«отрубить тебе голову? — всё равно там камера пыток…» никого не люблю — послевкусие
***
Все бежали в Москву. Переполненные поезда. Огромные газеты, закрывающие лица мужчин в вагонах, а не крохотные телефоны в потеющих ручках. На каждой серой обложке, будто под копирку, чернел Ленин. Его брови, тени на пальцах; страшнее всего то, что он выглядел спящим, а не пролежавшим почти век трупом. Оттого Кузьму и пробирали мурашки по дороге в столицу, когда невидимый через веки взгляд вождя следил за ним. Юлик постоянно чихал и упирался в бок Кузьмы локтем. А еще постоянно напоминал, что к Мавзолею не пойдет. Он хотел повидаться с Юлей. И Юлика можно было понять. Но сопереживать Кузьме тоже было несложно — тот просто не понимал холода своих знакомых к безжалостной эстетике революции. В громком чувстве он оказался одинок. У Юли и сегодня, и завтра будет в доме чай. Похороны Ленина не повторятся.***
Он вернулся с Красной площади часов в десять. Кузьму никто не встретил, только теплый шум доносился из кухни Юли Реш. Сняв ботинки с курткой, он только сейчас осознал, что отморозил руки. Красные и шершавые, Кузьма убрал их в узкие карманы. К счастью, в одном из них завалялась чудом не сломавшаяся сижка. — Зажигалка есть? Голова Кузьмы высунулась из проема двери, насмешив Юлика своим внезапным появлением. Юля мягко улыбнулась и протянула фиолетовую коробочку с газом. Увидев, что Кузьма не зашёл в кухню и направился по направлению к балкону, она вздохнула: — Ты можешь здесь покурить. Кузьма обернулся. — Нет, спасибо, Юль. — Но там холодно… Она подскочила с места, едва не ускользнув к холодильнику — Юлик вовремя схватил её за плечо. — Я догадываюсь, — загадочно и устало добавил Кузьма и покинул дверной проем. Он поднял голову на оконное стекло и долго смотрел на замотавшийся в плед силуэт скучающего Конникова.***
— Что ты почувствовал, когда увидел всё это? — М? Вытащив изо рта сижку, Кузьма внимательно посмотрел на желтую ручку в его пальцах и толстую записную книжку на коленях. Вопросительный взгляд заставил Гришу объяснить, к чему вел его вопрос, который мог прозвучать только в каком-нибудь пафосном фильме. — Я в писатели подался просто… — он смущенно улыбнулся и опустил бледный нос. — Хотел написать о похоронах коммунизма. О чувствах рядового человека. — Ну, ладно. — Кузьма затянулся, пытаясь сконструировать хоть сколько-нибудь художественную мысль. И о чем же говорить? О толкучке в поездах, толпах на площади или символичном одиночестве холодных стульев на чьём-то балконе, где велись светские беседы? сложность выбора: вкус или послевкусие? … послевкусие. Стул заскрипел, когда Кузьма встал с него. — …Почему ты не сказал, что приедешь в Москву? — А зачем? — Гриша нахмурился, поправляя очки. — Ты-то должен был догадаться, что я не пропущу прощание с Лениным... — Я бы поехал только с тобой, Гриша. — Бычок и белый пар вылетели в форточку. С улицы влетели две октябрьские снежинки и сразу растаяли. — Не тащил бы Юлика. Не смущал Юлю своим присутствием… Гриша? — Что? — Зачем тебе голова на плечах? Разве только рассказы писать? Мог бы и позвонить. Стало настолько грустно, что Кузьма даже не смог злобно сверкнуть глазами в сторону Гриши. я твою жизнь посетил, и я не в силах уйти.двадцать пятое октября, 2017 год