А давай буду рыжим?

Вам знакомо это чувство, когда все конечности буквально сводит мелкой судорогой от усталости, теплое одеяло зазывает в свои объятья похлеще профессиональной гетеры, а ночная тишь и темень словно на медленном огне поджаривают сознание, заставляя вздрагивать каждый раз, когда проваливаешься в забытье и невольно соскальзываешь со стула? Обычно подобное происходит перед экзаменами, когда до заветного часа остается пара ночей, а в голове настолько девственно-чисто и первозданно-пусто, что даже базовые понятия кажутся смесью хинди с марсианским. Но сегодня в моих ночных бдениях повинны не история России и даже не шокирующее слово «сессия», а тихое, поскуливающее, грызущее изнутри беспокойство, постепенно перерастающее в откровенный ужас. Вот сейчас я, кажется, понимаю мамину истерику пару лет назад, когда я вернулась домой с какой-то дурацкой вечеринки в полвторого ночи вместо обещанных одиннадцати, совершенно забыв про разрядившийся мобильник. В конце концов, я теперь если и не «маманя», то уж точно единственное лицо, ответственное за в высшей степени неприспособленного и явно не по погоде одетого демоненка, который в этот самый момент разгуливает где-то на просторах холодного январского Петербурга один-оденехонек, когда я, пусть и без сна и вся зареванная, сижу в собственной теплой кухонке, в полном здравии и совершенной безопасности, в компании мирного храпа спящих в соседней комнате родителей. «Мы в ответе за тех, кого сочинили» - фраза, заевшей пластинкой застрявшая в голове, такая пугающая, такая правдивая. Какой же имбецилкой нужно быть, чтобы, повинуясь мимолетному импульсу, притащить из потустороннего мира собственного персонажа, а затем выпроводить его на улицу? Какой же я автор после этого, спрашивается, когда в эту самую минуту мой герой разгуливает где-то сам по себе, подвергаясь черт знает какой опасности в совершенно чужом и незнакомом мире? А что, если… Что, если с ним и правда что-то случится и я вообще эту наглую рыжую морду больше и не увижу!? Страх, путаясь, извиваясь и угрожающе шипя, пульсирующим ядовитым клубком застрял в голове, отравляя способность здраво мыслить и подводя меня к той грани беспокойства, за которой уже начинается истерика. Впрочем, так… соберись, Кристина, работай мозгом, а не левой печенкой! Что он сказал перед тем, как укатить в неизвестном направлении, отпустив маме пару комплиментов при прощании и приведя меня в состояние полнейшего ступора? Что он говорил, когда снимал с вешалки невесть откуда взявшееся там легонькое щегольское пальтишко и закутывался в ужасающий кислотно-зеленый шарф? Что он вообще говорил в этот странный, неловкий, неуклюжий вечер? С того памятного момента, когда мама удалилась в кухню поговорить с бабушкой, а рыжий устроил мне сеанс ехидного психоанализа, поговорить наедине у нас так и не было возможности. После маминого возвращения и пространного обсуждения цен на железнодорожные билеты, в котором Костик принимал живейшее участие (повергнув меня в состояние легкого отвращения своей осведомленностью в политико-экономических делах, а так же явным желанием понравиться маме) и третьей по счету чашки чая долговязый вдруг решил, что уже «ужасно поздно и вам пора собираться», а спустя пару минут входная дверь оглушительно захлопнулась, выпуская гостя в неизвестность. Вот, в общем-то, и все события, которые нехотя выудил из закромов памяти мой нагретый до состояния кипения мозг (наш долгий разговор с мамой по поводу этого «странноватого, но очень симпатичного молодого человека» в целях безопасности психики несовершеннолетних читателей, думаю, можно опустить). А вот и вопрос: куда долговязый направился в одиннадцать вечера? И, главное, как я додумалась его отпустить, не разузнав? На самом деле, вторая часть задачи довольно проста: я, как обычно, попросту столбенела в присутствии матери. Не подумайте, что она у меня монстр какой, но… Наблюдая за ее по-бухгалтерски сосредоточенным взором, идентифицирующим и анализирующим каждый взгляд, каждый жест и каждое слово, которыми мы с рыжим обменивались за столом, любой бы пришел в состояние легкой паники. Если вы не сталкивались с подобным, вы и не поймете – но, наверное, очень и очень многим знакома ситуация, когда сила и мощь родительских бровей подавляют любое «неправильное» поползновение с вашей стороны. Оставить малознакомого, по-жуликоватому обаятельного и вообще в высшей степени скользкого «приятеля» в нашей однушке на ночь перед тем, как родители уезжают на месяц, было во всех смыслах именно таким вот неправильным поползновением (это еще папы не было, который за всю мою сознательную жизнь ни разу не разрешил мне устроить ни одной пижамной вечеринки с подружками). Я итак все время ерзала на стуле, как будто не «одногруппника», а жениха знакомить с предками привела… Вот и струсила, когда рыжик с невозмутимым видом решил, что достаточно попользовался нашим гостеприимством, и исчез в неизвестном направлении. Впрочем, все это дурацкие, глупые отговорки. Нужно было придумать что-нибудь. Нельзя было оставлять его одного, ни в коем случае! А вдруг он замерзнет в своем пальтишке? Может, в этот самый миг он сидит, свернувшись, в каком-нибудь холодном подъезде… А вдруг попадет в переделку? С его-то вызывающе-рыжей башкой и несгибаемой хамоватостью угодить в лапы гопников – дело пары минут…. А вдруг его переедет пьяный водила? Да он асфальтовой дороги-то, наверное, в жизни не видел, не говоря уже о таких вещах, как светофоры! А вдруг… Картины, сравнимые по своей экспрессивности с полотнами хоррор-художников, сменяются перед глазами с ужасающей скоростью, и попытка выпроводить их из головы усилием воли обламывается на корню. А в следующий миг я в неверном мерцании экрана мобильника натягиваю джинсы и то ли мамин, то ли папин старый свитер, по счастливой случайности оказавшийся на батарее, и, прислушиваясь к мирному сопению родителей, тыкаясь в стены, спотыкаясь, безуспешно хватаясь за непроницаемую темень и вздрагивая от шороха собственных шагов, выскальзываю из комнаты в крохотный, едва освещенный зловещими лунными бликами коридор. Подкрадываюсь к вешалкам, вслепую нашариваю свою куртку, с четвертой попытки ныряю в зимние сапожки и как можно тише выуживаю из кармана связку ключей. Вот теперь – самая опасная часть, от которой зависит успех всего моего маленького «приключения». Чувствуя, как зубы отстукивают чечетку, а руки сводит мелкой старческой дрожью, подношу ключи к замочной скважине, и, пытаясь разглядеть в чернотухе заветную «нефритовую пещерку» (кажется, я что-то напутала, но это определенно из области ПВП), предпринимаю попытку хотя бы в эти отчаянные времена заключить нечто вроде примирия с моим заклятым врагом – входной дверью. Пожалуйста, не будь сволочью на этот раз. Только откройся. Желательно – бесшумно. В идеале – беззвучно. Ключ легко входит в замочную скважину и, едва скрипнув, легко и плавно поворачивается. В этот момент я готова обратиться в любую религию, начиная с католичества и заканчивая культом древнеегипетского бога Ра, и принести в жертву что угодно, даже новехонький MP3-плеер... Рассыпаясь в беззвучных благодарностях перед вселенским разумом, ступаю на лестничную площадку и прикрываю за собой дверь, стараясь не хлопнуть замком. Только теперь можно наконец-то выдохнуть и обессилено прислониться к стене, чувствуя, как сердце колотится от неведомого прилива адреналина – будто бы не из квартиры втихаря выбралась, а по меньшей мере банду чикагских гангстеров одной левой уложила. Впрочем, когда родители проснутся и обнаружат исчезновение своей единственной несовершеннолетней дочурки, брутальная смерть от рук голливудских бандитов покажется сказкой о розовом пони. А до тех пор мне необходимо найти рыжего.

* * *

Порыв ледяного ветра нещадно опаляет щеки и уши, заставляя ожесточеннее вцепиться в капюшон и в очередной раз пожалеть, что в своих полуночных сборах я не прихватила ни шапку, ни перчатки. Впрочем, услужливая фантазия тут же подкидывает образы насмерть закоченевшего Кости, и мне остается лишь крепче стиснуть зубы и надеяться, что пальцы раньше времени не превратятся в безжизненные сосульки. В конце концов, у меня, в отличие от него, хотя бы свитер и пуховик есть… Ветер швыряет хрупкие снежинки в неверном свете фонарей, и на мгновение я замираю у подъезда, окидывая взглядом пустой и облезлый двор-колодец и по старой привычке кусая закоченевшие губы. Браво, Кристина, миссия выполнена, тебе удалось незаметно вышмыгнуть из дому. Вопрос номер два – что теперь? Нужно было во что бы то ни стало найти рыжика и убедиться, что с ним все в порядке. Только как и где его искать? Честно говоря, я была на сто процентов уверена, что уроню ключи, кувыркнусь через чью-нибудь обувь или просто столкнусь с замученной бессонницей мамой – и проведу остаток ночи на двойном перекрестном допросе о причинах моих ночных прогулок. А теперь, когда благодаря то ли счастливой звезде, то ли чудодейственному снотворному эффекту ночных телепередач мне-таки удалось выбраться, отсутствие плана действий дает о себе знать. С того момента, когда Костя покинул нашу квартиру, прошло добрых два часа, и за это время он мог уйти куда угодно… Думай, башка, думай. Вот он, тот час, о котором ты мечтала, проглатывая детективные романы! Сейчас ты –Холмс, Пуаро и Перри Мейсон, вместе взятые. Представь себя на месте «подозреваемого», ведь ты – автор, обязанный знать психологию собственных героев! Оставаться в нашем дворе? Определенно нет. Унылая серая коробка, огороженная со всех сторон советскими многоэтажками, наскучила бы Косте за пару минут. Соседние дворы, косыми сотами выстроившиеся вдоль одинокого шоссе, ненамного лучше, магазинчики и ларьки давно закрыты, автобусы в этот час не ходят – кажется, единственным возможным вариантом остается просто идти куда глаза глядят… Но тут до моего слуха доносится едва слышный равномерный гул, от которого сердце обрадованно ойкает, а мозги бодро стряхивают туман сомнений. Как же я могла забыть! Вот оно – проклятье дворовых бабушек, отрада гламурный птичек и вообще единственное место во всем нашем тихом и сонном спальном районе, в котором в час ночи всегда полно самого разного сброду - а именно, недавно построенный в пешей дистанции клуб под звучным и очень таким многозначным названием «ШиФеР». Думаю, говорить о том, что я в сем увеселительном заведении не была ни разу, нет необходимости – с моим-то ботано-размеренным образом жизни, строгими родителями, вечной нехваткой денег, времени и друзей, а также врожденным отвращением к клубной музыке… В общем, вы меня поняли. Но для Костика, который пусть и строит из себя при предках невинного ангелка, лучшего места, чем притон молоденьких грешниц, просто не найти. В башке тут же всплывает одна так и не дописанная NC-сценка с его участием, от которой до сих пор слегка подташнивает… Постойте-постойте, выходит, для Костика тот отрывок, почивший в «корзине», был реальностью? Охтыжблин, этот аспект авторства мне еще в голову не приходил! И он после этого на моем диване сидел, извращенец… но ведь это же я написала! Выходит я – похуже сутенера какого-нибудь? «Страстный язык демона коснулся ее…» - ну уж нет, даже вспоминать страшно… Так, хватит думать о ерунде! Стряхнув собственные похотливые фантазии, сердито надвинув капюшон на самые брови и приняв как можно более боевой вид, я решительно отправляюсь на звуки последнего ди-джейского извращения. Держитесь, тусовщики. Рокер-NCшник в папином свитере наступает!