My Fault/Моя вина

— Как долго он в таком состоянии? — спросила Эллен, положив руку на лоб Санса. — Он потерял сознание вчера в два часа дня и с тех пор не двигается, — ответил Гриллби врачу, его пальцы впивались в собственные рукава. После того, как Санс отключился, все переполошились. Папирус начал плакать, Бонни отчаянно пыталась успокоить его, а Гриллби старался не паниковать. Они отнесли Санса в детскую, не зная, что делать. Они все ждали, сидя в комнате, и надеялись, что Санс проснется, как обычно после приступов, но Санс не просыпался. Папирус твердил, что все в порядке, что Санс очнется, но у взрослых надежды было меньше. К тому времени, когда Гриллби решил вызвать врача, было уже слишком поздно. Трое монстров не спали всю ночь, проверяли состояние души Санса и постарались сделать все, чтобы он не очнулся в одиночестве. Папирус был безутешен. Около трех часов ночи Бонни начала опасаться худшего. Она нерешительно поделилась с Гриллби своими страхами, но бармен им не поддался. Папирус начал кричать на девушку за то, что ей пришла такая идея, однако спустя некоторое время его всхлипы стали громче. Он отказывался верить, что его брат может умереть, и излучал огромные объемы магии, все, что смог собрать, как будто этим он молил Санса проснуться. Отчаянные мольбы скелета заставили Бонни расплакаться, а Гриллби оцепенеть. Единственным звуком, который наполнял дом часами, стали рыдания младшего скелета. Папирус плакал до тех пор, пока в конечном итоге не заснул со слезами, размазанными по лицу, прижимаясь к брату. Гриллби позвонил Эллен в ту же секунду, как пробило восемь утра, и через час она приехала. Они поднялись в комнату Санса, и Гриллби объяснил доктору, в чем дело. Бонни держала Папируса в дверях, а Гриллби стоял к Сансу так близко, как мог, чтобы при этом не мешать врачу в работе. Воспользовавшись бессознательным состоянием скелета, она проверила его грудную клетку и позвоночник и вправила на место несколько костей и позвонков. Также она исследовала душу Санса, и ее холодное спокойствие пошатнулось лишь на миг, но Гриллби хватило и этого, чтобы начать тихо паниковать вместе с Папирусом, который вообще не хотел, чтобы кто-то трогал душу его брата. Эллен в тишине считывала информацию с души. После долгого молчания она отвернулась и начала копаться в своей сумке. — Его душа всегда была в таком состоянии? — спросила врач. — Не знаю. До вчерашнего дня я ни разу ее не видел, — признался Гриллби, и Эллен нахмурилась. — Папирус, ты видел душу своего брата раньше? Скелет кивнул. — Она всегда была такой тусклой? — Да. Сколько я себя помню. Эллен вытащила прямоугольный прибор с экраном среднего размера и включила его. Она установила экран над грудной клеткой ребенка, где располагался источник его жизни, и поманила к себе Гриллби. Элементаль в ту же секунду оказался рядом, и врач указала на экран, который теперь отображал душу Санса сквозь его тело. — Его душа в кошмарном состоянии, хотя я не могу с уверенностью сказать, что именно это вызвало потерю сознания. Самое ужасное — я не уверена, можно ли это исправить. Посмотрите на показания? Гриллби наклонился ближе, взглянул на цифры, и его пламя упало, в нем замелькали оттенки розового и фиолетового. — Один? У Санса всего одна единица здоровья? Как такое вообще возможно? — Видите эту ауру вокруг его души? — не касаясь экрана, Эллен обвела пальцем слабый свет, который, иногда пульсируя, расходился от души. — Это остаточный след, который показывает, какой его душа должна быть на самом деле. Такая энергия витает только вокруг поврежденных душ, у которых недостаточно здоровья. Однако, как Вы видите, здоровье Санса полное. По логике вещей эта аура должна исчезнуть, но нет. Папирус сказал, что душа Санса всегда была такой, однако в этом нет смысла. В какой-то момент здоровье Санса должно было быть выше одной единицы. Что еще больше настораживает, почему оно так упало. Души не теряют общую прочность. Не было ни одного зафиксированного случая, когда душа истощала общее состояние здоровья. — Но если энергия все еще там, Вы можете это исправить? — спросил Гриллби, и Эллен глубоко вздохнула. — Я не знаю. Если рассматривать с этой точки зрения, то мне не знаком ни один врач, который готов взяться за что-то подобное, ведь у него не будет права на ошибку. Есть несколько способов слегка поднять здоровье, но ничего глобального, и этот эффект на шкалу здоровья не будет постоянным. Санс может поднять здоровье до пяти к одному, возможно, до десяти к одному, но я не уверена, получится ли вообще его повысить при начальном показателе в единицу. Я… — Эллен еще раз взглянула на экран, а затем выключила его и убрала прибор обратно в сумку. — Не могу сказать многого, но его здоровье не понижается. Так что вы можете расслабиться. Его тело просто замкнуло от резкой магической перегрузки, а душа оказалась неспособна справиться со стрессом, под которым находилась, поэтому он потерял сознание. Как только его организм стабилизируется, он должен прийти в себя. Все трое измотанных монстров почувствовали, будто с их плеч спал груз. — А что насчет галлюцинаций? — спросил Папирус. — Я не специалист в этой области, но если все так плохо, как вы, ребята, говорите, я посоветовала бы вам отвести его к психоаналитику на прием или хотя бы на консультацию. Я выпишу направление к любому врачу, которого вы выберете, но это будет своего рода эксперимент, как повезет. Вам придётся найти кого-то, кого Санс полюбит и к кому проникнется, а это сложно. Если Санс все такой же пугливый, как и раньше, возможно, вам стоит начать с малого. Детский психолог будет лучшим выбором, потому что, как правило, они более дружелюбные и вызывают больше симпатии, но некоторым детям не нравятся вибрации, которые они испускают, и они предпочитают обычных терапевтов. Опять же, нужно просто посмотреть, что Сансу понравится, а что нет. — Думаете, мне стоит его как-то подготовить? Когда Вы видели его раньше, ему было просто неуютно, но он невероятно чувствительный, когда дело касается его прошлого, — сказал Гриллби. — Что до Вас… Не знаю даже, с чего начать или что предложить, если Вы хотите попробовать сперва что-то сами. Я бы советовала Вам поговорить с кем-то, у кого есть профессиональный опыт в этой сфере и послушать, что Вам скажут. Психическое здоровье — очень щекотливая тема, особенно если речь заходит о детях. В конце концов, главное убедиться, что Сансу будет комфортно и он будет чувствовать себя в безопасности. Ведь именно ему придётся через это проходить, и если он не ощутит уверенности, то не сможет ничего рассказать, — ответила доктор, собирая свои вещи. — Сейчас я мало чем могу помочь. Физически он здоров, и с его показателями все хорошо. Его магия должна уравновеситься сама собой. Я не хочу ничего прописывать при таком состоянии души. Когда он очнется, примерно неделю ему стоит избегать использования магии. У него могут происходить случайные выбросы энергии, но это просто его тело таким образом будет стараться сбалансировать себя. Если у Вас больше нет вопросов, думаю, здесь я закончила. — Спасибо, — искренне поблагодарил Гриллби, и Эллен улыбнулась, похлопав его по плечу. — Он будет в порядке. Он должен проснуться завтра, если не сегодня. Через неделю он уже стабилизируется. А пока просто расслабьтесь. Не спускайте глаз с его души и сообщите, если что-нибудь произойдет. Они кивнули, и Бонни проводила доктора до дверей. Гриллби присел на кровать, наблюдая за тем, как тихо дышит скелет, и обдумывая слова Эллен. Он не мог представить, что Санс будет делать и как отреагирует, когда очнется. Лучшее, что можно сделать для малыша — это позволить Папирусу находиться рядом на случай, если он очнется и будет напуган. Что касается психического состояния, Гриллби был в недоумении. Он не хотел, чтобы Санс выходил из дома, пока полностью не поправится, но с его приступами, которые становились все ужаснее, он боялся оставлять его здесь, где не было возможности ему помочь. Возможно, стоило спросить у кого-нибудь, как лучше поступить, и у него был такой монстр на примете. — Бон? — позвал Гриллби, не отводя взгляда от скелета. Бонни обернулась в тот момент, когда Папирус забирался на кровать. — Я хочу повидаться со Шквалом. Можешь посидеть с ними и, если что-то случится, сообщить мне? — Да, конечно, Гриллби, — заверила Бонни, и бармен поднялся. — Я вернусь через несколько часов. Присмотри за ним, ладно, Пап? Скелет кивнул, уже свернувшись рядом с братом. Без дальнейших разговоров Гриллби схватил свое пальто, которое практически никогда не надевал, и покинул дом. Шквал был психотерапевтом Гриллби. Они практически не виделись друг с другом, если не считать ежегодного посещения и проверки — Шквал хотел быть уверен, что все хорошо. Гриллби не планировал встречаться с ним до осени, но он знал расписание Шквала лучше, чем свое собственное, и в данный момент у него будет окно для того, чтобы быстро поговорить. Он обитал на внешней окраине города, ближе к большим лесам, где вёл уединенный образ жизни. Когда Гриллби впервые встретил Шквала, то не поверил, что они могут поладить. Шквал был интересным гибридным монстром, созданным полностью из снега, но принявшим форму змея с ногами. Он был гораздо более стабильным, чем Гриллби вначале ожидал: хотя и состоял из снега, однако его тело двигалось как у обычного монстра, не напоминая замороженную воду. Несколько раз во время своих визитов Гриллби терял хладнокровие и боялся, что, в конце концов, расплавит психотерапевта, но тот оказался куда прочнее, чем мог бы быть. Они даже пожали друг другу руки, и, к своему удивлению, Гриллби не почувствовал ожога, а Шквал не растаял. Шквал работал не так, как другие психотерапевты, знакомые Гриллби. Он работал не в кабинете, а проводил встречи в своем логове, где подавались легкие закуски и чай. Место казалось скорее домом хорошего друга, чем кабинетом врача, нормальность окружения делала Гриллби спокойнее и откровеннее. Элементаль подумывал привести Санса к нему на прием, но чувствовал, что Шквал будет для него не лучшим вариантом. Он вёл себя тихо и мягко говорил, но зачастую задавал непростые вопросы. Со своими вопросами он был слишком прямолинеен, и многие находили это отталкивающим. Однако Гриллби понравился этот баланс между комфортным окружением и суровой терапией. Хотя Шквал не был жесток: если кто-то оказывался подавлен или впадал в панику, он прерывался и утешал пациента, перед тем как продолжить. Вспоминая, как ему самому было трудно первое время, Гриллби начинал сомневаться, что Сансу подойдет такой стиль работы. Гриллби постучал в дверь, кутаясь в свое пальто. Это место всегда казалось ему холодным, что было ненормально, учитывая, как трудно ему было почувствовать температуру, ниже комнатной. Бармен надеялся, что Шквал сможет дать ему дельный совет. Хотя в ходе их сессий он несколько бывал резок, но он профессионал и знает, как действовать в таких ситуациях куда лучше Гриллби. Дверь распахнулась, на пороге стоял Шквал в повседневной одежде и с озадаченным выражением лица. — На несколько месяцев раньше, да? — спросил он. — Мне нужна помощь. Шквал отошел в сторону, позволив Гриллби зайти в его маленький кабинет как к себе домой. Они прошли к дивану, и Гриллби сел. — Что-то личное? Может, еще один рецидив? — Шквал заговорил громче, отправившись на кухню, чтобы приготовить чай. — Нет, дело не во мне. А в моем сыне. Жестянка с чаем едва не выскользнула из рук терапевта, а глаза слегка расширились. — Я не был осведомлен, что он у тебя появился. Поздравляю с новорожденным. Малыши часто могут быть причиной различных реакций у взрослых. — Нет, он приемный. Я усыновил их с братом в декабре. Шквал задумчиво хмыкнул, наполняя чайник водой. — Тогда это все упрощает, — пробормотал он, шаркая в направлении Гриллби с чайником. — Не возражаешь? Плита сломалась. Гриллби взял чайник и положил одну ладонь под днище, нагревая воду своей магией. — Ты не спал. Что плохо для твоего здоровья, — заметил он, отправляясь на кухню за парой чашек. — Ночь была тяжелой. Терапевт еще раз хмыкнул. — Как их зовут? — спросил Шквал, выкладывая крекеры и бисквиты на поднос. — Санс и Папирус. Я здесь по поводу Санса. — Сколько им лет? — Ему одиннадцать, а Папирусу семь. — Хммм, — рот Шквала сжался в твердую линию, пока он нес закуски и чайные приборы. — Проблематично. Почему ты пришел? В чем заключается предмет твоего беспокойства? — У него ужасные галлюцинации, — признался Гриллби, замолчав, чтобы передать закипевший чайник. — В прошлом с ним жестоко обращались, и ему было не просто приспособиться к обычной жизни, но стало лучше. А несколько дней назад кое-что случилось, и его накрыло кошмарной панической атакой, и с тех пор он изменился. Вчера был еще один приступ, и в итоге он упал в обморок. Шквал, покачав головой, добавил в чашки самодельные чайные пакетики и залил их кипятком. — Ты не слишком понятно объясняешь. Что с ним? У него просто галлюцинации? — Нет, его мучают воспоминания, перепады настроения, приступы агрессии, он говорит, что слышит три разных голоса, и у него депрессия. Его нестабильное состояние так изменяет его, что он сам на себя не похож. Шквал поставил чайник и взял чашку, обдумывая информацию. — И ты говоришь, ему одиннадцать? Гриллби кивнул, и Шквал хмуро уставился в чашку. — Признаки психической нестабильности в подобном облике не проявляются у детей по крайней мере до тринадцати, и даже тогда случаи психологических расстройств такой степени имеют крайне малый шанс. Ты сказал, что с ним жестоко обращались, но тогда это должно быть чем-то гораздо худшим, чем просто жестокость. Для психологической травмы подобного размера, которая способна проявиться в его возрасте, нужно, чтобы он прошел через что-то неимоверное, — объяснял Шквал, окуная пакетик в воду. — Даже неимоверное кажется преуменьшением, — сказал Гриллби, положив голову на руки. — Я не знаю всех подробностей, но даже из того, что он мне сказал… это ужас. — И как давно у него такие реакции? — С тех пор, как мы встретились. Но раньше ему не было так плохо. Просто редкие плохие воспоминания и мрачное настроение, но до недавнего времени все это не было настолько ужасным. Шквал отпил большой глоток из своей чашки и вытащил пакетик из чашки Гриллби для него. — Значит, ему стало хуже. Знаешь почему? Что-то его спровоцировало? — Нет, то есть, ничего из обычного окружения. Его брат пострадал, и Санс просто сорвался. Он всегда заботился о нем, но не так. Даже в прошлом он бы взял себя в руки через несколько часов, а сейчас он никак не может оправиться. — По шкале психологической травмы, где ноль — это расставание с любимым, а десять — война, где он находился в прошлом? — А где там находятся медицинские эксперименты? Шквал взглянул на Гриллби с пустым выражением. Огненный монстр выдержал его взгляд, не двинувшись с места. Терапевт медленно поставил свою чашку с чаем на стол и сложил руки на коленях. — Если ты говоришь, что твои дети были частью какого-то медицинского эксперимента, то я не тот, к кому тебе стоит обращаться. Я рекомендовал бы тебе рассказать стражам или Королю, — его голос был тихим, что давало элементалю возможность все объяснить. — Допустим, я сказал правду. Как я могу помочь кому-то в такой ситуации? — Я умоляю тебя сообщить Королевской гвардии, чтобы тот, кто несет за это ответственность, мог быть изолирован от общества. — Предположим, что тот, кто ответственен за это, уже получил по заслугам. Как я могу помочь кому-то, кто прошел через такое? Шквал бесстрастно смотрел на Гриллби. — Ты поможешь, обратившись к профессионалу. — Я работаю над этим. Есть ли что-то, что я могу сделать дома? — Гриллби, — вздохнул терапевт, проводя руками по лицу. — Я даже не знаю всей ситуации. Он там родился? Его держали в заложниках? — Допустим, родился. — Когда он вышел? — Не знаю. Давай сразу предполагать худшее. — Боже, — пробормотал Шквал, уставившись на свой чай. — Я даже не знаю, как он может быть жив. Если он провел там всю свою жизнь и подвергался насилию все это время, в какой-то мере он должен был быть слишком напуган, чтобы уйти. Скорее всего, у него развился синдром жестокого обращения с женщиной. Это нарушение свойственно для тех, к кому в течение долгого времени применялись насильственные методы обращения. В основном это приводит к усвоению беспомощности и психологическому параличу, наряду со множеством других симптомов. Я не знаю, сам ли он выбрался, но как или почему он ушел — загадка для меня. Как он вел себя, когда вы впервые встретились? — Испуганно и агрессивно, — ответил Гриллби, вспоминая первую встречу. — А сейчас? — До этого случая он был нормальным. Шквал тряхнул головой и постучал пальцами по ноге. — Так не должно быть. Одиннадцать лет или около того быть запертым в отравляющей среде — это не то, что легко исправить. Он не должен быть способен вести себя нормально, страх и агрессия тоже не выглядят правдоподобно. У него должно было закрепиться определенное поведение, и, чтобы его исправить, уйдут годы. Не знаю, за каким ребенком ты присматривал все это время, но могу заверить, что это не то, каким Санс является на самом деле. Он подавлял чувства, которые теперь, наконец, выходят наружу. Скажу тебе прямо сейчас, его приступы — это только начало. Если ему не оказать помощь, то он может получить полный рецидив, и подавленные воспоминания освободятся слишком быстро, заставив его вернуться к тому состоянию, в котором он был раньше. Пламя Гриллби поблекло. — Я пытаюсь, но прямо сейчас он не может, вот почему я здесь. Неужели я ничего не могу сделать, чтобы помочь? — Гриллби, с рассудком, столь же нестабильным, как и его, все возможно. Это вопрос проб и ошибок, пока ты не выяснишь, как ему помочь. — Его брат помогает лучше всего, но я хочу понять, что я сам способен сделать. — Его брат, Папирус? У него такие же симптомы? — Нет, он абсолютно нормальный. Он не помнит ничего из их прошлого. — Это еще хуже, чем у Санса. Должно быть, он полностью заблокировал все, что пережил. Гриллби открыл рот, чтобы поправить его, но не знал, как именно объяснить. Просто передать слова Санса о том, что никто кроме него не помнит, покажется бредом. Без доказательств принять все это будет очень трудно. Любой врач предположил бы, что Санс либо выдумывает, либо создал какую-то историю, вместо того, чтобы рассказать правду. Это только затруднит поиск того, кто может поверить скелету и того, кто ему понравится. — Папирус в порядке. Не знаю как, но это факт. Тот, о ком я беспокоюсь — это Санс. Прямо сейчас ему нужна помощь, — заявил Гриллби, и терапевт протяжно вздохнул. — Лучшее, что я могу предложить тебе, это не спускать с него глаз, и, если он выглядит так, будто у него приступ, держать его в реальности. Отвлекай его, весели. Если его брат стабилизирует его, то пусть они будут вместе. Ты мало что можешь сделать в подобной ситуации, кроме того, чтобы предложить свою помощь. Примет ли он её, зависит только от него.

***

И, возвращаясь к Сансу, он все еще спал. Скелет понимал, что что-то не так, но не до конца представлял, что именно. Папируса не было видно, и ему стало не по себе. Он ощущал неуверенность и нестабильность, но не знал, было ли это из-за Папируса или нет. Он пытался сказать себе, что все ему лишь снится. Но не похоже, чтобы это очень помогало. Папирус разбудил бы его. Он думал о том, чтобы попытаться проснуться, но не сделал ничего. Папирус будет его оберегать. Вместо этого, он позволил себе поспать или что бы это ни было, до тех пор, пока не начал задаваться вопросом, а почему он вообще решил, что это сон. В таком случае тут был бы Папирус. Он всегда чувствовал себя так, верно? Зачем ему чувствовать себя по-другому? Эта неуравновешенность всегда присутствовала в Сансе, потому что он никогда не мог предсказать настроение Доктора. Стабильность, уверенность, понимание того, что завтра ты не умрешь, Санс никогда не чувствовал этого. Зачем ему это? Он всегда будет здесь, с Гастером. Свободы не существует. Его задача только присматривать за Папирусом. Папирус был его… Папирус? Кто это? Почему он так сильно заботится о нем… об этом? Санс беспокоился о чем-то, для чего не существовало даже слова, бессмысленно. Есть только лаборатория, Гастер и боль. Свободы нет. Постоянства нет. Папируса нет.

***

Скелет в одиночестве сидел в лаборатории, играя с разноцветным кубиком, который дал ему Доктор. Доктор вот уже несколько недель тестировал умственные способности Санса, предлагая ему различные головоломки и ловушки для решения. Сегодня Санс прошел испытание, и кубик стал его наградой. Скелет скучал большую часть дня после того, как Доктор уходил. Хотя порой эксперименты были жесткими или болезненными, Санс все равно с нетерпением ждал, когда дверь распахнется, позволяя ему встретиться с другим живым существом. Скелет знал, что если он будет достаточно усердно работать, то получит не только похвалу и награду, которая может развлечь его остальную часть дня, но этим сделает Доктора счастливым. Когда в следующий раз дверь открылась, Санс бросился к ней с кубиком в руках. С улыбкой он протянул его, и Доктор, сунув кубик в карман, повел его в комнату, незнакомую эксперименту. Эта комната была большой и пустой. Левая стена представляла собой окно, выходящее в ещё одну комнату, похожую на ту, где Санс привык тренироваться. Там в углу, свернувшись калачиком, лежала маленькая фигурка. Доктор сделал пару шагов назад и вытащил диктофон. Через секунду Санс заметил фигурку и бросился к стеклу. — 1С увидел 2П, — сказал Доктор, внимательно наблюдая за экспериментом. — 1 стучит по стеклу, в попытке привлечь внимание 2П. 2 пока никак не реагирует. Возможно, субъект все еще не пробудился после теста интеграции души. — Там, — начал Санс глядя на Доктора и все еще постукивая пальцем по стеклу. — Что это? Цель? Загадка? — Санс, подойди, — Доктор указал на место перед собой, и Санс подбежал, остановившись в трех шагах. — Не навреди ему, — предупредил он, и Санс кивнул. — Я не буду атаковать! — Объединение, фаза четыре, — сказал врач в диктофон. — Фазы один и два не принесли результатов. Субъекты слишком далеко друг от друга. Фаза три удачна, оба заметили друг друга в соседней комнате. Смотреть примечание к объединению. В четвертой фазе двое будут представлены друг другу в первый раз. Ожидания низкие. 2 не реагирует ни на что, включая меня. Эта фаза может оправдать надежды на возможную совместимость. Результаты предыдущих исследований, которые находятся в файле, показывают позитивную тенденцию для развития связи. Необходимо проверить теорию. В худшем случае 1 устранит 2, или 2 умрет от гиперстимуляции. Его душа все еще хрупка после бета-теста. Начало фазы четыре. Ученый провел карточкой, и дверь открылась. Кости Санса задрожали от волнения в предвкушении приказа. Доктор отворил дверь, жестом показывая ему войти. Скелет вбежал внутрь и остановился. Доктор закрыл дверь, наблюдая за ним сквозь большое окно. С огромными зрачками, цепляясь за свое тонкое облачение, Санс приблизился к фигуре. Фигурка не двигалась до тех пор, пока Санс не оказался на полпути к середине комнаты. Тогда тело шевельнулось, и Санс ахнул, сделав шаг назад. Фигурка подняла голову, покров окоченения соскользнул с нее, когда она осмотрелась вокруг. Санс зачарованно изучал ребенка, наблюдая, как он оглядывается и медленно садится, прежде чем заметить его. Их взгляды встретились, и эксперименты отпрянули друг от друга. Малыш задрожал, глазницы наполнились слезами, а Санс ощутил боль в собственной груди. Он не подозревал, что его душа начала светиться, но доктор наклонился ближе. Скелет только, широко открыв глаза, таращился на фигурку, которая сидела перед ним. Ребенок перестал дрожать, увидев сияние души более высокого скелета. Он сморгнул маленькие слезинки и склонил голову. Санс тоже расслабился, и уголки его рта дернулись вверх, когда малыш-скелет посмотрел на него. — Привет, — поздоровался Санс и аккуратно помахал рукой. Ребенок улыбнулся и хихикнул, а Санс почувствовал, как по его телу разливается пьянящее тепло. — Привет! — повторил Санс более оживленно. Малыш взвизгнул от восторга, и Санс улыбнулся. Он подошёл ближе, пока не оказался в шаге от него, и сел на пол. Малыш протянул свои ручки, Санс нерешительно протянул свою в ответ. Малыш ухватился за пальцы и рассмеялся, от чего в глазницах Санса зажглись искорки. Его маленькие пальцы обвились вокруг крошечной ладошки, и он не мог отвести глаз от этого существа. Никогда прежде Санс не видел ничего настолько прекрасного. Детская душа сияла ярче, чем любой свет, на который Сансу доводилось смотреть. Он никогда не чувствовал такого тепла и радости. Мир Санса изменился за считанные секунды. Все, что окружало его, стало приглушенным и мутным, все его внимание сосредоточилось исключительно на малыше перед ним. Все, что Санс делал, вызывало у ребенка улыбку или смех, и это ошеломляло эксперимент. Это наполняло его таким счастьем, будто Санс получил высшую оценку в тесте. Санс даже не слышал, как Доктор звал его, до тех пор, пока над ним не нависла тень, и малыш не вскрикнул, дернувшись в сторону. Санс быстро встал и повернулся к ученому лицом. Тот не выглядел расстроенным, просто слегка раздраженным, от чего Санс немного расслабился. — Пойдем, — поманил он, и Санс собирался последовать приказу, но услышал слабый писк за спиной. Он взглянул через плечо и увидел, что ребенок изо всех сил пытается встать. Его ручки были протянуты в сторону Санса, он тихо захныкал, когда ему, наконец, удалось подняться. Но его ножки оказались слишком слабы, и малыш-скелет упал, Санс неподвижно стоял, грустно глядя на ребенка. Его душа болела, умоляла помочь и утешить хнычущую фигурку. Малыш взглянул на Санса со слезами на глазах, и скелет уже собрался повернуться к нему, как услышал голос Доктора. — 01С. Санс затаил дыхание, зажмурился и сжался, когда, повернувшись к плачущему малышу спиной, покидал комнату. Доктор вел свой эксперимент в операционную, чтобы посмотреть, появились ли какие-нибудь изменения. Все это время Санс был печален, изредка всхлипывая, в попытке сдержать слезы. В этот момент Гастеру уже пришла идея, но только на следующий день она переросла в успешный эксперимент. Санс сидел перед устройством, которое создал Гастер. Это была простая головоломка, ну, или Гастер так думал. Она содержала различные виды замков, которые требовали определенного уровня магической энергии, чтобы их открыть. Хотя его эксперимент научился призывать оружие различной силы, он все еще был неопытен, когда дело касалось магии в сыром виде. Из десяти замков Санс открыл только три, а потом застрял. Последние двадцать минут прошли в безуспешных попытках, но ящик все еще сопротивлялся, хоть и выглядел поврежденным. — Если ты закончишь с этим в течение тридцати минут, я тебя вознагражу, — предложил Гастер, но Санс, оглянувшись на окно, только покачал головой. — Если справишься за двадцать, сможешь увидеться с 2П. Санс выпрямился, его глаза просветлели, во взгляде зажглась надежда. Доктор выставил таймер на двадцать минут: — Давай. Санс закончил задание через десять минут. С тех пор 2П, или Папирус, стал новой наградой Санса. Гастер не верил, что его второй эксперимент может быть особо полезным в отличие от первого, но собирался выжать из него всю информацию, до того, как тот станет окончательно бесполезным и превратится в расходный материал. Санс стал еще более старательным, чем раньше. Он выполнял любые задачи за рекордно короткие сроки, и больше не беспокоил Доктора, выпрашивая особые награды или какие-нибудь вещи, чтобы не скучать в одиночестве. Вместо этого первые слова, которые он произносил после окончания любого эксперимента, теста или испытания, касались Папируса. Доктор позволял Сансу и Папирусу быть вместе, пока сам обрабатывал результаты работы. Хотя Гастер считал Папируса совершенно бесполезным, ему было интересно, что произойдет, если скелеты продолжат видеться. Когда-то хрупкая душа Папируса укреплялась с каждой новой встречей. Через неделю Папирус уже не был таким жалким и слабым, и ему было позволено выйти из изоляции. Гастер раздумывал над переводом экспериментов в одну комнату, но прежде он не разрешал им оставаться вместе наедине. Они проводили вдвоем час или два в день и только под надзором Гастера, вряд ли этого достаточно, чтобы судить, как они справятся с ночью в одиночестве. Поэтому Гастер решил взять один выходной и сосредоточиться на устранении проблем в Ядре, позволив тем самым скелетам побыть одним, но под его бдительным оком. Гастер не был полностью уверен, чего можно ожидать. Изначально он считал, что Санс будет не заинтересован в ребенке или поведет себя агрессивно по отношению к нему, но он, похоже, действовал с точностью да наоборот. Он обожал Папируса, и Папирус возвращал любовь Сансу. Гастер часто думал об отрицательной стороне этой связи, однако ничего нельзя будет окончательно понять, пока Папирус не станет умнее и активнее. Ребенок все еще учился разговаривать, и все вокруг было ново для него. Гастер еще не успел закончить с анализом субъекта, за исключением осмотра и пары тестов. Однако до сих пор казалось, что ему требуется больше внимания и он куда болтливее Санса. Гастер надеялся, что со временем это пройдет. Но сомнения его не покидали. Создание второго эксперимента было идеей Азгора. Гастер продемонстрировал Королю, что Санс может и на что способен, но монстр-босс был слишком мягким. Он ошибался, рассматривая субъекты Гастера как монстров, они ими не были. Санс — не монстр. Он оружие, творение, созданное Гастером с единственной целью — убивать. Но идиот Король был безнадежен и потребовал, чтобы Гастер создал еще одного «ребенка» для того, чтобы составить компанию Сансу. Гастер едва не рассмеялся, пока не понял, что Азгор серьезен. Однако риск для проекта был минимален, так что Гастер согласился и принялся за создание второго субъекта. Король попросил сделать его менее жестоким, потому что покорное поведение Санса тревожило его. Гастер пытался объяснить, что именно так и должен вести себя Санс, но этот дурак не послушал. Гастер уже ненавидел Папируса, но, по крайней мере, можно извлечь информацию из этой ошибки. Доктор разрешил Сансу и Папирусу проводить вместе три полных дня раз в месяц. Ядро ломалось в странных местах, отнимая драгоценное время для его научных экспериментов. В конце дня ученый был на взводе. Те же самые паровые трубы в третий раз порвались в одном и том же месте, так что он был на грани потери хладнокровия. Он открыл дверь и позвал Санса. Скелет подбежал через пару секунд, заметив состояние Доктора. — Нет! — раздался голос, Гастер замешкался. Санс приложил руки ко рту и посмотрел на Папируса, который стоял посреди комнаты с хмурым выражением. Санс покачал головой, взглядом умоляя друга быть тише, но он не послушался. — Нет! — повторил Папирус, и Гастер обернулся к нему. — Нет? — откликнулся Доктор складывая руки и окидывая субъект тяжелым взглядом, давая ему шанс отступить. — Нет! Санс останется! Вы уйдете! — крикнул Папирус, как будто его мнение что-то да значило. Гастер не имел понятия, где его субъект понабрался этой непокорности и самосознательного мышления, но он хотел уничтожить это. Гастер шагнул вперед и единственным звуком, эхом отразившимся в комнате, был стук его каблуков по полу. Санс остался на месте. Широко открытыми от страха глазницами он наблюдал за Гастером, который возвышался над своим творением с холодным выражением лица. Вся самоуверенность маленького скелета испарилась, он опустил голову и покорно сжался. Гастер слегка откинулся — его позабавила эта перемена — и ощутил, как на лице появилась ухмылка. Его мелкий скелет был не лучше шавки, что лает, да не кусает. — Ты сказал мне нет? — спросил Гастер, но ответа не получил. — Посмотри на меня. Глаза Папируса не отрывались от пола, и Гастер прожег его суровым взглядом. Санс вздрогнул, когда увидел, как начала формироваться магия Гастера. Чернильно-черные щупальца появились в его тени и по щелчку пальцев Гастера рванули к Папирусу, впечатав его в стену позади. Крик Санса заглушили руки, но визг Папируса был резким и громким. Доктор сделал шаг вперед. — Посмотри вверх. Папирус повиновался, испуганно глядя на монстра перед ним. — Ты не смеешь высказываться. Чернильная конечность хлестнула скелета по черепу. — У тебя нет возможностей. Еще один удар. — Нет права голоса, никаких прав, воли, ничего. Болезненный удар следовал за каждым словом. Папирус уже рыдал, но Гастер еще не закончил. Его магия обернулась вокруг шеи скелета и подняла его в воздух, так чтобы он оказался на высоте Гастера. — Я не собираюсь потакать тебе, субъект. Я приказываю, а ты подчиняешься. Если я скажу сесть, ты сядешь. Скажу идти — пойдешь. Если ты не выполнишь мой приказ — будешь наказан, — Гастер выпустил скелета, и тот упал на пол, дрожа от страха. Папирус взглянул на Санса, умоляя о помощи. — С-Санс, — проплакал скелет, и Санс всхлипнул. Он был слишком напуган, чтобы двигаться, даже если все его существо рвалось пополам от вида сломанного Папируса перед ним. Гастер протянул руку и поднял скелета за воротник его робы, держа словно зверька за шкирку. Он действительно верит, что Санс способен ослушаться? Разве его эксперимент действительно такой дебил? Гастеру хотелось смеяться. — Санс тебе не поможет, — сказал Гастер скелету, который все еще продолжал звать своего друга. — Я не буду помогать тебе. Никто тебе не поможет. Никто не спасет тебя. Ты можешь плакать и кричать сколько угодно, но никто не придет. Потому что всем плевать. Думаешь, ты стоишь хоть капли заботы? Веришь, что ты монстр, как и я? Ты не монстр. Ты неудачный эксперимент, и никому нет дела до неудач, — сказал Гастер плачущему скелету. — Санс! — причитал Папирус, и Гастер зарычал, снова кидая свой эксперимент. — Слишком безмозглый, даже слушать жалко. Я должен все тебе показывать? Хочешь, чтобы я продемонстрировал, насколько ты беспомощен? Папирус не обратил внимания на слова Гастера, и ученый принял это за положительный ответ: — Хорошо. Я доходчиво покажу тебе, насколько ты бесполезен для нас. Гастер повернулся лицом к Сансу, и скелет вздрогнул. — Подойди. Скелет в считанные мгновения оказался рядом с ученым, едва стоя на своих трясущихся ногах. — Ударь его. Санс уставился на Гастера, как на сумасшедшего. Его зрачки сжались так, что их стало трудно разглядеть. Руки все еще прикрывали рот, потому что он не доверял голосу. Он покосился на Папируса, который не сводил с него глаз, полных страха и надежды, и покачал головой. Нет. Он не может причинить ему боль, Санс никогда бы не навредил ему. Гастер поднял ногу и опустил ее на лодыжку Папируса. Скелет взвизгнул, а Санс закричал, слезы уже скопились в его глазницах. Папирус отчаянно пытался убрать ногу Гастера, но врач продолжал давить на него. — Еще раз меня ослушаешься, и я сломаю его, — предупредил Гастер, нажав достаточно, чтобы почувствовать, как кости прогнулись под его стопой. — Призови оружие и ударь его. Живо. Санс открыл рот, чтобы умолять, но крики Папируса заглушали его, и он зажмурился. Он должен повиноваться. Выбора нет. Его жизнь ничего не значит. Санс всегда слушается Гастера, а это всего лишь очередное испытание. Небольшая кость зависла рядом с Сансом, и Гастер ухмыльнулся. Папирус с ужасом следил за тем, как Санс, по лицу которого сбегал нескончаемый поток слез, сжал пальцы вокруг кости. — Санс, нет, — взмолился Папирус, полностью игнорируя Гастера. Санс поднял руку, открывая глаза, чтобы увидеть своего друга, который в ужасе смотрел на него, — САНС, НЕТ. — Прости, — прошептал Санс, а потом опустил руку и ударил Папируса костью в плечо. Эксперимент упал на пол, крича и плача, умоляя Санса о помощи, даже после того, как тот ударил его. Гастер убрал ногу и отступил на шаг. — Еще раз. — Санс, нет! Пожалуйста, не надо! Санс, прошу! Санса начало мутить. Но он повиновался Гастеру, ударив Папируса снова… и снова… и снова. После пятого удара Папирус перестал просить помощи и только кричал от страха. Он дергался от каждого удара, гремя костями и бессвязно что-то бормоча. У Санса была каша в голове. Он больше не мог ни думать, ни чувствовать, только наблюдать за тем, как Папирус ломается. Гастеру пришлось тащить его в камеру, и он не возвращался к нему два дня. В эти два дня Санс не делал ничего. Отказался от еды, от сна, от чувств. Он проигрывал эту сцену у себя в голове и не мог забыть ни единой детали. В одиночестве своей комнаты он плакал и кричал. Его душа так трепетала и болела, что ему хотелось вынуть ее и уничтожить. Все болело так, как никогда прежде. Санс всегда знал, что был создан оружием, но никогда прежде не чувствовал себя таким жестоким. Он оружие. Точно как Гастер говорил ему снова и снова. Его душа для него ничто, кроме источника силы. У него нет ни сердца, ни доброты, ни милосердия. Он — пустая оболочка. Когда Гастер, наконец, выволок Санса из камеры, скелет безэмоционально следовал всем его командам. Гастер выглядел довольным его поведением, но в этот раз скелета это совершенно не волновало. Его взгляд был направлен в пол, когда Гастер проверял его статистику и тело. Санс был настолько погружен в туман скорби, что даже не заметил, что направляется за Доктором к камере Папируса, до тех пор, пока его душа не забилась бешено в груди. Гастер вышел и, заперев дверь, наблюдал через окно, как эти двое уставились друг на друга. Он ожидал, что Папирус будет в ужасе, но вместо этого Санс оказался в куда большем смятении. Он попятился, загнав себя в дальний от Папируса угол. Младший эксперимент, дрожа, свернулся в собственном углу и поглядывал на Санса. Целый час они не двигались, и в конечном итоге Гастер открыл дверь и позволил Сансу выйти. Визит за визитом, все оставалось так же. Скелеты неподвижно сидели по углам, пока Гастер не возвращался, чтобы забрать Санса. Ученый начал задумываться, что его эксперимент по созданию связи между ними окончен. Даже после месяца посещений они боялись друг друга, не подавая никаких признаков к сближению, как раньше. Ученый уже решил сдаться, когда Папирус пошевелился. Движение привлекло внимание Санса и Гастера. Санс прижался к двери, видя, как Папирус поднимается на ноги. Секунды шли, Гастер внимательно следил за тем, как Папирус медленно направился в сторону Санса. Он делал один шаг вперед и останавливался на несколько минут, прежде чем сделать еще шаг. Каждый шаг вгонял Санса в панику. Он скреб пальцами по двери и громко скулил до тех пор, пока Папирус не остановился в метре, заставив Санса вжаться в стену, тяжело дыша. Папирус хотел еще приблизиться, но Санс дернулся, чем напугал ребенка, который вернулся на место. Двое замерли, Санс трясся, хотя Папирус не двигался. Он покорно стоял, не скрывая страха до тех пор, пока не заговорил. — …Не ударишь? — спросил Папирус достаточно громким голосом, чтобы Санс его услышал. Санс не хотел ранить его. Он почувствовал столько боли и не был уверен, что сможет пройти через это снова. Точно знал, что не сможет. Он никогда больше не причинит ему вреда, скорее умрет сам. — …Н-не… ударю… — кое-как выдавил Санс, чуть слышным голосом. Затем Папирус сделал то, что Санс не мог ожидать от него и через миллион лет. Он улыбнулся. Глазницы старшего скелета наполнялись влагой, пока она не пролилась, капая с его лица. — П-про-с-сти, — проплакал Санс. Он свернулся в комочек плача и извиняясь одновременно. Гастер откинулся назад, с пустым выражением лица. Санс почувствовал ладонь на своем плече и дернулся, подняв взгляд, чтобы увидеть Папируса, который стоял с ним рядом. Санс оставался на месте, наблюдая, как Папирус обхватывает его руками и прижимается к нему. Челюсть скелета затряслась, поток слез вернулся с новой силой. Он рыдал, цепляясь за ребенка рядом с ним и отказываясь его отпускать.

***

Санс медленно открыл глазницы и несколько раз моргнул, чтобы прочистить замутненный взгляд. Прошло много времени с тех пор, как он вспоминал лабораторию, и еще больше с тех пор, как думал об их с братом первой встрече. Вскоре после событий из сна, или точнее воспоминания, их перевели в одну комнату, и началась их повседневная жизнь вместе. Санс повернул голову и увидел рядом брата, свернувшегося калачиком и выглядящего порядком измученным. Услышав тихий всхрап, скелет огляделся и заметил на полу спящую Бонни. Санс в замешательстве сдвинул надбровные дуги, но осторожно приподнялся и сел, выискивая своего опекуна, которого нигде не было видно. В это время Гриллби был на пути от терапевта домой. Он все еще надеялся и ждал, что Бонни или Папирус позвонят ему с сообщением, что Санс проснулся. Но звонка не было. Он чувствовал себя таким измотанным, что был готов просто рухнуть в снег. Но он знал, что как только вернется домой, то будет слишком занят беспокойством о своих детях и не сможет отдохнуть. Гриллби тяжко вздохнул, вставляя ключ в замочную скважину. Открыв дверь, он замер, тараща глаза на то, что увидел. Санс тоже замер на полушаге, с куском хлеба во рту. Он выглядел так, будто его застали на месте преступления. Его взгляд метнулся между Гриллби, хлебом, дверью в комнату и обратно к Гриллби. Бармен уже собирался спросить, действительно ли это Санс перед ним, или он настолько вымотался, что у него начались галлюцинации, когда скелет опустил руку, которой держал кусок, и помахал, растерянно улыбаясь элементалю. Тогда бармен принял реальность. Гриллби бросился вперед и подхватил ребенка, крепко прижимая к себе. Санс сперва напрягся от внезапного движения, но быстро расслабился и только посмотрел вниз, на кусок хлеба, который выскользнул у него и теперь лежал на полу. — Боже мой, — выдохнул Гриллби, ощущая собственного ребенка в руках. — Боже, малыш… Санс. Я… ты… Боже мой. Гриллби не мог собрать ни одного предложения, просто прижимал к себе скелета. Санс поднял руки и обнял опекуна в ответ. Гриллби мягко рассмеялся, облегчение затопило его тело, и он почувствовал, что готов расплакаться. — Ну и напугал ты нас, приятель, — пробормотал Гриллби, вцепившись в скелета. Санс положил голову на плечо элементаля и потерся об него носом. — Прости? — спросил он, не зная, что сказать. Гриллби только рассмеялся, качая головой. — Когда ты проснулся? — спросил он после долгой паузы. — Не знаю, может, минут двадцать назад. Все спали, а я проголодался, поэтому пошел перекусить. Гриллби нехотя отстранился, и Санс слабо ему улыбнулся. Бармен уперся лбом в лоб скелета, все еще не желая выпускать его из объятий. — Как ты себя чувствуешь? — Хорошо, лучше, чем раньше. Гриллби кивнул и отпустил ребенка. — Все выглядят такими уставшими, — заметил Санс, и Гриллби потер затылок, глубоко вздыхая. — Мы слишком беспокоились, чтобы спать. Мы не знали, что делать и… — САНС?! Дверь в спальню резко распахнулась, ударившись об стену. Бонни подорвалась с пола, когда Папирус вылетел из комнаты. Его обеспокоенные глазницы остановились на брате. Ахнув, он сбежал вниз по лестнице, несколько раз чуть не споткнувшись, и бросился на брата. Инерция сбила Санса с ног, но младший не выпустил его из объятий. — Эй, бро, — поприветствовал Санс, положив руку на череп брата. — Ты очнулся, — голос Папируса был хриплый и дрожащий. Его переполняли эмоции. — Ты не просыпался и… и… — Ну, сейчас-то я проснулся, — сказал Санс, нежно улыбаясь и пытаясь успокоить своего брата. — Знаешь, а ты мне снился? Должно быть, ты говорил со мной, пока я спал. — Правда? — Папирус шмыгнул. — Я… Я много говорил. Это был хороший сон? Лицо Санса на мгновение напряглось, когда он вспомнил. Был ли этот сон хорошим? Он сомневался, когда думал обо всем, что случилось, но его первая встреча с Папирусом и формирование их связи было тем, что он не хотел забыть ни в коем случае, как бы больно это ни было. Он совершил ошибку, но никогда больше так не сделает. Скелет никогда не позволит себе оказаться в похожей ситуации. Его не волнует, кто это будет, Бонни, Гриллби, даже Король, Санс никогда не ударит брата снова. Одного удара уже было достаточно, двух — слишком много, но после пяти Санс стал физически неспособен использовать свою силу против брата. Во время тренировок Гастера несколько раз случалось такое, что Папирус падал или случайно попадал в диапазон атак Санса, и тогда тот, даже не осознавая полностью, отменял атаки, рассеивал их прежде, чем они успевали приблизиться к брату. Санс не думал, что способен навредить Папирусу, даже если постарается, он слишком сильно боялся результата. Санс потерял бы все крохи здравомыслия, которые у него остались, и никогда не позволил бы себе находиться рядом с Папирусом вновь. Папирус был единственным, кто мог успокоить Санса, потому что его душа резонировала с братской. Гастер создал их совместимыми друг с другом, и это практически связало их. Даже если Санс ничего не замечал вокруг или был слишком потерян в приступе паники, чтобы понимать, где он находится, души все еще резонировали. Они чувствовали. Видели. Звали свою вторую половинку. Они служили надежным источником стабильности, напоминанием о том, что Санс должен успокоиться, иначе может навредить своему брату. И это всегда работало, словно по волшебству. Без этого постоянного влияния, удерживающего его, Санс не был уверен, что когда-нибудь смог бы избавиться от воспоминаний. — Да, сон был хороший, — ответил Санс, коснувшись зубами лба брата. Даже если это был кошмар, закончившийся на доброй ноте, это все равно было сокровище. Может, Папирус и не в курсе всего, что произошло, забыл о Гастере, лаборатории, как и все остальные, но Санс помнил. И в глубине души он, на самом деле, не хотел забывать. Он хотел бы не помнить болезненных моментов. Но тот день, когда он встретил Папируса, время, что они провели вместе, как Санс учил его читать ВингДинг, счастливые моменты, когда Доктора не было рядом — этого Санс забывать не хотел. — Ты в порядке? Тебе что-нибудь нужно? — спросил Папирус, но Санс только покачал головой, уткнувшись в Папируса и впитывая чувство умиротворения. — Нет, у меня есть ты. Это все, что мне нужно, — пробормотал Санс, а Гриллби оглянулся на Бонни, которая опиралась на лестничные перила. — Что тебе сказал Шквал? — спросила она, когда Гриллби подошел к ней. — Ничего хорошего. Почти то же самое, что я и так знал. Постараться, чтобы он был счастлив и всегда находился рядом с Папирусом, — ответил бармен подруге, усаживаясь на ступеньку и наблюдая, как два скелета тихо общаются друг с другом. — Нам что, придется сковать их вместе? — пошутила Бонни, присаживаясь на лестницу рядом с элементалем. — Ты же знаешь, что можешь пойти домой, да? Тебе не надо с этим связываться. Бонни стянула с Гриллби очки. — Я здесь, потому что мне не все равно, дубина. Тебе тоже кто-то нужен, — голос Бонни был тверд, а взгляд суров, прежде чем ее личико расплылось в улыбке. — Кроме того, по-моему, в диване еще остались застрявшие кусочки салата. Гриллби вымученно рассмеялся. — Эй, — позвала она, подталкивая бармена и заставляя его обернуться к ней. — У нас все будет хорошо. Гриллби попытался улыбнуться ей самой лучшей улыбкой, какой мог, но этого было слишком мало. Он посмотрел на Санса, который лежал на спине с Папирусом на животе и бурно размахивал руками. Хотя он смотрел на брата, но его зрачки были блеклыми и размытыми, как будто он не участвовал в разговоре. Похоже, Папирус заметил это и щелкнул брата по назальной кости, чтобы тот не отвлекался, но не упомянул этого. Между ними была какая-то связь, которую Гриллби не мог понять. Они действовали, как единое целое, которое разделили на половинки. Они замечали друг в друге малейшие детали, которые не видел Гриллби. Бывали дни, когда для элементаля Санс выглядел совершенно нормально, но Папирус, увидев брата, обнимал его и просил почитать или еще что-то, и Санс выглядел счастливее, тогда Гриллби понимал, как слеп он был. Гриллби хотел помочь ему, хотел быть с ними обоими. Но он знал, что никогда не сможет заменить или даже приблизиться к уровню доверия и любви, который разделяют два брата. Но Гриллби не позволит этому задеть себя. Хоть он и не в состоянии помочь Сансу так, как хочет, Папирус способен, и этого достаточно. Сансу не нужна тысяча разных способов, чтобы справиться с бедой, если единственный работал прекрасно. Может быть, он и не самый надежный, но сейчас этого достаточно. — Да, — пробормотал Гриллби, видя, как искренняя улыбка расцвела на лице старшего скелета. — У нас все будет хорошо.