А давай буду рыжим?

Этого не может быть. Долговязый молодой человек обессилено закрывает лицо руками и на несколько секунд замирает, не в силах поднять глаз. Затем резко вскакивает и, с жутковато-кошачьей грацией перемахнув через огромный, пошарпанного вида письменный стол, меряет комнату мягкими, бесшумными шагами. Я, наверное, свихнулся. Холодный лунный свет просачивается сквозь высокие готические окна, украшенные старинными витражами рубинового стекла, и, приобретя багровый оттенок, едва касается огромных стеллажей, заставленных тысячами фолиантов в кожаных переплетах. Комната погружена в зловещий полумрак, но долговязому, кажется, на это совершенно наплевать: он изумленно озирается, цепляя взглядом каждую деталь огромной залы, неловко касается пыльных полок, затем, словно в припадке, бросается на устланный роскошным дорисийским ковром пол и несколько раз проводит ладонью по длинному пушистому ворсу. Все это – лишь плод чьего-то воображения? Невозможно. На секунду комната озаряется резким серебристым светом – словно тысячи электрических искр, разлетевшихся и мгновенно погасших в обволакивающей тьме. Юноша вскакивает, словно ошпаренный, и в следующий миг вновь нагибается над огромной столешницей красного дерева. На ее матовой поверхности, тускло отливающей в лучах кровавого света, покоятся всего три предмета: крохотная чернильница, исцарапанное металлическое перо и небольшая, тисненная потускневшей позолотой книжица в кожаном переплете. Долговязый на мгновение замирает, затем почти с остервенением хватает книжицу и перелистывает потрепанные страницы. Получилось. На желтоватой странице медленно, одна за другой, начинают появляться чернильные буквы. - Да пожалуйста. – Юноша изумленно щурит кошачьи глаза, затем, чертыхнувшись, в несколько шагов пересекает залу и, скользнув ладонью по алой волне бархата, резко сдергивает ткань с высокого, в полный рост, зеркала. Обеими руками вцепляется во взъерошенные, едва ли не касающиеся плеч волосы, и с ужасом в неестественно огромных зрачках наблюдает за золотистыми бликами, пробегающими по пепельно-сизым прядям. Спустя каких-то пару секунд вся шевелюра приобретает неправдоподобный оттенок жидкой меди. Сделав пару шагов назад, долговязый обреченно выдыхает и вновь направляется к заветной книжице. Намного подумав, макает металлическое перо и каллиграфическим почерком выводит несколько фраз. - Все верно. Мастер не лгал. Ты – создатель.