После Тебя

Не нужен свет в конце тоннеля, Хочу погрязнуть в темноте, Чтобы теперь, когда не верю, Совсем не думать о тебе. Пол, потолок, четыре стенки — Всё, что осталось у меня. Я знаю, у меня есть деньги, Но не купить на них тебя. И в мою сторону отныне Не повернешь ты головы, Все мысли о тебе — больные, И мой диагноз — это ты…

POV Юрий Плисецкий       Живу один уже два дня. После того вечера и позора перед дедом понял, что не смогу жить с ним под одной крышей. Во всяком случае, сейчас. Он не упомянул больше никак о том, что я нажрался, выглядел непотребно и вёл себя как кретин. А мне от этого не легче. Вот честно — лучше бы наорал. Или вообще побил. Но он не станет. И я буду все равно каждый раз видеть глазах деда немое осуждение. Даже если его там на самом деле нет. Поэтому другого выхода я не нашел. Собрал шмотки, сказал, что поживу у Барановской. Он поверил. Или сделал вид — точно не знаю.       Квартиру долго искать не стал — мне в лом. Позвонил по первому же номеру агентства, увидев фотку однушки в центре. Приперлась на встречу какая-то коза Леонидовна — не запомнил ее имя. Узнав, что мне пятнадцать, она упёрлась и не хотела ничего сдавать. Но когда поняла, кто я такой, сразу передумала. Само собой, цена за аренду мгновенно подскочила почти вдвое. Но мне похер. Отдал деньги, она написала расписку, раз договора составить со мной не получится, отдала ключи и свалила.       Никуда не хожу, только в мини-маркет во дворе дома. Вчера купил новую симку, старую пока отключил — не хочу ни с кем говорить. И не смогу. Целыми днями жру, сплю, смотрю фильмы на кабельном. Даже не запоминаю, какие — мне пофиг. Главное — убить время и не думать ни о чем. Получается с переменным успехом. Начал курить.       Сговорчивый сосед сразу согласился покупать для меня сигареты. Помню, как закашлялся впервые. Даже не понял поначалу, в чем вообще прикол табакокурения. Потом дошло, что просто делаю это неправильно. Со второй папироски начал думать, что не так уж это и отстойно. А если никуда не торопишься, и никто не пиздит тебе под руку — то и вообще замечательно. Тем более на балконе. Здесь, на седьмом этаже, он не такой, как в большинстве домов — пластиковый. Тут кованые завитушки, все так «по-питерски», не застекленный. Хотя если честно, на этом доме он смотрится, как на корове седло. Я первое время смеялся, а потом решил, что это охуенно: стоишь, смотришь на город, ветер обдувает со всех сторон. Как будто летишь.       В Сеть не выхожу. Звонил деду пару раз, чтоб он не беспокоился и ненароком не позвонил Барановской и узнал, что я у нее и не был. Желаю только одного — чтобы меня никто не трогал. Ну и, наверное, еще хочу жрать, спать и курить.       Я снова бухой. Спасибо соседу. Холодильник забит алкашкой, дома бардак, но мне поебать — гостей не жду. Я такой охуенный пьянчужка-эстет: жру только вино и в гордом одиночестве. Тц, аж самому смешно. Голова кружится, но так приятно. Похмелья нет, потому что есть, чем похмеляться. Сколько времени прошло — не знаю. Да и пофиг. Всё превратилось в один бесконечный день, только в квартире то светло, то темно.       Что меня дернуло тогда заглянуть в Инстач? — Хер его знает. Но то, что я увидел — это контрольный. Два пидора женятся через пару недель. В Лондоне. У постов с их сраной предсвадебной канителью тысячи лайков, кто-то восторженно пишет в комментах всякую радостную ванильную поебень. Ох, как будто вы все только этого и ждали, блять! Как я вас ненавижу… Если бы вы знали…       Никогда не думал, что могу так расклеиться. Сижу, пью, порой реву, как сука, и хочу сдохнуть от понимания того, насколько я слаб. И потому, что не получается прогнать из мыслей и сердца этого седого козла.       Телек больше не смотрю. Слушаю какие-то диски, что в тумбочке нашел. Ну и старье. Стереосистема древняя, как мир. Но музыка мне нравится. Точнее — не то, чтобы нравится… просто соответствует. Она такая грустная, тягучая, непонятная. Прямо как моя ебаная жизнь. Которая стремительно катится в Тартар.       Прошла еще неделя — я смотрел по календарю в телефоне, потому что сам последние несколько суток помню смутно. Стал иногда выходить гулять, но только ночью: люди меня всё равно бесят. И чем меньше их вижу — тем лучше. Из-за ночных прогулок почти целыми днями сплю. Деду звонил… или не звонил… Блять, не помню вообще. Но, наверное, это теперь не имеет смысла — Лилия, Яков и кто-нибудь еще по-любому уже обыскались меня и сами звонили дедушке. И он, конечно, просёк, что всё это время я ему врал. Как теперь с ним говорить, да и вообще с кем-то общаться, объяснять? Я в депрессии. В полном, абсолютном дерьме. И уже мало что может меня успокоить.       На прошлой неделе купил газовый баллончик. Однажды ночью до меня доебались какие-то козлы. В нормальном состоянии я, наверное, смог бы достойно ответить или даже проломить кому-нибудь голову — да, не качок, но в драке меня всегда выручала моя скорость, ловкость и отличная растяжка. Теперь, когда уже почти забыл, как это — быть абсолютно трезвым, у меня нет ни первого, ни второго. Третье, вероятно, осталось, да только с этого толка не много, когда соображаешь херово. Тогда мне кое-как удалось сбежать и спрятаться в одном из дворов. Но гулять я все равно продолжаю. Потому хоть какая-то защита или фора для побега нужна. Пока что проблем больше не было.       Набрал номер дедушки. Ждал, пока гудки закончатся. А когда он поднял трубку, я ничего не смог сказать. Он звал меня по имени, и на секунду захотелось откликнуться, но если б отозвался, разговор пришлось бы продолжать. А я не смогу. По многим причинам.       Мне стыдно перед всеми, кто наверняка ищет меня. Особенно перед дедом. Но не могу показаться ему в таком виде. Я должен быть трезв, чист и весел. Чтобы было ясно — со мной всё в порядке, я молодец и трудности преодолел. Каждый день обещаю себе, что больше не отправлю соседа за бухлом и куревом. Каждый день думаю, что приведу себя в порядок, куплю новые шмотки и схожу в парикмахерскую. Каждый день надеюсь, что снова стану тем, кем был полтора месяца назад. И каждый день нарушаю данное себе слово, оставаясь никому неизвестным упитым подростком, от которого разит винищем и табаком.       Заходил в Сеть. Меня даже занесло в группу «Ангелов Юрия». Бля, столько соплей не видел за всю жизнь. Бабы рыдают, пересылая друг другу фотки со мной, записывают видео, строя догадки о том, куда я делся, жив ли вообще, что со происходит, и почему все, кто может что-либо знать, ничего не говорят. Если честно, стало их немного жаль. Переживают все-таки. Хотя их печальки — это пустяковое, проходящее, как потерять любимую игрушку. Ну погорюешь маленько, будешь искать какое-то время. А потом либо выйдешь из возраста, когда она тебе была нужна, либо получишь новую на замену. Интересно, кто заменит им меня?       Впервые за долгое время задумался о будущем. Бабло рано или поздно закончится. А с ним — и весь мой фальшивый комфорт. Что делать тогда? Приползти к деду? К Якову и Лилии? Но нужен ли я буду хоть кому-то в тот момент? Или меня уже сейчас можно отправлять на списание, как испорченный кусок мяса или бракованную деталь?       Бракованный. Брак. Снова вспомнил про этих двух уродов. Хотя… я про них и не забываю почти никогда, несмотря на все свои усилия. Хорошо, что не снятся. Мне вообще уже давно ничего не снится. Это странно — обычно я видел что-то каждую ночь. Необыкновенное, бредовое или похожее на реальность — без разницы. Просто видел и всё. Я знал это наверняка, даже забывая 99 процентов увиденного к моменту пробуждения. Как бы мне хотелось, чтобы всё это дерьмо оказалось сном. Чтобы я проснулся. Мне десять. И я иду с дедом в огород, чтоб накопать червей для рыбалки. Но ничего не выходит…       Дрых почти весь день. Вставал, быстро что-то пил или жрал, а потом снова ложился. Хочу проспать всю жизнь и сдохнуть во сне. Но это, видно, непозволительная роскошь для меня. Сегодня. Оно всё-таки настало. Это поганое сегодня, когда Виктор и его гребаный Хряк станут мужем и мужем. Все будут радоваться, поздравлять, веселиться, танцевать, пить за их счастье. Я тоже прибухну. Но не за них. Буду просто заливать пожар в душе, ходить по улицам, как привидение, и разговаривать сам с собой. Завелась у меня с недавних пор такая привычка.       Командировал соседа в магаз. Получил четыре бутылки вина и пачку сигарет. Сосед смотрит мне в глаза и уже не в первый раз замечает: «Слышь, пацан, может, тебе хватит уже?». И я все время отвечаю одинаково: «А тебе ли не похуй?». И он отстает от меня, потому что ему реально насрать. Спрашивает просто так, для галочки. Было б не плевать — давно бы что-то предпринял, разве нет?       Помимо аренды Леонидовне пришлось доплатить за молчание. Сказал этой суке, что если кто узнает о том, что я здесь — лавочка закрывается. И двойную оплату она даже понюхать больше не сможет. Хотя кроме этого она могла еще унюхать амбре от меня. Хах, меркантильная овца.       Проснулся в половину первого ночи. Сколько там разница с Лондоном? Ага, три часа… Значит, у них там сейчас примерно половина полдесятого. Ну что ж, представление начинается! Достаю из холодильника бутылку — «пилотная», как я ее мысленно назвал. Остальное выпью на улице. Если, конечно, осилю. Листаю ленту Инстача. И точно — она буквально забита говнофотками с торжества!       Сука. Как же я его ненавижу. Почему, какого хера этой скотине так идет приталенный белый пиджак?! Почему он так красиво и счастливо улыбается?! Неужели и в самом деле хочет всего этого?! Хочет породниться с этой… этим… Не могу найти слов, чтобы описать свое отвращение, злость и ненависть. Листаю дальше, вытираю щеки. Я точно дурак. Знаю, что будет больно. И всё равно смотрю.       Все такое нарядное — белые, красные, даже синие розы. Они празднуют на открытом воздухе, под белыми тентами или как эта хуета называется. Круглые столики, все так до пиздеца со вкусом. И я даже знаю, кто платил за это дерьмо. Наш Мистер Твистер, высший министр. Пятикратный чемпион, блять! Владелец заводов, газет, пароходов! И растянутой жопы свиноподобного азиата! А вот и он…       Ох, ебать, посмотрите-ка! Черный дорогой пиджачок, брючки под стать, атласный галстучек, роза в петлице…       Они смотрят друг на друга. Обмениваются кольцами. Судя по фоткам, что-то говорят — видео смотреть я не стал. Это уж слишком. Наверняка, там куча ненужных сопливых слов про любовь, верность до гроба, счастье каждый день и прочее дерьмо. Еще дурацкая фотка. Еще. И еще… Они. Целуются.       Сегодня очень холодно. Но для меня это уже не имеет никакого значения. Да, я замерз, но бутылка в руке заботливо греет меня изнутри своим содержимым. Хоть и не совсем, но все же…       Ноги слушаются плоховато. Иду медленно. Сколько времени — без понятия. Телефон я разбил. Всё, что мне надо знать — это то, что на улице почти нет людей, а за моей спиной еще две стеклянные подруги. Так хорошо и одновременно погано, как не было еще никогда за всю мою жизнь. — А может, у меня тоже сегодня праздник?       Опять говорю сам с собой. Это нормально вообще? Ай, да какая, блять, разница? — Ну, и в самом деле — почему бы нет? Вот сегодня нажремся в сопли, завтра поболеем. Ну, может, послезавтра еще. А потом…       А что потом? — Хм… а потом словно в том фильме. Как там его? Ну, короче — «встану, рожу умою и заново жить начну».       Заново? А зачем? Что будет там, в этом «заново»? Что делать? Для чего? Для кого? — Для себя.       Но я реально не хочу больше ни-че-го. Мне даже по хренам, что деньги кончатся. Оно ведь и к лучшему. Зачем продлевать эту жизнь? Ведь это вообще не жизнь. Так, существование. Что я делал? Спал, ел, пил, курил. И что? Мир как-то изменился? — Нет. На кого-то повлиял? — Нет. Ну, разве что теперь мой дед считает своего внука конченым пиздаболом, девчонки-малолетки рыдают в подушку, думая, что будут любить меня вечно, но на самом деле забудут уже через месяцок-другой. Это считается? — Нет. Слишком беспантово. Мелко и ничтожно. Всё верно. Отражает мою суть. Я такой ничтожный, что даже убогий япошка на моем фоне показался Виктору настолько привлекательным, что этот пидор решил на нем жениться! Жениться, блять! Он не захотел трахать его тихонько, не делая из этого «Песню года», сука! Ему надо сделать все помпезно, «дораха-бахата»! Чтоб все знали — эти ебучие пингвины сосут друг у друга и долбятся в сраку по-расписанию «чёт-нечет». Или как там у них? Фу, блять, почему я вообще об этом думаю?!       Стошнило в мусорку. Изо рта теперь воняет еще больше, противно вяжет. Открываю новую бутылку, пью торопливо, полощу рот вином, сплевываю. Чёрт, я, наверное, такой мерзкий сейчас. Да и ладно. Все равно тут как-то темно, и люди только где-то вдалеке. И даже если бы и был кто-нибудь рядом, знаю, что всем им плевать на меня. А мне на них. Все довольны.       Ветер поднимается, с головы все время капюшон падает. Но домой не пойду. Нет. Нет, нет и нет. И плевать, что я задубел весь, а ноги несут еле-еле.       Слышу плеск воды. За что люблю Питер — это за все его каналы и прочую хрень с водой. Вот, очередной мост, которых, по-моему, уж слишком много. Выхожу на середину, опираюсь грудью и животом о перила.       Внизу так темно. Так спокойно и хорошо. У меня в башке тоже тьма. Но покоя нет. Наверное, он есть только у покойников…       Я понял. Нашел. Господи, ну какой я дурак! Ведь вот же оно! Всегда было здесь, совсем рядом! Весь этот сраный город с его рекой, с этими ебаными каналами был мне подсказкой! Я гасил вино, курил, страдал, как девчонка. А всё ведь может решиться так просто, так легко!       Фак, руки тоже слушаются очень плохо. Ну же, послужите мне в последний раз, я много не прошу!       Рюкзак снял. Выбросил его в канал. Услышал плюх, а потом долго смеялся, как дебил. Не знаю, почему. Просто стоял, хохотал и плакал одновременно. Всё, блять, крыша приехала! Гуси прилетели! Пора и честь знать, Юрочка!       У меня вышло. Перелез через перила. Руки дрожат, ноги дрожат. Мне холодно, больно и просто пиздец как страшно. Всё вперемешку. — Деда… Если я когда-нибудь приду во сне к тебе… Пожалуйста, услышь это. Прости меня. Прости, что я — это я. Не такой, каким должен быть. Прости, что оставляю тебя. Но не могу иначе. Я устал… Правда, устал…       Внизу не видно ничего. Здесь не очень высоко, но верю, что в холоде судорога сведет меня. Я не должен, не буду даже пытаться всплыть. Лучше закрыть глаза. Да, так будет легче…       Я почти не чувствую пальцев. — Прости…