По буквам

Жизнь поставлена на четкие рельсы; не обязательно заводить ежедневник и сверять каждый час, пытаясь выискать свободное время хотя бы на то, чтобы выпить кофе или перекинуться парой слов с соседями — банально из вежливости, — все настолько четко и понятно. Выбить землю из-под ног просто невозможно. Не у такой, как Наташа Романофф. Чтобы вывести ее из равновесия и сбить с колеи, придется действительно постараться. Заморочиться и продумать все до мельчайших деталей. Не спать ночами и стараться структурировать каждую мелочь, чтобы в итоге столкнуть ее с привычного ритма жизни, чтобы она пошатнулась и потеряла прежнюю накатанную годами дорогу. Или можно убить Стива Роджерса. Вот как легко, оказывается. Оказывается, он не бессмертный, а ведь порой и правда казалось, что такие, как Стив живут вечно. Плевать на годы, проведенные в глыбе льда; тут другой случай. Народные герои живут долго, а шпионы, подобно ей, обычно кончают быстро и тихо. Так, что потом никто и не вспомнит, так, что и труп найдут не в первые пару недель, если найдут вообще. У нее не такая чистая и благородная работа, как у бывшего Капитана Америка. Правда, говорить «бывший» как-то неправильно, в голове не укладывается. Думать о том, что его форму станет носить кто-то другой, дико. Она ни с кем не обсуждает смерть Стива, продолжает делать свою работу и умудряется даже помогать Барнсу. И с ним тоже — тишина в воздухе. Никто из двоих не хочет обсуждать, для каждого потеря слишком личная. Вспоминать прошлое в голову не приходит тем более. Наташа не видит призраков, не сидит часами, пялясь в точку на стене, не просыпается с кошмарами. Ничего такого. Смерть всего лишь ощущается ближе, как никогда. Убийства, казалось, обратили ее в машину, выполняющую приказы, по сути ничем не лучше Баки. А сейчас снова ощущается дыхание смерти; она, оказывается, рядом. Просто ждет своего момента, чтобы забрать. Чтобы окончательно стащить с накатанной колеи. Джеймс хочет кого-то винить — да хоть и себя. Наверное, он так справляется. Наверное, ему так проще. А она смысла в этом не видит. Она иногда, будто заведенная и с механизмом в грудной клетке, ведет себя как ни в чем не бывало. Стив был не первым, кто умер, точно не будет последним. Останавливаться и жалеть о потери некогда. Или же так проще себя успокаивать, затыкать в себе какие-то почти умершие, отмершие порывы. В ее квартире от него — одна зубная щетка. Наташа выкидывает ее в помойку, не задумываясь. Если вдруг ей захочется пострадать, то страдать будет по воспоминаниям, а не по бесполезным вещам, которые имеют к Стиву ужасно отдаленное отношение. Привязываться она давно разучилась; к вещам так точно. Стив мертв; она не выбита, подбита. Оказывается, если походить по всяким группам поддержки, то можно выяснить, что так живут многие. Это вроде бы как даже норма. Субъективная, но вполне себе норма. Они называют это «пережить смерть близкого». Наташа ходит, чтобы не сидеть вечерами в одиночестве; она не разбирается, насколько близким ей был Стив. Восстановить привычную колею жизни получается словно по нотам. По корявым нотам, выстраивающимся в фальшивую версию мелодии, которую вряд ли захочется играть во второй раз.