После Тебя

Я положил к твоей постели Полузавядшие цветы, И с лепестками помертвели Мои усталые мечты. Я нашептал моим левкоям Об угасающей любви, И ты к оплаканным покоям Меня уж больше не зови. Мы не живем, а мы тоскуем. Для нас мгновенье красота, Но не зажжешь ты поцелуем Мои холодные уста. И пусть в мечтах я все читаю: «Ты не любил, тебе не жаль», Зато я лучше понимаю Твою любовную печаль. (Сергей Есенин)

POV Отабек Алтын       Есть люди, которые проходят по линии твоей жизни, не принося в нее ничего и ничего при этом не отбирая. Вот они были — и вот их уже нет. Ни холодно, ни жарко. Бывают люди, которые что-то меняют в тебе, во взглядах на самые простые вещи. Они помогают найти ответы на вопросы, которые рождает разум. Это очень ценные люди, на вес золота. И как правило, такие становятся твоими самыми лучшими и верными друзьями.       Я нисколько не сомневаюсь в том, что Юрий — мой друг. Но есть одно «но»: он приносит больше вопросов, чем ответов. Даже не так — с его приходом в мою жизнь и стали появляться эти самые вопросы. До него их было так мало. Но теперь всё стремительно меняется.       Я видел, что весь день Юрий был как на иголках, и о причине этого вполне догадывался. Она прояснилась поздним вечером, когда уже стемнело. Друг посмотрел на меня и, собираясь с духом, возмущенно выкрикнул: — Этот мудак не пришел, ты можешь поверить?! Неужели он… он…?       Уехал. Но об этом мы узнали лишь на следующий день. Точнее, я, поскольку мне стало интересно, почему Никифоров предпочел проигнорировать Юрия. И когда позвонил в квартиру, которую снимали Виктор и Юри, трубку подняла хозяйка, сообщив, что вчера вечером постояльцы съехали. Реакцию Юрия на данную информацию можно было прочесть легко и просто, словно книгу для пятилетнего ребенка: его губы побледнели, кулаки сжались, взгляд заметался. Но он молчал. Мы дружим с Юрием не слишком давно, но я был почти уверен, что его молчание как раз-таки и есть проявление наивысшей точки ярости, а не громкий крик, вопреки всеобщему мнению. Хотя, конечно, могу ошибаться.       Я не стал пытаться сказать что-то ободряющее. Во-первых, не мастер это делать, а во-вторых, мне казалось, в такой момент к Юрию лучше не лезть. Если он сочтет нужным, сам заговорит. Ведь так? Сегодня мы в номере вдвоем — у Йозефа выходной. День прошел тихо, скучно, без всяких приключений, и это не удивительно: думаю, Юрий надеялся, что Виктор все-таки приедет, а когда узнал о переезде, его настроение упало ниже плинтуса. Какие уж там развлечения. Что касается меня…       Давно, с тех самых пор, как Юрий впал в кому, задаюсь множеством внутренних вопросов. Понимая, что никогда в жизни ни за кого не беспокоился настолько сильно, ни о ком не думал так много, не хотел видеть как можно чаще, я пытался понять, почему это происходит. И каждый раз приходил к одному ответу. Который отвергаю и не хочу принимать как правду. По многим причинам.       Еще до заката солнца на улице стал подниматься ветер. Небо хмурилось, погода портилась. А когда взошла луна, на землю стали падать первые капли дождя, и вдалеке засверкало, загремело. Все это должно было вскоре превратиться в грозу с ливнем и сильным ветром, настоящую бурю. Наверное, такую же, как сейчас в душе у Юрия, не могу знать наверняка.       Весь вечер он молчал, играл в приставку, с остервенением убивая одного виртуального противника за другим. Я сидел рядом в кресле, делал вид, что ковыряюсь в телефоне, но на самом деле поглядывал на него, ожидая, когда он скажет хоть что-нибудь. Его личное пространство мне нарушать не стоит, тем более сегодня. — Бека? — друг неотрывно смотрит на экран плазменного телевизора. Неужели, наконец, начал остывать? — Что? — приподнимаюсь в кресле. — Отнеси меня в спальню?       Смотрю на часы. Еще совсем не поздно, а он уже собрался спать? Его настроение настолько поганое? — Ты в порядке?       Какой тупой вопрос. Что-то я сегодня плохо соображаю. — Всё норм, — бросает Юрий, продолжая нажимать на кнопки джойстика. — Ну так что? Или мне самому добраться? — Нет, я отнесу тебя.       Поднимаюсь на ноги, мой друг в тот же момент вырубает игру и кладет джойстик на журнальный столик. Подхватываю Юрия под спиной и коленями, поднимаю, несу в спальню. А в голове проносится идиотская картинка-ассоциация, абсолютно дурацкая: я в строгом костюме, и Юрий на моих руках в изящном свадебном платье… Да что это со мной?! — У тебя сейчас такое лицо, будто бомбу несешь.       Слышу усмешку, смотрю в лицо друга. Ну, он хотя бы улыбнулся. Уже лучше, чем ничего. — Так ты же того и гляди взорвешься.       Кто меня тянул за язык?       Принеся Юрия в комнату, кладу его на кровать. — Тебе помочь раздеться?       Спросил просто так, ничего не имея в виду. — Мы с тобой не в тех отношениях, извращенец, — снова усмешка.       Лучше бы он этого не говорил. Никогда. Я снова смотрю на него, но не решаюсь что-то сказать, да в принципе не знаю, как именно стоило ответить в таком случае. И, похоже, гляжу слишком долго. — Бек? — Юрий перестает улыбаться. — Ты чего, обиделся, что ли?       Да уж лучше бы так…       За окнами загремело снова, молнии стали ярче, сильнее, дождь хлещет. — Я задерну шторы.       Иду к двери, ведущей на балкон, но тут же слышу за спиной: — Не надо. Пусть будет.       Выходит, тебе хочется бури, да? И тут же, сам не зная, зачем, задумываюсь — а чего желал бы сам? — Ты точно не обиделся? — Юрий слегка хмурится. Его беспокоит мое состояние. Неужели веду себя настолько странно? — На что? — Ну ты тормоз, — снова улыбается он и чешет затылок. — Наверное, помощь мне все-таки не помешает.       Что ж, я к твоим услугам. Подхожу к кровати, склоняюсь над Юрием. Расстегиваю ремень на его шортах и замираю на секунду. Соберись, не позволяй себе ничего лишнего! Никаких мыслей, движений, которых не должно быть! Просто помоги другу раздеться и проваливай в свою комнату!       Стаскиваю с Юрия шорты, носки, помогаю сесть на кровати, снимаю с него футболку, подаю чистую майку. И стою перед ним, как живой столб. Идиот.       Резкий раскат грома после очень яркой молнии заставляет вздрогнуть даже меня, но это скорее от неожиданности: грозы я немного боялся лишь в раннем детстве. Юрий поворачивает голову и смотрит в сторону окна — кажется, начал сомневаться в своем решении оставить шторы незадернутыми. Неужели боится? Или ему просто неуютно? — Ты тоже оставишь меня?       Он держит в руках поданную майку, стискивая и сминая ее пальцами хмурясь все больше, опускает глаза, пробегается взглядом по своим ногам. К чему этот странный вопрос? — О чем ты?       Долго молчит. — Помнишь, что ты сказзал мне, когда мы только начали дружить?       Еще никогда он не смотрел на меня вот так — словно маленький ребенок, которому страшно остаться одному. Кажется, начинаю понимать. — Я сказал тогда, что ты напоминаешь мне воина. И чувствую силу в тебе.       Слабо кивнув, он закрывает глаза. — Сегодня мне вдруг стало ясно, что ты ошибся. Нет у меня силы никакой. Я слабак, Бека, и поплатился за это…       Юрий кивает на свои ноги, а я внезапно ощутил жгучее желание дать ему подзатыльник: да что он такое говорит?!       Сажусь на край кровати. — Это была глупость, а не слабость. Она свойственна каждому человеку в определенный момент. Прекрати нести чушь. — Это не чушь, — Юрий качает головой. — Ты не понимаешь…       Всё. Я больше не могу. Это «ты не понимаешь» как пинок мне в грудь. Почему не понимаю? Потому что никогда не прыгал с моста? Не сидел в инвалидной коляске? Не делал глупостей из-за… любви?..       О, чёрт. Нет, нет, нет!       Снова поднимаюсь, ухожу из комнаты, не пожелав другу спокойной ночи. Он встревоженно приподнялся — я слышал, как зашуршали подушки и одеяло. — Бек! Бек, подожди!       Словно аргумент, заставляющий меня остановиться и обернуться — новый раскат грома. Не могу долго смотреть в глаза Юрия. В них столько всего сразу — боль, печаль, мольба. Чувствую себя сволочью. Но разве я виноват? — Слушай… — друг трет свою шею, пытаясь скрыть смущение. — Я не хотел тебя обидеть, правда. Прости…       Как я устал от этой внутренней борьбы с самим собой. Все мутнеет в моем сознании, и тело само, не подчиняясь разуму, действует. Иду к кровати Юрия, его виноватое выражение лица сменяется на удивленное. Склонившись, прикрываю глаза и прижимаюсь к его губам своими, провожу по ним языком, размыкая. Знаю, я дурак. Но сейчас… — Извинения приняты…       Это все, что я смог сказать, на что хватило мозгов, ведь, кажется, мой разум сейчас в аварийном состоянии. Что я натворил?!       У Юрия такое лицо, будто увидел привидение. Наверняка и у него под черепной коробкой в этот момент полный кавардак. Уж от кого, а от меня такого он не мог ожидать, уверен. Да что там — я и сам не ждал такого от себя. — И ты меня тоже прости, если сможешь, — добавляю к уже сказанному, теперь мечтая лишь об одном — провалиться под землю сквозь пол. Но этого не происходит.       Снова странность — думал, Юрий оттолкнет меня, начнет кричать, материться, всячески выражать свое негодование. Но этого не случилось. — Если ты сделал это из жалости, я убью тебя.       Никогда до этого дня не думал, что одной фразой могу быть полностью выбит из колеи. Он действительно считает, что я?.. — Я сделал это, потому что хотел.       И в этот момент потерял Юрия, так и не обретя, совершив большую ошибку, разрушив то, что даже не успел построить. — А что же теперь делать мне?       Он необычайно спокоен, но в его голосе слышу огорчение. Да, Юрий не любит меня, знаю, для него я только друг. Но сейчас он растерян и не понимает, как ему теперь воспринимать меня. Ведь друзья так себя не ведут. — Просто закрой глаза и засыпай. Я все же задерну шторы. А завтра ты проснешься, и выяснится, что это был дурацкий сон. — Такого не будет.       Теперь его взгляд колючий, укоряющий. — Я не хочу делать вид, что ничего не произошло! Это неправильно!       Он так бьется за то, что было. Для него всё настолько важно? — То, что я сделал, тоже неправильно. Если мы все еще друзья, забудь об этом. Хотя бы попытайся. — Ты любишь меня?       Надо было попросить в подарок на день рождения машину времени. Я просчитался. — Нет. Это просто порыв. Ты мой друг.       Он не верит мне, чувствую каждой клеткой своего тела.       Я никогда не был особо разговорчив, всегда предпочитая гораздо больше думать, чем произносить вслух. Этому меня научил отец. Он и сам всегда был таким — говорил мало, четко и по делу. Это придавало ему серьезность, влиятельность, авторитетность, делало в глазах других человеком, к которому прислушиваются, потому что знают — каждое слово взвешенно и продумано, любое решение проанализировано. — Хорошо. Пусть будет по-твоему.       Юрий говорит устало, почти обреченно. И я понимаю — это не потому, что ему хотелось бы услышать другой ответ. Он просто не желает ругаться со мной, разрушать то, что было между нами, ведь мы оба дорожим этим. С той лишь разницей, что я, несмотря на это, умудрился совершить такую глупость. — Тогда… доброй ночи?       Наши взгляды скрещиваются. — Доброй.       На этот раз я все же выхожу из комнаты, тихо закрываю за собой дверь. Гроза на улице слышится уже где-то в отдалении, как будто природа переживала за нас, а сейчас вроде немного угомонилась. Но успокоился ли я сам? — Пусть это будет сон. Просто сон.       Надежда слаба, но все-таки хочется верить, что когда завтра открою глаза, станет ясно — ничего этого не было. Я не ошибался, и просить прощения нет причин.       Раздевшись, ложусь на кровать, нажимаю на кнопку светильника. Глаза не сразу привыкают к темноте, но это уже не важно. — Я проснусь и останусь твоим другом. Только другом.       Ни к чему питать ненужные иллюзии. Они только причиняют боль, наполняют душу напрасными ожиданиями. Не теперь. Пусть будет как будет. Я всё приму.