My Fault/Моя вина

Санс отказался идти в больницу по поводу трещины на черепе. Хотя Гриллби и не был с ним согласен, он не собирался заставлять скелета. Вместо этого Санс позволил Папирусу втереть одну из многочисленных мазей, прописанных им, ему в череп, а потом сделать перевязку. Выпив какие-то обезболивающие, Санс, кажется, удовлетворился этим, и Гриллби не стал спорить. Честно говоря, бармен все еще нервничал, когда дело касалось всего, связанного с Сансом. Он пытался вести себя нормально после того случая, но игнорировать факт признания ребёнка в том, что он слышит голоса, получалось с большим трудом. Элементаль внимательно приглядывался к скелету, ища любые признаки... ну... ненормальности. Гриллби представлял, что нужно искать, но Санса всегда было трудно прочитать и совершенно невозможно, когда Папирус находился рядом с ним. Обычно он выглядел так, будто у него не было никаких проблем, чтобы не беспокоить своего младшего брата. К сожалению для Гриллби, Санс был рядом с братом слишком часто. Бармену удалось застать его в одиночестве лишь однажды, когда Папирус отправился спать, но элементаль не знал, как стоит поднять столь деликатную тему, чтобы разговор не выглядел натянутым. И ни для кого не удивительно, что все оказалось бесполезно. — Санс? — позвал Гриллби, и скелет, оторвавшись от своей книги, поднял на него взгляд. — Да? — Ты... У нас не было шанса поговорить после того случая. Я просто хочу убедиться, что ты в порядке. Санс вернул взгляд к книге и переместил закладку внутри. — Я в порядке. — Ладно. Хорошо... ух.... мда, — огненный монстр смущенно потер затылок. — Ты же мне скажешь, да? Если не будешь чувствовать себя хорошо и все такое. Санс захлопнул книгу достаточно резко, чтобы в воздухе повисло напряжение. Скелет надеялся вообще избежать этой темы, но он все прекрасно понимал. Все, что он мог сделать сейчас — это попытаться найти выход. Он ценил то, как сильно Гриллби старается помочь, но на самом деле не хотел говорить об этом. — Все хорошо, серьезно. Ничего плохого. Я ничего не слышу. Я... я устал. Думаю, мне лучше пойти спать. — Санс подхватил книгу и быстро прошел мимо Гриллби вверх по лестнице. — Ночи, — пробормотал он, перед тем, как закрыть дверь. Гриллби вздохнул и кинул взгляд на часы, подмечая, что сейчас слишком рано, чтобы Санс хотел спать. Отлично. Он его избегает. Бармен снял очки и со стоном потер лицо. Гриллби нравилось думать, что ему довольно хорошо удается сохранять хладнокровие. В определённый момент своей жизни он и сам не мог похвастаться стабильностью, так что считал, что знает, как помочь Сансу, и до какой-то степени он действительно ему помогал. Но теперь пламенный монстр буквально получил удар от кармы в лицо за все те случаи, когда сам избегал разговоров со своими обеспокоенными родственниками и друзьями. В жизни Гриллби был один период, который он мог считать даже хуже нынешнего состояния Санса. Он представлял, как можно помочь, но не мог даже подумать, что будет так неловко просто попытаться заговорить об этом. Элементаль был сторонником девиза "пусть малыш сам подойдет ко мне, когда остынет". Он вырос в семье, где ему ежеминутно, каждый день дышали в шею, и он точно знал, что не сделает такого с Сансом. Однако стратегия стараться не быть похожим на собственных родных не могла работать вечно, уже не работала. Санс забаррикадировался за тысячей стен, и даже если Гриллби удалось сломать несколько, кажется, что чем ближе он подбирается к скелету, тем толще и прочнее становятся стены. Но элементаль не мог позволить Сансу совершать те же ошибки, что делал сам. Гриллби не мог стоять в стороне и пустить все на самотек, как многое другое. Нет, он должен помочь Сансу. Ему только нужно сперва сделать так, чтобы скелет захотел помощи. И это будет самым трудным испытанием. Двухнедельное отстранение Санса практически закончилось, и Гриллби больше ни словом не обмолвился о том случае, после единственной неудачной попытки. Однако невозможность поговорить на эту тему медленно убивала его. Опекун не решался упоминать произошедшее, опасаясь, что у Санса может случиться паническая атака, или он просто проигнорирует его, как раньше. Но зная, что сегодня последний день, чтобы поговорить со скелетом, он решил рискнуть. — Санс, — окликнул его Гриллби во время обеденного перерыва. Санс сидел в своей обычной кабинке над большим пазлом, разложенным на столе. — Мы можем поговорить? Скелет слегка поморщился, отрывая свои белые зрачки от работы. — О чем? Гриллби отставил недоеденный обед. Аппетит пропал. — О... ээм... голосе. Руки Санса соскользнули со стола, сжавшись на ткани кофты. — Я просто... я надеялся... я думаю, ты знаешь, что это не совсем обычно — слышать такие вещи. Санс пожал плечами: — Да, и что? — Я волнуюсь. — Почему? Такое случается, только если я расстроен. — Малыш, ты ведь не всегда расстроен, когда это происходит. Скелет не ответил. — Я просто хочу... — Гриллби остановился на миг, — ...помочь. — Ты и помогаешь, — голос Санса звучал безучастно. Он нарочно сказал так, чтобы было как можно сложнее понять его эмоции, в надежде, что Гриллби оставит эту тему. И, конечно, его попытка оказалась бесполезна. — Санс, я ценю твое мнение, но мы оба знаем, что я совершенно бесполезен, когда дело доходит до помощи тебе, — Гриллби вспомнил приступ паники и то, насколько безнадежен он был. Он ничего не мог сделать, чтобы успокоить ребенка. — Всё, что я делал раньше, похоже, больше не работает. Тебе стало лучше, то есть... черт, парень, ты далек от того скелета, которого я нашел, стучащимся в мою заднюю дверь, но я не могу помочь, когда дело касается таких вещей. — И? Ты помогаешь по-другому. Ты слушаешь. — Мал... Санс, прошу, — взмолился Гриллби, упираясь руками в барную стойку. — Я беспокоюсь. Я не могу больше ходить вокруг да около. Я хочу помочь тебе. Раньше все было нормально, было управляемо. У тебя был Папирус, чтобы помочь, и я, чтобы выслушать тебя. Но теперь, когда твой брат в школе, я понятия не имею, что делать без него. Я могу справиться с панической атакой или перепадами настроения. Я могу справиться со случайным срывом. Но это, эти голоса, совсем не то, что можно просто игнорировать. У тебя галлюцинации. Санс вздрогнул, прячась в свое худи. — Это не... это не нормально. Я думал, что все под контролем и ты в порядке, но это не так. Ты, блин, пробил собственный череп, малыш. Я имею в виду... признай, это ненормально! Скелет натянул капюшон и опустил голову. — Слушай, я говорил раньше и скажу еще раз, я не смогу вынудить тебя принять помощь. Я не могу силой заставлять тебя делать что-нибудь. Можно, конечно, позволить некоторым вещам идти своим чередом, но не в этом случае. Тебе это не понравится, я знаю, ведь тебе придется говорить с теми, кого ты плохо знаешь. Это может быть некомфортно, и, возможно, придется принимать еще лекарства. Но, Санс... я... я и сам проходил через это, ладно? Голова Санса слегка приподнялась, и Гриллби глубоко вздохнул. Боже, давненько же он об этом не говорил. — Я знаю, каково это — быть расстроенным и подавленным. Я понимаю, что ты все время чувствуешь себя таким ничтожным и несчастным. Я знаю, как это — слышать то, чего нет. Ведь из-за этого раньше я был готов на суицид, но, малыш, ты можешь поправиться. — Ч-что такое суицид? Гриллби крепче сжал пальцами барную стойку и задержал дыхание на несколько секунд, прежде чем выдохнуть и ответить: — Это значит, что я хотел умереть и пытался убить себя. Глазницы Санса расширились, а челюсть отвисла. — Т... ты... — голос Санса оборвался, и Гриллби вздохнул, положив голову на руки. Отстойное ощущение. Вот почему он никогда силой не заставлял Санса рассказывать или делать что-нибудь. Гриллби слишком хорошо знал, что чувствует Санс, и теперь ему надо дать понять, что он не один. — Я не знал, что для этого есть слово, — прошептал Санс. Голова Гриллби резко поднялась вверх, и он уставился на скелета. — Санс, ты чувствуешь себя так? Было ли уже слишком поздно? Неужели Гриллби позволил своему ребенку провалиться в ту же кроличью нору, в которую упал сам? Пламя бармена понизилось и замерцало мягким бордовым оттенком, когда Санс пожал плечами, отводя взгляд. — Иногда. Когда я заболел, то был готов, — ответил Санс, имея в виду случай в ванной. — Но я всегда думал о Папирусе и чувствовал себя лучше. Я... я никогда не сделаю этого... Да, Гриллби думал так же однажды. Элементаль проглотил ком, вставший у него в горле. Он чувствовал, что вот-вот расплачется, и был благодарен, что не мог этого сделать. Санс думал об этом. Санс думал о смерти. О самоубийстве. В его доме, под его наблюдением, ребенок Гриллби чувствовал, что хочет умереть. — Санс, — прошептал Гриллби, срывающимся тоном, похожим на затухающий огонь. — Почему ты хотел... Зачем ты?.. — спросил Санс, опечаленный тем, насколько расстроенным выглядел Гриллби. Огненный монстр обвел взглядом бар и несколько раз вдохнул, успокаивая себя. — Санс, я был в депрессии, подавлен и несчастен очень долгое время. Я натворил много разного дерьма, которым не горжусь, но я был в отчаянии. Поэтому я и говорю тебе сейчас, прошу, позволь помочь, потому что само собой лучше не становится. Ты не можешь просто уйти от этого, проигнорировать. Будет только хуже. Хотя то, через что мы оба прошли, совершенно разные вещи, и я не могу полностью понять, что с тобой случилось, но это неважно. В твоей голове то же самое дерьмо, малыш. Те же голоса, та же депрессия, то же чувство вины. От этого не сбежать. Голоса становятся громче, пока ты уже не сможешь их заглушить. Депрессия — хуже, пока ты не оцепенеешь, отчаявшись почувствовать хоть что-то. Чувство вины растет, до тех пор, пока не задушит тебя. Становится все хуже и хуже, а затем ты просто не сможешь больше этого выносить, — Гриллби уткнулся лицом в ладони, пытаясь успокоиться, а потом продолжил. — Я... Я бы никогда... никогда не хотел, чтобы ты чувствовал то же самое, что чувствовал тогда я. Я не хочу, чтобы ты думал, что единственный выход — это уб... смерть, потому что это не так. Я не смогу дальше жить, если ты когда-нибудь... — бармен покачал головой, сделав глубокий вдох. — Это не обязательно должен быть терапевт. Не обязательно доктор или лекарь или кто-нибудь еще. Ты можешь поговорить со мной или с... даже… с чертовым камнем, это неважно. Я просто хочу, чтобы ты понял, что оно не уйдет, если просто игнорировать. Ты можешь говорить со мной о чем угодно, я всегда выслушаю. Даже в три утра или когда у меня будет завал на работе, я всегда найду для тебя время. Санс замер в своем кресле, зрачки в его глазницах были огромны, когда два монстра обменялись напряженными взглядами. — Я даже не знаю, что сказать, — признался ошеломленный Санс. — Просто прошу... прошу, пообещай, что ты расскажешь мне, если когда-нибудь что-нибудь услышишь или увидишь, или просто подумаешь о том, чтобы причинить себе вред. Пожалуйста, обещай, что ты придешь ко мне, если когда-либо почувствуешь, что не можешь, и я помогу тебе. Я понимаю, что не очень хорош в этом, но, Санс, я не позволю тебе совершить те же ошибки, которые сам совершал. Ты не должен чувствовать себя так. Ты не должен думать о самоубийстве. Пожалуйста. Не забывай это. Не проходи через страдания в одиночку, ты это не я. У тебя есть Папирус, я, есть Бонни. Может быть, мы и не в состоянии всегда разобраться, что ты чувствуешь, но мы здесь, чтобы выслушать и постараться понять. Мы все любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив, на самом деле счастлив. Поэтому, прошу тебя, малыш, пообещай, что ты поговоришь со мной или с кем-нибудь... с кем угодно. Просто дай нам знать, что ты в порядке, действительно в порядке. Санс сглотнул большой комок в горле, слезы были готовы вылиться из глаз. — Л-ладно, — прошептал он, кивая головой. — Я обещаю. Элементаль расслабился, как будто камень упал у него с плеч. — Иди сюда, дурачок, — тихо позвал Гриллби, присаживаясь в кабинку и протягивая руки. Санс бросился в объятия, крепко сжимая свои руки вокруг бармена. — Т-ты тоже, — пробормотал скелет, поднимая взгляд на опекуна. — Е-если ты когда-нибудь расстроишься — говори. Гриллби тихо рассмеялся, обнимая своего ребенка. — Я обещаю, Санс. Этой ночью Гриллби спал намного лучше. За последние несколько дней он слишком волновался о том, что Санс натворит необдуманных дел, и потерял много сна. И, наконец, ему удалось проспать всю ночь, не просыпаясь от ужаса, это было освежающее чувство. Санс предпринимал небольшие попытки открыться. Честно говоря, речь, которую произнес Гриллби, напугала скелета. Он не мог представить, что было способно так расстроить бармена. Душа Санса тяжелела всякий раз, когда он думал о том, что его опекун когда-то чувствовал толику его боли. Мысль о том, что Гриллби мог ощущать себя таким же слабым, как он, вгоняла скелета в уныние, но, как ни странно, дарила облегчение. Он был не один. Гриллби, возможно, не испытывал такой же физической боли, но они разделяли одни и те же психические трудности. Сансу больше не придется справляться с этим в одиночку из страха, что его никто не сможет понять. У него есть Гриллби. У него всегда был Гриллби, и это понимание было очень жизнеутверждающим. Так что Санс прилагал все усилия, чтобы открыться и сблизиться с огненным элементалем. Понемногу. Но Гриллби говорил, что это должно помочь, неважно, как малы шажки вперед, они все равно ведут к улучшению. — Издевательства прекратились, — поделился Санс с Гриллби, пока Папирус был наверху. — Здорово, правда? Скелет кивнул. — Другие ученики немного нервничают рядом со мной, — признался Санс. Он и раньше был непопулярен, а теперь казалось, что все активно избегают его. — Я думаю, они боятся. — Такое случается после драк в школе. Прошло всего две недели, не особо-то заморачивайся. В следующем году вообще никто ничего не вспомнит. Санс только кивнул, разглядывая свое наполовину выполненное домашнее задание. — Гриллби? Огненный элементаль прогудел в ответ, вытаскивая вегетарианскую лазанью из духовки. — Почему ты пытался покончить с собой? Гриллби замер, крепко сжав противень, а потом поставил его на плиту. — Довольно долгая история, — ответил бармен, понимая, что Сансу хотелось бы знать больше подробностей. — Мы можем обменяться историями. Я отвечу на все, что захочешь, — предложил Санс, откладывая карандаш. — Но мой рассказ будет таким же расплывчатым или детальным, как твой. Гриллби на мгновение задумался над предложением. — Ну, думаю, это справедливо. Я отвечу на твой вопрос, и ты расскажешь мне... — Гриллби потер подбородок, выбирая один из тысячи вопросов, которые у него были. — Расскажешь мне, что случилось с твоей рукой. Санс быстро прикрыл руку и нахмурился. — Ага, неприятно, правда? Скелет ничего не ответил, и Гриллби выключил духовку: — Ну, так ты хочешь длинную версию или короткую? — А ты хочешь от меня длинный или короткий ответ? — Ну, учитывая обстоятельства, у нас есть где-то 20 минут до того, как Папирус спустится вниз на ужин, почему бы нам не выбрать расширенную версию короткой истории? Санс кивнул, и Гриллби сел рядом с ним, сложив скрещенные руки на столе: — Ладно, я ощущал себя весьма подавленным и несчастным. У меня был сильный стресс, но я не очень-то задумывался об этом. Я не ходил к врачам и ни с кем не разговаривал. Просто пустил все на самотек и, в конце концов, начал ощущать тягу к самоубийству. Такие настроения у меня были где-то год или два, я просто не думал, что может стать лучше. И вообще-то у меня была даже пара попыток, само собой, ни одной успешной. На лице Санса застыла печаль, которую он постарался скрыть. — Так что мне дает такой ответ? Скелет пожал плечами, косясь на свою руку. — Эту отметину я сам оставил, — начал Санс, проводя пальцами над неровной костью, состояние которой медленно улучшалось благодаря лекарствам. — Он... Гастер... он сделал на моей руке маркировку с моим именем. Ну, моим... эм... его именем для меня. Я ненавидел смотреть на нее, так что, когда мы сбежали, я ее соскреб. Гриллби слегка опешил от такого заявления и того, как далеки были все его собственные предположения о возникновении этой «царапины». — Ну что ж, это справедливый ответ. Я думаю, у нас есть время для еще одного раунда, пока лазанья не остыла. Хочешь спросить еще что-нибудь? — Почему ты был подавлен? Это из-за войны? — спросил Санс, поглядывая на дверь спальни, чтобы убедиться, что Папирус не пришел. — И да, и нет. В основном, да. Как ты и сказал раньше, война вызывает массу психических проблем. Мне поставили диагноз ПТСР, когда я наконец-то обратился к кому-то с этим. Но иметь с таким дело в одиночку было на самом деле... очень тяжело. — Тебе не с кем было поговорить? — Эй-эй, моя очередь, — указал Гриллби, и Санс надулся. — Почему у Папируса нет такой же метки? — Он не закончил, — просто ответил Санс, глядя в сторону двери. — Гастер хотел, чтобы его имя было только на завершенных проектах, потому что не желал, чтобы его связывали с провалами. — Санс сухо рассмеялся над последним словом. — Как жаль, что он поместил свое имя на самом большом из них. — Санс, ты не... — Я знаю, — заявил скелет, обрывая элементаля. — Просто забавно, вроде как. Его гордость была раздавлена его лучшей работой и величайшим провалом. Он был так самовлюблен и высокомерен. Забавно знать, что выжили те, кто уничтожил его имя, даже если никто этого не помнит. Особенно Папирус, он ненавидел Папируса. Санс слегка ухмыльнулся, представляя, как бесился бы Гастер, узнай он, что два его паршивых секрета были свободны и живы, показывая всем, что настоящим провалом оказался он сам. — Вы меня звали? Ужин готов? — спросил Папирус, высовывая голову из спальни. — Готов. Мы говорили только что, какой ты у нас замечательный, — улыбнулся Санс, и Папирус, сияя, сбежал вниз по лестнице. Гастер был не в своем уме, если считал Папируса чем-то меньшим, чем чудом. Санс никогда не мог понять, как кто-то такой, как Гастер, смог создать столь удивительное существо, как его брат. Санс всегда будет благодарен за то, что Гастер сотворил его брата, единственный свет в его темном мире. — Я классный, правда ведь? Санс рассмеялся, поднимая брата на руки и усаживая к себе на колени. — Величайший, — согласился он, запечатлев скелетный поцелуй на макушке Папируса.