Gallavich mpreg

Пятнадцать лет. Микки сомневается, что в состоянии прожить в тюремной камере пятнадцать лет. Он слишком молод, слишком юн и неопытен в сравнении с другими заключенными. Каждый его день — борьба, и он сомневается, что сможет еще долго продержаться. Никто не ждет его за пределами тюрьмы. Йен, Микки давно в курсе, да и Светлана не стала больше скрывать. Он ничего не значит для Йена и уж точно ничего не значит для всех остальных. Он чувствует, что пора бы уже определиться, но в итоге выбор сделал за него Терри, направив к нему людей, что зажали его в угол ванны, избивая и превращая тело в кровавое месиво. Это происшествие приводит к тому, что Микки переводят в тюремную больничную палату, для восстановления и уже там местные врачи сообщают ему, что тот на третьем месяце беременности и удивляются, как возможно не замечать этого. Да, время от времени у него бывали приступы тошноты, но разве это не удивительно, учитывая качество местных продуктов, которые выдают заключенным? Врач сообщает ему, что это огромное чудо, что плод не пострадал и Микки вынужден с ним согласиться. Он сам-то едва способен шевелиться, ведь каждое телодвижение приносит адскую боль. Но самое интересное начинает происходить сразу после того, как беременность подтверждается. Ведь все окружающие становятся к нему добрее и снисходительней, да так что его уголовное дело направляется на повторное слушание. Это кажется ему особенно забавным, ведь прежде никто не пошевелил и пальцем, пытаясь докопаться до правды. Он ведь Милкович, а тем, в конце концов, всегда есть, за что отсидеть на нарах. И правда вскрывается. Из всех его правонарушений - недолгое время сбыт разных запрещенные наркотиков, несколько незаконных перевозок оружия, но ни единой попытки убийства. К тому моменту, когда все обвинения с него были сняты и его отпустили домой, все ссадины и синяки уже подзажили, а сам Микки более менее смог самостоятельно передвигаться. И это само собой создает следующую очевидную проблему, ведь у него нет жилья и не у кого остановится. Насколько он знает, Светлана очень сблизилась с Галлагерами и меньше всего ему хочется жить рядом с ними. Он пытается уговорить ее, прибегая к грязным манипуляциям, что та не должна никому рассказывать о его новой жизни, новой работе и еще одном ребенке. Это лишь его сын. Евгений тоже его часть, но он уже горячо любит человечка, растущего внутри. Особенно если тот будет хоть чуть-чуть рыженьким. Сначала Микки удается устроится на какую-то низкооплачиваемую работу официантом, но живот начинает так быстро расти и приносить проблемы. Разум подсказывает, что это неправильно и пора остановится, но никто не отменял коммунальных счетов. Затем однажды незнакомая женщина заводит с ним разговор, пока Микки бездумно рисовал узоры на бумажной салфетке, особо не прислушиваясь к ее словам, ведь меньше всего на свете ему хочется вникать в нытье клиентов, но та никак не отстаёт. Позже она представляется ему как Мэй, уверяя, что является лучшим тату-мастером Чикаго. Он не сразу понимает, что ее больше заинтересовали его наброски, и та говорит, что из него вышел бы прекрасный тату-мастер, но за неимением лучших вариантов он практически сразу принимает ее предложение работы. Ее совсем не волнует, что он беременный, она даже уверяет его в том, что в будущем он сможет спокойно брать с собой ребенка в студию. Работа реально оказывается в десять раз интереснее всех тех предыдущих, да и платили не так уж плохо, и возможно даже Мэй сдержит свое слово, когда ребенок появится на свет. Микки дают немного выходных, чтобы прийти в себя, приспособить новое жилье для себя и крошечного Томми, что тот носит под самым сердцем. Это место достаточно безопасное, и вряд ли он имеет право выбирать. Он реально влюбился в новую работу, и никто даже не удивляется тому, что он нашел свое признание. Микки никогда даже не мечтал о настоящей работе, ну той, которая станет приносить ему удовольствия и будет вполне законной. Может, окружающие не льстят ему, говоря, что он действительно хорош во всем этом - набивая тату, предварительно рисуя эскизы и перенося рисунок на кожу. Иногда ему кажется, что руки дрожат как у новичка, но когда Томми исполняется пять месяцев, ему позволяют работать с клиентами, которые мечтали получить что-то позамысловатей всех этих модных татуировок с символами и надписями. Так получается, что Микки не виделся с Йеном Галлагером больше года. Он осознал, что потеряв кого-то дорого, сердце вполне в состоянии пережить момент расставания. Прежде, Микки Милковичу особо не удавалось задумываться о собственной жизни, ведь у таких как он не было будущего и никаких долгосрочных целей. Все, что у него было — это Йен, но последнему оказалось недостаточно всего этого. И нет, Микки не жалеет о впустую растраченных годах, но иногда наступала ностальгия, а потом многие вещи стали переносится легче. Время лечит и открывает глаза на один простой факт, что его любовь к Йену стала зависимостью, способной утянуть на самое дно. Мир после этого откровения не стал казаться, каким-то необычным, хотя на некоторые вещи все еще странно смотреть, особенно когда в студии около полудня, в один из теплых апрельских деньков, входят двое парней. Они смеются над чем-то и у Микки есть всего пара секунд, чтобы как следует рассмотреть беспечного Йена. Волосы парня смотрятся еще ярче в лучах весеннего солнца, он больше не напоминает безжизненный призрак самого себя, как в одну из тех затянувшихся стадий болезни. Микки чувствует странное тепло в груди, при виде той самой заразительной Галлагеровской улыбке. Он в курсе, что парня, который пришел с Йеном зовут Адам, и на днях Микки забил ему простенькую тату. — Хэй, чувак, я привел к тебе своего приятеля, чтобы ты сделал ему одну из своих офигенных временных татуировок. Они долго сверлят друг друга взглядом, пока Микки пытается определить, значит ли слово «друг» — «парень». Когда взгляд Йена, наконец-то, останавливается на татуировщике, то улыбка исчезает с лица, сменяясь на испуг. Микки понимающе кивает. — Круто, я сейчас покажу вам пару трафаретов. Или лучше расскажите о том, что хотели бы увидеть, но предупреждаю, сложные работы я откладываю на май, сейчас я просто зашиваюсь, — предупреждает Микки Йена, так и не в силах взглянуть ему в глаза. Он быстро приносит им свое портфолио, а после возвращается к набиванию тату, ведь к концу завтрашнего дня он просто обязан покончить с этим клиентом. Микки пока доволен результатом и надеется, что клиент также найдет его работу достойной. Он сам никогда особо не фанател от цветов, но подсолнухи нравились ему, и он знал, что при огромном старании и обыгрывании фона, этот парень, что сидит в кресле, уйдет в хорошем настроении. — Думаю, я хотел бы себе Феникса, но несколько необычного, — накаченная рука подносит к лицу Микки рисунок Феникса, который тот нарисовал пару недель назад. — Конечно, не вопрос. Птица, которая всегда возрождается из пепла отличный вариант, — тараторит он, быстро закрывая папку, — сам рисунок я смогу нанести только в мае, но сейчас вы бы могли сказать мне, куда собираете нанести рисунок и сориентировать с размером, ведь мне придется подогнать его и сделать индивидуальный трафарет, — Микки как мастер все еще немного сомневался в своих возможностях и том, что сможет безошибочно воспроизвести один из своих набросков на чьем-то теле, особенно если это будет Йен, чья кожа бледная, что на таких парнях здорово смотрятся только цветные тату. Йен сообщает ему, что хочет немного поменять эскиз Микки и тот даже пытается дать представление о том, каким будет конечный рисунок и, похоже, рыжик действительно впечатлен. Их разговор выглядит сугубо профессионально, пока взгляд Йена не цепляется за губы Микки, но он не решается переступить черту. Теперь он стал более сдержан. — Пробный эскиз будет готов в эту пятницу, у меня есть свободное время в три часа дня в понедельник и если все устроит я начну набивать рисунок. — Ты заканчиваешь в одиннадцать вечера, разве не так, детка? — обращается Адам к Йену, и Микки чувствует, как тот заметно напрягся. Когда Микки не подает никакого признака раздражения после сказанного, Йен чувствует себя немного легче. — Да, пойдет. Они оба возвращаются в пятницу, и Микки ничего не приходится менять в эскизе, ведь их все устраивает. В понедельник же, Йен заявляется один, но возможно, это не имеет никакого смысла, ведь они совсем не разговаривают, несмотря на то, что в студии не так много людей. — Эй, откуда здесь детский плачь? — спрашивает Йен, а после раздается крик одного из тату-мастеров: — Мик, Томми, плачет! Микки уходит покормить своего сына, потому что этот маленький негодник вечно голодный в это время, и пока он находился вне зоны видимости Йена, тот внимательно вслушивался в происходящее. — Так… это твой ребенок? Микки смеется так сильно, что его едва не трясет от радости. Он мысленно делает ставку, что можно закончить работу, поскольку в этом больше нет смысла. Галлагер не узнает от него правды, однако эта странная реакция явно того насторожила. Конечно, Микки умеет делать цветные татуировки. С ними приходится особенно долго мучиться, но начальница каждый раз уверяет Микки, что это дело сугубо практики, но оба знают, что это все туфта. Она сама ненавидит цветные тату и не упускает ни одной возможности, спихнуть такого клиента на кого-то другого. Микки не раз уже брал ее работу, но все же предпочитает больше классические черные рисунки. Вопреки всему, Микки чувствует себя спокойно, касаясь обнаженной кожи Йена. Возможно, дело в том, что он хорошо помнит каждый участок его тела, а может все в том, что в студии помимо них есть люди и поэтому они все еще молчат или в том, что Микки вдоволь насмотрелся на обнаженные тела. Татуировка действительно неплохо смотрится на бледной веснушчатой лопатке, да и тело Йена выглядит вполне здоровым, так что это все что Микки, когда-либо хотел для Йена, ну, чтобы тот вновь стал прежним самим собой. Томми опять заливается криком и вскоре тот превращается в дикий рев. Микки больше всего ненавидит этот звук. — Стой! Стой! Томми опять ревет! Вот же черт… — Ты можешь сходить к нему, все нормально, — тихо говорит Йен, так что Микки приходится бежать к ребенку. Он идет куда-то в центр комнаты для того, что сменить подгузник, когда Йен внезапно возобновляет разговор, оказываясь непозволительно близко с ними. — Это твой? Микки лишь невнятно мычит что-то, молясь всем существующим богам, чтобы парень не заметил ярко рыжие волосы Томми. Ребенок еще слишком мал, чтобы можно было разглядеть какие-то передающиеся по наследству черты, но вот рыжие волосы и форма глаз Томми, наталкивали на определенные подозрения. — Он мой? — задыхаясь, спрашивает Йен и Микки не может солгать ему. — Да. — Вот из-за чего тебя выпустили из тюрьмы. Микки чувствует вспышку раздражения или нечто больше похожее на злость, но старается практически сразу подавить ее. — Неверно. Меня выпустили из тюрьмы, потому что я никого, блядь, и не пытался убить. — Я могу взять его на руки. Микки заканчивает со сменой подгузника Томми, а после позволяет Йену взять ребенка на руки. Что ж, тот явно заметно дрожал, с интересом разглядывая своего сына. — Он прекрасен. Микки до боли прикусывает губу, стараясь взять себя в руки и прервать эту идиллию, забирая Томми обратно из рук Йена.