Хаос ради хаоса

      Заснуть на полу, когда кровать стоит всего в метре, просто боясь нарушить идиллию. Он не решался пошевелиться и чувствовал себя пророком Мухаммедом, который отрезал рукав своего халата, чтобы не разбудить спящую на нем кошку.       Он едва слышно выдохнул; опустил голову и погладил девушку, проведя пальцами от виска к щеке, где теперь, при утреннем свете, можно было увидеть кровоподтеки. Он быстро убрал руку, заметив, что Барбара поморщилась во сне от прикосновения. Испытывал ли он чувство вины, видя результат своих «трудов»? Нет, абсолютно нет. Скорее, нечто совсем иное. Он продолжал скользить взглядом по ее телу и едва заметно ухмыльнулся, обнаружив синяки на запястьях, а на обветренных губах — едва зажившие раны лишь потому, что он давно не целовал ее.       Люди надевают кольца на пальцы друг друга, становясь при этом предметом яростного обсуждения знакомых; люди пишут имена на телах друг друга, запуская под кожу черную краску, а потом срезают их вместе с куском плоти — а с кольцами-то было легче, их можно просто снять; люди пишут свои имена на деревьях, улыбаясь этому спустя долгие годы; люди пишут свои имена на навечно закрытых замках, ибо ключ выброшен в реку, чтоб наверняка.       Он же оставлял на ее теле следы, при каждом прикосновении глухой болью напоминавшие о своем создателе. Словно гравировка на какой-нибудь личной вещи. Эта мысль тешила раздутое самолюбие и веселила его. Он дотянулся до руки Барбары и с силой сжал запястье, от чего та проснулась и что-то недовольно пробурчала, приходя в себя.       Он уже более настойчиво прикоснулся к ее щеке, зная, какие ощущения это вызывает. Накрыл ее губы своими, по привычке легко покусывая и давя ее невольный стон. — Видишь, как много болевых точек, — прошептал Джером ей в губы, немного отстранившись. — Это то, что позволяет тобой управлять. То, что делает тебя абсолютной собственностью одного человека. Догадалась, чьей?       Барбара в ответ лишь прищурилась и легко рассмеялась, снова поддаваясь поцелуям. — Это нечестно, знаешь ли, — проговорила она, высвободившись из объятий и уложив Джерома лопатками на холодный пол. Тот особо не сопротивлялся. Кровать все по-прежнему старательно игнорировали. — Я, значит, собственность, — продолжала Барбара, — а ты весь такой «ничей». — Детка, — протянул тот и нахмурился, — как будто я когда-то сопротивлялся? — Вот за «детку» тебе точно несдобровать, — покачала та головой.       Она наклонилась и легко прикоснулась губами к его горячей шее, чувствуя пульсацию артерий. А потом внезапно укусила, постаравшись сделать побольнее, от чего Джером гортанно рассмеялся. — Вот значит, как мы играем, — довольно проговорил он. — Так что это еще вопрос, кому здесь нельзя доверять.       Она едва сдержалась от того, чтобы язвительно бросить что-нибудь в ответ; умел он ворошить неприятное прошлое в самые «подходящие» моменты. Она выдохнула и улыбнулась, продолжив оставлять на светлой веснушчатой коже болезненные и непривычно яркие следы, прислушиваясь к редким стонам и шумному дыханию, а порой и вовсе к уже родному беспричинному смеху.