После Тебя

      Это было словно величайшее открытие всех времен и народов. То, что казалось Юрию двумя бесполезными конечностями, теперь действительно воспринималось как часть собственного тела. Снова и снова он ощущал, как волны ласково гладят его стопы, икры почти до самых коленей, и не мог перестать улыбаться. Но в один миг став серьезным, он посмотрел на стоящего рядом с ним. — Йозеф, у меня к тебе есть очень большая просьба!       Тот выжидательно поглядел на Юрия, внимательно слушая. — Никому ни слова об этом, слышишь?! Никому! Особенно Виктору! — Разве это не хорошая новость? — поднял бровь медбрат. — Я думаю, его это обрадует. — Это не обрадует меня. Ты можешь просто выполнить эту просьбу и помалкивать?       Что задумал этот мальчишка? Почему так яростно хочет скрыть тот факт, что есть надежда на его излечение? Йозеф не мог это понять, хотя практически с самого начала заметил, что отношения между этими двумя весьма странные. Юрий явно чувствовал неприязнь к Никифорову, но при этом медбрат, наблюдая за поведением Плисецкого, с которым в силу своих обязанностей проводил немало времени, не мог назвать это ненавистью в чистом виде. Это было нечто особенное. Вот только что? — Хорошо, — выдохнул он. — Поклянись, — потребовал Юрий, прожигая его взглядом. — Я не даю клятв. Тебе придется поверить мне просто на слово.       Похоже, такой ответ Плисецкому не понравился, но ничего поделать с этим он не мог. Помолчав с минуту, он пробормотал: — Послушай, меня уже предавали не раз. Не пополняй список этих людей, ладно?       Это прозвучало так трогательно, так умоляюще, что Йозеф не смог сдержать улыбку. Положив ладонь на плечо Юрия, он мягко ответил: — Не буду.       Они едут домой, и всё это время едва заметная полуулыбка не сходила с лица Юрия. Он смотрел в окно, не замечая, что периодически на него смотрят в зеркало и также улыбаются. Наконец, как будто осмыслив что-то, Плисецкий повернул голову. — Йозеф?       Снова этот внимательный взгляд в зеркале. — Да? — Ты всегда такой спокойный, как со мной? Или это только работа, и ты сдерживаешься?       Ответ последовал не сразу. — Хм-м-м… интересный вопрос. Думаю, всего понемногу. — В смысле? — не понял Плисецкий. — Ну, если говорить проще, то я и сам по себе такой, и стараюсь быть таким. Чтобы не тратить нервы попусту, есть много способов успокоиться, перевести негатив в позитив.       Юрий усмехнулся и снова уставился в окно. — Ты говоришь, как эти дурацкие психотерапевты. Как будто сам пользуешься какими-то методами. — Пользуюсь.       Покосившись на Йозефа, Плисецкий с явным недоверием спросил: — И какими же?       Брюнет мягко рассмеялся, глядя на дорогу. Юрий отметил про себя, что впервые слышит его смех, и даже немного удивился. — Я считаю, что это не нужно держать в себе. Но при этом ты ведь не хочешь сорваться на кого-то. Некоторые люди что-нибудь бьют, разбивают. А я просто пишу на листках всё, что хочу. И раз в месяц приезжаю на пляж и сжигаю.       Недоуменно хлопая глазами, Юрий выпрямился на сиденье. — И что? Помогает?       Улыбнувшись, Йозеф повёл плечом. — Как видишь. ***       Это оказалось сложнее, чем он думал. Начать так непросто. В голове целый рой мыслей, они все теснятся, словно пчелы в улье, но какая же из них самая главная? Где королева? Прикрыв глаза и набрав побольше воздуха в грудь, Юрий выдохнул, покрутив ручку между пальцев. — Хорошо…       «Еще никогда я не занимался подобным. То есть, я, конечно, выражал иногда свои мысли на бумаге или в сообщении, но это всё было по-другому. Теперь мне надо написать о том, что у меня на душе. Может, Йозеф был прав, и мне действительно станет легче.       Уже прошло немало времени с тех самых пор, как я совершил самую большую глупость в своей жизни, решив с ней расстаться. Я дурак, я знаю. Но теперь, когда ко мне вернулась возможность мыслить, говорить, видеть и слышать, я всё равно не могу понять, почему судьба распорядилась так, оставив меня в живых. Снова и снова я задаюсь вопросом „зачем?“. И не нахожу ответа.       Я живу с этими двумя. Даже имена их писать не хочется. Казалось бы, какое мне дело до них? Ведь главное для меня — это встать на ноги, а после — забыть про этих двоих. Хотя, конечно, стереть их из памяти не получится, но хотя бы как можно меньше встречаться с ними. А пока что я вынужден видеть и слышать их ежедневно. Они готовятся к новому сезону. А я… впервые больше чем за десять лет я не живу предвкушением предстоящих соревнований. Это выбивает меня из колеи, выбешивает. Но пока что я бессилен что-то сделать. Этот год пролетает мимо меня. Наверное. Всё-таки где-то глубоко в душе я надеюсь на то, что не всё потеряно. Ведь эта ебучая жизнь часто преподносит нам сюрпризы.       Кстати, о сюрпризах. Не так давно разговаривал со свинорылым. Я, конечно, давно догадывался о его истинной сущности, но теперь мог видеть ее во всей красе. Оказалось, что япошка не такой тихенький и добренький, как многим кажется со стороны. Внутри этого с виду миленького поросенка живет злой, завистливый и эгоистичный свин. Мне даже стало немного жаль Виктора. Он наверняка и понятия не имеет, на ком женился. Так и живет в своем мире добра, феечек и розовых принцесс. Кацудон же думает только о себе. Так было всегда, я понял это с самого начала. Сомневался периодически, но потом все же укрепился в своем мнении. Ему плевать на карьеру Виктора, на то, чего он хочет, что его интересует, о чем он думает. А я, как дурак, думаю об этом слишком много. Какая мне разница? Он мне чужой, он мне никто! Я не должен думать о нём вообще! Теперь для меня есть только я. И еще мой дед и мой друг. На всех остальных мне плевать. Все кругом эгоисты и сволочи. А если не все, то большинство.       Сегодня Йозеф возил меня на пляж. Может, у этого мужика и дурацкое имя, но сам он далеко не дурак. С ним мне почти приятно общаться, и я даже немного расстраиваюсь, когда у него выходные. Потому что приходится терпеть общество этих двоих. В каждом взгляде свинорылого я читаю ненависть ко мне. О, да, он ненавидит меня, в этом нет сомнений. Виктор же, наоборот, носится со мной как с писанной торбой, постоянно интересуясь, не надо ли мне чего. Он чувствует свою вину передо мной, похоже. А если так, то это значит, что он знает о моих… Нет, нет у меня никаких чувств! Они были когда-то, но теперь я заставлю себя, я прогоню их из души, из разума, из сердца. Я больше не хочу никого любить. Никогда. С того дня, как я сделаю первый самостоятельный шаг, начнется моя новая жизнь. В которой не будет места боли. Не будет места чувствам. И Виктору Никифорову тоже. Это мое решение».       Перечитав написанное, Юрий слабо улыбнулся: совсем чуточку, но, кажется, стало легче. Или это просто самоубеждение? Чем бы оно ни было, настроение Плисецкого на малую толику повысилось. Выдвинув верхний ящик прикроватной тумбочки, он положил туда листок и ручку и не успел закрыть его, как услышал стук в дверь. — Можно к тебе? — в проем просунулась улыбающаяся голова Никифорова.       Юрий молча поглядел на него, что Виктор воспринял как разрешение. Пройдя через всю комнату, он осторожно присел на краешек кровати. — Чего тебе? — коротко, но вполне спокойно бросил Плисецкий.       Проигнорировав немного грубый вопрос, Никифоров слегка улыбнулся. — Хотел поговорить с тобой. Мы уже давно не разговаривали просто так, обо всём. — С муженьком своим разговаривай, — фыркнул Юрий.- А мне твои душеспасительные беседы в рог не упёрлись. Хреновый из тебя психолог, седовласка. — А я и не психолог, — пожал плечами пятикратный чемпион. — Я пришел как… друг?       Не выдержав, Плисецкий громко рассмеялся. От этого Виктор немного смутился и опустил взгляд. Заметив это, Юрий почувствовал себя неловко и замолк. Какое-то давящее ощущение вины, правда, непонятно, откуда взявшееся, заставило его проявить больше такта по отношению к сидящему напротив. — Ты порой поражаешь меня, седовласка, — тише обычного сказал он, и Никифоров вскинулся, посмотрев ему в глаза. — Почему? — просто и почти по-детски спросил Виктор. — Несмотря на то, что происходило, несмотря на все разногласия между нами ты продолжаешь считать себя моим другом? — Юрий усмехнулся. — Ты либо слишком наивен, либо просто дурак. — А может, я просто верю в лучшее? — тепло улыбнулся чемпион. — Такое тебе в голову не приходило? — А что, по-твоему, лучшее?       Это становилось даже интересным. Плисецкий всматривался в каждую черточку лица Никифорова и пытался понять, что же происходит в его голове. Как ни странно, в этот момент он не чувствовал злобы или обиды. К нему пришли спокойно поговорить? — Хорошо, он готов к этому. Не всегда же быть хамоватым и несдержанным подростком, можно порой и по-взрослому себя вести. Даже с Виктором. — Лучшее — это когда нет зла, — просто ответил Никифоров. — Вот и вся наука. Я бы хотел, чтобы между нами его не было.       «Вот и что я должен тебе на это сказать? „А я хочу, чтобы было“? — так, что ли?». Обезоруживающая фраза. Интересно, сам Виктор это понимает? — Я уже ни на кого не злюсь. Мне всё равно, — как-то устало ответил Юрий. — Я понял, что не хочу больше тратить на это свои нервы.       Он встрепенулся и поглядел вниз. Там, на его ладони лежала теплая ладонь Виктора, накрывая ее. Подняв голову снова, он встретился взглядом с небесно-голубыми глазами. Несмело поначалу, но Никифоров все-таки довольно тепло улыбнулся ему. — Я не враг тебе. И никогда не хотел им быть. Пожалуйста, поверь мне…       Поспешно отвернувшись в сторону окна, Юрий закрыл глаза, которые начинали слезиться. Нет, он не станет плакать при Викторе. Хватит с него слез и страданий. Он должен быть сильнее, мудрее, взрослее. Боли больше не будет, он ведь обещал самому себе! — Оставь меня. — Но!.. — Просто уйди, по-хорошему тебя прошу, — Юрию было очень тяжело говорить. И не менее тяжелый вздох он услышал со стороны. Поднявшись, Никифоров тихо вышел из комнаты, также неслышно закрыв за собой дверь.       Когда Плисецкий остался один, сдерживаться уже не получалось. Схватив подушку рядом и прижав ее ладонями к лицу, он беззвучно плакал, ненавидя себя за слабость. И за то, что так хотел обнять того, кто ушел минуту назад. Сказать ему столько всего важного. Открыть ему то, что Виктор, наверное, и сам уже давно понял. ***       Тыкая в кнопку переключения каналов уже в который раз, Юри мысленно подивился тому, как до сих пор ее не сломал. На этих каналах ничерта не понятно, хотя какая разница? Все равно все мысли сейчас о том, что там делают Виктор и Юрий. Супругу Кацуки вдруг, видите ли, вздумалось поговорить с Плисецким по душам. И хоть протеста Юри вслух не выдал, мысленно он готов был придушить Юрия, а Виктора привязать к стулу. Что толку общаться с этим нервным подростком? Неужели Никифоров не понимает, что бесполезно пытаться установить с ним нормальные отношения? Этого не будет! Не. Бу. Дет! Потому что этот чертов мальчишка хочет от Виктора совсем не дружбы. Он хочет гораздо большего. Этот испорченный, грубый, глупый, капризный Плисецкий! О, как же Юри сейчас был зол. Но показывать этого было никак нельзя, иначе он будет очень невыгодно выглядеть в глазах своего супруга.       Но, к удивлению Кацуки, дверь спальни довольно быстро открылась, и Виктор вышел в гостиную. Судя по его лицу, разговор с Юрием не заладился. Ну, а чего еще ожидать от этого… *японское ругательство*? Как бы сильно совесть не колола Юри в бок, он был рад тому, что диалог у Виктора и Юрия не сложился. Это значит, что какое-то время можно пожить спокойно, обнимая супруга, делая сочувственное лицо и притворяясь огорченным. Здесь все было обратно пропорционально: чем хуже отношения у Юрия и Виктора, тем лучше отношения между законными супругами.       Никифоров сел рядом с Кацуки на диван и попытался улыбнуться. — Что смотришь? — кивнул он на телевизор. — Да ничего, просто переключаю каналы, — отозвался Юри, положив пульт на журнальный столик. — Как прошло?       Спросил, понятное дело, для галочки. По лицу Виктора и так всё ясно. — Никак, — покачал головой чемпион. — Наверное, еще не пришло время говорить о мире между нами. Или просто я не нашел нужных слов… — Не вини себя, — мягко улыбнулся Юри. — Он поймет однажды. Видимо, и в самом деле еще не время.       «Надеюсь, оно и не настанет никогда. Скорей бы вся эта эпопея с лечением закончилась». — Как мне всё-таки повезло с тобой, — Никифоров погладил Кацуки по щеке тыльной стороной ладони. — Ты смотришь на все с добром. А это нынче редкость.       Притянув Юри к себе за талию, Виктор нежно поцеловал супруга в губы, и тот с готовностью ответил, обвив его шею руками. Сев на Никифорова сверху, он прижался к его груди своим телом, перебирая пальцами серебристые волосы и углубляя поцелуй.       «Я буду кем угодно. Лишь бы ты был со мной…». ***       Наверное, впервые за эти дни он был по-настоящему в хорошем настроении. Поминутно оглядываясь, смотря на часы, он шепотом материл международные авиалинии и всю систему рейсов, из-за которых его встреча с лучшим и единственным другом задерживается. Йозеф, стоящий рядом с Юрием, иногда слабо улыбался, глядя на чуть нахмуренное лицо Плисецкого — кажется, понимал, что тот чувствует сейчас, и потому с лишними вопросами и разговорами не приставал. — Слушай, а мы случайно не напутали время? Ну, там, часовые пояса, всё такое? — Юрий поглядел на сопровождающего. — Нет, — Йозеф покачал головой. — Время прибытия указывается с учетом местного времени. Мы приехали вовремя.       Плисецкий снова шепотом выругался. — Да что ж за?..       Взгляд выхватывает из толпы прибывших знакомую полуулыбку. Юрий, улыбнувшись в ответ, помахал рукой. Наконец-то.       Катя чемодан за собой, Отабек уверенным шагом приблизился к другу. Пожав ему руку, а потом наклонившись, он слегка хлопнул ладонью по спине Юрия, после чего выпрямился и с улыбкой поглядел в лицо Плисецкого. — Тебя только за смертью посылать, — хохотнул Юрий. — Она не придет за тобой, глупый, — улыбнулся казах. — Я не позволю.       Такие дурацкие фразы. Но от них так тепло на душе. Наверное, такая она и есть — настоящая дружба?