***
То был несчастный случай. Любой, кто увидел бы это, пришел к выводу, что Санс не был ни в чем виноват. Длинная роба запуталась вокруг ног, заставив его упасть вперед и наткнуться на тележку с хирургическими инструментами. Лоток полетел на пол, оглашая комнату звоном упавших инструментов и бьющегося стекла. Тележка проехала вперед и толкнула Гастера, удивленный ученый выронил из рук планшет, и тот с кошмарным грохотом рухнул на стол. Санса сковал страх, он не мог пошевелиться и оторвать взгляд от лица Доктора. Ученый осмотрел беспорядок на столе, бедлам на полу, слегка повернулся, чтобы окинуть взглядом разбросанные и разбитые инструменты, а затем воззрился на Санса. Скелет хотел провалиться сквозь землю, глаза опущены, он весь дрожит, его ноги выпутались из одеяния, когда он падал, и он ударился коленями об пол. — М-мне так... — слова оборвались, когда темно-фиолетовая магия обвилась вокруг шеи Санса и подняла его в воздух. Лицо Доктора не выражало никаких эмоций, но его глаза были темны. Один глаз замерцал, и магия плотнее стянула шею Санса. — Подними все, — потребовал Гастер, языком, который Санс слишком хорошо знал. Скелет упал на пол и, подавив небольшой всхлип, быстро поднялся на руки и колени. Эксперимент подобрал лоток, сложил на него инструменты в том порядке, в котором запомнил, сгреб несколько осколков битого стекла и тоже положил их на поднос, собрав так, как мог. Он опять чуть не упал и не выронил лоток из-за того, как сильно тряслось все его тело. Инструменты на подносе гремели так же сильно, как и его кости. Санс поставил лоток на тележку и, откатив ее туда, где она когда-то была, сцепил руки перед собой и принялся ждать, опустив голову. — Что произошло, 01С? — спросил Гастер, опуская одну руку в карман халата. — Я-я запутался, — голос Санса был достаточно громким, чтобы Доктор мог его услышать. — Почему же ты запутался в одежде? — Она об-обернулась вокруг моих ступней. Гастер похлопал ладонью по столу. Санс оказался неспособен сдержать визг ужаса и сжался, приседая к полу. — Почему ты запутался в одежде? — повторил Гастер, и Санс, всхлипнув, обернул полу робы вокруг ноги, как если бы это был правильный ответ. — Я... — Ты запутался, потому что был невнимателен, — ответил Доктор, Санс кивнул в знак согласия. — Так почему же ты запутался в одежде? — П-потому что я не заметил? Гастер подошел ближе, и Санс зажмурился. — Потому что ты был невнимателен, — ученый указал на осколки стекла, которые Санс сложил на поднос. — Если я попрошу тебя собрать этот разбитый предмет, ты сможешь? Санс сглотнул, его взгляд прыгал между ученым и стеклом. — Н-нет. Не врать, не перечить. Он должен говорить правду, даже если в конечном итоге она убьет его. — Почему? — грозный голос Гастера не дал Сансу времени на ответ: — Потому что ты провал. Ты не способен запомнить никакой информации, что я даю? Все дни, что я тренировал тебя, были пустой тратой моего драгоценного времени? В конце концов ты так ничего и не узнал? Ты, кажется, начинаешь сдавать, 01С. Похоже, ты не такой совершенный, как я думал. Доктор отвернулся, подошел к открытой синей папке с надписью «Санс» на ней и закрыл. Достав вместо нее оранжевую с надписью «Папирус», он открыл уже ее. — Нет... — неразличимым шепотом выдохнул Санс. — Ты знаешь, зачем я создал ВД02П? — ученый пролистывал папку и говорил уже нормальным языком, а не ВингДингом. — На данный момент... — Гастер остановился и обернулся на дрожащего скелета, — чтобы заменить тебя, когда ты подведешь меня. Когда ты станешь не более чем бесполезной тратой времени. Гастер поднял на стол кейс, который приносил с собой каждый день. Замочки щелкнули, открываясь, и он вытащил шприц и маленькую бутылочку с ярко-красной жидкостью, которая была слишком хорошо знакома Сансу. Скелету вводили ее на протяжении нескольких дней, и каждый раз это было больнее, чем в предыдущий. Санс знал, что сегодня ему собирались делать еще один укол, как только он слегка оправится от предыдущего. Однако отношение Доктора и его тон заставили Санса думать, что его может ожидать что-то большее. — Мне нужно будет вводить ее довольно быстро, — как бы невзначай обронил Доктор, разглядывая иглу для инъекций. — С ним придется работать в два раза усерднее. Времени ни на отдых, ни на восстановление не останется. Доктор поднял один из обычных снимков тестирования, рассмотрел заметки на нем и вернул его на стол. — Сколько РШ тебе было введено, 01С? — Гастер вытащил черный маркер, держа в руке бутылочку с алой жидкостью. — ...20 миллилитров... Ученый замурлыкал, открывая крышечку и делая пометки на бутыльке. — Две недели и всего 20. Мне придется, как минимум, удвоить дозу, чтобы наверстать упущенное, — заявил Гастер, и Санс вздрогнул. Удвоить дозу? Когда Сансу впервые вкололи инъекцию, он чуть не умер, и это было всего несколько капель. Потребовалось две мучительных, наполненных болью недели, чтобы Санс поднялся до этого уровня. Неужели Доктор хочет, чтобы это все случилось за одну неделю с Папирусом? Санс едва держался на ногах. — Ты думаешь, он выдержит твою дозу? Скелет сконцентрировался, Гастер уже приготовил обычный объем в 5 мл и рассматривал шприц. — Ты еле-еле выдерживал половину этого пару дней назад. Похоже, ты быстро адаптировался, как я и предполагал. Может быть, 02П сможет принять такой объем в первый раз? — Нет! — вскрикнул Санс, быстро прикрыв рот. Слезы готовы были вылиться из его глазниц. Нет, нет, Папирус не выдержит так много. Санс не мог оставаться в сознании во время инъекций. Папирус может... — Нет? — Гастер приподнял кость над глазницей. Санс, зажмурившись, кивнул головой. — О-он не сможет. Я-я могу. Я сделаю это. Я пр-приму все. Я никогда не подведу Вас снова. Я никогда больше не буду невнимателен. Я обещаю! — голос Санса становился все более отчаянным с каждым обещанием, которое, как он знал, он не сможет сдержать. Однако для Гастера это не имело значения, он просто хотел посмотреть, как Санс ломается. Присутствие Папируса рядом с ним на протяжении такого длительного времени сделало его эксперимент мягким, невнимательным и ленивым. У Доктора имелся верный способ убедиться, что Санс никогда не будет самовольничать. Пока Папирус был рядом с ним, Гастер мог вертеть Сансом как угодно, легко сломать и манипулировать его волей. Ученому просто нужно было услышать это, увидеть это — как Санс дрожит и трепещет, напуганный, лишенный надежды, сломанный, но все еще живой, борясь за то, чтобы оставаться таковым. Гастера абсолютно не волновали те жалкие эмоции, что он вызывал в Сансе. Боль, горечь, паника — они ничего для него не значили. Это было необходимо, чтобы заставить Санса сотрудничать, и это все, что было нужно Гастеру. Гастер сразу понял, что Папирус оказался неудачей. Но наблюдение за тем, как Санс крутится вокруг бесполезного эксперимента, представило его с другой стороны. Санса теперь было не так-то просто победить, он вел себя как испорченный ребенок. Ценнейший образец Гастера выскальзывал у него из рук, что приводило ученого в ярость. В приступе гнева и разочарования он пригрозил 02П, зная, как скелет заботится о нем, и, к удивлению Гастера, Санс вернулся в свое обычное послушное состояние. Доктор увидел Папируса в новом свете. Он был бесполезен в тестах, но идеально подходил, чтобы убеждать Санса, сломить его и сохранить полную верность исследованиям Гастера. — Возможно, ты не так бесполезен, как показался мне сегодня, — Доктор закрыл оранжевую папку, наблюдая за тем, как выдохнул Санс, которого накрыла волна облегчения. — Но теперь ты должен наверстать упущенное время. Гастер, еще раз опустив иглу в бутылку с Решимостью, набрал больше ярко-красной жидкости. Когда он обернулся, то с трудом смог сдержать безумную улыбку, расплывающуюся на его лице, увидев, что Санс уже лежит на столе, опустив конечности на открытые фиксаторы, готовый принять все, что Гастер сделает с ним. — Как насчет того, чтобы начать с семи сегодня? — Гастер положил шприц и привязал Санса к столу, прежде чем вновь взять иглу в руки и включить запись. — Субъект ВД01С, доза 7 миллилитров Решимости, двойное повышение предыдущих трех инъекций, — Гастер направил иглу, Санс задрожал, когда она коснулась его кости. — В случае успеха попытаться увеличить скорость протекания процессов с Решимостью. Необходимо подтвердить и закончить серию ВД к моменту окончания работы над машиной. Гастер позволил улыбке появиться на его лице, когда взглянул на Санса. — Сколько РШ, ты веришь, что сможешь обработать сегодня? — спросил Гастер у Санса, глядя на иглу. Если честно, Санс не чувствовал, что способен справиться даже с семью. Он был едва в состоянии ходить после пяти и боялся, что не сможет двигаться после этого укола, но это было не то, что хотел услышать Доктор. Доктор вообще не хотел слышать, что Санс мог или не мог вынести. Нет, Гастер ненавидел все ограничения, он просто расцветал, преодолевая их. Что бы Санс ни ответил, будет не важно, Гастер планировал продолжать тесты, подталкивать его к смерти, но одна мысль о Папирусе, привязанном к столу вместо Санса, всегда возвращала его назад. — Я смогу справиться с чем угодно, — озвучил Санс дрожащим голосом, и злобный оскал разрезал лицо Доктора. — Хорошо. Тогда, возможно, после этой инъекции, — Гастер надавил, и Санс сжал зубы, — мы можем добавить еще три. Гастер проткнул кость, и Санс мгновенно почувствовал жжение, не в состоянии больше контролировать свое тело, он закричал.***
— Извините. Извините. Извините. Извините. Извините, — повторял Санс, сжимая свой череп руками, свет жизни покинул его глазницы, слезы текли по лицу. Гриллби бросился вперед, не получив от скелета никакого ответа. — Санс? Санс, эй, ш-ш-ш, тише, что случилось? — голос Гриллби был совсем тихим. Он боялся повышать его. — Я сделаю это. Сделаю что угодно. Только не трогайте его. Он не вынесет этого. Мне жаль. Он не справится с этим. Я сделаю все... что угодно... что бы Вы ни захотели. Не трогайте его. Пожалуйста. Мне так жаль. Слова Гриллби не достигали его слуха. Санса трясло, он свернулся в комочек, неспособный остановить поток бессвязных бормотаний. — Санс, пожалуйста, послушай меня... — Мне очень жаль. Я провал. Мне жаль. Я невнимателен. Мне так жаль. Я бесполезен. Жаль. Я сделаю все, что угодно. Что угодно. Только не его... Гриллби протянул руку, чтобы дотронуться до Санса, но тот отпрянул назад, принимаясь извиняться быстрее, еще больше паникуя потому, что попытался увернуться от руки Гриллби. — Санс, прошу, просто... — Мне очень жаль! Не трогайте его! МНЕ ЖАЛЬ! Санс зажмурился. Руки так сильно сжимали череп, что он начал чувствовать пульсацию внутри, ощущение — как будто голова сейчас расколется пополам. Воспоминания постепенно угасали, заменяясь жжением Решимости в его костях. Он издал громкий крик, заставив Гриллби поверить, что может умереть от ужаса. Дверь бара распахнулась, на пороге стоял испуганный Папирус, который увидел кричащего Санса на руках Гриллби. — Братец, — рыдающий Папирус подбежал, забрал Санса из рук Гриллби, крепко прижал к своей куртке и закрыл глаза так же, как и брат. — Санс, пожалуйста, братец, все хорошо, — ворковал Папирус, небольшие язычки оранжевой ауры расходились вокруг него. Одной рукой он накрыл место, где располагалась душа старшего скелета, а другой прижимал его к себе. Гриллби слушал, как крик Санса постепенно затихает, превращаясь в панический голос, хныканье, затем в тяжелое дыхание, а потом возвращается к спокойным размеренным вдохам. Папирус не ослаблял хватку, но свечение его тела угасло, оставшись только на ладонях. Младший скелет коснулся своей головой лба брата, нашептывая что-то, не заботясь о том, слушают его или нет. Гриллби не успел задать вопрос о сиянии, как дверь в его бар распахнулась еще раз. Догами и Догаресса влетели в помещение с тревогой в широко распахнутых глазах. Гриллби не сомневался, что весь Сноудин слышал вопль Санса. Теперь бармену придется объяснять, почему ребенок кричал так, будто его режут, и сейчас находится без сознания, а вокруг валяются разбитые тарелки и разлитый кетчуп. Элементаль вздохнул, он был слишком истощен эмоционально, чтобы противиться допросу, но знал, что его не избежать. — Отойди от детей, — потребовала Догаресса, стукнув по полу древком топора. Гриллби поднял руки вверх и медленно встал, сделав пару шагов назад. — Кто кричал? Это был он? — Догами указал на Санса, Папирус немного повернулся в сторону. — Гриллби, объяснись сейчас же. — Хорошо, но, пожалуйста, успокойтесь, вы пугаете... — Он ничего не сделал! — крикнул Папирус, оранжевого свечения на его руках уже не было. — Гриллби ничего не сделал. Он не виноват! Собаки переглянулись и отставили свое оружие к стене. Догаресса улыбнулась, подходя ближе и наклоняясь к Папирусу, в то время как Догами прошелся по бару, задергивая шторы и закрывая дверь на замок, чтобы любопытные жители Сноудина не могли их подслушать. — Как тебя зовут, малыш? — спросила Догаресса, куда нежнее, чем раньше. — Папирус, — ответил младший скелет, сильнее сжимая объятия. — А это Санс, мой брат. — Меня зовут Догаресса, а там мой муж — Догами. Мы — члены Королевской гвардии. Мы услышали крик и пришли разузнать, что случилось. Мы хотим убедиться, что ты и твой брат в порядке и вам ничего не угрожает. — Нет! Мой брат в порядке! Тут нет вины Гриллби! — Я верю тебе, щеночек, — улыбнулась Догаресса, Папирус немного расслабился. — Но нам нужно убедиться. Догаресса оглянулась на Гриллби: — Есть место, где они могут отдохнуть, пока мы с тобой поговорим? Гриллби кивнул, подошел к Сансу и Папирусу и поднял обоих детей на руки. — Останься со своим братом ненадолго, Папирус. — Все будет хорошо? — Я буду в порядке. Мне просто нужно объяснить стражам, что произошло. Прошу тебя, присмотри за своим братом, пока меня не будет, ладно? Папирус кивнул, Гриллби отнес их в заднюю комнату, посадил на кровать и укрыл Санса, прежде чем выйти обратно к собакам. — Не знал, что у тебя есть дети, Гриллби, — сообщил Догами, усаживаясь за их с Догарессой обычный столик. — Они... это длинная история. Налить вам чего-нибудь? — Нет, не нужно. Пожалуйста, присядь, — указал Догами на свободное место, и Гриллби сел, сложив руки. — Возможно, тебе стоит начать и объяснить, кто твои новые гости, — предложила Догаресса, Гриллби кивнул. — Вы помните слухи недельной давности? Те, где народ видел тени в подворотнях, и якобы кто-то копался в их мусоре? Псы утвердительно качнули головами, и Гриллби указал на дверь: — Это они. — Дети? — пролаяли они, устремив взгляды на дверь. — Да, я заставал их возле своих баков дважды. Но ни разу не мог подойти к ним ближе. Санс очень оберегает Папируса. Он не позволял мне прикоснуться ни к кому из них и не брал у меня предложенную пищу. Но он пришел к моей двери несколько дней назад, умоляя меня помочь Папирусу, который был очень болен. Конечно, я их впустил, помог им, и теперь они здесь. — Это все? Я не понимаю. У них нет родителей? Семьи? Почему они были на улице? — допрашивала Догаресса, Догами положил свою лапу поверх ее, чтобы успокоить. — Я не знаю. Они ничего не рассказывают о себе, старательно избегают этой темы, если честно. Папирус, кажется, ничего не знает, но Санс, он... откуда бы они ни пришли, там было плохо. Санс чрезмерно защищает Папируса, я бы сказал. Он не позволяет ему принимать пищу, не убедившись, что она нормальная, отказался дать ему принять лекарства без предварительной проверки и не позволяет мне оставаться с ним, если сам не находится рядом. Такое ощущение, что они оба были под каким-то давлением всю свою жизнь. Санс не знал, что такое часы, какие бывают буквы и цифры, и они оба никогда не видели душ. Я сомневаюсь, что они умеют читать, хотя Санс и говорит, что может. Их обоих поражают мелочи. Они спрашивали меня про Рождество, почему на улице горят огни и висят украшения, я попытался объяснить, но они как будто только сильнее запутались. Мне пришлось вдаваться во все детали: что такое подарки, зачем их дарят, почему кладут в коробку и заворачивают в упаковочную бумагу. Их способна ошарашить любая ерунда! — Какой кошмар, тут точно что-то не так, — промямлил Догами, потирая морду. — Их явно укрывали, даже прятали. Если Санс действительно обладает такой гиперопекой, как ты рассказал, причиной может быть какая-то жестокость к ним в прошлом. Эти дети, как они ведут себя? Они нервничают, их легко напугать? — Папирус как любой обычный ребенок. За исключением отсутствия общих знаний, он счастлив и бодр. Санс — совсем другая история. Он, вроде как... ведет себя по-разному в зависимости от того, есть с ним рядом Папирус или нет. Если они вместе, Санс, как правило, спокоен и весел. Хотя очень бдительный. Он всегда должен быть уверен, где находится его брат, иначе начинает сильно паниковать и расстраиваться, если его нет рядом. Если попробовать подойти к Папирусу или задавать личные вопросы, это очень злит его. Он построил все эти стены, и в присутствии Папируса — Санс словно крепость. Однако он тут же ломается, если брат не рядом с ним. Обычно, за исключением сегодняшнего дня, он просто становился пугливым. Как будто ты разговариваешь с невероятно застенчивым ребенком, только вместо нервозности был страх. Он практически не смотрел на меня, голос тихий и глаза на мокром месте. А когда его одолела паника и я попытался успокоить его, он только разрыдался и начал умолять не обижать Папируса. Он повторял снова и снова, что сделает все, что я только захочу, лишь бы я не причинял Папирусу боль. Я просто... — Гриллби вздохнул, его внутренности скрутило от злости и сочувствия. Он провел руками по лицу, снял очки и положил их на стол. — Что-то страшное случилось с этими детьми, с Сансом. Он спросил меня, почему я такой хороший, зачем я делаю все это ради них. Он постоянно ожидает какого-то наказания. Сказал мне, что его совершенно не волнует, что произойдет с ним, если только я не трону Папируса и позволю ему остаться. Сказал, что я могу делать с ним все, что захочу, он просто сдался. — Как ты думаешь, это было какое-то сексуальное насилие? — спросил Догами у Догарессы, глаза которой вспыхнули от ярости. — Нет! — воскликнул Гриллби, его громкий голос удивил собак. — Боже, нет, ничего такого! Он говорил что-то про инъекции, эксперименты, тесты. У Санса отметины по всему телу, но он не разрешил мне разглядеть их повнимательнее. Они пришли из какой-то чудовищной экспериментальной среды, или что-то вроде того. — Но где это могло быть? Ни один врач или ученый не стал бы заниматься таким. И Король не позволил бы происходить подобному в его лабораториях. Там никого нет с того ужасного случая с падением первого человека. Никто не сделал бы это, — возмущалась Догаресса, но быстро покачала головой, почесав ухо. — Нет, погоди-ка, Гриллби, так почему ребенок кричал? Что случилось? — Папирус вышел на улицу, чтобы поиграть с другими детьми, а Санс остался тут. Я случайно напугал его, и он упал, перевернул стул и опрокинул бутылку с кетчупом. Я пытался убедить его, что в этом нет ничего страшного, но он был так потрясен. Он извинился и предложил помыть посуду, но наступил на бутылку, и тогда все это произошло, — элементаль обвел рукой красное месиво, покрывающее пол бара. — Он поскользнулся, упал, ну и вот, — Гриллби указал на осколки, которые не мешало бы собрать. — А потом он просто... замер, — Гриллби смотрел на столешницу, пытаясь вспомнить инцидент заново. — Затем он начал дрожать и извиняться. Он все твердил, что ему жаль, и чтобы Папирусу не причиняли боль, и то, какой он бесполезный, и всякие ужасные вещи вроде этого. Я попытался обнять его, но он закричал, и тут вбежал Папирус. Он успокоил Санса, ну, а потом появились вы. Не знаю, что это было, но он как будто не был здесь. Его глаза опустели, похоже, у него случилась паническая атака или что-то в таком духе, но... — У него такое часто. Троица обернулась на звук голоса. Папирус озабоченно выглядывал из-за двери. — Все в порядке? — спросил Гриллби, надевая очки. — Да, Санс все еще спит. — И как много вы слышали, юноша? — прищурилась Догаресса. — Только это. У Санса часто случаются приступы. — Приступы? — переспросили взрослые, Папирус подбежал к Гриллби, и бармен поднял его на колени, когда скелетик протянул к нему руки. — Я это так называю. Иногда бывает очень страшно, особенно ночами, если он не понимает, где я нахожусь. Он все время дрожит, а иногда кричит. И порой говорит разные вещи, но он не любит рассказывать об этом. Говорит, что это просто плохие кошмары, — Папирус перебрался на последний свободный стул. — Как давно это началось, Папирус? — уточнил Догами, но скелет пожал плечами, теребя шарф. — Всегда так было. Хотя я могу ему помочь. Санс всегда во всем поддерживает меня, он отличный брат. А теперь я помог ему, или хотя бы попытался. Иногда это не работает. Но Санс все равно говорит, что я отлично справляюсь. — Не работает? — Моя магия. Она успокаивает Санса, — Папирус поднял свою костяную руку, и все увидели, что она засветилась мягким оранжевым светом. — Они могут использовать магию? — поразилась Догаресса. — Санс лучше меня! Он может делать разную магию! Мой брат может сделать все! — Папирус сиял, довольный, что удалось похвастаться тем, насколько удивителен его брат. Улыбка померкла, и он опустил глаза на свой шарф. — Он не любит говорить об этом. Иногда его глаза меняют цвет, и это очень страшно. Он расстраивается, когда это происходит, так что не пользуется магией часто. Собаки переглянулись с нечитаемыми лицами. — Папирус, можно задать тебе пару вопросов? Папирус кивнул. Вернулся его обычный веселый взгляд. — Как давно вы с братом вместе? — Всегда! Брат со мной столько, сколько я помню. Санс сказал, что он сам меня вырастил. — Это действительно удивительно. Вырастить ребенка — трудная работа. Ему кто-то помогал? — Нет, братец не очень любит других монстров. Он говорит, что они нехорошие и им нельзя верить. Но я думаю, что все хорошие, даже если чуть-чуть. — Это прекрасная точка зрения, Папирус. А никто не обижал вас, ребята? Папирус задумался, а потом покачал головой. — Нет, никогда! Я не думаю, что монстры могут обидеть нас, но Санс говорит, что это может каждый. — Папирус, я хочу спросить тебя кое о чем, что случилось до того, как вы начали жить здесь, с Гриллби. Ты не обязан отвечать, если не хочешь. Я не буду заставлять тебя говорить, если это будет неудобно, — начала Догаресса и, убедившись, что Папирус в порядке, продолжила: — Где ты и твой брат жили до того, как пришли сюда? — Мы с братом жили в разных местах на улице. Санс много куда водил меня. Говорил, что мы должны найти хорошее место, и он оказался прав! — Папирус улыбнулся, покосившись на Гриллби. — Он действительно прав. Вы всегда жили на улице? — задала очередной вопрос Догаресса, казалось, Папирус был счастлив поговорить. — Да, Санс сказал, что растил меня в Водопадье. — Вас только двое, а родители? — Родители? — спросил Папирус, растерялся и покачал головой. — Я не знаю, что это. Мы с Сансом все, что есть друг у друга. Санс говорит, так было всегда, только мы вдвоем. Гриллби обменялся взглядами со стражей. Картина начинала складываться. — А Санс тоже вырос в Водопадье? Кто-то обязательно должен был заботиться о нем. — Санс не говорил об этом. Он сказал, что это неважно, и расстроился, так что я не знаю. Прослеживалась определенная закономерность. Санс сказал. Он сказал. Мой брат сказал. Догаресса продолжала задавать вопросы, а Папирус отвечал на них, сперва высказывая свое мнение, а потом добавляя то, что говорил ему Санс. Но чем дальше продолжался разговор, тем очевиднее было, что ответы Папируса становятся все более медленными и менее уверенными и начинаются только со слов «Санс говорил» или «Санс не любит говорить об этом». Было понятно, что Папирус не знал ничего, а все сведения давал ему Санс, явно при этом что-то скрывая. Расспрашивать Папируса было бессмысленно, все, что он мог рассказать стражам, было тем, что Санс хотел, чтобы они знали. Папирус рассказывал о Водопадье, жизни на улице, даже о своей магии, но если вопрос касался того, что было до... все это было со слов Санса. — Папирус, ты уверен, что не бывал нигде больше? Может быть, где-то, где не было Санса? Папирус уже открыл рот, но быстро закрыл его и поерзал на стуле, обдумывая свой ответ. — Сансу не нравится говорить об этом, — начал Папирус, и собаки решили, что опять свернули не туда. — А ты хотел бы поговорить об этом? — быстро вставил Догами, прежде, чем оставить всю надежду. — Да, но я не помню, что было до того, как я проснулся в комнате. Санс говорит, что это нормально, маленькие косточки не много помнят о детстве, но он не расскажет о том, почему мы там были, а я хочу знать, — озвучил скелет, поглядывая на дверь, словно ожидая, что брат вот-вот войдет. — В комнате? В какой комнате? — настояли собаки, стараясь не казаться настолько заинтересованными, как были. — Я не знаю. Это была белая комната, размером со спальню. Там было холодно и эхо. Внутри ничего не было, была только громкая тревога, что мы должны уходить, и дверь была открыта настежь. Я очень боялся. Я не знал, что происходит и почему я там, но потом пришел Санс. Я помнил Санса, он всегда был там, но все остальное смазалось. Санс забрал меня, и мы ушли и никогда не возвращались. Он не говорит об этом и сильно расстраивается, если я напоминаю, так что я не делаю этого. Мне не надо это помнить, ведь Санс пришел за мной и никогда не оставлял! Он — все, что меня волнует! — Я очень рад, что Санс с тобой. Похоже, он невероятный брат. — Он лучший! Пойду, посмотрю, как он там. Я скоро вернусь! — Папирус спрыгнул со стула и помчался к своему брату, троица за столом посидела в тишине несколько секунд. — Что-то определенно не так, — быстро проговорил Догами. — Гриллби, нам надо разобраться в сути этого дела. Мы так и не узнали, кто мог это сделать. Нам нужно поговорить об этом с Сансом. Нельзя позволить подобному случиться снова, — прорычала Догаресса, но Гриллби покачал головой. — Нет, — прозвучал его ответ, и женщина-собака зарычала громче. — Он напуган, травмирован. Он не Папирус, ты не можешь просто допросить его и заставить говорить. Я хочу, чтобы ему стало лучше. Ответы на ваши вопросы ему не помогут. — А ты скорее позволишь тому, что вызвало все эти травмы, продолжаться, чем примешь на себя последствия? Мы не будем беспокоить ребенка. Мы — Королевская стража, а это значит, что мы призваны защищать всех детей в Подземелье. Это включает в себя помощь Сансу и восстановление справедливости! Мы знаем, как справиться с эмоционально нестабильными детьми, мы обучены этому и у нас есть ресурсы, чтобы помочь ему чувствовать себя совершенно безопасно и комфортно. — Если вы решите расспрашивать его, то рискуете не только напугать и заставить снова убежать на улицу, но и разрушите в нем всю маленькую надежду на порядочных монстров. Я не позволю вам причинить ребенку больше страданий. Он только-только начал выходить на улицу, и даже взял меня за руку. Я благодарен и польщен, что он, наконец, проявил хоть малое количество доверия ко мне, и будь я проклят, если позволю вам разрушить эти хрупкие узы. Санс отчаянно нуждается в том, чтобы его не спрашивали на темы, о которых он не хочет говорить! Гриллби был в ярости. Пламя его тела потемнело и мерцало темно-красным. Санс многого не доверял Гриллби, и бармен знал это, но он никогда не позволил бы стражам своими дурацкими вопросами разрушить весь этот, хоть и маленький, но прогресс, которого он добился в помощи Сансу с приспособлением к новой жизни. — Ладно, давайте успокоимся, — негромко попросил Догами, сжимая лапой пальцы Догарессы. Элементаль пылал до тех пор, пока Догаресса не выдохнула и не расслабилась первой. — Гриллби, ты понимаешь наше беспокойство, ведь так? — Конечно, Догами. Однако я забочусь об этих детях. Пока Санс сам не будет готов говорить, я не заставлю его и не позволю вам допрашивать его. — Я понимаю. Посмотрим, сможем ли мы что-то узнать из того, что нам рассказал Папирус, но, пожалуйста, держи нас в курсе. Дай знать, если что-нибудь случится с ними, или если Санс заговорит. — Конечно, — ответил Гриллби. Он попрощался со стражей, протяжно вздохнув, когда они ушли. Он закрыл глаза и потер ладонями лицо, сдвигая свои очки. Гриллби оглянулся на дверь и увидел, что Папирус выходит из комнаты. — Он все еще спит, — объявил Папирус, и элементаль кивнул. Он сделал шаг вперед, чтобы самому пойти проверить скелета, как услышал под ногами хлюпанье, тут огненный монстр вспомнил, какой бардак в его баре. — Я могу помочь? — спросил маленький скелет, видя внезапную проблему Гриллби. — Только если ты хочешь, — Гриллби протянул Папирусу одно из многочисленных кухонных полотенец.