Ягода

      Синяки заживали постепенно, Драко принципиально отказывался от зелий, с поразительным упорством появляющихся рядом с его матрасом каждое утро. Как будто предыдущая порция не летела мгновенно в дверь, стоило ей появиться. Это было очень похоже на то, что Поттеру жаль, но пока тот не показывал свою скотскую задницу и передавал все подачки через скрывающегося домовика о компромиссе не могло быть и речи. О чём вообще думал Поттер, Драко не понимал: он слишком разительно отличался от школьного врага, то ли обретя наконец мозги, то ли окончательно сойдя с ума.       Если бы Драко мог, он бы ещё и не ел, но неделя, проведённая в полном одиночестве, пусть и уже не в темноте, предполагала попытки хоть какого-то отвлечения внимания кроме разглядывания трещин на потолке и стенах. Еда помогала отвлечься, на десять минут, а потом он снова погружался в свои мысли, крутя ситуацию под всеми углами и отчаянно пытаясь придумать выход из этого ужаса. Это тоже отвлекало, но совсем ненадолго.       Ещё помогала боль. Сломанные рёбра, мешающие каждому движению, разбитая губа и потрескавшаяся кожа на руках. Синяки. Драко осмотрел их все, которые только можно было разглядеть без зеркал или отражающих поверхностей. Они расцветали как напоминания, болезненные поводы гордиться собой в те немногие моменты, пока он сам же не костерил себя на все лады, обвиняя в бессмысленной глупости. Разговоры с самим собой, к счастью, пока лишь в голове, тоже не внушали радости. Иногда он даже скучал по галлюцинациям, они добавляли в его одинокое существование хоть какие-то краски.       Он мог пытаться быть стойким и сильным, но и это под конец утомило. Одиночество сводило с ума, прокрадываясь во сны и в реальность, пробираясь холодными руками прямо к сердцу, нашёптывая в подсознание «ты останешься здесь навсегда». Драко сопротивлялся, сколько мог, убеждая самого себя, что это просто глупая игра. Затянувшаяся месть, странная забава, геройские развлечения, но скоро на пороге появится мать или отец, или грязнокровка, отчитают Поттера, как в старые времена, и заберут Драко отсюда к чёртовой матери. Туда, где он уже добровольно закроется на все замки и будет вылизывать раны столько, сколько понадобится, отдирая грязь и унижение вместе с отвратительной огрубевшей кожей.       Только дверь так и оставалась закрытой, а тишина невыносимой. Как будто кто-то просто выключил все звуки, наложил огромное заглушающее на все четыре стены и пол. Три шага вправо, пока нога не заболит, три влево, пока хрустнувшие кости не заставят лечь обратно, посередине труба, начало и конец которой уходят далеко за пределы комнаты. Сточная дыра, куда, спустя пару неудачных попыток, Драко всё же приловчился справлять нужду. Изредка появляющийся таз с водой и тряпка, заменяющие душ. Матрас, поднос, мерцающий свет от магловского освещения и тишина, прерывающаяся изредка движением поттеровской мебели, скрипом проезжающих мимо пару раз в сутки машин и криками особенно громких птиц.       На восьмой день тишины Драко признался окончательно. Ему было страшно, так страшно, как не было никогда в жизни. Было уже всё равно, что именно Поттер похитил его, избивал, накачивал всякой отравой, Малфою просто до безумия, до крика нужен был живой человек рядом. Поэтому, когда спустя ещё одни полные кошмаров сутки дверь отворилась, и с подносом зашёл сам герой, Драко даже не пытался сделать вид, что спит. Он смотрел, запоминал каждое движение, раздирал ногтями рану на руке, чтобы чувствовать боль, знать, что это не один из ночных кошмаров.       Они всё ещё были разнообразны, почти так же как галлюцинации вначале. Чаще обычного умирала Нарцисса, в такие ночи Драко кричал отчаянно и настолько громко, насколько был способен. Он смотрел со стороны, всегда за прозрачной стеной, которую сломать был просто не в силах, смотрел, как рушится его привычный любимый мир и умирают единственные люди, которые его искренне любили.       Лорд приходил реже, принося с собой боль или очередные смерти, заставляя Драко снова и снова мучить маглов и отца, наказывая за дрожащие руки или опущенную палочку. В такие ночи он не понимал, воспоминания это или сон — настолько реалистичны были отвратительные указания. Принять своё прошлое было труднее всего, смириться, что то, что ты делал когда-то, почти добровольно, с тобой могли сделать победители, но просто не стали. Милосердие, жалость, отвращение — подсознание подкидывало картинки самых невыносимых моментов из прошлого, — и Драко мечтал лишь поскорее выбраться из этой трясины, загоняя себя тем самым ещё глубже.       А ещё был Поттер, почти такой же, как и здесь, но другой. Мальчишка, кинувший в него непроверенное заклятие, парень, у которого руки были давно в чужой крови, герой, до чувств которого никому не было дела. И маньяк, мучающий его всеми, подсмотренными за время пребывания Лорда в мэноре, способами. Вздрогнув, он поднял на него отчаянный взгляд, надеясь не увидеть там того, кто так сильно боится, замечая лишь наигранно-холодное безразличие.       — Ты не принял зелья, — Поттер, как обычно, был немногословен, поставил поднос у края матраса и отошёл на безопасное расстояние, видимо тоже прекрасно помня последнюю встречу. Сцепил руки за спиной и принялся смотреть, как обычно, без малейшего стеснения или хоть каких-то видимых эмоций.       — Не принял, — а что ещё сказать? Драко так ждал, когда же тот придёт, что просто растерял все заготовленные фразы. С Поттером всегда было так, он просто делал что-то, может, не такое ужасное, но всегда непредсказуемо безумное, а Малфою лишь оставалось стоять в стороне, наблюдая за очередным геройским подвигом-приключением. — Не думаешь, что нам стоит поговорить?       — А ты готов спокойно слушать? — и как у него только получалось быть таким непохожим на себя. Вроде тот же человек, который несколько недель назад улыбался Драко с колдографий Пророка, где пытался спрятаться от вездесущих журналистов, прикрываясь неизменным гриффиндорским шарфом. И вот он сидит, смотрит не мигая, ждёт каждый раз неизвестно чего, держит в подвале бывшего школьного врага, и, казалось бы, не испытывает ни малейших мук совести. Драко хотелось верить, что это просто другой человек. Тот же Поттер, но с каждым приходом в подвал всё равно другой. Он не мог описать это чувство даже в голове, но оно не покидало, скребясь внутри, будто на что-то постоянно намекало.       — Готов, — Драко на всё был готов, лишь бы снова не пришлось оставаться здесь в одиночестве. Если цена за возможность в любой момент поорать на Поттера — это сделать вид, что он готов выслушать и понять его странные мысли, — то это ерунда. В подобном Драко поднаторел ещё во время шестого курса, искренне притворяясь, как сильно он желает служить и убивать.       Поттеру хотелось врезать так же сильно, как тогда, а может и сильнее. Расквасить совершенно по-магловски его физиономию в кровь, разбить грёбаные очки, стереть понимающую полуулыбку с его лица, которой там просто не место. Он же, явно не умея считывать эмоции, придвинулся ещё ближе, держа в руке несколько фиалов и странную банку, которой не было в прошлые визиты, и протянул руку, явно даже не допуская мысли, что Драко может отказаться.       — Пей, — не просьба, приказ. Наверное, именно так авроры говорят с преступниками, и плевать, что преступник здесь не Драко, да и в его жизни война уже давно закончилась. Огонь в поттеровских глазах горел обжигающе ярко, словно тот был твёрдо убеждён, что делает он всё абсолютно правильно. Это пугало и коробило, сбивало с мыслей, Малфой не мог даже предположить, как тот поведёт себя, и безропотно выпил всё до капли, стараясь не встречаться с ним взглядом.       — Умница, — Поттер практически сел рядом, касаясь его ног своими, и, зачерпнув пальцами субстанцию относительно похожую на лечебную мазь, принялся растирать её по лицу Драко. Того подкинуло в тот же момент, как холодные поттеровские руки коснулись его кожи, но он, пытаясь скрыть дрожь, продолжал сидеть, не двигаясь и смотря прямо перед собой, игнорируя навязчивые попытки заговорить. Малфой просто боялся, что если сейчас откроет рот и скажет хоть слово, то не сдержится, и за одним вылетит тысяча, которая рано или поздно приведёт к новым увечьям. И к одиночеству.       Поттер тоже молчал, сосредоточенно водя пальцами по каждому шраму и синяку на лице, руках и груди Драко. Он определённо о чём-то сосредоточенно думал, видимо забыв о намерении, наконец, поговорить. Но когда он, пощадив Драко, встал и собрался уходить, тот даже не думал его останавливать, лишь перед закрытием двери неловко попросил принести ему книги.

***

      Всю следующую неделю они протянули в натянутом нейтралитете. Драко всеми силами изображал адекватного собеседника, поддерживая начавшиеся до инцидента с воспоминаниями из детства разговоры ни о чём. Поттер всячески способствовал, каким-то шестым чувством понимая, в какие моменты к Драко не стоит лезть с разговорами. Объяснять своё поведение он так же отказывался, увиливая от вопросов или просто уходя за чёртову дверь. Подобное тоже стало некой привычкой: Поттер мог развернуться и уйти в любой момент, когда в его ненормальной голове что-то срабатывало. Просто встать, не говоря ни слова или прерывая этим свой монолог, и уйти, поначалу оставляя Малфоя в шоке, а к концу недели — абсолютном равнодушии.       Поводом для терпимого отношения служили ещё и книги. Теперь, найдя хоть какое-то времяпрепровождение, помимо бессмысленного разглядывания стен, Драко стал чуть сдержаннее и спокойнее. Истерики случались, как и отчаянные горькие слёзы, но обычно это было вечерами в темноте. Тогда, после очередного кошмара или с внезапно выключившимся светом, к Драко приходили отчаяние и страх, сдерживаемые днём. Привыкнуть было можно и к обстановке, и к странному Поттеру, держащему себя в рамках относительной нормальности, не приближавшемуся к Малфою без особой необходимости и ничего от него не требующему, но мысли о больной матери, только пришедшем в себя отце или милой испуганной Астории жгли изнутри. Холодными ночами, когда Драко был точно уверен — его никто не слышит, он горько рыдал, вжимаясь в свои же колени и отказываясь, всё равно отказываясь, принимать такую жизнь.       В какой-то из таких одинаковых дней Поттер занёс еду на другом подносе, а может, просто отмыл старый, но, когда он вопреки привычке почти сразу скрылся за дверью, Драко не сдержался и принялся рассматривать себя в импровизированном зеркале. На него смотрел тощий грязный мужчина, чьи кости можно было без труда просмотреть через почти прозрачную кожу. Чёрные подглазины под красными от слёз и полутьмы глазами довершали картину. Драко трогал своё лицо и не узнавал: тот несчастный убитый человек, отражаемый в подносе на фоне сточной дыры, не был Драко Малфоем. Он просто не мог им быть.       И только он собрался отвлечься, доесть, наконец, ужин или попробовать умыться, как чуть сдвинутый поднос показал ему ещё одну часть внешности, про которую он благополучно забыл на фоне остального ужаса. Светлые, когда-то светлые волосы, самая заметная и отличительная черта Малфоев, превратились во что-то мерзкое и страшное, уже не обрамляя лицо, как раньше, а откидываясь назад отвратительным, слипшимся комом. Драко боялся к ним прикоснуться, уже давно жалея, что вообще начал рассматривать себя. Некоторые вещи лучше не знать, особенно когда невозможно их изменить.       Аппетит пропал окончательно, а вскоре где-то в доме Поттер нажал на выключатель, принцип работы которого рассказывал вчера, и Драко улёгся спать, предварительно кинув злополучный поднос в стену, а потом дотянулся до места приземления и кинул повторно. Заснул он только спустя три часа, провозившись на неудобном матрасе и снова, снова и снова трогая грёбаные волосы. В голове кружились мысли, и самой яркой из них было безумное желание, чтобы они отвалились к чёртовой матери.       Поэтому, когда утром Поттер вошёл, тут же остановившись и застыв с открытым ртом, Драко был ничуть не удивлён. Свою порцию ужаса и удивления он получил, когда проснулся и был усыпан клочьями своих когда-то обожаемых волос. Дико перепугавшись и еле дотянувшись до откинутого подноса, он успокоился лишь после того, как увидел ровный светлый ёжик, гарантирующий ему хотя бы не облысение. С тех пор он перекладывал свои «сокровища», делая из них надписи или почти сооружая книззла, пока дверь не отворилась, впуская придурка.       Тот же теперь стоял с непередаваемой физиономией, разглядывая Драко и пол вокруг, то ли ища палочку, нож или любой другой предмет, способный обрезать шевелюру, то ли просто пытаясь осознать произошедшее. Драко держался из последних сил, пока Поттер ходил по комнате, пока ставил аккуратно завтрак, пока трогал его ёжик, но стоило идиоту потянуться к недоделанному книззлу и оглушающе на него чихнуть, как он не выдержал и совершенно глупо заржал. В этот момент он почти забыл, где и с кем находится. Почти забылся. Почти.

***

      Их общение напоминало качели: неизвестно насколько всё тихо или нормально, и в какой момент рухнет вниз. Драко отчаянно торговался с судьбой, подкинувшей ему такого почти нормального похитителя, и смог отвоевать себе несколько книг, больше света и постельное бельё. Поттер отвоевал себе возможность находиться внизу сколько ему угодно, и даже притащил с собой кособокий стул, на котором и сидел большую часть времени, дремля или рассматривая Драко.       Малфой в такие моменты бесился и всячески пытался его задеть, лишь бы тот отвернулся и не заставлял каждую клеточку внутри него выворачиваться наизнанку от невыносимого страха. Каждый нормальный, обычный день вместо успокоения приносил наоборот панику. Конечно, можно было списать всё на врождённый пессимизм или последствия стресса, но Драко не мог, сколько бы ни пытался, списать поведение Поттера на временное помешательство. Ублюдок вполне осознанно держал его в подвале, кормил наркотиками, не гнушался применять физическую силу или оставлял гнить в одиночестве, и сколько бы Поттер потом ни мучился, ни смотрел глазами побитой собаки, извинений, оправданий или объяснений Драко так и не услышал.       Было ещё то, о чём он никогда не говорил Поттеру, да и не сказал бы, даже если б тот надумал спросить. Но от своей головы, как бы ни хотелось, Драко убежать не мог, думая об этом изо дня в день или стараясь запрятать чёртовы мысли подальше, за жгучую ненависть или панические атаки. Только они возвращались, снова и снова, стоило придурку задремать на кресле или улыбнуться одними кончиками губ, рассказывая очередную аврорскую байку. Паршивые, совершенно неразумные и просто больные мысли, что Драко к нему привязался. Привык за, наверное, месяц, просто врос в него. Смирился с постоянным ожиданием и изоляцией, сходил с ума, стоило тому пропасть на несколько дней, возвращаясь в синяках, скорее всего с чёртовых рейдов.       Он ненавидел за эти чувства себя всей душой, а подсознание помогало, ночь за ночью подбрасывая ему разноцветные картинки собственных и чужих смертей. Бесконечно количество вариантов, вынуждающее бояться даже собственной тени в холодной и пустой комнате. Но самым красивым и любимым вариантом у Драко был момент с шестого курса, в разных вариациях, с разными словами и предысторией, но с одним единственным исходом, самым идеальным, как тогда ему казалось. Из Поттера вышел отличный мучитель, хотя, кажется, сам он об этом и не знал.

***

      Возможно, Драко действительно был предсказателем, или его пессимистичность в этот раз оказалась кстати, но, когда качели стремительно понеслись вниз, ломая всё на своём пути, он понял, что тогда был прав. Жаль, что лучше от правоты точно не было. И непредсказуемость Поттера никуда не делась, как он ни пытался показаться нормальным, ибо, проснувшись посреди ночи от громкого стука и мата, Малфой был просто в шоке.       — Спишь что ли, Дра-ако? — пьяный до безобразия, перепачканный и почему-то мокрый аврор ввалился в комнату, когда Драко пытался в полутьме продрать сонные глаза и послать придурка на хер. Пьяный Поттер — это было что-то новое, по крайней мере, пьяный в хлам, и Малфой, пытаясь найти в себе хоть немного чувства самосохранения, не был уверен, что он хочет узнавать, чем же такой Поттер отличается от обычного.       — О, не спишь! Надо же, — он повалился прямиком на матрас, проминая несчастную грязную материю своей мокрой тушей, и попытался заграбастать Драко, который предусмотрительно успел отползти подальше. — Хо-очешь узнать, где я был? Драко не хотел. Ему вообще было всё равно, где бы тот ни шлялся. Образ смирившегося со всем мальчика трещал по швам, и поведение пьяного придурка не помогало в собирании давно выбитой и пропавшей силы воли. От желания послать всё к чёртовой матери и дать ему по роже чесались руки. Он отвернулся к стене, чтобы ни одной эмоцией не выдать своего желания, и чуть помедлив, спросил:       — И где же ты был, Поттер? — того не смутила ни странная манера задавать вопросы стене, ни плохо скрываемая насмешка, он лишь придвинулся ещё ближе, оттесняя Драко к трубе, и выдал, явно не контролируя себя и свою речь:       — Я гулял! Ик. По Темзе, представляешь? Дра-ако, ты обязательно должен там по-побывать! — каким-таким образом и в каком состоянии он мог бы оказаться в Темзе, Поттер не уточнил, лишь пьяно улыбнулся своим мыслям и продолжил, не обращая внимания на равнодушие собеседника. — Это был так здорово! Я просто шёл, шёл и увидел мост, огро-омный железный мост, он идеально подходил. Веришь? Поэтому я просто сбросил с него кольцо, а потом просто поскользнулся на луже, представляешь?       — Какое ещё кольцо, Поттер? — Драко старался вычленить главное из странного сумбурного повествования, а заодно вспомнить, водилась ли за героем привычка носить что-либо на руках.       — Как какое? — тот даже насупился по-детски обиженно, скрестив руки на груди и надув губы. Вкупе с недельной щетиной, запахом перегара и аврорской формой, это выглядело пугающе-уморительно. Если бы не абсурдность ситуации и подступающая паника, Малфой бы обязательно отметил его идиотизм самыми оригинальными словосочетаниями.       — Какое кольцо?! —Драко терял терпение, безумно боясь, что его самая бредовая мысль могла оправдаться. Один из немногих планов побега, который не включал в себя появление из ниоткуда волшебной палочки, с каждым поттеровским словом трещал по швам.       — Обруча-альное! — обрадованно пропел Поттер, всё ещё активно пытаясь сцапать себе Драко, не вставая с, видимо, очень уютного матраса. — Твоё обручальное, Дра-ако. Ты не рад? Давно нужно было это сделать.       Вот и всё, последняя надежда, которая была хоть сколько-нибудь реалистична, теперь плавала в какой-то грёбаной речке. Хотя ещё был маленький, ничтожный шанс, что за ублюдком могли проследить…       — Поттер. Ты же понимаешь, правда понимаешь, что меня уже ищут, да? — даже зная, как тот не любит эту тему, как старается не говорить с Драко ни о чём, касающемся его свободы, он просто не мог остановиться. Пока пьяный герой проявлял желание говорить и говорить необдуманно, стоило этим воспользоваться. — Отец, наверняка, поднял всё министерство на ноги, и никакая Темза не спасёт родовое кольцо от отслеживающих…       — Глупости, Малфой, — Поттер, казалось, даже немного протрезвел и чуть привстал на локтях, чтобы ему было лучше видно спрятавшего нос в колени Драко. — Тебя никто не ищет. Вот ведь незадача…       — Ты врёшь, — его обязательно кто-то ищет. Отец, может и без министерства, но наверняка поднял все связи и теперь ищет его по своим каналам. Астория, милая Астория, ждёт его в мэноре, как и положено миссис Малфой. Мама…       — Тебя. Никто. Не ищет. Драко, — он говорил обманчиво спокойно, но с каждым словом будто резал металл, разрывая грудную клетку Драко изнутри. — Мисс Гринграс на следующий же день подала ходатайство на аннулирование брака. Посмотри на меня!       — Нет… — Драко шептал, уткнувшись лицом в свои колени, обнимая себя руками, чтобы совсем явно не дрожать. Это просто ложь, глупая, лицемерная ложь… — Ты врёшь!       — Смотри на меня, Малфой. Драко, — Поттер придвигался, с каждым движением и с каждым словом, разбивая выдержку Драко на куски. — Люциус забрал жену и уехал спустя три дня. В Париж, насколько я знаю. Ты так удачно в тот день сбежал со своей свадьбы, никто не усо…       — Заткнись! Ты врёшь! Зачем ты, мать твою, врёшь, — Драко кричал и вырывался в плотно сомкнувших его руках. Слёзы текли по щекам, но он не замечал, продолжая кричать и стараясь ударить грёбаного Поттера побольнее.       — Тише… — он лишь держал, крепко, стальной хваткой. Если бы Драко было до него хоть какое-то дело, то он заметил бы и трезвый взгляд, и лёгкую улыбку, скользнувшую по его губам, пока он держал свою добычу в жёстких объятиях, постепенно утягивая на матрас. — Мой.       — Этого не может быть, — Малфой отчаянно всхлипывал, позорно прижимаясь к Поттеру и продолжая его избивать, пусть уже и с не таким напором. Сильные руки гладили его спину, скользили по лопаткам, держали за плечи. Губы яростно метили открывшуюся шею, и, пока Драко рыдал, не замечая ничего вокруг, те же губы в исступлении шептали только одного единственное слово:       — Мой. Мой. Мой…