них; Алекс много говорит о Брин и музыке; я, под давлением друзей, рассказываю про Глорию, точнее, про наши натянутые отношения и про то, какой ужасный у нас диван. Идиоты смеются, когда я жалуюсь на спину и шею, которые затекли, благодаря сну на жёсткой поверхности и плоской твёрдой подушке. — Раз уж мы заговорили о Глории… — начинает Алекс, прерывая смех Джея. — Она, вообще, съела что-нибудь за эти два дня? — Йогурты? — предполагает Джей. — Если они пропадают из холодильника, то их кто-то ест. Там они ещё остались? — спрашивает он у Алекса и кивает на холодильник. — Я взял последний, — отвечает солист, бросив ложку в раковину и выбросив баночку от йогурта в мусорку. — А сколько их вообще было? Я вспоминаю наш последний совместный с Глорией поход в магазин. Помню, как стоял рядом с ней, пока она пыталась определиться со вкусом: персик или клубника. В итоге, она взяла оба по две штуки. — Вроде бы — четыре. Услышав мой ответ, Алекс расслабляется. Джей же, наоборот, напрягается всем телом. Понимаю причину его беспокойства только тогда, когда он начинает говорить: — Четыре?.. — спрашивает он и шумно сглатывает. — Кажется, я съел три из них, — виновато признаётся он и обводит меня и Алекса взглядом, выражающим испуг. — В холодильнике больше ничего нет, а когда я готовил в последний раз, она даже не притронулась к еде… Я замер. Она не ест? Вообще? Два дня? Я знал, что бывают ситуации, когда еда в тебя просто не лезет, но… Глория только вернулась из больницы, постоянная слабость и сонливость из-за таблеток всё ещё не отпускают её, и отказ от еды только всё усугубит. — Брин! — кричу я. Через минуту в дверном проёме показывается голова Брин. Лихорадочный румянец на её щеках свидетельствовал о температуре. Она поправила свой пучок, сползший на бок, и, хлюпнув носом, недовольно спросила: — Что? — Глория выходила из комнаты? — спрашиваю я без вступлений в стиле «Привет! Как ты себя чувствуешь?». Брин поднимает глаза к потолку, раздумывая над моим вопросом. Только она собирается ответить, как за окном раздаётся сигнал чьей-то сигнализации. Девушка Алекса морщиться и шипит от головной боли. Массируя свои виски, она тихо отвечает мне: — Нет, — она прочищает горло. — Не видела, чтобы она выходила. Мы с парнями переглядываемся. Я смотрю через своё плечо на дверь комнаты, где сейчас спит Глория. Брин не оставляет этот жест незамеченным: — Что-то случилось? — Нет! — сразу же отвечает Алекс. — Возвращайся в кровать. Он надавливает рукой на дверь, и Брин ничего другого не остаётся кроме как послушаться Алекса. Мы подождали несколько секунд, чтобы убедиться, что Брин не подслушивает под дверью. Когда кровать в её комнате скрипнула, Джей заговорил шёпотом: — Иди поговори с Глорией. Я и сам собирался это сделать. Переступив через порог нашей комнаты, я оказался в кромешной тьме. Видимо, Глория презирает солнечный свет. Шторы были закрыты. Лори лежала ко мне спиной, и мне пришлось обойти кровать, чтобы узнать, спит ли она. Засунув руки в карманы, я переминался с ноги на ногу перед кроватью. Наклонившись и потрепав её за плечо, я отступил назад, не зная, какого поведения ожидать от Глории. Глубоко вздохнув, она медленно открыла глаза. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы заметить мой силуэт в темноте. — Привет, — тихо говорю я. Глория смотрит на меня тяжёлым взглядом, а затем отворачивается. Мои брови удивлённо взметаются вверх. Алекс и Джей, которые застыли в дверном проёме, озадаченно переглядываются. Я тем временем обхожу кровать и сажусь на её край с другой стороны. Глория фокусирует свой взгляд на чём угодно, кроме меня. К моему удивлению, своим вниманием она обделила ещё и Алекса и Джея. Похоже, стена за моей спиной для Лори сейчас кажется более интересным собеседником. — Глория? Ты с нами? Хотя вопрос был адресован моей девушке, ответа так и не последовало. Я недовольно нахмурился, заглянув в её глаза, которые сейчас выражали безразличие. — Глория… — мягко пропел я, пытаясь привлечь её внимание. Ноль внимания. — Лори, почему ты не ешь? Молчание. — Что это за бойкот, малышка? Я тянусь рукой к её шее и убираю прядь волос ей за ухо. Глория перехватывает мою руку и убирает её в сторону. Раздражение ясно читается на её лице. — Стив, отстань от меня. Затем Лори опять отворачивается от меня к стене. Я растерянно смотрю на Алекса и Джея. Солист пожимает плечами, а другой мой друг издаёт смешок. Всё, теперь моё достоинство просто растоптано Глорией. Она не хочет меня слышать, и, судя по всему, и видеть она меня тоже не хочет. Её спина, на которую я сейчас смотрю, ясно говорит об этом. Поднимаюсь с кровати и молча выхожу в гостиную. Рано или поздно мы с Глорией заговорим друг с другом. Но первый шаг сделает она. Не я. С меня достаточно. Я выхожу из комнаты и сажусь на пол у стены, чтобы иметь возможность слышать, что происходит в спальне. Алекс и Джей всё ещё там. За закрытой дверью. Как бы я не напрягал свой слух, разобрать слова всё равно не получалось. Джей говорил очень тихо. Не проходит и десяти минут, как унылый Джей присоединяется ко мне. Я даже не стал спрашивать, в чём дело. Всё предельно ясно. Бойкот Глории распространяется не только на меня. Мои мысли подтвердили следующие слова Джея. — Со мной она тоже не разговаривает, — угрюмо говорит он и бросает взгляд на дверь спальни. — Может, у Алекса получится её расшевелить. Меня выводят из себя эти слова. Всё тело напрягается, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Я грустно усмехаюсь, провожу рукой по волосам и, качая головой, со злобой, но Лори назвала бы это ревностью, говорю: — Конечно, — саркастично начинаю я. — Если Глория не захотела говорить с тобой, её почти что братом, и со мной, её парнем, она, конечно же, заговорит с Алексом. Джей сжимает губы и молчит. Отводит взгляд. Он, и правда, думает, что Глория всё-таки заговорит с Алексом. Из меня вырывается смешок. Конечно же, он так думает. Даже я не уверен, что Глория предпочтём в душевном разговоре мою компанию. Встречать рассвет вместе, говорить о смысле жизни, делиться секретами — это всё Глория и Алекс. Я в это уравнение не вписываюсь. — Всегда так, — грустно шепчу я себе под нос, не обращаясь ни к кому конкретному. Затем поднимаюсь с пола и иду к выходу из квартиры. Не смогу находиться здесь, когда Алекс с улыбкой до ушей выйдет из комнаты в сопровождении улыбающейся и разговаривающей Глории. — Ты куда? — спрашивает Джей. Я набрасываю на себя свою куртку и вынимаю из внутреннего кармана сигареты. Поднимаю пачку вверх, чтобы Джей её заметил, и, получив от друга кивок, означающий, что он всё понял, выхожу на лестничную площадку. Полчаса я прятался в маленьком внутреннем дворике, примыкающем к нашему дому. Всё здесь, вплоть до скамейки, оплёл буйный зелёный плющ. Краска на цветочных горшках и клумбах потрескалась из-за нескончаемых осенних ливней. Низкий деревянный заборчик, который огораживал маленький виноградник от общей территории, прогнил и почти рассыпался на щепки. Место не из живописных, но зато оно идеально, чтобы побыть одному. «Про него мало кто знает» — наивно думал я… Пока чья-то тень не нависла надо мной. Поднимаю глаза к небу и, щурясь от яркого солнца, различаю фигуру Джея. Он стоит, засунув руки в карманы джинс, и неловко перекатывается с ноги на ногу. Я тушу сигарету о металлический подлокотник скамейки и выбрасываю её в металлическую урну, стоявшую рядом. Стряхнув опавшую листву со скамейки, я хлопаю по древесине, приглашая Джея составить мне компанию. Он присаживается рядом, не вынимая рук из карманов. Вытянув ноги, Джей носками своих кроссовок принимается разгребать жёлто-красную листву в разные стороны. Он молчал. Но шестое чувство подсказывало мне, что друг утаивает от меня что-то важное. Оттягивает плохие новости… новости, которые мне придутся не по душе или приведут в ярость. — Ну давай, говори уже. Джей прикидывается дурачком. — Что говорить? Я устало вздыхаю, потому что не собираюсь играть в эту игру, и тянусь за ещё одной сигаретой во внутренний карман своей чёрной кожаной куртки. Выудив пачку, протягиваю её Джею, предлагая присоединиться, и он не отказывается. Втянув в себя едкий дым и ненадолго задержав его во рту, я выдыхаю, прежде, чем прямо ответить на раннее заданный вопрос Джея: — Ну давай, расскажи мне, как Глория и Алекс сейчас весело проводят время, — кашляю, поперхнувшись дымом. — вместе. Злоба, сквозившая на последнем слове в моём голосе, не утаивается от Джея. Постучав по своей сигарете пальцами, тем самым стряхнув серый пепел на землю, он качает головой и издаёт смешок, лишённый и капли радости. — Лучше бы всё, действительно, было так, Стив. Я перевожу на него свой недоуменный взгляд, не понимая, к чему он говорит мне это. Считает, что было бы лучше, если бы из нашего любовного треугольника Лори вышла с Алексом? — Что ты имеешь в виду? Джей делает усталый медленный вдох и такой же выдох, выпуская облачко пара на морозе. Затягивается. Затем, выдохнув густой дым, выпаливает мне всё одним предложением: — Я попросил Джеймса приехать к Глории. Моя рука зависает в воздухе на полпути ко рту. Зажатая между указательным и средним пальцами сигарета продолжает тлеть, пока я пытаюсь предугадать дальнейшие слова Джея, перебирая в голове множество версий, почему Глории понадобился Мэлоун, — все они далеко не положительные, плохие. Не в силах больше выдерживать эту муку неизвестностью, я спрашиваю: — Зачем? — Стив, она ни с кем не разговаривает… Я пожимаю плечами. — У неё просто нет настроения, — протестую я. Джея одаривает меня недовольным взглядом. Ему не понравилось, что я так бесцеремонно перебил его на полуслове, но всё же он невозмутимо продолжает говорить: — Она ничего не ест. Плохо спит. Сейчас отказывается даже с кровати вставать, говорит, что у неё нет сил. И знаешь, что?.. — Что? — спрашиваю я. — Я думаю, она говорит правду, — печально отвечает Джей. — Взглянув на неё, кажется, что ей даже моргать тяжело. Я закрываю глаза и сглатываю. Все симптомы, что он перечислил, замечал и я. Но не придавал этому значения, потому что внушить себе, что Глория всего напросто не в духе намного легче, чем знать, что с ней что-то не так. А сейчас, услышав всё это из чужих уст, я понимаю, что тревогу нужно было бить уже давно. Её кошмары. Резкие перемены в настроении. Отсутствие аппетита. Раздражительность. Замкнутость. Светобоязнь. Слабость. Нужно было подметить всё это раньше… Идиот. Какой же я идиот.***
Дверь в мою комнату открыта настежь. Место на диване, которое я занял, позволяет мне наблюдать за Глорией. Она спит — или просто лежит на кровати, уставившись в одну точку? — полностью утратив связь с окружающим миром. Я не свожу с неё глаз, нервно постукивая пальцами по бедру. Джеймс всё ещё не приехал, и сейчас мы все словно на ножах: Алекс постоянно что-то царапает ручкой в своём песенном блокноте, Джей без конца бегает к холодильнику — как будто так в нём что-то появиться! — а Брин вышла из своей комнаты и сейчас дремала на диване, сместив меня своими ногами на самый край. Оторвались от своих дел мы только тогда, когда услышали, как, скрипя, открывается входная дверь. Затем раскатистый голос Джеймса оповещает нас о его присутствии: — Я пришёл! Пару минут Джеймс копошился в коридоре, разматывая шарф и снимая куртку. Когда он вышел к нам, его волосы были мокрыми из-за ливня за окном, а ключи от машины были зажаты в руке. Услышав голос Джеймса, Брин попыталась открыть глаза. Она не меньше моего волновалась за Лори, и сейчас всеми силами пыталась вырваться из полудрёма. Увы, простуда оказалась сильнее. Шумно втянув воздух раскрасневшимся носом и невнятно что-то пробормотав, Брин попыталась приподняться с дивана, но Алекс, легко надавив ей на плечи, заставил её лечь обратно. У неё не осталось сил бороться, так что, как только голова Брин коснулась подушки, она закрыла глаза и вскоре её дыхание выровнялась. — Но Глория… — сонно запротестовала Брин, когда Алекс накрыл её пледом; она говорила тихо, поэтому Джеймс не разобрал настоящее имя Лори. — С ней всё будет хорошо, — уверил Мид. Слова Алекса звучали убедительно и заставили Рэнделл успокоиться, поэтому вскоре Брин перестала бороться и заснула, посапывая носом. Джеймс закатил глаза и упёр руки в бока. — Серьёзно? Я летел через весь город ради какой-то простуды? — его брови взлетают вверх. — Вы не могли всё изложить по телефону? Я думал здесь что-то срочное. — Ты нужен не Брин, а Джесс, — говорит Джей, кивком головы указывая на дверной проём моей комнаты. Джеймс смотрит в указанном направлении, замечает Лори, а затем резко разворачивается на пятках, скрывается в коридоре и, не оборачиваясь, восклицает: — До встречи, парни! — Джеймс! — окликаю его я. Мэлоун нехотя возвращается к нам. Он громко цокает и страдальчески вздыхает. Пару раз коситься в сторону моей комнаты, но всё же остаётся и занимает место в кресле. — Ладно, рассказывайте. Мэлоун внимательно слушал Джея, пока тот кратко излагал ему всю суть проблемы. Постоянно кивая, Джеймс выглядел задумчиво. Выслушав нас, Мэлоун встаёт и смотрит на дверь моей комнаты, как на самую худшую в мире вещь. Сделав в её направлении пару неуверенных шагов, он пытается развернуться и уйти, но Джей, стоявший рядом, буквально, впихивает его в комнату и захлопывает дверь, перекрывая Джеймсу все пути к отступлению. Проходит минута… Две… Кроме тихого размеренного тона Джеймса, задающего вопросы, ничего не слышно. Глория как молчала так и молчит. Джеймс сидел в комнате довольно долго. Когда он выходит оттуда, прикрыв за собой дверь, я подскакиваю и в нетерпении спрашиваю: — Ну что? Джеймс неоднозначно пожимает плечами. — Мне кажется, вам надо обратиться с этим вопросом к кому-нибудь другому, — говорит он, проведя рукой по своим волосам. — Это, похоже, что-то психологическое, а я не силён в этой области: прогуливал лекции. К тому же, с вашей Джессикой я не особо лажу, и на разговор её вывести так и не удалось. — Но что-то же ты можешь сказать? — вмешивается Алекс. — Предположить? Джеймс кивает. Могу с уверенностью сказать, что ждать каких-то хороших новостей не стоит. Вся его поза говорит об этом: плечи напряжены и сам он натянут как струна, губы плотно сжаты. Я уже знал, что он скажет, по крайней мере, подозревал. Эти слова не были для меня неожиданностью, но они отчего-то всё равно мощным ударом выбили весь воздух из моих легких. Всего лишь одно слово возымело надо мной такой эффект. — Депрессия.