______
— Скучаешь? — Том со свойственной ему бесцеремонностью плюхнулся на соседний стул и поставил на стол бокалы с шампанским. — Джейк тоже заскучал, а ведь клялся, что будет душой вечеринки. Ты не представляешь, как он скрипел зубами, когда узнал, что ты мой бывший. Как думаешь, если он ревнует, значит, я ему не безразличен? Или ему нужны только мои гонорары? Эклз с усталой обреченностью развернулся в сторону собеседника: — Чего ты хочешь, Том? По-моему, мы все обсудили и пришли к выводу, что постараемся ужиться вместе как два профессионала. Когда-то ты не оставил мне выбора. Потому что не решил, чего хочешь в этой жизни. — А я понял точно: не хочу быть лишь ступенькой в чьей-то карьере, и не хочу становиться подружкой-жилеткой для слез и соплей, о которую утрутся и пойдут дальше. Если ты не можешь со мной работать — тебе придется поискать другую студию. Прости. Но ты не оставляешь мне выбора. Свою собственную студию я бросить не смогу, и выгнать тебя я тоже не могу. Да и не хочу — ты все-таки самый профессиональный фотограф из всех, кого я знаю. Мне хотелось бы продолжать деловые отношения. Если ты сможешь это сделать — буду рад снова работать с тобой. Но только работать. Уэллинг замолчал, рассеянно наблюдая за официантами. Потом встал и задумчиво произнес: — Я ошибся, Эклз. Ты все-таки изменился. Очень изменился. Стал деловой холодной сволочью. Но таким, — он ткнул в Дженсена указательным пальцем, — ты мне нравишься больше. Будем работать. И быстро удалился, лавируя между столиками.***
Такси медленно выворачивало к подъезду. Успев задремать под монотонный гул мотора, Дженсен открыл глаза только когда таксист остановил машину и вопросительно уставился на пассажира. Тяжелый был день. Расплатившись и поднявшись на свой этаж, он с завистью думал о горячем душе. Хотелось согреться и смыть с себя мерзкий налет слухов, сплетен и сальных взглядов — неотъемлемую часть любой вечеринки. Захлопнув за собой дверь, он замер на пороге. Из глубины квартиры доносился шум воды. В ванной явно кто-то был. Чёрт-чёрт-чёрт! Ну почему у него напрочь отсутствует инстинкт самосохранения?! С этой мыслью Дженсен медленно прокрался по полутемному коридору и приблизился к приоткрытой двери в ванную. Еще пара секунд ушла на то, чтобы унять бешено бьющееся сердце. После чего он осторожно заглянул в приоткрытую щель. На полу наблюдалась груда разбросанной одежды и мятых, испачканных кровью полотенец. А на бортике ванной, опираясь одной рукой на раковину, сидел его недавний незваный гость. Лицо было бледным, нахмуренным, а закушенная от боли губа побелела от напряжения. Правой рукой он прижимал к плечу кусок белой ткани, которая — твою ж мать! — медленно окрашивалась в красный цвет. Страх улетучился в небытие, и Дженсен стремительно влетел в ванную. Парень вяло повернул голову в сторону хозяина квартиры. Судя по тряпкам, он пытался смыть кровь и перевязать… Блядь, это явно ножевое. — О господи! Ты… Тебе в больницу надо! — Не надо. Пластырь нужен. Или бинт. — Слушай, приятель, ты откуда такой взялся? Чего ты опять ко мне приперся? — Ой-ой! Можно подумать, — незнакомец попытался улыбнуться. Он посильнее прижал к груди ткань. После чего нетвердыми шагами прошел в гостиную. Дженсен последовал за ним, на ходу вспоминая, куда засунул аптечку. Внезапно гость, теряя сознание, завалился возле дивана. — Эй, может, все же скорую вызвать? — Эклз не на шутку перепугался. Он метнулся на колени и прижал окровавленную тряпку посильнее, фиксируя ее найденным бинтом. Незнакомый парень, раненый, валяется на полу его квартиры. Что может быть хуже? В это время незнакомец часто задышал и открыл мутные, наполненные болью глаза: — Не… надо… скорую. Просто царапина… и ребро сломано. Наверное… — Ага. Царапина. Кровищи сколько… А вдруг помрешь? Что я с тобой делать буду? От этой мысли становилось дурно. — Мне перевязать бы… — Уже. Неглубоко резануло, вроде. Бинты я нашел, но нужен антисептик. Я сейчас, — он направился в кухню и застыл на полдороге. Только теперь до Эклза дошла мысль — а не бродит ли рядом тот, кто этого чудика порезал? Он рванулся к окну. — Не бойся. Нет там никого. Эти козлы уже свалили. Думают, что кончили меня… Ну и пусть думают, — слабый, но уверенный голос вселял крохотную надежду на благополучный исход. Взяв в аптечке все необходимое, Дженсен вернулся в гостиную. Парень уже переполз на диван и сейчас лежал, свернувшись в клубок. Но даже такое положение выдавало его отнюдь не маленький рост — ноги не вмещались. Накладывая повязку как положено (спасибо Нолтону и давней командировке на границу с Афганистаном — научился), Эклз смог наконец как следует рассмотреть гостя. Парень казался еще моложе, чем запомнилось Дженсену. Тонкие угловатые черты лица, лисьи глаза, аккуратно очерченные губы. И эта нелепо нависающая на глаза челка. Он был по-юношески красив. Немного худощав для своего роста, но это его не портило. Скорее, наоборот. На лицо падал рассеянный свет, делая грани мягче. Не глянцевый красавчик, но удивительно фотогеничен. Незнакомец заворочался и снова застонал. Дженсен помог улечься на здоровый бок, накрыл пледом. Парень еще недолго смотрел на него из-под полуприкрытых век, а потом отключился снова. Эклз вышел на кухню. Внутри бурлил взрывоопасный коктейль из адреналина, вопросов и ощущения абсурдности ситуации. Кто этот парень, какого черта он вот уже в который раз вваливается в его квартиру ночью? И почему Дженсен впадает в ступор при мысли о полиции. Ответов на все это не было. В висках привычно заломило. Эклз медленно вернулся в ванную, собрал окровавленную одежду незнакомца и, секунду поразмышляв, отправил в стиральную машину.________
Ночь прошла беспокойно. Парень стонал и метался в беспамятстве. Кровотечение остановилось, но, судя по поднявшейся температуре, рана все же воспалилась, поэтому Дженсен вкатил ему дозу антибиотика. И на протяжении трех часов разрывался между озвученной в полубреду просьбой и собственным желанием вызвать квалифицированную помощь. Ближе к утру жар спал, и парнишка смог нормально заснуть. А вот Эклзу, несмотря на трудный день и бессонную ночь, спать расхотелось совершенно. Он сидел в темноте комнаты с чашкой уже остывшего кофе и рассеянно рассматривал россыпь блестящих капель на ночном окне. Тихий перестук извещал о том, что дождь вряд ли закончится к утру. Как же все запутано… День начинался нехотя, где-то за небоскребами, на востоке, небо медленно светлело, но мглистая пелена не позволила солнцу разогнать сумрак над мегаполисом. Судя по затекшей шее, он успел задремать прямо в кресле, и теперь пришлось в спешном порядке разминать конечности и спешить осмотреть раненого гостя. Парень спал, раскинувшись, насколько это было возможно при его габаритах и размерах дивана, и смешно приоткрыв рот. Плед немного сполз, открывая взгляду плечи и грудь, аккуратно перетянутую бинтом. Кровавое пятно на повязке не увеличилось — хороший знак. Дженсен тайком проверил температуру. Жара не было. Да и сам парень выглядел немного лучше: бледность потихоньку уходила, губы порозовели. Невольно залюбовавшись игрой светотени на длинных ресницах, Эклз пропустил момент, когда раненый открыл глаза. — Ну, привет… — голос его после сна был хрипловат, но в тоне явно прослеживалась улыбка. Дженсен скептически поджал губы и по-деловому поинтересовался: — Смотри-ка, выжил, малый! Перевязку сделаем? Гость, поколебавшись мгновение, согласно кивнул. А Эклз, сноровисто разматывая бинты, добавил: — И раз уж ты облюбовал мою квартиру — давай знакомиться. Тебя как зовут? Ответом было молчание. Гость смотрел на Дженсена, не отрываясь, лишь иногда со свистом выдыхая сквозь зубы, когда чужие пальцы, причиняя боль, обрабатывали рану антисептиком: — Я Джей. То есть вообще-то Дженсен, но все называют Джей. Парень пристально посмотрел, а затем, отвернувшись, пробормотал: — Значит, тезки… — Надо же. Ну, давай, тезка, рассказывай — кто, что, откуда. А то я сейчас просто умру от любопытства, — Дженсен понадеялся, что фраза прозвучала достаточно развязно, не выдав его крайней обеспокоенности происходящим. Но вместо ответа парень опять повернулся к нему и выдал: — Мне в туалет надо… — Конспирация, значит. Ладно, малый. Это твои проблемы. Дженсен помог добраться новоявленному Джею до туалета, подождал под дверью на случай, если тому опять захочется поиграть в обморочную барышню. Потом проводил в кухню. — Есть хочешь? — Не очень. Подташнивает немного, — очевидно, привычка говорить короткими рваными фразами была фишкой этого Джея. Эклз резюмировал: — Это, наверное, от кровопотери. Ты точно уверен, что не хочешь в больницу? — Точно, — долгая пауза, во время которой Дженсен успел поставить чайник и включить тостер. — Ты очень красивый… Слова прозвучали тихо, но Эклз затормозил в середине процесса заварки. Обернувшись, он обнаружил, что Джей рассматривает фотоколлажи, украшавшие стену между кухней и гостиной. Фото-эхо зари его карьеры: череда изломов нью-йоркских улиц, бездна Гранд-Каньон, аргентинские пустоши, ощетинившиеся трубами крыши Лондона… И портреты. Мозаика из разноцветных лиц, рук, глаз — осколки застывших судеб. Гость медленно коснулся изображения в верхнем правом углу: — Это автопортрет? — тонкие пальцы провели по изображению. Дженсену не нужно было всматриваться, чтобы понять, о каком фото речь. — Нет. Это работа одного безумно талантливого человека, — Эклз взглядом пробежался по изображению: собственное лицо, отраженное в зеркале, казалось чужим, отстраненным. Майкл сделал этот снимок почти случайно, когда Дженсен только-только пришел в «Santorin» и с головой погрузился в работу. «Незнакомец в зеркале» — так Нолтон назвал этот снимок. Несмотря на более чем подходящую внешность, Эклз всегда наотрез отказывался от любых предложений побыть моделью. Нолтон долго наблюдал за такой категоричностью, усмехался про себя, а потом, что называется, «поймал момент». Эклз работал над серьезной и сложной серией фотоколлажей о ветеранах, погружение в тему было абсолютным и бесповоротным. Голова кружилась от количества мыслей, образов и желания воплотить на снимках миллионы оттенков человеческих эмоций. Фото вышло потрясающим и странным. Дженсен был рассержен и очарован одновременно. Нолтон же объяснил: — Ты хочешь посвятить себя искусству фотографии. А это — поверь моему опыту — ремесло способно завораживать и отталкивать. Людям редко нравится собственное отражение, особенно если оно правдиво. Ты как художник должен не только подать им их мир на бумаге. Ты должен научиться если не любить, то хотя бы принимать себя чужими глазами. Это сложно и иногда просто невыносимо. Смотри на себя со стороны — это лучшее средство что-то изменить, двигаться вперед. Джей обернулся и уставился на оригинал. — Правда красивый. Я еще тогда, ночью, заметил, — Джей вдруг улыбнулся, и Дженсену на секунду показалось, что он знаком с этим человеком давным-давно. — Кстати, зонт твой я потерял, прости. Куплю новый, попозже. Не обидишься? Эклз не смог не улыбнуться в ответ: — Обижусь, конечно. Это был зонт всей моей жизни. Внезапно Джей встал со стула и в два шага оказался возле него. Осторожно протянул руку и — Дженсен не успел даже отреагировать — мягко провел ладонью по щеке, повторив, как заведенный: — Красивый. — Тебе сколько лет? — Эклз задал первый вертевшийся у него на уме вопрос. Джей улыбнулся еще шире и понимающе кивнул: — Успокойся, совершеннолетний. Если хочешь, водительские права покажу, — он растерянно потянулся в карман. — Потом, позже. — Вот позже и поговорим, — Дженсен перешел на командный тон. — Ну, ладно, мне пора на работу. Так. Брюки я постирал, сохнут. Майку выкинул. Сегодня куплю новую. С замком у тебя вроде проблем нет. Будут звонить — трубку не поднимай, дверь не открывай. Если станет хуже, на столике записан мой номер — сразу звони. О´кей? Пожелай мне удачи — и я пошел. — Ни пуха, ни пера. — К черту!