My Fault/Моя вина

На следующий день Гриллби проснулся позже обычного, но все равно раньше детей. Они даже не пошевелились, пока элементаль вставал с кровати и переодевался в повседневную одежду. Дети прижались друг к другу, сомкнув черепа и перепутав конечности. Гриллби несколько раз встряхнул рукой, пытаясь максимально понизить температуру тела, а затем приложил тыльную сторону ладони к их лбам. Хотя для него определять температуру было затруднительно, ему все равно часто приходилось судить по ней о состоянии обычных вещей, и он заметил, что его дети горячее обычного. Но было ли это из-за его собственной теплой руки или нет, можно будет судить, лишь когда дети сами измерят температуру. Всё-таки нельзя исключать вероятность, что они проснутся с небольшим жаром. Ведь после вчерашних событий они оказались истощены эмоционально и физически. Гриллби не удивило бы, проспи его дети до полудня, и он совершенно не собирался мешать им в этом. Опекун вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Он спустился вниз, позвонил в школу и сообщил, что Папирус не придет, а затем покинул дом. Элементаль быстро добрался до бара, осмотрел его, убедился, что все в порядке, после чего повесил на дверь табличку, информирующую горожан, что бар закрыт по семейным обстоятельствам. По пути назад он обдумывал, сколько выручки потерял с тех пор, как дети вошли в его жизнь. Учитывая, сколько дней бар был закрыт только на этой неделе, должно быть, немало. Не то что бы это его действительно беспокоило. Материальное состояние не было тем, о чем он сильно волновался. Бармена более чем устраивал его аскетичный образ жизни, он довольствовался мелкими украшениями тут и там. Большая часть заработанных денег шла либо на бар, либо на подарки семье и друзьям. Конечно, сейчас почти все шло на Санса и Папируса — покупку одежды для них, игрушек, чтобы просто побаловать. Хотя «баловать» было не совсем подходящим словом. По крайней мере, в понимании Гриллби. Мальчики же чувствовали себя избалованными, как будто жили, словно короли, несмотря на то, что их детская была самой обычной. Возможно, у Папируса и было немного больше игрушек, чем у большинства сверстников, но если детей спросить о том, что они действительно ценили, это оказалась бы одежда и кровать. Когда Бонни рассказала о беременности своей двоюродной сестры, Санс и Папирус, не задумываясь, решили отдать большую часть своих вещей, несмотря на протесты Бонни, которая заверяла их, что в этом нет необходимости. Его дети считали себя избалованными, но когда Гриллби наблюдал, как они играли с каждой игрушкой или пользовались каждой вещью, что им дали, не позволяя ничему остаться в стороне на достаточный срок, чтобы на этом начала собираться пыль, он понимал, что они не избалованные. Они пользовались всеми вещами до тех пор, пока те не сломаются, и даже тогда пытались убедить Гриллби, что вещь хорошая. Их милосердное мышление имело горько-сладкий привкус, который заставлял Гриллби одновременно гордиться пониманием сыновей о недопустимости пустых трат и неблагодарного отношения, но так же и грустить оттого, что у них практически нет мыслей о накоплении личных вещей. Громко вздохнув, элементаль отмахнулся от этих размышлений и вошел в дом. Он проверил детей и убедился, что с ними все в порядке. Они лежали в том же положении, как он их оставил, и Гриллби позавидовал тому, как уютно они устроились, ему хотелось бы вернуться к ним в кровать. Хотя у него не было сильной боли и он не чувствовал себя особо больным, тело ныло, и он все еще был истощен эмоционально. Пока дети не проснулись, элементаль решил полежать на кровати с книгой, потому что осознал, что у него на самом деле нет важных занятий. Он не понял, как задремал, пока простыни под ним не зашуршали. Он открыл глаза — очки съехали набекрень — и обернулся налево. Папирус сидел, наклонившись вперед и уставившись на одеяло полуприкрытыми глазницами. — …Сейчас стошнит, — пробормотал он, не двигаясь. Гриллби подскочил с постели и бросился к ребенку, однако было уже поздно. Рвота залила одеяло, скелет начал извиняться, но Гриллби утешил его и принес ведро. Затем убрал одеяло и сунул его в стирку. Вернувшись, элементаль обнаружил, что Папирус крепко спит, облокотившись на ведро, которое ему дали. Гриллби, покачав головой, уложил ребенка обратно в кровать, укрыл пледом и занял прежнюю позицию, но в этот раз не заснул. Около одиннадцати Папирус проснулся снова, но в этот раз не провалился обратно в сон. Его голова раскалывалась так сильно, что ему хотелось плакать от каждого быстрого движения или громкого звука. Гриллби попытался помочь ему поесть и принять лекарство, но ничего не задерживалось внутри надолго. Опекун принес ему тарелку с крекерами, которые ребёнок изредка откусывал, похоже, они были единственным, что не просилось обратно через несколько секунд. Кроме того, у Папируса оказалась температура. — Вот, — Гриллби держал пакет со льдом, едва касаясь его, чтобы не растопить. — Я не хочу, — пробормотал малыш, съеживаясь от мысли, что лед коснется больной головы, элементаль только сочувственно улыбнулся. — Это поможет, — сказал бармен сыну, заворачивая пакет в полотенце. — Можно? Элементаль поднес компресс к черепу Папируса, скелет всхлипнул, но кивнул. Так аккуратно, как мог, элементаль прижал холодный компресс ко лбу ребенка, чтобы унять его жар. Папирус расслабился, холод приносил чудесное облегчение его разгоряченному телу. Элементаль осторожно провел компрессом по черепу и остановил его над свежезабинтованной трещиной, Папирус застонал, морщась от боли, но не оттолкнул опекуна. Сначала рану саднило, контакт со льдом казался ненужным и неприятным, но когда холод просочился через повязку, он облегчил пульсацию, и боль начала притупляться. Папирус отпустил ведро и обеими руками прижал лед к голове. Его глазницы закрывались по мере того, как увеличивалось успокаивающее ощущение. — Санс уже проснулся? — спросил малыш с закрытыми глазами, на что Гриллби покачал головой. — Нет, думаю, он проспит еще пару часов. Он потратил больше энергии, чем мы. Папирус кивнул в знак согласия. — Хочешь, я попрошу Бонни узнать, что вам задали в школе? Я знаю, ты не фанат прогулов. — Нет, — слишком быстро ответил Папирус, вздрогнув, когда его рука сильнее прижала компресс к ране, все его тело напряглось. — Эм, нет, все в порядке. Гриллби посмотрел на ребенка, который избегал его взгляда. — Уверен? Ты ненавидишь пропускать школу. Вопрос повис в воздухе, и опекун отметил необычное молчание сына на эту тему. Обычно Папирус жаловался, когда ему приходилось пропускать занятия и он не мог видеться со своими друзьями, но в последнее время скелет даже не заикался об этом. Гриллби думал, что это из-за происшествия с Сансом, но реакция сына наводила на другие мысли. — Да, я сделаю все потом, или, может, когда вернусь в школу. Все нормально. — Звучит не очень. Это все... — Я устал, — отрезал Папирус, не глядя на отца. — Я просто болею и хочу поспать. — Ты не должен объяснять мне, почему врешь, Папирус, — сказал Гриллби. — Просто не ври. Папирус не ответил, лишь закрыл глаза и натянул одеяло на голову. Гриллби не стал спорить и вынуждать его рассказывать. Вместо этого он присел на край кровати и вытащил телефон. Пролистав короткий список контактов, он написал Бонни сообщение о том, чтобы она забрала домашние задания и спросила учителя, все ли хорошо. Его палец завис над кнопкой «отправить». Кинув взгляд на ребенка, он вздохнул и удалил сообщение, после чего откинул телефон в сторону. Если Папирус не хочет, чтобы он знал, то не стоит выяснять. Однако это не мешало любопытству снедать его. Что могло случиться? Сноудин не был плохим местом, собственно, как и любой другой район Подземелья. Папирус получал хорошие оценки, так что причина не в ошибках на контрольной. Он не приходил домой, потеряв вещи, или со следами побоев, так что можно исключить и физическое насилие. Кто-то запугивает его на словах? Он не нравится учителю? Или кому-то в классе? Каждый день, вернувшись из школы, Папирус обычно оставался дома с Сансом, и Гриллби не мог понять, произошло с ним что-то в школе или нет. Папирус в большинстве случаев предпочитал Санса своей социальной жизни, однако рассказывал о ней, а иногда просил Санса присоединиться. Но Гриллби давно уже не слышал, чтобы он упоминал каких-нибудь друзей или что-то о школе. Гриллби спрашивал его о том, как прошел день, когда вел за руку домой из школы, и он отвечал нормально, рассказывал, что нового узнал и что задали на дом. Затем он заходил домой, делал домашнюю работу и проводил время с братом. До сих пор бармену никогда не приходило в голову, что что-то могло быть не так. Элементаль выдохнул, утыкаясь лицом в ладони, может, ему стоит обратиться к Бонни за помощью? Она разбирается в детях лучше него. Гриллби не успел бы еще объяснить ситуацию, как она уже надавала бы кучу советов, как будто это простейшая на свете вещь. И, может быть, для монстра, который провел большую часть своей жизни с детьми, так и есть, но для Гриллби обычное воспитание и родительская забота оставались мучительно новыми вещами. Он мог помогать детям психологически и быть их лучшим другом, но когда дело доходило до обычных детских проблем, Гриллби оказался из того типа отцов, которые отправили бы детей к жене, чтобы она со всем разобралась. К сожалению, жены у Гриллби не было, и он не хотел, чтобы Бонни становилась этакой приходящей мамочкой. За спиной элементаля раздался тихий звук, он обернулся и обнаружил Санса в какой-то странной позе, уткнувшегося лицом в матрас. Он как будто пытался сесть, но постоянно сдавался. Опекун подождал, прислушиваясь к редким похрустываниям его тела. Когда Санс перестал двигаться, Гриллби протянул руку и потряс его. Скелет глухо заворчал, и Гриллби еще раз подтолкнул его. Санс кое-как приподнялся, его глаза все еще были закрыты, а голова наклонена в сторону опекуна. — Тошнит? — спросил элементаль, готовя ведро. — Ч... — голос Санса был хриплым и скрипучим, после вчерашнего происшествия он практически полностью исчез. Поняв, что голос пропал, ребенок зарычал, но рык вышел больше похожим на раздраженное пыхтение, и положил голову на руки. Пальцы соскользнули по его лицу вниз, и он открыл глазницы, взглянув на опекуна измученными глазами. Он медленно моргнул, блеклые зрачки переместились к брату, который сейчас спал, а затем вернулись к опекуну. Старший ребенок попытался сесть, но тут же пожалел об этом, когда волна тошноты подкатила к горлу. Он согнулся пополам, и Гриллби бросился вперед, едва успев в последний момент подставить ведро. Гриллби поглаживал сына по спине, пока того продолжало рвать. В конечном итоге, Санс откинулся назад, изредка кашляя. Сплюнув в ведро и утерев слюну, свисающую изо рта, он съежился и вытер ладонь об футболку, а затем громко вздохнул. — Ты как? — спросил элементаль, протянув руку, чтобы забрать ведро. Санс пожал плечами. Сейчас его явно мало что волновало кроме сна. Гриллби обратил внимание на лицо ребенка, где рядом со ртом осталось черное пятно. Он нахмурился и повернул голову сына, получше разглядывая неизвестное вещество. После этого он заглянул в ведро. Беспокойство элементаля расцвело лишь сильнее, когда он увидел внутри слизь такого же цвета, плавающую в рвоте, словно черная чума. — Санс? Санс, что это? Почему оно черное? Санс только еще раз пожал плечами, слишком уставший, чтобы объяснять. — Эй, нет, не засыпай. Что это такое и почему оно вышло из тебя? Ответь мне, или мы отправляемся в больницу. Скелет усмехнулся и разлепил глазницы, хмуро оглядывая своего опекуна. — Я... — он поморщился и схватился за горло. Его лицо исказилось, как от боли. Санс сглотнул, покачал головой, и щелкнул пальцами, указав на книгу бармена. Элементаль поднялся, отставил ведро и, порывшись в тумбочке, нашел для ребенка блокнот и ручку. Санс выхватил их, открыл блокнот на случайной странице, расписал ручку, а потом написал несколько слов и передал блокнот бармену. Это нормально. Бывает иногда. Не волнуйся. Побочный эффект. — Что ты имеешь в виду под побочным эффектом? Санс, тебя рвет черной слизью, это не нормально. Скелет забрал блокнот обратно. Устал. Машина. Гастер. Побочный эффект. Нормально. Не смертельно. Наверное. — Наверное?! Санс громко вздохнул и откинул голову назад. Он ткнул в первое слово во втором предложении, но Гриллби не отстал. Не могу объяснить. Врач не знает. В день побега упал в машину. Пустота. Гастер. Бывает. Ничего страшного. — Такое бывало раньше? Санс кивнул. — С какого времени? Санс подчеркнул «день побега». — Санс. Это не хорошо. Скелет помотал головой. — Ты в порядке? Это, ну, не убивает тебя? Санс пожал плечами, от чего элементалю ничуть не стало легче. — Можешь объяснить мне, прошу? Когда тебе станет лучше. Ребенок согласился и указал на горло, делая вид, что пьет. — Воды? Получив кивок, Гриллби подошел к тумбочке, где собрал кучу вещей на случай, если детям что-то понадобится, когда они проснутся. Он отложил ручку и блокнот и протянул Сансу лекарства и стакан с водой. Санс проглотил свою таблетку и еще несколько, что Гриллби вручил ему, а затем выпил воду. — Хочешь есть? — Нет, — прохрипел Санс, после воды его голос вернулся. Скелет повалился на кровать с закрытыми глазами, элементаль думал, что он уснет, но его костяная рука поднялась, указала на череп, а затем на брата. — Он в порядке. Только голова болит и тошнит. Санс поднял большой палец вверх, а затем жестко закашлялся. Он сжался, кашель мучительно отдавался в больном теле, принося больше вреда, чем пользы. Он заскулил, пытаясь дышать заложенным носом, в результате чихнул, что вылилось в очередной приступ кашля. Санс застонал, дрожа, несмотря на то, что тело казалось ему ненормально горячим. — Умираю… — выдохнул ребенок, и Гриллби накрыл его одеялом. — Не так быстро, малыш. Я найду тебе какое-нибудь лекарство от кашля, держись. Скелет проворчал что-то, и Гриллби вышел из комнаты. Он порылся в шкафчике в ванной, пока не нашел густой сироп, и отправился обратно в комнату. Взгляд элементаля упал на стол в гостиной, где лежало безответное письмо Азгора. Палец Гриллби постучал по бутылочке, письмо оказалось полностью забыто на несколько дней. Азгор сообщил, что сумел попасть внутрь того места, из которого освободились Санс и Папирус. Он с нетерпением ждал ответа, однако Гриллби даже не позвонил. Он потянулся за телефоном, но понял, что оставил его в спальне. Последнее время он слишком часто уходил в свои мысли, скорее всего потому, что все еще был истощен. Элементаль вошел в комнату и отставил пузырек в сторону, заметив, что Санс уже уснул. Забрав телефон, он еще раз проверил, как спали и дышали скелеты, а затем отправился вниз. Он сел на диван и какое-то время разглядывал письмо, прежде чем набрать номер Азгора. Бармен подождал несколько гудков, после чего на том конце взяли трубку. — Ал... ох, — на другом конце провода раздались звуки возни, но Гриллби, зная неприязнь Короля к маленьким устройствам, терпеливо ждал, пока тот разберется. — Алло? — Алло, Азгор, это Гриллби. — О! Здравствуй, Гриллби. Не ожидал твоего звонка, но рад, что ты позвонил. С тобой и детьми все в порядке? Элементаль уже собрался спросить, почему он задал этот вопрос, но вовремя сообразил, что Ал, должно быть, доложил Королю о последних событиях. — Мы в порядке. Мальчики спят, но они промокли и немного простыли. — Мне жаль это слышать. Надеюсь, они скоро поправятся. Между ними повисло молчание. — Ты, случайно, звонишь не по поводу письма, которое я тебе отправил? — спросил Азгор, поднимая нужную тему. — Да, так и есть. Извините, что не ответил раньше, но тут был такой переполох, у меня совершенно не было времени. — Восстановление Санса продвигается хорошо? — Ну… мы работаем над этим, — не было нужды врать Азгору, но и откровенно отвечать по телефону было ни к чему. — Мы просто пытаемся подобрать нужное лекарство. То, которое он принимает сейчас, не работает. Так что Кава ищет другой вариант. — Понимаю. Но давай вернемся к теме письма. Гриллби отложил бумагу на стол. — Мы с Туром — в основном он — прошли через это помещение. Там… много всего. Вещи, которые мы не можем объяснить и понять. — Что Вы имеете в виду? — спросил Гриллби, удивленный тем, что Королевский ученый может не знать какого-то лабораторного оборудования. — Практически ничего. Но и довольно многое. Место выглядит, как обычная исследовательская лаборатория в Ядре, только необитаемая. Большинство комнат полностью нетронуты, за исключением нескольких пустых помещений и бесчисленных тестовых камер. Хватка Гриллби на телефоне усилилась. — Там есть комната со странным изобретением. Но, кажется, в нем было что-то не так, комната усыпана частицами праха и пыли, кругом черные пятна, и машина сама по себе выглядит разрушенной. Взгляд элементаля не отрывался от двери в спальню. В его мозгу что-то щелкнуло, и он сразу провел параллели между этим и тем, что Санс сообщил ему несколько минут назад. Машина — это та машина. Санс упал в нее, и это как-то ее разрушило? Санс стал причиной разрушения? И эти черные пятна. Были ли они оставлены тем же, что вышло из его сына? — Честно говоря, я не знаю, как с этим быть. Тур пытается собрать информацию, но это… ну, я не знаю, как объяснить. — О чем Вы? — Ну, в комнатах были файлы с информацией, которая, как я подозреваю, использовалась в экспериментах. Эти файлы переполнены материалами, однако половина из них непригодна. Нашлись диктофоны, но большинство выглядят сломанными. Они проигрывают статические шумы или звуки, напоминающие помехи на радио. — Только статические шумы или какие-то звуки? — поинтересовался Гриллби, гадая, знаком ли Король со звучанием языка скелетов. — Просто статика, ничего похожего на голоса. Мы пробовали проиграть записи наоборот и другие варианты, но это ничего не дало. Имеются и документы, но большие куски текста просто пропали. И все написано на том языке, который знает Санс, но некоторых слов нет, как будто они просто внезапно исчезли. Не похоже, что чернила выцвели или стерлись. Больше всего напоминает, будто слов не существовало. Бармен глубоко вздохнул. — Но какая-то часть текстов сохранилась? — Очень мало, но да. Есть еще кое-что, однако я… — Азгор умолк, и Гриллби нахмурился. — Что? Еще больше молчания, элементаля посетило неприятное предчувствие, поднимающееся изнутри. — Азгор, что там? — Там есть информация на Санса и Папируса, — на заднем фоне послышался мягкий шорох, и Азгор вздохнул. — Я арестовал эти файлы, и сейчас они у меня дома. Я не был уверен, захочешь ли ты посмотреть на них. Там есть то, что… что трудно забыть. Гриллби прикрыл рот ладонью, устремив взгляд в стену перед собой. — Что в них? — тихо спросил он, боясь ответа, который мог получить. — Файлы чрезвычайно сильно отличаются размером, но содержат одни и те же вещи. Папка Санса похожа на словарь, а Папируса — на короткий рассказ. — Как Вы поняли, какая кому принадлежит? — …Внутри есть фотографии. Элементаль напрягся, его прошибла холодная дрожь. — Фотографии, отчеты, графики, многое пропало, и все записи состоят из этих символов. Папка Папируса перечеркнута, возможно, что-то пошло не так. Воспоминания о приступах Санса мелькали в разуме Гриллби. Санс всегда говорил, что должен был спасти Папируса, что Папирус был бы мертв, если бы они не ушли. Папирус в глазах Гастера был провалом, возможно, поэтому папка была отмечена таким образом, а Санс, узнав об этом, отреагировал. — Я… У меня есть вся эта информация. Но я не знаю, что с ней делать. Я просто хотел сообщить тебе о наших находках, но не уверен, захочешь ли ты узнать больше. Для нас полезно было бы, если бы ты взглянул, поскольку ни я, ни Тур не имеем понятия, как со всем этим быть. Мне бы хотелось разобраться в истории Санса и попытаться понять, что происходило, однако это сложно, ведь у меня нет даже минимального представления о ситуации. — Я… — Гриллби повесил голову и пробежал рукой по колеблющемуся пламени на ней. — У меня не получится прийти прямо сейчас. И не знаю, когда получится. Сейчас я не могу покинуть Сноудин надолго, и я не хочу брать их с собой. — Хочешь, я приеду к тебе? Гриллби обдумал предложение, но отмел от него. — Нет, не хочу, чтобы эти файлы попали сюда. Не дай Бог Санс найдет их, даже если отдать папки Бонни. — Азгор, я не могу разбираться с этой ситуацией прямо сейчас. Мне жаль, что придется затормозить Ваше расследование и все такое, но сейчас, со всем, что происходит, у меня просто нет времени. Санс и Папирус заболели, и я не хочу, чтобы сейчас за Сансом присматривал кто-то другой. Я хочу приехать и увидеть все своими глазами, только... — Гриллби, старый друг, прошу тебя, — сказал Азгор, заставив элементаля замолчать. — Я прекрасно понимаю, что прямо сейчас ты нужен дома. Я и не ожидал, что ты приедешь, когда дети нуждаются в тебе. Вся информация останется у меня до тех пор, пока ты не будешь готов. Возможно, к тому моменту Тур тоже сможет в чем-то разобраться. А теперь тебе стоит вернуться к детям. Передай, что я желаю им всего наилучшего. — Передам, — ответил Гриллби, зная, что не сделает этого. — До свидания, Азгор. Элементаль повесил трубку и вздохнул, откидываясь на спинку дивана. Мысль о том, что он на самом деле сможет увидеть место, так сильно пугающее Санса, была довольно странной для Гриллби. Его разум всегда перебарщивал, представляя грязную комнату, ржавые крючья и машину, источающую мерцающий свет, который отражается в них. Его сыновья, привязаны к металлическим операционным столам потертыми кожаными ремнями, а какой-то псих вскрывает их живьем. Возможно, он пересмотрел фильмов ужасов. Фиора обожала смотреть человеческие фильмы по телевизору. В том числе и такие тревожные. Возможно, окружение и не будет самым страшным. Почему-то Гриллби больше пугали папки. Элементаль не знал, хватит ли ему сил взглянуть на фотографии, о которых упоминал Азгор. Представления обо всех ужасах, рассказанных Сансом, уже было достаточно, чтобы встревожить Гриллби, а визуальное подтверждение может оставить вечный шрам в его душе. Информацию, неважно, как мало ее было, будет трудно прочитать. Знание ВингДинга Гриллби было, мягко говоря, посредственным. Он знал алфавит, но читал на уровне малыша. Возможно, если бы он практиковался больше, то смог бы быстро просмотреть файлы, но если пропали целые куски, насколько полезной будет информация? Пропавшие слова и сломанные диктофоны должны быть работой рук Гастера. Санс сказал, что Гастер пропал, что он исчез, и никто не помнит его. Стало ли его исчезновение причиной пропавшей информации? Когда он оказался стерт, то потянул за собой все, что было с ним связано? Диктофонные записи? Его мысли, пропавшие с бумаги? В стену рядом с Гриллби ударился плюшевый зайчик. Элементаль недоуменно вскрикнул и посмотрел на верх лестницы. Там, прислонившись к стене, сидел Санс с контейнером игрушек под рукой. Он слабо бросил еще одну игрушку, плюшевый зверек со стуком упал на ступеньки. След из игрушек, раскиданных вокруг, подсказал элементалю, что Санс пытался привлечь его внимание довольно долго. Когда это, наконец, удалось, Санс указал на свой рот, открывая и закрывая его. — Голодный? Ребенок кивнул. — Твой брат проснулся? Санс бросил игрушку в дверь спальни. — Что? — проскулил Папирус, и Санс снова оглянулся на отца. — Возвращайся в постель, я принесу вам суп. Скелет только плюхнулся на пол, слишком уставший, чтобы заботиться о чем-нибудь еще. Гриллби отправился на кухню и разогрел суп, который приготовил раньше. Поднявшись вверх по лестнице, он подобрал ребенка и уложил его в кровать. Он опустил поднос с супом и попросил детей есть аккуратнее и не разлить. Папирус ел медленно, он не хотел расстроить желудок сильнее, чем тот уже был. А Санс решил проигнорировать ложку и все правила поведения за столом и пил суп через край, останавливаясь только чтобы прожевать лапшу и овощи. После того, как все слопал, Санс оглянулся на брата, который не успел съесть даже половину. Он подтолкнул его локтем и кивнул на тарелку. — Болит, — пробормотал младший, приложив руку ниже ребер, и Санс нахмурился. Он снова толкнул брата, что заставило его заскулить. — Ешь, — задыхаясь, выдавил Санс, указав на сухое печенье. — Не голоден, сам ешь. Ответ не удовлетворил Санса, он начал беспокоиться оттого, что брат не может закончить еду. — Санс, отстань, не заставляй его, — сказал Гриллби, убирая поднос. — Вот, держите оба. — Каждому ребенку вручили стакан воды и лекарства. — Вы в порядке? — Голова болит, — пожаловался Папирус, а Санс закрыл глазницы, демонстрируя сонливость. — Жарко, — пробормотал младший, сдвинув одеяло. — У тебя простуда, вот и жарко. Дайте я еще раз померяю вашу температуру. Гриллби сначала смерил температуру Санса и заметил, что она упала. Хотя у Папируса поднялась, что не было хорошей новостью. Элементаль поплотнее укутал его, несмотря на жалобы. — Слишком жарко! — стонал Папирус, пытаясь выпутаться. — Тебе нужно пропотеть, малыш. Если завтра тебе не станет лучше, мы поедем в больницу. А сейчас поспите. У Санса не возникло никаких проблем с этим указанием. Зарывшись в одеяло, он мгновенно отключился. Папирус не мог уснуть из-за холодного компресса на лбу и травмы головы. — Я не устал, — сообщил он, и Гриллби присел рядом. — Хочешь поговорить? — предложил элементаль. — О чем? — О чем угодно, — пожал плечами бармен. — Если бы ты мог придумать новый вкус для доброженого, что бы ты выбрал? Папирус некоторое время молчал, его глазницы медленно слипались. — Спагетти. Гриллби рассмеялся, и Папирус улыбнулся, тихо хихикая. Пока Санс спал, Папирус и Гриллби продолжали разговаривать. Гриллби не знал, виновата ли в том простуда, но чем дольше длился разговор, тем болтливее становился ребенок. Его короткие ответы превратились в тирады, которыми Гриллби не мог управлять. Тема вкуса для доброженого перетекла в обсуждение кухни, Жаркоземья, меха, а затем каким-то образом перешла к подвалам. — Не фанат, — заявил Гриллби, и Папирус надулся. — Обычно там темно, затхло, влажно и, ну, плесенью пахнет. — Та девочка, что сидела со мной в классе в прошлом году, пахла плесенью, — сказал Папирус, передвигая лед на голове. — И она всегда наваливалась на меня, как... — он поднял руку и протянул ее, коснувшись лица элементаля. — И, наверное, она была хорошей, но... — Почему ты не попросил пересадить ее? — спросил Гриллби, и Папирус вздохнул, компресс сполз с его лица. — Потому что никто в классе ее не любил. Все обижали ее. Учитель спросила меня, могу ли я посидеть с ней, потому что она знала, что я хороший. Элементаль нахмурился, а скелет уставился на простыни. — Я просто не понимаю, почему так происходит. В смысле, на самом деле она не пахла плохо. Просто по-другому. И она, вроде как, немного агрессивная. Но это не повод грубить. — Почему бы тебе не подружиться с ней? Скелет молчал, опустив голову. Элементаль уже не ждал ответа, но скелет, наконец, заговорил. — Она сказала, что не хочет, потому что над ней больше не издеваются, — ответил он, разглядывая колени и наклонив голову так, что Гриллби не мог видеть его лица. — Вместо нее они выбрали меня. — Они сделали что? — прошипел элементаль. — Папирус, над тобой издеваются? Почему ты ничего не сказал? Сердце Гриллби заныло от новости, что его ребенок стал мишенью для издевательств. — Я не хочу, чтобы Санс знал. Он будет винить себя, — промямлил Папирус. — Зачем ему делать это? Руки ребенка потерли лицо, и он как-то странно запыхтел, как будто сдерживая слезы. — Никто не хочет быть моим другом, потому что они все думают, что я сумасшедший, как он. Элементаль открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог. — Я пытался сказать им, что они неправы, но парень, которого он избил, в моем классе… Я ему не очень нравлюсь, — Папирус шмыгнул носом, поглаживая лед большим пальцем. — Все не так уж плохо. Просто надоело. Они совсем его не знают. Он напал на них только потому, что они запугивали меня, но мне никто не верит. — Почему ты не рассказал учителю? — Я не хотел, чтобы она сообщила тебе и ты начал беспокоиться за меня. Гриллби выдохнул, из него словно выкачали всю энергию. — Пап, — начал он, но замолчал, когда Папирус потянулся вытереть сформировавшиеся слезы. — Эй, Папирус. Не плачь, — сказал Гриллби, утирая манжетой слезы с лица ребенка. — Пап, это моя работа — беспокоиться о вас. Я твой родитель. Я должен быть рядом и помогать, когда ты нуждаешься в помощи, независимо от ситуации. И не важно, что случилось, ушиб ты пальчик или дом поджег, мне хочется, чтобы ты мог прийти ко мне и рассказать. Знаешь, ты не можешь справляться со всем в одиночку. Мы столько говорили об этом на терапии, малыш. Ты расстраиваешься, если Санс скрывает что-то от тебя. Так зачем сам делаешь так же? — П-потому что мне плохо. Я не хочу беспокоить вас, — признался скелет. — Что я отвечал Сансу, когда он говорил такое? Папирус шмыгнул носом, и Гриллби повернул его лицо к себе. — Ты ничем и никогда меня не побеспокоишь, — твердо сказал элементаль, погладив большим пальцем четкие скулы скелета. — Я здесь ради тебя, дурачок. Ты не думал, что меня будет волновать, если над тобой издеваются? — Д-думал. — Ты чертовски прав. Меня это волнует. Ты не должен сдерживать свои чувства ради брата или меня. Если что-то беспокоит тебя, то скажи нам, скажи мне. Я не могу помочь, если не узнаю, что что-то случилось, но я всегда готов помочь тебе, Папирус. Я хочу помочь, потому что это, — элементаль провел пальцем по нахмуренному лбу ребенка, — не то, что я хочу видеть. Я хочу, чтобы ты и твой брат улыбались так, чтобы у вас скулы свело, — опекун нежно ущипнул своего ребенка за скулу, заставив его хихикнуть и отклониться. Бармен улыбнулся, подхватил компресс и прижал его ко лбу Папируса. — Не нагружай себя слишком сильно, малыш, а то простуда станет хуже. Папирус кивнул и, перехватив полотенце со льдом, прижал его голове, а потом подавил зевок. — Поспи. Мы можем обсудить все, когда тебе станет лучше. Ладно? — Ладно, — скелет, зевнув еще раз, устроился на подушке. — Папа? — Да? — Я люблю тебя. — Я люблю тебя больше. Папирус улыбнулся и покачал головой. — Люблю тебя большейше.* — Даже слова такого нет, — подметил элементаль. — Потому что нет такого слова, чтобы описать, как сильно я тебя люблю. Элементаль засмеялся, на его теле замелькали розовые язычки. Он уступил, и скелет захихикал, но смолк, когда сон начал одолевать его. — Люблю тебя в миллион раз больше, — прошептал Гриллби, когда решил, что ребенок уснул. Папирус открыл заспанную глазницу и взглянул на опекуна. Ехидная улыбочка заиграла на его мордашке, когда он сказал последнюю фразу: — Миллион плюс один.