My Fault/Моя вина

— Может, зайдем за доброженым? — спросил Санс, держась за руку Гриллби, пока они шли по полуоживлённой улице Сноудина. — После того, как заберем твоего брата, — ответил элементаль, останавливаясь, чтобы проверить время и убедиться, что они не опаздывают на сессию терапии. Сессии были довольно насыщенными и часто заканчивались поздно. Когда все секреты всплыли на поверхность, Фоли сфокусировалась больше на том, чтобы проработать возможность Санса справляться с эмоциями. Большую часть времени скелет проводил, во всех подробностях рассказывая, что он чувствовал с их последней встречи и до настоящего момента. Он говорил о том, что заставляло его чувства пробуждаться, а что подавляло его. Он объяснял, что ощущал и что помогало прогнать ощущения, но, к сожалению, часто у него не было ответа на последний вопрос. Складывалось впечатление, что скелет не мог отключиться от разума, как делал раньше. У него не получалось игнорировать голоса и чувства. Фоли предположила, что это связано с тем, что Санс больше не чувствует потребность оставаться сильным для сохранения жизни своего брата. В своем окружении скелет ощущал себя достаточно комфортно и безопасно, чтобы больше не подавлять все свои слабости, вместо этого позволив им взять над собой верх. Это должно было в какой-то мере утешать элементаля, однако Гриллби не чувствовал никакого утешения. Гриллби очень хорошо научился скрывать свои эмоции, благодаря чему Сансу стало спокойнее рядом с ним. Без постоянных переживаний и заботы опекуна, скелет больше не чувствовал себя жалким или отвратительным. Семья поддерживала его и обращалась не как с побитым щенком, но как с монстром-скелетом, которым он был. Это приносило Гриллби больше облегчения, чем любая другая новость, которую он слышал за последние недели. На этот раз, он, наконец-то, вел себя правильно с Сансом, и в его планы не входило это испортить. Однако уныние и неуверенность в себе все ещё сидели на задворках разума, и, чаще чем хотелось бы, ему приходилось одергивать себя, чтобы пламя не угасло и не выдало его с головой. Бонни уже начала его расспрашивать, но он продолжал уверять, что с ним все в порядке. Он так устал от всей этой чехарды со своими детьми, что теперь, когда ему наконец-то удалось сделать правильно хоть что-то, было просто жизненно необходимо держаться за это изо всех сил. Его депрессивные настроения пройдут, как и всегда. Прямо сейчас состояние Гриллби не имело значения. Его проблемы связаны с проблемами детей — когда пройдут они, закончатся и его собственные. По крайней мере, он надеялся на это. И когда Санс начал проявлять признаки улучшения, Гриллби все меньше и меньше думал о своем собственном эмоциональном состоянии, посвящая все свое время и энергию поддержке братьев. Поддержка и доверие дали Сансу почувствовать себя сильнее, чем за все последние недели. Он стал менее беспокойным, и во время разговора ему удавалось выдерживать взгляд Гриллби дольше нескольких секунд. Ему казалось, что теперь он легче игнорирует свое безумие, но, само собой, Сансу предстояло ещё много работы. Он честно выполнял все, что требовалось, и ему действительно становилось лучше. Скелет все еще был на нервах, но Фоли дала несколько советов, которые помогали ему проще справляться со своими чувствами. Не все плохое — его вина. Никто его не ненавидит. Он не раздражает. Гастер не вернется. И... ”Жалкая трата...“ И голоса не реальны. Фоли все еще не знала, как решить вопрос с паранойей Санса относительно Гастера. Хотя ее слова звучали убедительно, Санс по-прежнему боялся, что Гастер вернётся за ним. Она обещала, что новые антипсихотики помогут, однако из-за последнего опыта, это было лишь перспективой. Санс сказал, что готов попробовать через неделю или, может быть, две, но сейчас было слишком рано. Фоли предпочла бы, чтобы он начал прием до конца текущей недели, учитывая, какими серьезными были галлюцинации, однако она понимала, через что Санс прошел. Санс ответил, что попробует, но ничего не обещает. В частной беседе с Гриллби, Фоли поделилась своим беспокойством о том, что у скелета снова могут возникнуть галлюцинации Гастера. В последний раз они были такими тяжелыми, что если скелет увидит их опять, все ее старания заставить его поверить, что это просто кошмарный побочный эффект, окажутся напрасными. Хотя Фоли считала маловероятным, что Санс начнет видеть галлюцинации такой силы, его ослабленное психическое здоровье вызывало растущее беспокойство. Она просто попросила Гриллби поискать какой-нибудь способ повлиять на Санса и заставить его начать прием лекарств раньше. В конечном итоге подходящий стабилизирующий препарат найдется, и тогда она, наконец, сможет оказать Сансу необходимую помощь в преодолении его барьера из страха и паранойи. К концу сеанса помимо обычных переживаний Санс начинал чувствовать облегчение. Его преувеличенные страхи вытеснялись, и на мгновение он мог ощутить себя почти свободным, с относительно чистым рассудком. Он все еще чувствовал себя очень нестабильным и неуверенным, но, по крайней мере, больше ему не хотелось умереть из-за каждой ошибки. Вместо этого Сансу становилось очень противно, потом стыдно, потом он впадал в уныние, и ему приходилось напоминать себе, что все нормально и как можно с этим справиться, а затем он, наконец, мог успокоиться и выдавить наполовину фальшивую, наполовину неловкую улыбку. Через несколько дней они собирались снова встретиться, и Санс должен был повторить то же самое домашние задание, которые ему давали в течение последних нескольких сессий. Теперь, идя по улице, чтобы забрать Папируса, Санс чувствовал себя гораздо более открытым и красноречивым со своим опекуном, чем прежде. Иногда он отставал на шаг, но большую часть времени шел с ним вровень. Говорить все ещё было нелегко, однако вскоре Санс обнаружил, что странные вопросы могут вызвать разговор, и взял в привычку спрашивать ни о чем или все подряд, что только приходило в голову, когда ощущал, что атмосфера слишком напряженная или тихая. К счастью, такое происходило не часто. Похоже, Гриллби пребывал в хорошем настроении, от чего Санс чувствовал меньше вины и желания угодить элементалю. Молчание больше не казалось таким гнетущим, и вместо того, чтобы заставлять себя говорить, он просто напоминал себе, что тишина — это нормально и все в порядке. Он в порядке. Гриллби придержал для сына дверь, и они вдвоем вошли в школу. Элементаль спокойно провел своего ребенка через холл в главный офис. Когда он открыл дверь, низкая монстр-мышь подняла голову от стола и улыбнулась им. — Я могу Вам чем-то помочь, сэр? — спросила она, и Гриллби кивнул, взглянув на слова на листе. — Я пришел, чтобы подписать освобождение от уроков для Папируса на сегодня. У него прием у врача, — сказал элементаль с искренней улыбкой. Мышь удивленно смотрела на него, а потом опустила взгляд вниз. — Папирус принес записку от Вас, где говорилось, что Вы разрешили ему уйти два часа назад. Тело Санса напряглось, он крепко сжал руку опекуна. Его зрачки метнулись вверх, и он увидел, что лицо Гриллби лишилось эмоций. На миг элементаля охватили сильнейшая паника и страх, а в его пламени промелькнул один язычок цвета индиго. Это длилось долю секунды, после чего он улыбнулся. — Ох, да, я и забыл, — элементаль заставил себя рассмеяться, и женщина, похоже, успокоилась. — Дети, верно? Слежу за одним, забываю другое. Совсем вылетело из головы, что я дал ему записку, ха. Извините за беспокойство. Хорошего Вам дня. Не дожидаясь ответа, Гриллби покинул кабинет. Теперь Санс отстал, не поспевая за стремительными длинными шагами своего опекуна. Заметив трудности своего ребенка, Гриллби подхватил его на руки, не сбавляя быстрого темпа. — Он говорил тебе об этом? — спросил бармен, и Санс покачал головой, натягивая капюшон, чтобы прикрыть череп от пронизывающего ветра. Элементаль вытащил из кармана телефон и набрал Бонни, подождав только два гудка, прежде чем она ответила. — Да, Гриллби? — Папирус у тебя? — Нет, а должен быть? Гриллби выругался, и Санс крепче ухватился за его рубашку. — Он пропал? — Нет… он… наверное, нет. Я тебе перезвоню, — Гриллби сбросил звонок, закрыл телефон и передал его Сансу, ускоряя шаг. — Он ничего не говорил? Даже не намекнул? — надавил он. Но Санс только дрожал, его зрачки сжались и тряслись. — Н-нет. Ничего, — ответил скелет глухим голосом, элементаль глубоко вздохнул. Гриллби практически пробежал весь путь до дома и взлетел по лестнице к парадной двери. Дернув ручку, он немного успокоился, поняв, что дверь не заперта. Толкнув ее, он поставил ребенка и мгновенно заметил свет, просачивающийся сквозь щель под дверью детской. Монстры поднялись по лестнице, шагая через две ступеньки, и открыли дверь в спальню. Санс вошел в комнату первым и заметил брата, сжавшегося в углу между кучей плюшевых игрушек и их шкафом. Его голова была прижата к коленям, а руки плотно обнимали ноги. Когда он услышал, как открылась дверь, его хватка стала еще крепче. Он даже не снял куртку и обувь, и ткань зашуршала от его движения. Несколько минут никто не произносил ни звука, боясь сказать что-то не то и спровоцировать какие-нибудь последствия. Наконец, Папирус первым нарушил тишину, все еще не глядя на свою семью. — …Простите, — промямлил он, Санс с Гриллби разделили одно и то же озабоченное выражение лица. — Пап, что случилось? — спросил элементаль, подходя ближе к своему ребенку. — Мисс Люмие сегодня не было, — ответил Папирус сдавленным голосом, Санс приблизился к брату и опустился перед ним на колени. — Я просто… — младший скелет тихо икнул и громко сдавленно вздохнул. — З-заменяющая не… Они не останавливались… я... Папирус громко разрыдался. Весь его контроль рухнул. — Я-я не хочу больше ходить в школу! — причитал он, Санс протянул руки, чтобы обнять брата, и Папирус прижался к нему, расплакавшись у него на груди. Старший скелет взглянул на опекуна, ища у него помощи и не зная, как успокоить брата. Гриллби сократил расстояние между ним и сел на пол. Он притянул к себе детей и погладил Папируса по спине. — Пожалуйста, разреши мне помочь тебе, Папирус? — Что ты можешь? — скелет, всхлипнув, поднял голову и взглянул на своего опекуна с болью в глазах. — Еще раз скажешь директору? Поговоришь с моим учителем? Ничего не сработает, папа! Все, чего ты добился — сделал еще хуже! Элементаль вздрогнул от слов сына. — Ты еще не давал мне шанса, Папирус. Я пытаюсь сделать все возможное, но ты не позволяешь мне помочь тебе. — Я позволил, и это не сработало! Я дал тебе поговорить с мисс Люмие, и они начали обзывать меня! Я не звал тебя разговаривать с директором, а потом он пришел в класс и сказал всем, что издевательства — это плохо, но все знали, почему он так сказал! И потом все начали приставать ко мне и кидать в меня вещами! Я поговорил с дурацким консультантом, и теперь все называют меня чокнутым и уродом, и думают, что я нападу на них, прямо как Санс! Настала очередь старшего брата вздрогнуть и скрипнуть зубами. — Ты сделал только хуже! — Папирус вырвался из объятий своей семьи и отошел в сторону. — Папирус, прости, я не хотел, чтобы тебе стало хуже. Просто скажи, чем я могу помочь? — элементаль отчаянно хотел помочь своему ребенку, но Папирус всегда был таким несговорчивым и почти не давал Гриллби вариантов для действий. Он думал, что поступал правильно, но, видимо, ошибался. — Просто уйди! — крикнул маленький скелет, забравшись на нижнюю полку и накинув на себя одеяло. — Уйдите, — повторил он дрожащим голосом. Санс и Гриллби поднялись, наблюдая за маленьким трясущимся комочком под одеялом, тихие всхлипы Папируса наполнили комнату. Санс подошел к кровати, его глаза мягко мерцали, когда ожила его магия. Он стоял у кровати, не зная, стоит ли ему подойти к брату ближе, после всего вреда, что он непреднамеренно ему причинил. Гриллби стиснул кулаки, а затем со вздохом ссутулился. — Ладно, — тихо сказал он. Санс занервничал, кинув на опекуна отчаянный взгляд. — Я дам тебе пространство, — сообщил Гриллби самым искренним голосом, которым мог. — Санс, пожалуйста, присмотри за братом. Я вернусь. Санс выглядел напряженным, но кивнул. Он забрался на кровать и сел рядом с братом, элементаль слабо улыбнулся ему, после чего покинул комнату. Он вышел из дома, достал из кармана телефон, открыл его и, набирая номер Бонни, обошел вокруг своего дома и прислонился к стене, которая была не видна со стороны города. Бонни ответила после второго гудка и, как обычно, звучала словно электровеник. — Ты нашел Папируса? Моя двоюродная сестра сказала, что она заметила что-то в лесу. Но она думает, что это мог быть и кролик. Поэтому я не уверена, если... — Похоже, я поругался с Папирусом, — признался Гриллби, перебив свою подругу. Он полез в карман за сигаретой, но понял, что не покупал их с момента появления детей в его доме. — Вы с ним поссорились? Где ты? — Даже больше. Я все испортил, и он велел мне уходить. Я плавлю снег, — он ответил фразой, которую часто говорил Бонни, если они сидели на улице. — Мне стоит прийти? Нет, к черту. Я сейчас буду. Гриллби услышал шорохи на ее конце провода. — Не надо, — честно ответил элементаль. — Сейчас я не в настроении для компании. И, наверное, они тоже. — Ты говорил со Шквалом? Гриллби фыркнул, закатывая глаза. Бонни была так настойчива, заверяя бармена в необходимости посетить своего врача, что это начинало раздражать. Он бессчетное количество раз говорил ей, что у него нет времени, но она его как будто не слышала. Мало того, что у Гриллби все было нормально, так у него даже секунды свободной не было, чтобы выкроить время и оставить своих детей на час или два ради бесполезного сеанса терапии, который будет пустой тратой времени. — У меня нет времени на... — Я говорила тебе найти время. Я заберу детей. Не заставляй меня звонить Флинту, Гриллби. — Ну, схожу я на терапию, Бонни, дальше-то что? Санс все еще несчастлив, над Папирусом все еще издеваются, и они скатываются по спирали вниз на их собственной тропе депрессии. А я продолжаю лажать как их опекун. Все, что Шквал может сделать — это заставить меня чувствовать себя, как позитивный кусок дерьма, а Флинт только столкнет меня с края этой горы тревог. — Но это лучше, чем твое теперешнее состояние! Элементаль невесело рассмеялся, разбрасывая искры в снег. — Ага. Потому что это отличный пример для подражания. Я расскажу Сансу и Папирусу, как это чудесно — просто притворяться счастливым, медленно умирая внутри. Это точно сделает меня отцом года. — Прямо сейчас ты ведешь себя неразумно, Гриллби. Я не могу ничего до тебя донести, когда ты отказываешься слушать. И я не собираюсь висеть на линии и выслушивать твое самобичевание, это работа Шквала. Гриллби не ответил, предпочитая пялиться в потолок пещеры. — Гриллби, что случилось с Папирусом? Если ты не хочешь общаться со Шквалом, поговори хотя бы со мной. — Бон, я на самом деле начинаю сомневаться в себе, — признался бармен, подперев голову рукой. — Вроде: а что если бы кто-то другой нашел их? Кто-то более способный? Что если бы я просто отдал их страже и позволил им найти для них дом? Наверное, им было бы гораздо лучше с... — Прекращай! Гриллби вздрогнул, когда на него упал снег. Он растаял, даже не прикоснувшись к нему, и Гриллби поднял голову, обнаружив в нескольких футах от себя разъяренную Бонни с телефоном в руке. Элементаль отвел собственный телефон от уха, завершил вызов и сунул трубку в карман. — Твое пламя опало. — Наверное, потому что я расстроен, — бросил Гриллби, и Бонни подошла ближе. — Нет, я имею в виду, что ты выглядишь больным, — ее лапка коснулась его лица, но он отвернулся. — Гриллби, ты чувствуешь... — Я хорошо себя чувствую, — отрезал он, перебив подругу. — Поговори со мной. Элементаль повесил голову и потер лицо ладонями. — Бонни, пожалуйста, будь со мной честна, — Гриллби взглянул на подругу. — Они были бы счастливее с кем-то другим? Бонни глубоко вздохнула и отряхнула снег с тропинки, чтобы сесть рядом с другом. — Нет, — честно ответила она, и элементаль, усмехнувшись, отвернулся. — И вот почему. Никто не рождается родителем. Никто не готов быть родителем. Никто не готов растить детей. Как стать хорошим родителем, ты сможешь узнать, только когда дети появляются, когда начинаешь растить их. Поэтому, чем больше у тебя детей, тем легче тебе становится. Ты все еще новичок в этом. Ты не застал их малышами. Ты не успел растить их и стать хорошим отцом через Санса, чтобы потом стать лучшим отцом для Папируса. Некоторые родители лучше, чем друзья. А некоторые в целом просто никчемные. Ты еще учишься, Гриллби. Ты замечательный отец для них, а еще их лучший друг. Поэтому ты не плохой родитель. Элементаль отвел взгляд и глубоко нахмурился. — Есть лишь одна вещь, которая превыше всего — твои знания. Элементаль слегка наклонил голову, окидывая зайку растерянным взглядом. — Возможно, у тебя за плечами нет одиннадцати лет воспитания, но вместо этого у тебя есть именно то, что нужно этим двоим — терпение и ум. Годы пережитой тобой депрессии и все остальное — гораздо полезнее, чем что угодно в этом городе, Гриллби. Просто вспомни тот момент, когда Санс взбесился в парке. Монстры до сих пор боятся его, и я уверена, что большинство из этих трусливых родителей не смогут увидеть Санса так, как ты. Они боятся его и относятся к нему иначе, к Папирусу тоже. Народ здесь не понимает, как можно справиться с подобным. Но ты знаешь. Вместо того, чтобы бояться их, ты их принял. Вместо того, чтобы прогнать — обнимаешь и любишь. Санс исчезал бесследно, пробил дыру в стене, угрожал тебе и у него такие кошмарные панические атаки, что жуть берет, но ты никогда не ненавидел его или не боялся его из-за этого. Папирус дерзил тебе, но ты его не одернул. Папирус держал в секрете издевательства, а ты не приказывал ему рассказывать, что с ним случилось. Ты относишься к своим детям, как к монстрам, и никто в этом городе не был бы способен на такое. И мне неприятно говорить тебе это, Гриллби, но твои мальчики не хотят какого-то папу «с девяти до пяти», который приходит, готовит ужин и укладывает их в постель. Я знаю многих родителей, Гриллби. Я знаю этот город лучше, чем себя. И я могу гарантировать, что никто лучше тебя не подходит для этих парней. — Тогда почему я все время делаю только хуже? Почему эти двое становятся все несчастнее и подавленнее, если я так подхожу, чтобы вырастить их? — Мы напортачили, тупица, — Бонни слегка пихнула Гриллби. — Ни один родитель не совершенен. Ты споришь со своими детьми точно так же, как с супругом или друзьями. Дело не в том, как часто вы ругаетесь, а в том, можете ли потом помириться. И я знаю, что как только Папирус остынет, он, скорее всего, выскочит через парадную дверь с заплаканными глазенками и прибежит извиняться. Гриллби не хотел говорить, что не верит в слова Бонни. Его худшие опасения уже начали сбываться: он не нужен и, скорее всего, не сможет сделать ничего, чтобы не усугубить ситуацию. — А потом мы вернемся к тому, что имеем. Папирус опять будет хранить секреты, и я снова не смогу ему помочь. Папирус не похож на Санса, Бонни. Ему нужен не такой отец, как я. Я могу хотя бы попытаться понять Санса и помочь ему, потому что, вроде как, могу соотнести то, что творится в его голове, с собой. Я знаю Санса и понимаю, что ему хочется и чего он ожидает. Он ждет, что монстры будут бояться его и что все его ненавидят. Даже если бы я его боялся, то никогда не показал бы этого. Но Папирус не такой. У Папируса нет таких внутренних проблем, как у Санса. Я не могу прочитать его и понять, что случилось и как с этим справиться. Если Санс расстроен, мне нужно просто поговорить с ним, и он откроется. Я уже все перепробовал с Папирусом. Но он все так же скрытен и не принимает помощь. Я не могу ни с чем соотносить его, и все мои попытки как-то контролировать это и быть «папой» провалились. — Может, вместо того чтобы пытаться вести себя как «папа», — съязвила Бонни по поводу воздушных кавычек Гриллби, — тебе стоит поговорить с тем, кто действительно разбирается в этом. У мам обычно всегда есть полезные советы, и они помогают многим новоиспеченным родителям разобраться в том, как и что делать. Попробуй посоветоваться с родителями об этом, и о том, как можно поговорить с Папирусом. Я могу дать тебе пару советов, но я не мама и не могу оказать тебе лучшую поддержку, чем они. — С кем бы мне еще поговорить? У меня в друзьях нет родителей. Бонни плотно сжала губы и уставилась на Гриллби. Ее лапка мягко постучала по экрану телефона. Элементаль опустил взгляд к устройству, а затем медленно потянулся к собственному карману. — Он не... — Он отец. — Он не захочет... — Захочет. — Ты серьезно? — Я сама позвоню ему, если придется. — Флинту? Бонни кивнула. — Ты хочешь, чтобы я позвонил своему брату и попросил у него помощи, как у родителя, когда его дочь, которая приезжает ко мне раз в год, только и жалуется на то, какой он брюзга с гиперопекой? — Ой. Все дети так говорят. Если бы Фиора так сильно ненавидела твоего брата, она бы переехала сюда, как и ты. Гриллби молчал, прищурив глаза. — Ты это серьезно? — У Фиоры не было проблем с издевательствами? — задумчиво протянула Бонни, касаясь подбородка. — Были. Но в итоге она подожгла его волосы, а Флинт поздравил ее с тем, что она смогла постоять за себя. — Хех, а Сульфи говорила, что все закончилось по-другому. — Ага. Им обоим от нее досталось, — проворчал Гриллби, вытаскивая телефон из кармана, когда Бонни положила лапку ему на плечо. — Гриллби, послушай, нравится тебе это или нет, но Флинт — отец. Если ты хочешь помочь или просто научиться чему-то, тебе стоит с ним поговорить. Ты уже вырос и узнал так много о том, что не стоит делать с Сансом, потому что твой брат относился к тебе так во время твоей депрессии. Может быть, как родитель, он сможет научить тебя чему-то полезному относительно Папируса. Элементаль смотрел на телефон в руках. — Я позвоню ему, — сказал Гриллби, и Бонни улыбнулась. — В любом случае, я с ним неделю уже не разговаривал. Наверное, он закатит истерику по этому поводу. — Хорошо, вот еще что, — Бонни достала лист бумаги и попыталась разгладить его. — Я тут поискала для тебя информацию по домашнему обучению. У меня есть несколько вариантов, но из-за того происшествия в парке, большинство не особо горят желанием видеть мальчиков на занятиях, потому что в группе будет ещё как минимум один ребёнок. — Бонни грустно улыбнулась другу. — Я также думала о том, чтобы самой обучать их дома, но для того, чтобы все сделать правильно, понадобится время. — Я не могу просить тебя об этом, — сказал Гриллби, но Бонни только отмахнулась от него. — Все нормально. Это только на случай, если другие варианты не сработают. Даже если здесь их не любят, все ещё остается школа в Водопадье. Говорят, что тамошние дети хулиганистые, но я слышала, что они очень строго настроены против любых издевательств. Один мой знакомый рассказывал даже, что некоторые дети ведут себя, как маленькие патрульные, и я думаю, что это просто прелестно. Гриллби вздохнул, взглянул на список и, разумеется, не узнал ни одного имени. Он знал многих в городе, но не так много мамочек любили посплетничать возле его дома или в баре. — Это в получасе ходьбы, — сказал элементаль Бонни. — На лодке десять минут, и двое других детей из города тоже туда ходят. Они оба живут на окраине, вдали от городских слухов, — добавила кролик, на что Гриллби фыркнул. — Отлично, звучит великолепно. О, погоди, но остается еще проблема с тем, что Папирус не позволит мне перевести его. Если я сделаю это без его ведома, пойдёт ли он в эту новую школу или просто начнет мне противиться? Бонни протянула руку и погладила телефон. — Поговори с Флинтом, помирись с Папирусом и позвони мне завтра. Папирус не сможет избегать этого вечно. Даже если он откажется разговаривать с тобой или со мной, Санс ни за что не выпустит его из поля зрения после сегодняшнего, если все и правда так плохо, — Бонни поднялась, отряхивая снег с ног. — Защитный характер Санса и его любовь к брату, пожалуй, самая надежная вещь во всем Подземелье. Даже если Папирус убежит и заблудится в лесу, я готова поспорить на блестящую золотую монету, что Санс окажется рядом с ним быстрее, чем кто-либо другой. Бонни достала из кармана золотую монету и щелчком подбросила ее в воздух. Она поймала ее, а затем кинула другу. — Еще один плюс в том, что твои дети — это два брата, которые скорее умрут, чем смогут прожить друг без друга. У большинства местных по одному ребенку, но это значит, что им приходится уделять больше времени ему, и меньше себе. Не думай, что это плохо, но всем нужно время побыть и в одиночестве. По крайней мере, ты можешь доверить им присмотреть друг за другом, пока тебя нет. Кроме того, мы оба знаем, что ни ты, ни я никогда не сможем даже близко заменить им брата. Каждый раз, когда мы с сестрой ссорились с родителями, мы шли друг к другу, потому что так было проще, и мы отлично понимали друг друга. Я понимаю, что ты хотел бы быть там с ними, или чтобы они пришли к тебе. Но ты знаешь, что это не важно, пока они есть друг у друга. Они оба кучу раз хлопали дверями у нас перед носом, но Санс не может закрыться от Папируса, точно так же как и Папирус не может закрыться от Санса. Иногда тебе даже не стоит беспокоиться о том, как все исправить и поговорить с ними. Они сами все обсудят и вместе придут к тебе. — Просто позвони своему брату, поболтай с ним, а затем возвращайся в дом, — Бонни взмахнула рукой и развернулась, чтобы уйти. — И прекрати зацикливаться на том, что ты сделал не так, — добавила она, глянув через плечо. — Они любят тебя, так же, как и ты их любишь. Хватит забывать об этом. Гриллби смотрел, как его подруга удаляется и скрывается за углом соседнего дома, а потом глубоко вздохнул. Он развернулся и взглянул на свой дом, обдумывая, стоит ли дать им еще время побыть в одиночестве или уже можно вернуться. Ощутив вес телефона, элементаль опять вздохнул и открыл его. Гриллби нашел номер брата в списке, нажал вызов и принялся ждать. Он опустил палец в снег, наблюдая, как тот тает, не успев соприкоснуться с его телом. — Ты в порядке? Гриллби ухмыльнулся, посмеиваясь про себя тому, что его брат никогда не перестанет тревожиться за его благополучие. — А ты ждал, что нет? — поинтересовался он и услышал ворчание. — У тебя привычка звонить вечером или ранним утром. Уж прости меня за подозрительность, когда ты названиваешь в полдень. — Ну, думаю, ты не очень и ошибся. Я сделал… я хотел бы с тобой посоветоваться. — Ты попал в беду, да? — пошутил Флинт, и его младший брат закатил глаза. — Нет, помолчал бы. Не делай все это еще более странным. — Ты встречаешься с кем-то? Заболел? Какого цвета твой огонь? — Зат-кнись, — огрызнулся Гриллби, на линии повисла тишина. Гриллби потребовался глубокий вдох, чтобы успокоить разбушевавшиеся эмоции. — Я хочу спросить тебя кое о чем. Он сделал паузу в конце предложения. — Кое о чем? Ты про что? — спросил Флинт. — Типа, ну знаешь… — Гриллби умолк, разглядывая множество дырок в сугробе. — Типа… про отцовство. — Гриллби, ты просишь у меня родительский совет? — Да. Даже через телефон ощущались сомнение и неуверенность между ними. Гриллби чувствовал себя так, будто может растопить снег взглядом. — Разве, Сульфи не помогла бы лучше? Она знает больше в этой области. Я не уверен, что могу на самом деле как-то помочь тебе с Сансом, после того, что тут произошло, — смущенно промямлил Флинт. — Речь не о Сансе, а о Папирусе. — Что? Что случилось с Папирусом? У него тоже рецидив? — Нет. Ничего плохого с ним не случилось. Или с ними обоими, если уж на то пошло. Просто его обижают, а я не знаю, что делать. Я поговорил с директором, его учителем и консультантом, но пока это только усугубило ситуацию. Я пытался его разговорить, но он не хочет разговаривать, и я просто не представляю, что делать. Я не могу предоставить ему такую же поддержку и быть так же полезен, как Сансу. Боюсь, что у меня нет ни навыков, ни опыта, чтобы быть хорошим отцом для них. Я пытался посоветоваться с Бонни, а она велела мне поговорить с тобой. — А со Шквалом ты не говорил? Гриллби застонал. — Я просто спрашиваю. Ты знаешь, что можешь подхватить упаднические настроения, когда чересчур много волнуешься. Я не хочу, чтобы ты разрушил себя, потому что принимал переживания слишком близко к душе. Может быть, разговор со Шквалом поможет тебе не слечь в кровать от болезни, вызванной стрессом или чем-то таким, — сказал желтый элементаль своему брату, который стрелял угольками в снег. — Я в порядке! Звезды. Что ты, что Бонни не желаете завязать с этой темой. — Она говорила что-то? — уточнил Флинт, и Гриллби зарычал. — Да то же самое дерьмо, что и ты. Слушай. Я в норме. Я могу за себя постоять. Один мелкий приступ уныния не заставит меня свернуть с верной дороги. Мне просто нужно сейчас сосредоточиться на своих детях. — Ты точно не сможешь помочь им, если сам заболеешь. Какого ты цвета? — Флинт, я в порядке! Я оранжевый и пылаю! Бля, как знал, что звонить тебе было плохой идеей! — рявкнул Гриллби и выпустил небольшой огненный шар, который мгновенно растопил сугроб. — Какого черта ты хочешь от меня, Гриллби? Я волнуюсь. Извини, что не могу просто взять и не беспокоиться за твое благополучие, когда знаю, что оно ухудшается. Я не говорил тебе этого, потому что ты опять мог психануть, но теперь сообщаю. Ты постоянно в напряжении с того случая, и у тебя не было возможности расслабиться. Ты тратишь каждую минуту на беспокойство о своих детях. Они нуждаются в твоей помощи, и ты можешь им помочь, но тебе нельзя начинать сомневаться в себе. Ты сомневаешься в своих способностях, как родителя, и из-за этого ты в унынии, потому что вместо того, чтобы сосредоточиться на общей картине и разрешить все методом проб и ошибок, ты хандришь и дуешься. Стрессовать и перегружать себя ни хрена не полезно, от этого только хуже. Я просто хочу, чтобы ты узнал это до того, как напугаешь своих детей до полусмерти, свалившись в обморок у них на глазах. Так что уймись нахер и перестань быть таким мудаком, — ответил Флинт таким же злым тоном. — Я не му... — Заткнись. Если тебе нужна моя помощь с Папирусом, то вот мой совет — разговори его. Ты не можешь пытаться решить проблему, если даже не знаешь, в чем она заключается. Узнай, кто его обижает, когда и сообщи об этом директору. Зная кто и когда, он сможет сузить круг и лучше приглядывать за Папирусом и этими хулиганами. — Говорю тебе, Папирус сказал, что от этого только хуже. — Ну, если он говорит тебе такое, значит, директор ни черта не может сделать. Тогда, может, перевести его. — Он сказал, что не хочет, — проворчал Гриллби. — Это не ему решать. Ты его отец. Твоя работа заботиться о своих детях. Если школа плохая, забери его оттуда и переведи в другую. Сейчас ты делаешь все, что можешь. Папирус не прав. Если он не позволит тебе помочь ему, тебе ничего не остается, кроме как ходить с ним в школу и следить за ним весь день — а это не вариант. Тебе либо придется понять его через Санса или кого-то другого и попытаться разобраться с этим в старой школе, либо перевести его в новую. — К тому же, если он так решительно настроен, узнай почему. Если он не хочет говорить об издевательствах, спроси, хотя бы, за что к нему цепляются. Если он все еще не будет говорить, спроси, почему он этого не хочет. Быть отцом не так и сложно, если ты делаешь для этого что-то. Никакого секрета в этом нет. В жизни не бывает такого переломного момента, когда ты держишь ребенка и вдруг становишься его отцом. У тебя есть дети, так воспитывай их, зная, что они полагаются на тебя. Твои дети смотрят на тебя и хотят, чтобы ты помогал им, обнимал их, любил. Может быть, вместо того, чтобы пытаться влезть в голову Папируса и выяснять, почему он с тобой не говорит, основываясь на личном опыте, начнешь уже спрашивать, почему он в целом с тобой не разговаривает? У его секретов есть причина, так вот и выясни ее. Однажды Фиора не говорила нам с Сульфи о ее проблемах в школе, потому что мы разругались перед ней, и она боялась, что это может окончательно разорвать наши отношения. Нам пришлось сесть всем вместе и поговорить с ней о том, что мы не собираемся разводиться, и в наших ссорах нет ее вины. Но тебе придется как-то по другому донести до него это сообщение, потому что ситуации разные. Конечно, Санс огромный магнит для внимания, но он не обязан им быть. Ты сам подпитываешь это, и Папирус это видит. Я не сомневаюсь, что причина, по которой он отказывается от твоей помощи, в том, что он боится отнимать твое время от Санса. Сам подумай, Гриллби, если ты сфокусируешься на Папирусе, то внимание, уделяемое Сансу, уменьшится вдвое. Ты не сможешь постоянно виться вокруг него, если займешься поиском новой школы или разговором со школьным персоналом. Тогда Папирус почувствует себя виноватым, что забрал тебя у Санса и точно ощутит себя огромной помехой, потому что тратит твое время на то, с чем якобы может справиться сам, или что само пройдет. Все вы мучительно не понимаете, как на самом деле себя ведете и что руководствуетесь одним и тем же образом мыслей. Боже, Гриллби, не надо быть отцом, чтобы разобраться в этом дерьме. Вынь уже голову из своей депрессивной задницы и кончай тупить, пока окончательно не разболелся. Пламя на голове элементаля опустилось и мерцало, реагируя на снижение его температуры. — Почему… Почему он может так думать? Он ведь все прекрасно знает. Мы столько говорили об этом на терапии. — Ты тоже знал, как опасно слишком заморачиваться, и взгляни на себя. Только то, что мы знаем о том, что не должны делать, не значит, что мы не будем этого делать. Я не могу заставить тебя не впадать в депрессию, точно так же как ты не можешь заставить его ставить свои потребности выше благополучия брата. Из того, что ты рассказывал мне о них, понятно, что Папирус вырос, воспитав в себе умение всегда сохранять улыбку и держать рот закрытым. Это его работа — убеждаться, что Санс будет счастлив, точно так же как работа Санса — сохранять Папируса живым. Папирус пожертвовал своими эмоциями и мыслями о себе, точно так же, как Санс жертвовал едой и теплом. У Санса есть проблемы, но и у Папируса они есть. Они оба, да и ты тоже, кажется, ставят чужие потребности выше своих. Всем вам проще отказаться от собственного счастья, если это осчастливит кого-то другого. — Их счастье — это мое счастье! — возразил бармен и услышал треск пламени брата на том конце провода. — Чушь, и ты это знаешь, Гриллби. Если бы для того, чтобы быть счастливым, тебе хватало моментов, когда они улыбаются, то это смыло бы весь твой негатив, но разве это так? Последний раз, когда кто-то из них улыбнулся тебе, ты почувствовал себя таким же счастливым, ты вообще был хоть немного счастлив? Нет. Сегодня утром Санс был вполне счастлив, но Гриллби не получил от этого радости. Он верил, что однажды его дети будут снова счастливы и здоровы, все встанет на свои места, и их опьяняющее счастье повлияет на него, как когда-то, но разве он был не прав? Он был дураком, пытаясь поверить, что чужое счастье заставит его собственную печаль уйти? Было ли неправильно верить в это? Сработает ли это? Что еще… что еще ему оставалось? — Думаю, нет, — сказал Флинт сухим тоном. Гриллби поежился, температуры его тела едва хватало, чтобы компенсировать холодный воздух Сноудина. — Не пойми меня неправильно. Это помогает, но это не выход. Этим двоим будет становиться лучше, а ты все так же будешь сидеть по ночам в постели, потеряв сон из-за ошибок, которые совершил, потому что ты именно такой, и ты сам это знаешь. Так что, вот что я хочу, чтобы ты сделал, это будет моим отцовским советом. Повесишь трубку, пойди к своим детям, поговори с Папирусом, выясни, что случилось и уже исходя из этого разрабатывай план. Либо иди к директору и все ему расскажи. Либо переводи его в другую школу. Как только уладишь это, назначь встречу со Шквалом и сходи к нему, — отчеканил Флинт, и его брат закрыл глаза. — Мне не нужно с ним видеться, — слабо возразил Гриллби. — Клянусь, я лично засуну тебя в эту треклятую реку, если услышу хоть полслова о том, что ты заболел от стресса, Гриллби, не испытывай мое терпение, — пригрозил его брат, и бармен начал расстраиваться. Только то, что Папирус перейдет в новую школу, не значит, что кончатся все проблемы. Что если издевательства продолжатся? Что делать, если в новой школе появятся новые хулиганы? Как быть с депрессией Санса? Эти дети так далеки от нормальности, что потратить хоть секунду на мысли о себе казалось эгоистичным и неразумным! — Посмотрим. Как только ситуация немного разрешится, и Сансу станет комфортнее находиться с другими, я схожу. А до тех пор, я не хочу, чтобы они оставались одни. — Бонни говорила, что Санс прекрасно себя чувствует рядом с ней. — Но он все равно легко впадает в панические атаки. К тому же, если план с директором не сработает, мне все равно придется искать другую школу и убедиться, что там все нормально. Сейчас у меня слишком много дел. Я не могу выделить время, чтобы увидеться со Шквалом, пока у них не все в порядке! — Так и будешь искать жалкие отмазки, чтобы все опять откладывать?! Слабое пламя Гриллби вспыхнуло и взметнулось на несколько метров вверх. — По-твоему, суицидальные настроения Санса и издевательства над Папирусом до такой степени, что он подделал записку, чтобы сбежать домой — это жалкие отмазки?! — крикнул Гриллби. Его патетически-грустное настроение сменилось пламенем ярости. — Что? Ты мне этого не говорил! Гриллби, что случилось с Сансом?! — спросил Флинт с искренней заботой в голосе. — Мое сраное воспитание, вот что случилось, Флинт! Почему, ты думаешь, я в такой депрессии, если не по весомой причине?! Или ты считаешь, что я такой жалкий, чтобы просто так впасть в депрессию, потому что мои дети разбили колено?! Над одним из них жестоко издеваются из-за меня, а у второго случился приступ, и он хотел убить себя из-за моей неспособности быть хорошим родителем. Тебе все еще кажется, что у меня нет причин, Флинт? Я чертов придурок, которому никогда нельзя было доверить опеку над двумя детьми, которым нужно что-то большее, чем дом и то, что я могу предложить. Все, что я делал в последнее время, чтобы помочь этим детям, провалилось, и стало до боли ясно, что не по их вине. Я просто… — Гриллби потер виски, качая головой, его гнев угас. — Я запутался, Флинт. Я больше не знаю, что делать. Между ними надолго повисла тишина. Гриллби вздохнул, уткнув голову в сгиб локтя. — Я приеду, — объявил Флинт после минутного молчания. — Что? — спросил бармен, поднимая голову. — Я остановлюсь в гостинице, не волнуйся о месте для меня. Гриллби услышал шорохи на другом конце и встревожился. — Не приезжай! — Гриллби, это не обсуждается. Тебе нужно... — Мне нужно, чтобы ты остался в чертовом Жаркоземье, а не приплывал сюда пугать моего сына. Шорохи прекратились, и бармен расслабился. — Гриллби… — Ты можешь приехать, но прошу тебя, подожди, — попросил бармен, молясь, чтобы больше ничего не случилось. — Позволь мне сначала убедиться, что все хорошо? — предложил он и протяжно вздохнул. — Ладно, — согласился Флинт, и Гриллби опустил голову, радуясь, что смог избежать потенциальной катастрофы. — Я до сих пор волнуюсь, — признался старший брат. — Не стоит, — ответил Гриллби, предприняв неудачную попытку успокоить брата. — Слушай, мне надо пойти проверить детей. Спасибо за помощь и все остальное. Я, эм… скоро снова тебе позвоню, хорошо? — Конечно, Грилл. Береги себя, ладно? — Обязательно. Люблю тебя, пока, — Гриллби повесил трубку и сунул телефон в карман. Он несколько минут просто стоял на улице, думая и разглядывая маленький город вокруг. Он мог бы оставаться снаружи всю ночь, плавя снег и уходя от ответственности, но ему было нельзя. Глубоко вздохнув, он отправился к парадному входу в дом. Закрыв за собой дверь, он бросил взгляд на спальню детей и заметил, что дверь там тоже закрыта, но свет горит. Элементаль сбил лишний снег с обуви, разулся и поставил ботинки рядом с дверью. Ноги несли его через гостиную и вверх по лестнице, он не удосужился включить свет, чтобы разогнать темноту. Рука бармена зависла над ручкой, и он задумался, стоит постучаться или просто войти. Он прислушался к звукам, но ничего не услышал. Элементаль все же решил постучаться и, открыв дверь, просунул голову в комнату. Санс вскинул голову и расслабился, когда увидел Гриллби. — Пап заснул, — сообщил ему скелет, но элементаль не был уверен, почувствовал ли он от этого облегчение. Он прошел в комнату и сел рядом с кроватью, наблюдая за спящим на коленях Санса Папирусом. Старший брат нежно поглаживал его по голове одной рукой, а вторую, слегка светящуюся, прижимал к ребрам малыша. — Ты в порядке? — спросил Санс своего опекуна, который кивнул. — В порядке. — Ты неважно выглядишь. Они обменялись взглядами, бармен отвел глаза первым. — Папирус очень сожалеет о том, что наговорил. Он не это имел в виду. Он просто расстроился. Гриллби заставил себя слабо улыбнуться. — Я знаю, Санс, — ответил он ребенку, который внимательно наблюдал за ним. — Я… я вижу, что ты не в порядке, — сказал Санс, слабое свечение его ладони пропало, и он медленно одернул футболку брата. — Я-я что-то не так сделал? Поэтому ты не хочешь рассказывать мне? — Санс тихо всхлипнул, и пламя Гриллби понизилось, в нем промелькнули бордовые всполохи. — Прости меня. — Пожалуйста, не извиняйся, ты ничего не сделал, — заверил Гриллби, пытаясь отогнать чувство вины и уныние. — Я в порядке, просто устал. — Ты ужасный лжец. Элементаль повернулся к ребенку, который теперь смотрел не на него, а на брата. — Ты пытаешься что-то скрыть, но у тебя плохо получается. — О чем ты? Я бы никогда... — Почему ты все время врешь? — спросил Санс со страданием на лице. — «Я в порядке», «я устал». Я говорил это Папирусу снова и снова, но он никогда мне не верил. А я не верю тебе. У тебя не получится соврать о том, что все в порядке, тому, кто всю жизнь только и делал, что притворялся. В мгновение ока вся боль и страдание Санса исчезли. Его лицо озарила широкая улыбка, он посмотрел на опекуна яркими сияющими зрачками. Гриллби сглотнул, он не мог вспомнить, когда последний раз видел Санса таким счастливым. Элементаль никогда бы не подумал, что он притворяется. Не было ни единого намека на то, что это игра, никакой напряженности или натянутости, улыбка не была плоской, а зрачки не дрожали, выдавая беспокойство. Санс выглядел счастливым, искренне, честно счастливым, и понимание этого холодило внутренности бармена. — Ты не можешь говорить мне, что ты в порядке, когда не способен даже убедительно улыбнуться. Так же быстро, как появилось, его счастливое выражение исчезло, уступив место поникшему, разбитому виду. — Не оскорбляй меня, папа. Ты говоришь мне, что это нормально, если не лучше всего — скрывать свои эмоции ради других. И если ты так хочешь играть в эту игру, то пожалуйста. Но, Гриллби, — Санс тихо грустно усмехнулся, и радость снова появилась на его лице, — тебе не выиграть, — улыбка потяжелела, и уголки рта опустились вниз. — Я ничего не скрываю, потому что мне это больше не нужно. Мне не нужно оставаться сильным и быть смелым, когда я этого не хочу. Ты тоже не должен рассказывать обо всем и быть откровенным, как прошлой ночью. Но ты мог бы, по крайней мере, быть честным с нами. Даже если это подразумевает сказать нам, что ты не в порядке или что мы сделали что-то не так, — Санс умолк, вернув свое внимание к брату и дав Гриллби время, чтобы начать говорить. Но тот молчал. — Ты в порядке? — Нет, — честно ответил элементаль. — Хочешь поговорить об этом? — Не особо. — Ладно. Элементаль на мгновение перестал дышать. — Просто иногда у меня бывает такое, но через день или два я приду в норму. Вам, Бонни и всем остальным не стоит волноваться. Так порой бывает. Санс кивнул, замерев, когда Папирус развернулся и прижался к нему, а затем продолжил поглаживать брата.  — Вы с ним поговорили? — бармен жестом указал на детей. — Да, но он не очень много рассказал, потому что злился. Но когда остыл, то просто сказал, что хотел бы, чтобы все прекратилось, и сожалеет о том, что расстроил тебя, — скелет указал на рюкзак в углу. — Он сказал, что там внутри что-то есть, но прямо сейчас я не хочу смотреть. Гриллби подошел к сумке. Он расстегнул карман и начал аккуратно выкладывать содержимое. Его и без того хмурый вид только ухудшился, когда он вытащил испорченные школьные принадлежности. Папки были разрисованы, все запачкано, а большинство тетрадей порвано. Большая часть карандашей и ручек оказалась сломана, и многие мелкие вещи отсутствовали, хотя Гриллби точно покупал их. На дне рюкзака обнаружился слой сложенных листочков и порванных бумаг, которые Гриллби не решился трогать. Папирус всегда был организован. Ему нравилось упорядочивать вещи, и он ко всему относился аккуратно, так что увидеть гору мятой бумаги на дне его рюкзака было просто ошеломительно. Элементаль медленно залез рукой в рюкзак и вытащил один лист. Это оказалась свернутая записка с надписью «урод» на лицевой стороне, внутри было то же самое. Отложив ее, он просмотрел остальные и обнаружил, что они все исписаны ужасными комментариями и обзывательствами. Он сжал кулак, и записка в руке вспыхнула от температуры его тела, нагревшегося до темно-красного цвета. — Что это? — спросил Санс. — Ничего, — пробормотал бармен, стряхивая пепел от записки. — Что там написано? — потребовал ответа Санс, аккуратно передвигая брата. — Ничего, — резко повторил Гриллби, но прежде чем он успел убрать рюкзак, Санс оказался рядом, вырвал его и телепортировался на пару метров. В кои-то веки он не потерял равновесие и тут же сунул руку в сумку, вытащив листок бумаги. Его глазницы сузились, и он скрипнул зубами, когда присмотрелся к написанному слову. Он откинул записку и вытащил другую. За ней еще одну, потом вытряхнул содержимое рюкзака и начал перебирать все бумаги. Урод. Стукач. Плакса. Чудик. Помешанный. Психопат. Мерзкий. Бесполезный. Ненужный. Сдохни. Никто тебя не любит. Трата воздуха. Просто... — Санс. Скелет поднял от бумаг опустевшее лицо, искаженное гневом. — Кто это написал? — потребовал он ответа, которого у Гриллби не было. Санс зарычал и сжал кулаки, сминая бумагу под пальцами. — Кто это написал?! — крикнул он, заставив Папируса пошевелиться. — Я не знаю! — прошептал Гриллби, не желая разбудить ребенка. — Я надеялся, он тебе рассказал. — Он сказал, что ты знаешь об издевательствах! Почему ты скрывал это от меня?! — Санс бросил записки в Гриллби, а Папирус тихо захныкал, медленно открывая глазницы. — Как долго это продолжается? — рявкнул взбешенный скелет, но в ответ получил лишь молчание. — Братец, почему ты... Санс крутанулся вокруг оси, кипя от неуправляемого гнева. — Кто это написал? Папирус вздрогнул, когда Санс потряс запиской. — Ник... — Кто написал это, Папирус? — повторил Санс, его тон был больше похож на предупреждение. Записка уже расползалась под его пальцами. Папирус явно волновался, нервно ёрзая. — Просто… — Папирус, — сказал Санс, и его младший брат опустил голову, уставившись на одеяло. Он ненавидел, когда Санс разговаривал с ним на ВингДинге. — Папирус, ответь мне прямо сейчас. Кто это сделал? Папирус сжал челюсти, ощущая маленькую искорку, разгорающуюся внутри него. — Папирус, если ты не скажешь мне... — ВСЕ! — крикнул он, запустив в брата подушкой. — ВСЕ ИХ ПИСАЛИ! ВСЕ МЕНЯ НЕНАВИДЯТ! ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ, САНС?! Ярость быстро покинула старшего скелета, смытая волной раскаяния. — Хочешь пойти и избить весь мой класс? От этого будет только хуже! Они и так уже смеются надо мной из-за... — Папирус умолк, прикусив язык, потому что не хотел произносить слова, о которых потом будет жалеть. Санс сглотнул, отгоняя страх, его тело напряглось. — Из-за чего? — надавил он. Но Папирус отказался отвечать. — Из-за чего? — повторил он, и Папирусу захотелось порвать одеяло. — Хватит. Вы оба, — потребовал Гриллби, встав между детьми, которые сверлили друг друга неразрывными взглядами. — Не... — Из-за тебя. Санс резко втянул воздух от этих слов. — Они все смеются надо мной из-за тебя. Потому что ты урод. Ты тот, кто атакует монстров. Странно пишет. Ты сумасшедший. Ты отстойный брат, которого никто не любит и все боятся. Это из-за тебя ко мне цепляются, потому что ты тогда решил избить того парня в парке! — слезы выступили на глазницах младшего скелета, когда он увидел ужас, застывший во взгляде брата. Он стал причиной этого выражения его лица. Обидел его. Почему все думали, что Санс плохой парень? Это Папирус настоящий негодяй. Он всегда был таким эгоистом. Папирус шмыгнул носом, утирая слезы, хотя знал, что они все равно не остановятся. — Они ненавидят тебя. Глумятся над тобой. Высмеивают тебя. Я вынужден ходить в школу и каждый день терпеть издевательства за то, что я брат сумасшедшего скелета! Но ты знаешь, почему они на самом деле издеваются надо мной, Санс? Знаешь, отчего на самом деле все стало настолько хуже? Санс отвел взгляд. Пустые глазницы уставились в пол. — Потому что, как и в тот день в парке, я продолжаю заступаться за тебя, — слезы потекли по лицу Папируса, но он продолжил. — Каждый день они говорят обо мне ужасные вещи, но я не слушаю их и не реагирую. Но когда они говорят о тебе, я так злюсь, ведь они совершенно тебя не знают. Я всегда заступаюсь за тебя, но от этого только хуже. Я не хотел говорить тебе, потому что ты бы начал винить себя, как сейчас. Папирус знал, что Санс был наполнен ненавистью к себе и всепоглощающим отвращением к собственной сути. Он проклинал себя, ненавидел себя, считал, что его существование стало причиной всех бед. Хотя это была не его вина. Папирус должен был быть достаточно сильным, чтобы постоять за себя. Он не должен был дать издевательствам зайти так далеко, но он позволил. Он не должен был дать им измываться над собой так долго, но он оказался слишком труслив, чтобы драться. Если бы он действовал как Санс, этого не случилось бы. Если бы он послушал своего брата и дал отпор, он бы не оказался в таком положении. — Прости, — расплакался Папирус, практически до краев наполненный отвращением к себе. — Прости, что накричал. Прости, что расстроился. Прости, что не сказал тебе. Прости, что не дал тебе помочь. Прости, что оказался слишком слабым, чтобы справиться самостоятельно. Прости, что я не такой сильный, как ты. Прости, что не умею давать отпор. Прости, что обидел тебя. Прости, что я такой ужасный и эгоистичный. Прости, что такой бесполезный. Прости меня, — громко причитал Папирус, согнувшись от тяжелых рыданий, сотрясающих тело. Санс смотрел на своего брата пустыми глазницами. Братские слезы заставляли его вину расти. Он не должен плакать. Не должен извиняться. Это Санс виноват. Это не вина Папируса. Папирус идеален. Сансу не надо было выходить из себя. Он не должен был атаковать того парня в парке. Не должен был быть таким полным и абсолютным отщепенцем. Санса никогда не волновало, что говорили ему, но если бы он только знал, что его странное поведение так подействует на брата, он никогда бы не выходил из дома. Если бы Санс только был нормальным братом или обычным монстром, Папирус мог бы быть счастлив. Ему не пришлось бы иметь дела с этими хулиганами и быть таким несчастным. Гриллби совершенно растерялся. Он подошел к Папирусу, который отчаянно нуждался в его любви и поддержке. Санс остался в стороне и тихо заплакал. Бармен попытался привлечь его внимание и как-то помочь, но старший скелет отказался двигаться. Потребовался битый час, чтобы Папирус прекратил мямлить и извиняться. И когда это произошло и настал его черед попытаться утешить брата, это ничего не дало. Санс по-прежнему не реагировал, единственное движение, что он сделал — отступил от своих родных, когда они попытались приблизиться. Он прижался к дальней стене, натянув подол парки на прижатые к груди колени и прикрыв голову руками. Он хотел создать костяные стены, чтобы отгородить себя от Гриллби или Папируса, если они решат приблизиться, потому что не мог отойти дальше. Его родные мало что могли поделать с несговорчивостью Санса. Слова, обещания, похвалы и даже прикосновения не помогли бы ничем, и Гриллби с Папирусом остались сидеть на кровати и ждать. К счастью, им было о чем поговорить. Папирус начал более подробно рассказывать о травле. Он сообщил своему опекуну имена, когда над ним начали издеваться, что делали и почему он никому не говорил и не просил помощи. Папирус честно верил, что справится. Он был уверен, что его упорство и решимость помогут одержать победу над хулиганами и они больше не будут беспокоить его, но все вышло наоборот. Все, чего он добился этим — насмешек над его поведением, каждое его действие вознаграждалось очередной колкостью. Попытки Гриллби помочь только подлили масла в огонь, и каждый раз, когда Папирус пытался защитить себя или свою семью, этот огонь еще сильнее разгорался. Их домогательство было постоянным и неизменным, одноклассники использовали каждый шанс, чтобы помучить его. Неважно, когда и где, главное, чтобы учитель не смотрел. Сплетники Сноудина тоже приняли косвенное участие в этой травле. И хотя тех, кто знал об их визитах в больницу и личной борьбе, было немного, это не мешало прохожим собирать слухи и шептаться на улицах. Эти слухи доходили до детей, которые часто находились в компании родителей и прислушивались к тому, что говорит город. Затем они слетались на игровую площадку, готовые использовать свои новые знания для шантажа и оскорбления. В последнее время Папирус прекратил свои попытки. Он оказался в ловушке. Защита себя ничего не дала, рассказ учителю ничего не дал, игнорирование происходящего тоже ничего не дало. У него не осталось возможности победить. Все, что ему оставалось — это сидеть и терпеть, отказываясь и сдаваться, и дать отпор. Райан уже был готов драться с ним. Папирус не понимал, почему рептильный монстр так хочет спровоцировать его, но тот был настойчив. Папирус являлся одним из очень немногих монстров, способных контролировать магию. Но он все еще был не слишком хорош в этом. Чтобы вызвать одну кость, требовалось огромное количество энергии, и еще больше, чтобы заставить ее двигаться. Он не мог просто ринуться в атаку, как Райан, и не мог так же легко колдовать, как Санс. Папирус спросил Санса, почему он не так хорош, если ему тоже все время приходилось тренироваться в лабораториях. Но Санс не дал ответа. Он сказал, что дело может быть в том, что Папирус забыл время, проведенное в лаборатории, которое включало и все его воспоминания о магии, но это оставалось лишь предположением. Папируса не слишком-то и интересовало это знание. Он не любил драться. Он ненавидел, когда другим причиняли боль, и никогда не хотел, чтобы его собственные атаки стали причиной этого. Папируса так пугало, когда Санс терял контроль или, не задумываясь, угрожал кому-то мощными атаками. В насилии нет необходимости. Его брат не был с ним согласен, но Папирус вцепился в эту веру. Он может действовать. Он может использовать слова. Ему не обязательно учиться магии или пытаться вспомнить забытое прошлое, потому что это неважно. Папирус хотел решать все проблемы без применения насилия, но оказалось, что эта идея недостижима. Папирус гадал, стало бы легче, если бы он ударил Райана. Если бы вместо того, чтобы позволить толкнуть себя, он толкнул в ответ. Прекратил бы Райан издеваться над ним? Стал бы бояться Папируса? Стал бы Папирус героем? Сейчас он не чувствовал себя особо героически и не думал, что драка помогла бы ему. В любом случае, у этой затеи был бы плохой конец. Либо он обидел бы своего брата и заставил всю семью переживать, либо остановил бы издевательства силой, став не лучше тех хулиганов. — Папирус, — начал Гриллби. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он провел рукой по голове. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я запутался. Папирус только нахмурился, упираясь в край кровати и разглядывая свои ноги, которые не касались пола. — Хочешь, чтобы я опять поговорил с директором, но уже обстоятельнее? Бонни говорила, что он серьезно настроен против дедовщины в школе. Уверен, он сможет сделать что-то, чтобы помочь тебе, если будет знать, кто это делает. Папирус фыркнул и взглянул на опекуна. — А если не сможет? Что тогда? — Тогда мы найдем тебе другую школу, — ответил Гриллби. — Какую еще другую школу, тут их нет. — Ну, может, технически и не такую школу, как твоя в Сноудине, но есть и другие варианты. Ты можешь учиться на дому или даже в школе в Водопадье. Это, конечно, дальше, но она лучше, чем здесь. Папирус застонал, неуверенный в этой идее. Оба варианта влекли за собой слишком много хлопот. Папирус знал, что Гриллби и так беспокоится о Сансе, и не хотел добавлять ему больше волнений из-за издевательств. Последнее, что Папирусу хотелось — это становиться обузой. — Я не знаю. Мне страшно, — признался он, обнимая себя. — Я не хочу переводиться, потому что это лишние трудности для тебя. — Пап, тебе не стоит... — начал Гриллби, но Папирус прервал его. — Это важно. Мне нельзя быть эгоистом. Я не могу думать о себе и делать, что хочу, сейчас не та ситуация. Мои решения влияют на других. Эгоистично думать только о собственной выгоде. Особенно… — Папирус замолчал, с жалостью глядя на брата, а потом закрыл глазницы и покачал головой. — Наверное, можно попробовать еще раз поговорить с директором, — сказал он. — Если будет по-прежнему плохо, мы можем просто… попробуем что-нибудь другое. — Если будет все еще плохо, ты уйдешь из этой школы. Завтра мы поговорим с директором, и если ситуация не улучшится, я найду тебе новую школу. И ты сразу звони мне и дай знать, если что-нибудь случится. И мне не важно, даже если кто-то просто пинает твой стул, я хочу, чтобы ты ушел из этой школы и такое больше не повторялось. — Прости, что подделал твою подпись, — сказал Папирус, Гриллби только вздохнул. — Меня больше впечатлило, что ты смог все так аккуратно написать. Я не думал, что ты знаешь скоропись. Записка должна была быть чертовски убедительной, если тебя с ней отпустили из школы. Папирус слабо улыбнулся и пожал плечами, подавив зевок. — Отдохни. Я за ним послежу, — сказал Гриллби, ребенок поколебался, но кивнул. Папирус свернулся калачиком, обнимая подушку, и уснул, оставив Гриллби наедине с Сансом, который неподвижно сидел на протяжении всего разговора. Гриллби знал, что прямо сейчас его сын переполнен ядовитыми мыслями после того, что рассказал Папирус. Кроме того, Гриллби знал, как хрупок был Санс, и оставить его в таком состоянии, вязнуть в собственном убожестве — не вариант. — Как ты себя чувствуешь? — спросил бармен, нарушая тишину. Санс свернулся сильнее, прижав руки к груди, и элементаль уже не ждал от него ответа. — Никак, — пробормотал скелет, медленно поднимая голову с глазницами, заполненными непроглядной пустотой. — Мне пофиг. Гриллби сполз на пол и прислонился к кровати. Он не мог приблизиться к ребенку, но нужно было как-то подбодрить его без Папируса и прикосновений. — Тебе не нужно винить себя... — Заткнись. От резкого тона сына элементаль на мгновение потерял дар речи, но потом попробовал снова. — Санс. Пожалуйста, давай поговорим... От скелета послышался низкий рык, и в его левом глазу пробудилось мерцание. — Ты не можешь угрожать мне, Санс. Я тебя не боюсь. Магия ребенка потухла, вернулся его пустой взгляд. Черные провалы глазниц долго смотрели на Гриллби, а затем ребенок перевёл взгляд на свои руки. Он отнял ладони от груди, продемонстрировав слабое сияние, которое заставило элементаля на мгновение потерять способность дышать. Санс держал на ладони свою душу, разглядывая жалкое слабое сердечко, а затем взглянул на опекуна. — Теперь боишься. Санс хотел улыбнуться, но не смог. Хотел пошутить, но не придумал шутку. Он ощущал такую пустоту и оцепенение, что ничто кроме собственного расстройства и зла, которые он принес, не находило места в голове. — Теперь ты боишься. И все из-за этого, — Санс отвернулся от опекуна. — Да, я не могу ранить тебя. Не могу заставить бояться того, что я причиню тебе вред. То, что я могу легко искалечить или даже убить не пугает тебя, но вот это пугает? Санс крепче сжал пальцы вокруг своей души и почувствовал, что ему стало труднее дышать. Тело Гриллби прошиб озноб от вида души ребенка, в которую впились его собственные пальцы. Душа Гриллби бешено колотилась в груди в ужасе от возможного исхода. Санс издал страдальческий стон, который прозвучал как что-то среднее между всхлипом и смехом. Его душа оказалась вдавлена обратно в грудную клетку, и он покачал головой. — Я не могу сделать даже это. Даже после того, как испортил всем жизни, — скелет снова свернулся в позу эмбриона. — Простите... АХ! — Санс взвизгнул, когда его подняли с пола и крепко прижали к дрожащему телу. Ребенок попытался отбиваться от хватки, но она была слишком крепкой, и ему пришлось сдаться. — Никогда не смей так делать, — сурово сказал Гриллби. Он не мог перестать трястись, а его пламя опало так, что тело стало почти похоже на обычного монстра. Маленькая выходка скелета заставила его так испугаться, что он едва мог дышать. Теперь, когда душа Санса была на месте, а тело в объятиях бармена, все, что хотелось элементалю — это плакать. — Не смей, — взмолился Гриллби, утыкаясь лицом в безразмерную парку Санса. Санс молчал, не зная, что сказать, а Гриллби держал его так крепко, что он едва мог вздохнуть. Он волновался, потому что Гриллби был непривычно холодным, но не знал, страх ли тому причиной или что-то другое. Санс хотел увидеть цвет пламени опекуна, однако, прижатый к его груди, имел крайне ограниченный обзор. — Мы будем в порядке. Нам всем станет лучше, — голос Гриллби звучал хрипло, сквозь него пробивался природный треск. — Пожалуйста, никогда... — слова прервал всхлип, который он не смог скрыть. Его тело вздрогнуло, когда он попытался отогнать негативные мысли. — Не буду, — промямлил Санс, хотя и не был уверен, всерьёз ли он говорит, или просто пытается угодить расстроенному отцу. Гриллби покачал головой, отстранившись, чтобы взглянуть на своего ребенка, и Санс пришел в ужас, увидев низкое темное пламя своего опекуна. Скелет не помнил, чтобы когда-нибудь видел Гриллби таким слабым. Даже хуже, чем тогда в Жаркоземье, когда они навещали его семью. Тогда он, по крайней мере, оставался оранжевым. Элементаль перед ним был темно-фиолетовым, переходящим в еще более темные тона. Санса откровенно напугало это зрелище, увиденное настолько потрясло его, что он почти не мог поверить, что это тот же самый монстр, которого он называл отцом. — Обещай мне, — взмолился Гриллби. — Пообещай, что никогда больше такого не сделаешь. Гриллби сломался. Он всегда оставался сильным ради Санса. Всегда защищал и поддерживал его, предлагал руку помощи и утешительные слова. Даже если сам не чувствовал себя хорошо. Теперь он казался таким разбитым и испуганным, будто их роли полностью поменялись. Теперь Санс стал тем, кто должен успокоить Гриллби, но он не был уверен, что сможет. Скелет кивнул, не доверяя голосу. — Нет, Санс, я хочу, чтобы ты был серьезен. Ты не можешь… Боже, что было бы с Папирусом. Нет. Черт, я не должен винить или давить на тебя. Но, черт возьми, Санс, ты так меня напугал. Мне нужно, чтобы ты действительно понял. — Я не буду так больше делать. Прости, — пробормотал Санс, который был согласен сделать и сказать что угодно, если это могло осчастливить опекуна. — Я не сделаю этого снова. Извини, пожалуйста, не грусти больше. Мне так жаль. Гриллби только втянул его в объятия, и они оба тихо всхлипывали, держась друг за друга. — Все хорошо, Санс. Все будет хорошо, — говорил элементаль ребенку приглушенным голосом. — Мне очень жаль! Я не хочу больше никому причинять боль. Я не знаю, что мне делать. Я боюсь. Я обидел его, и из-за меня он несчастлив. Я обидел Папируса. Я плохой. Ужасный. Отвратительный. Я не знаю, как быть! Извини, папа. Извини, я все испортил. Он был прав. Гастер был прав. Мне не стоило уходить. Я никогда не должен был быть здесь. Мне здесь не место. Я умею только причинять боль. Я не монстр. И не должен быть среди них. Я оружие. Меня стоит запереть подальше! — рыдал Санс, ощущая, что объятия опекуна стали крепче. — Нет, Санс. Нет. Ничего подобного. Мы совершаем ошибки, все их совершают. Ты не должен сдаваться. Тебе нужно продолжать идти вперед, потому что так это и работает — ты делаешь ошибки, чтобы вырасти. Мы все виноваты, Санс. Не только ты. Мы все делали плохие вещи, но вместо того, чтобы зацикливаться на них, мы должны учиться чему-то новому. Лицемер. Какой же Гриллби лицемер. — Ты не тот, кем был когда-то. Из-за вспышки брата, теперь ты знаешь больше. Ты знаешь, что твои действия влияют на других, и можешь работать над этим. Ты можешь контролировать свой темперамент. Контролировать свои эмоции. Ты можешь подняться и быть рядом со своим братом, точно так же, как он всегда рядом с тобой. Нам есть, над чем поработать. Мы должны извлечь пользу из этой ситуации, вырасти и стать лучшими монстрами, чем были когда-то, — Гриллби прислонился лбом к черепу ребёнка и судорожно вздохнул. — М-мне очень жаль, — проскулил Санс, все еще тихонько всхлипывая. — Ты прекрасный монстр, Санс. Ты великолепный брат. Потрясающий сын. Ты такой умный и смелый, и у тебя такая нежная и добрая душа. Скелет крепче вцепился в опекуна, сдерживая рыдания. — Мы оба так сильно любим тебя. Мы не ненавидим тебя. Не хотим, чтобы ты исчез. Мы не считаем тебя отвратительным. Ты никогда не доставлял нам хлопот. Ты никогда не сможешь остановить нашу любовь к тебе. Ты замечательный дар для этого мира, Санс. Я так тебя люблю, — сказал Гриллби ребенку, который плакал и выл, приглушенный рубашкой. Ночь была полна хаоса. Они все провели ее плача, цепляясь друг за друга, успокаивая друг друга, постоянно заверяя в своей любви и извиняясь за все. Следующим утром все трое проснулись, чувствуя себя больными, уставшими и измученными. Гриллби раздумывал, не оставить ли детей дома и не закрыть ли бар на весь день, но Бонни или Флинт, скорее всего, позвонят туда, интересуясь его делами, а он не мог пропускать их звонки. Поднять детей и уговорить их собраться оказалось той ещё задачей. Движения Папируса были нехарактерно медленными, а Санс почти совсем не двигался, пока его об этом не просили как минимум дважды. Мысль о еде была невыносима для всей троицы, поэтому они пропустили завтрак и все вместе вышли из дверей, держась рядом. Санс и Папирус кидали на опекуна встревоженные взгляды, потому что он надел длинное пальто, к которому обычно не прикасался, если только на улице не было метели. Гриллби объяснил, что просто обещали ветреную погоду, взял их за руки и отправился в сторону школы. Папирус нервно вертелся, и Санс прогнал собственную апатию и депрессию, чтобы сосредоточиться на беспокойстве брата. Сансу не нравилось, что Папирус вернется в школу. Он настолько ненавидел эту идею, что на самом деле продумывал план выкрасть брата из школы, пока Гриллби будет занят работой в баре. Однако его брат был болезненно оптимистичен или просто закрывал глаза на возможные неприятности, которые обязательно должны были с ним случиться, он только улыбался и уверял Санса, что все будет хорошо. Он говорил так, но никто ему не верил. Директор был доволен, что Папирус честно рассказал все о проблеме издевательств. Скелет просто пытался выполнить свое задание и рассказать все как можно быстрее. Он назвал имена, когда над ним издевались, и ответил на вопросы мистера Снью. Однако мистер Снью казался искренним, протягивая руку помощи. Он обещал сделать все, что мог, чтобы закончить травлю, и обещал приглядывать за Папирусом, когда его учитель не сможет этого делать. Папирус выглядел обнадеженным, хотя очень волновался. Гриллби и директор поговорили ещё немного, прежде чем наступило время уходить. Папирус проводил семью до входной двери, где обнял их и заставил себя улыбнуться, давая понять, что с ним все в порядке. — Позвони мне, если что-нибудь случится, Папирус, — наставил Гриллби сына. Санс сделал пару шагов назад и, хмурясь, осмотрел детскую площадку. Скелет сжал зубы и задумчиво взглянул на брата. Санс хотел сделать все, что в его силах, чтобы как-то возместить все те неприятности, которые причинил. Он хотел быть старшим братом, которого Папирус заслужил, а не печальной бесполезной грудой костей, которой являлся. Ему нельзя сидеть и хандрить из-за вчерашнего, несмотря на то, что произошедшее разъедало его разум. Вместо этого он хотел посвятить всего себя тому, чтобы искоренить свои недостатки, как старшего брата. Больше с ним ничего не приключится, а если придется что-то делать, то Санс решит все как взрослый, а не через насилие. — Обязательно, папа. Люблю вас, пока! — Папирус еще раз обнял их, и Гриллби взял за руку Санса, отвлекая его внимание от детской площадки. Папирус помахал им от двери и скрылся. Как только дверь закрылась, радостное выражение Папируса растворилось без следа. Он поплелся к классу, с ужасом глядя на коридор впереди. Он вспомнил день, когда школа была для него интересной, а он сам был популярен среди детей. Сейчас школа превратилась в обязанность. Папирус крепче сжал лямки рюкзака, направляясь в класс. Его учитель сидела за своим столом, проверяя какие-то работы. Папирус тихо прошел к своей парте и вытащил нужные вещи, после чего повесил рюкзак на спинку стула. Учительница подняла взгляд и улыбнулась ему, а затем снова вернулась к проверке. Было время, когда мисс Люмие спрашивала Папируса о его поведении, интересовалась, почему он не хочет выходить на улицу или почему хочет сидеть в классе. Но через некоторое время она перестала спрашивать. А после разговора с Гриллби только жалостливо улыбалась Папирусу. Когда прозвенел звонок и дети начали собираться в классе, Папирус сжался на своем стуле. Райан зыркнул на него от двери, прежде чем занять свое место через несколько рядов от Папируса, последней в классе появилась монстр, похожая на высокого пингвина с коротким клювом. Она кивнула учителю, которая, ответив тем же, начала занятие. Эта женщина стояла позади класса и контролировала все действия учеников. Впервые за долгое время за весь урок с Папирусом ничего не произошло. Гвен, новая помощница учителя, прохаживалась по классу, помогая ученикам тут и там, но ее присутствие пресекало любые издевательства. На этот раз Папирус, в самом деле, ощущал душевный подъем. Он не знал, что директор подготовил для него, но если Гвен могла бы остаться тут навсегда, то Папирус сможет по-прежнему ходить в эту школу. Уроки и классные мероприятия прошли без издевательств, никто даже не пнул его стул. Когда никто не захотел быть с ним в паре, Гвен села с Папирусом и составила ему компанию. Папирус ожидал смеха или издевок, но ничего не произошло. Такое поведение класса казалось ему почти странным. Он так привык, что Райан или кто-нибудь еще высмеивают все, что он делает, что, когда ничего не происходило, это даже пугало его. Хотя класс стал безопасным для Папируса, но оставался еще обед, в который происходило большинство страданий его дня. Когда учителя отвлекались, а дети были вольны тратить лишнюю энергию любым способом. Обычно снаружи всегда был один помощник, который наблюдал за детьми, но сегодня Папирус никого не увидел, и это его беспокоило. Скелет скрылся с глаз, сев на маленькую скамейку у двери, и считал минуты до конца перерыва. Гвен с ним не было, и он не имел понятия, был ли у мистера Снью какой-то грандиозный план по его спасению, в случае, если его найдет Райан. Он услышал скрип снега и поморщился, увидев трех парней, что мучали его. Похоже, он далеко не в безопасности… — Эй ты, мелкий стукач, — Райан ухмыльнулся, и Папирус отпрянул от него. — Думал, что теперь ты в безопасности, потому что какая-то училка защищала тебя в классе? Митч толкнул Папируса на землю и засмеялся. — Но здесь сегодня никого нет, трепло, — Райан усмехнулся, обходя вокруг скамейки. — Ты сделал все лишь хуже для себя. Серьезно, зачем ты вообще таскаешься в школу? Тебе нравится, когда над тобой издеваются, неудачник? — Я слышал, что его брата выперли из школы, потому что он спятил и напал на свой класс, — сказал Гек, и Райан фыркнул. Папирус хмуро взглянул на рептилию. — Не правда. Он сам решил не ходить в школу в этой четверти, — выпалил Папирус, поднимаясь с земли и готовясь защищать брата. — Наверное, потому что он слишком опасен, чтобы подпускать его к другими монстрами, — поддел монстр-мышь, заработав несколько смешков от своих приятелей. — Может, и тебе последовать его примеру, прежде чем ты взбесишься и распылишь кого-нибудь. — Спорим, твой брат — причина, по которой вы совсем одни, хех? Ваши настоящие родители, наверное, его даже не хотели. Похоже, так вы и оказались с Гриллби, ага? Твой братец психанул и распылил их, или они просто вышвырнули его, как мусор, — слова Райана вызывали у Папируса отвращение. — Заткнись, — огрызнулся он, но Райан только ухмыльнулся. — Я затронул больную тему? Собираешься бежать домой и поплакаться своему папочке? — Митч притворно всхлипнул, издеваясь над Папирусом. — Наверное, он пойдет и расскажет все братцу, — сказал Гек, и Райан как будто немного занервничал, но все еще старался сохранять лицо под взглядом своих дружков. — Ха. Да, наверное. Удивлен, что вы позволили ему сегодня выйти из дома без намордника. — Не говори так о нем, — крикнул Папирус, и Райан шагнул ближе. — Как так? Как о животном? Как о психе? По твоему братцу смирительная рубашка плачет, да и по тебе тоже. Это только вопрос времени, точно тебе говорю. Ваш новый папочка сдастся и выпнет вас на улицу, как ваши настоящие родители. — Нет, он так не сделает! — крикнул Папирус, толкнув Райана. Тот выглядел удивленным, но на его лице быстро появился маниакальный оскал. — Наконец-то решился постоять за себя, Папирус? — спросил он, разбрызгивая искры из рук. Папирус не собирался сдаваться гневу так легко, но Райан никогда прежде не говорил настолько личных вещей. Было так больно слышать эти ужасные, неправильные слова. Его очень разозлило, что эти задиры просто так осыпают его ложью. Несколько детей подтянулись к ним, заметив накалившуюся обстановку. — Похоже, ты и правда задел его за живое, Райан, — поддразнил ящерица. — Истина порой бывает болезненной, — сказал Райан, пожимая плечами. — Не моя вина, что твой брат чокнутый. Мне просто жаль вашего отца и тебя. Ты обречен скатиться так же, как и он. Тогда у нас в городе будут бегать двое сумасшедших скелетов. Но для тебя это не будет в новинку, правда, Папирус? Папирус смотрел на монстра, сузив глазницы. — Я слышал, что ты и твой братец жили на улице и даже жрали из помойки. Он крепко сжал кулаки, когда несколько детей захихикали. — Вы двое на самом деле похожи на диких животных. Не представляю, как вам удалось обмануть всех и заставить поверить, будто вы настоящие монстры. Думаю, иногда мы просто забываем наше место, — лицо Райана растянулось в улыбке, и он кинул взгляд куда-то за плечо Папируса. Прежде чем Папирус успел обернуться и посмотреть, он почувствовал, как его окатила лавина каких-то предметов. Дети вокруг ахали и смеялись, пока пара монстров вываливала на скелета мусорное ведро. Папирусу ничего не осталось, кроме как ждать, пока они закончат, с ужасом глядя на мусор под ногами. Райан подавил смех, сделал шаг вперед и подобрал огрызок от яблока. Он протянул его Папирусу, это довело скелета до предела. — Вот, Папирус, не хочешь перекусить? Зрение Папируса заволокло алым. Скелет ударил ящера в лицо и сбил с ног. Дети ахнули, а у Митча и Гека отвисли челюсти. Но Райан смеялся, поднимаясь с земли. — Я месяцами мечтал о том, чтобы переломать твои кости, — ладони рептилии засверкали. Папирус выпрямился и поднял руки, призвав белую берцовую кость. Райан бросился на него, но скелет отошел в сторону, развернулся и ударил противника костью по спине. Рептилия вскрикнул и упал, Гек и Митч вышли из ступора и рванули к Папирусу. Скелет перехватил кость посередине и заехал тупыми концами по лицам новых соперников. Райан только усмехнулся, когда его дружки попадали на землю. Папирус встал в стойку и поднял руку, собираясь снова ударить своего обидчика, но на этот раз Райан был готов. Когда он рванул вперёд, от его ладони уже разбрызгивались искры электрической магии. Он протянул руку, чтобы ударить скелета, но белая кость заблокировала атаку. Захваченный в врасплох, Райан сделал шаг назад, а Папирус вызвал голубую кость. Ребенок-рептилия выглядел напуганным этим оружием и отшатнулся от своего оппонента. — Э-эй, Пап, — Райан поднял руки в знак мира. — Н-не принимай так близко к сердцу, ладно. Это была просто маленькая шутка, я не хотел тебя обидеть. Папирус в ответ лишь зарычал. Его разум был затуманен яростью. Недели, месяцы его нападок. Папирус держался и позволял оскорблять себя. Он позволял использовать себя, манипулировать, воровать вещи и обзывать, но больше не собирался этого терпеть. Никогда больше Райан не будет мучать его во время обеда. Никогда не будет травить его и высмеивать. Больше не проронит ни слова в адрес Санса или Гриллби. Терпение Папируса лопнуло. Райан не имел права издеваться над их прошлым. Санс отказался от всего, чтобы сделать Папируса счастливым. Санс жертвовал едой, теплом, кровом, своим счастьем — всем ради Папируса. Он никогда не простит Райану надругательство над жертвой Санса. Нет, он за это заплатит. Скелет уравновесил кость на ладони и прицелился. Он отвел руку назад и без колебаний запустил голубую атаку в Райана. Ребенок-рептилия пронзительно взвизгнул и в ужасе съежился. Но прежде чем удар успел пронзить его, из земли выросла стена костей и остановила голубую атаку. Папирус, рыкнув, призвал новую, но его схватили за запястье, и голос тихо произнес. — Пап. Через несколько мгновений его зрение прояснилось, он развернулся и увидел своего брата. На детской площадке воцарилась тишина, ни один ребенок не произносил ни звука, тихо наблюдая за происходящим. Санс кивнул на кость в руке Папируса, про которую тот забыл. — Отзови ее. Папирус мгновенно разжал пальцы, кость исчезла, не успев коснуться земли. Санс оглядел состояние брата, его лицо опустело, когда он заметил весь мусор, покрывающий Папируса. Его взгляд скользнул вниз, на рептилию, который смотрел на него глазами, наполненными абсолютным ужасом. Старший брат отпустил руку Папируса и встал перед ним. Шагнув вперёд, он отодвинул костную стену, которую сам вызвал, и остановился над Райаном. По щелчку его пальцев, душа Райана оказалась вызванной из тела. Еще один щелчок, и он был окутан синим. Его тело потяжелело, ящер с криком повалился на землю. Скелет присел на корточки, его зрачки исчезли, а пальцы сжали воротник рубашки ребенка и потянули его к себе. — Санс, — осторожно позвал Папирус, но брат поднял свободную руку, прося младшего помолчать. — Я ненавижу тебя, — сказал Санс Райану низким, практически источающим яд голосом. — Я не хочу ничего больше, чем взять эту кость, — большая кость появилась в его ладони, — и протыкать твоё тело снова и снова, пока ты не обратишься в ничто, — каждое слово сопровождалось легким тычком в рептилию, который мог только хныкать. — И я сделаю это, — он прижал плоский конец кости к чешуйчатой коже, — если увижу тебя рядом с ним, или даже просто услышу любые слухи о том, что ты косо посмотрел на него. У твоей семьи не останется даже крупицы пыли, чтобы оплакать тебя, никто не найдет твой прах, — магия Санса вспыхнула, заставив глаз сиять лазурным светом. — Понял? Райан кивнул, слезы катились по его чешуйчатому лицу. Скелет отпустил его, и он плюхнулся на землю, все еще находясь под влиянием синей магии. Санс вернулся к брату и смахнул часть мусора, который все еще висел на нем. — Санс. Старший брат шикнул на него, оглянувшись на дружков Райана. — Подберите этот мусор, — приказал он, и пара друзей поспешила вперед, чтобы сделать, как он велел. — Пойдем, Пап. Санс сжал руку брата и повел его к закрытым воротам площадки. По щелчку его пальцев ворота распахнулись, и они ушли. Папирус чувствовал дрожь тела своего брата и то, как он почти болезненно стискивает его руку, пока они отходили от школы. — Почему ты сегодня не в Гриллби’s? — спросил Папирус, быстро переставляя ноги и стараясь не отставать. — Потому что я знал, что это случится, — процедил Санс сквозь зубы. — А папа знает? — Нет. — Тебе не стоило приходить, учитель помог бы. — Нет, сегодня чей-то день рождения, они слишком заняты сплетнями и поеданием торта, чтобы выглянуть в дурацкое окно. Я слышал, как кто-то сказал это на игровой площадке перед школой. Поверь, я бы не вмешивался, если бы не было необходимости. — Зачем? Санс остановился и резко развернулся, схватив брата за плечи. — Потому что ты никогда не должен никого бить, Папирус. Младший нахмурился. — Ты делаешь это постоянно! — Я говорил тебе. Ты выше этого. Ты лучше меня, — проворчал старший скелет. — Ну, а что если нет? Хватка Санса стала крепче. — Не смей, — предупредил он. — Больше никогда не смей говорить такое о себе. Папирус отвернулся, но Санс разжал одну руку, чтобы заставить его смотреть на себя: — Нет, послушай меня, Папирус. Я не желаю, чтобы ты когда-нибудь говорил подобное, ты понял меня? — А то что? — бросил Папирус, и Санс открыл рот, но не смог ничего сказать. Санс никогда не ударил бы брата или не наорал бы на него. Если Папирус решит его ослушаться, у Санса не будет никаких способов наказать его за непослушание. Санс всегда полагался на свои слова, и раньше они никогда его не подводили. — Ты бы никогда не ударил кого-то, Пап. Это не ты. Папирус попытался вырваться из хватки, но не смог. — Я защищал тебя! Ты всегда говорил мне, что надо бороться со своими проблемами, и я это сделал. Почему ты так расстроен тем, что я, наконец-то, решил дать им отпор? Я сделал это ради тебя! Мне что, нельзя измениться? Я что, всегда должен оставаться счастливым младшим братом для тебя? Все меняются, Санс! Ты знаешь все о переменах. Я едва тебя узнаю! Во взгляде Санса читалась боль, и его ладони соскользнули с плеч брата. Папирус зажмурился, накрыл руками глазницы и заплакал. — Прости! — всхлипнул он, отталкивая брата, и расплакался, согнувшись пополам, когда эмоции взяли над ним верх. — М-мне жаль. Я просто... просто хочу домой. Санс чувствовал, как его душа отзывается на боль Папируса. Он протянул руку и обнял его, охотно отгоняя обиду на этот выпад. — Прости, Пап. Я доставлю нас домой, — пообещал скелет, поднимая брата. Он замешкался на секунду, Папирус подрос на несколько сантиметров, и удержать младшего стало гораздо труднее. В конечном итоге ему это удалось, но он задумался над тем, сколько еще будет таких моментов. — Держись крепче, ладно? Папирус обнял его, и Санс исчез, переместив их в бар Гриллби. Санс оступился при приземлении, но, к счастью, кровать оказалась за его спиной, так что они не упали. Старший брат усадил младшего и втянул в объятия. — Мне очень жаль. Я не хотел тебя обидеть, я просто расстроился. Мне не стоило срываться на тебе, — Папирус шмыгнул носом, но Санс только покачал головой. — Все нормально, Пап, — пробормотал он, поглаживая череп брата. — Санс, ты хочешь хот-дог или гамбургер? — Гриллби распахнул дверь, отделяющую заднюю комнату. Увидев скелетов внутри, он остановился, как вкопанный. — Что произошло? Он бросился вперед, опустившись на колени перед детьми. Санс держал брата, который тихо плакал в его куртку. — Хулиганы, — ответил Санс за него. — Он убежал домой? Как он попал сюда? — спросил Гриллби, положив руку на спину ребенка, но быстро отдернул ее, когда пальцы коснулись чего-то липкого. — Я пошел в школу и забрал его. Я не особо им доверял… — скелет умолк, пытаясь не замечать запах, исходящий от брата. — В чем это он? — спросил элементаль, сжигая липкий слой на ладони. — В мусоре. — Му... — Гриллби замолчал, прижав кулак ко рту, и отвернулся. Его тело нагрелось и полыхнуло ярко-красным. К потолку поднялось большое облако черного дыма, а затем он вернулся к своему нормальному цвету. Или нормальному для него в последнее время. — Ладно, — выдохнул он, сосредоточив внимание на детях. — Давай, отведем тебя в душ, Пап? Тебя тоже, Санс. Плачущий скелет кивнул и позволил Сансу отнести его в ванную, где тот помог ему раздеться, включил воду и помог забраться под душ, как только вода прогрелась. Гриллби принес им запасную одежду, чтобы они переоделись, когда отмоются от грязи. Бармен наматывал круги за дверью, прислушиваясь к тому, как Санс утешает своего брата, пока смывает с него все следы мусора, который на него вывалили. Элементаля мутило, и ему пришлось сесть, когда он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Его душа мучительно ныла, однако когда до него донесся звук открывающейся рядом двери, он быстро поднялся, но закрыл глаза от внезапно нахлынувшей волны тошноты. Он взял себя в руки и отнес детей в кровать, где усадил обоих. Скелеты вместе свернулись на матрасе. Гриллби укрыл детей одеялом и помог Сансу успокоить Папируса, который перестал плакать и, в конце концов, задремал. Стоило ему уснуть, как лицо Санса исказила нескрываемая ненависть. — Ты же не… — Гриллби не закончил свою фразу, зная, что Санс и так понял. — Нет. Но очень хотелось, — признался скелет, укладываясь рядом с братом. — Папирус побил их. И он собирался атаковать их синей магией. Он призвал оружие и все такое. Гриллби выглядел шокированным, а Санс успокоился, не желая, потеряв контроль, разбудить младшего: — Если бы это был не он. Если бы это был не Папирус, я не стал бы его останавливать. Если бы на его месте был другой, я позволил бы ему атаковать, позволил бы разбить тому парню лицо. Но не Папирусу. Он слишком хорош для этого. Он не может скатиться по этому пути. Я ему не позволю. Гриллби вздохнул и сел на кровать рядом с детьми. — Ты был прав, я должен был послушать тебя, когда ты предупреждал меня этим утром. Санс подбежал к Гриллби и сказал, что ему не по себе от того, что они оставили Папируса в школе. Он сказал, что подслушал на площадке, как помощница говорила о посиделках на обеде, и Санс не доверял им. Однако Гриллби думал, что директор не так глуп, чтобы позволить помощникам отвлекаться на лишние разговоры. Но он ошибся, как всегда, и из-за этого пострадал Папирус. Элементаль вздрогнул от боли в душе, его зрение на миг расплылось. Он встряхнулся и глубоко вздохнул. — Он туда не вернется, — сказал Санс, погладив большим пальцем незаметный шрам, оставшийся от трещины на черепе Папируса. — Нет, — заверил Гриллби, медленно вставая. — Хочешь, чтобы я закрылся сегодня? Я могу отвести вас домой. Санс покачал головой, прижимаясь к брату. — Тебе тоже стоит поспать, малыш. Я вернусь позже и проверю вас, ладно? — Ладно, — ответил Санс, и Гриллби вышел из комнаты, по дороге зацепившись плечом за косяк. Санс обнял брата и оставил поцелуй на его черепе, его глазницы начали тяжелеть. — Ты в порядке, Гриллби? — громко спросил один из посетителей бара. — Ты вообще-то немного фиолетовый. Эй, может тебе стоит... В баре раздался громкий звук, а за ним последовал звон бьющегося стекла. Оба скелета резко сели, хватая друг друга за руки, когда услышали грохот стульев, падающих на деревянный пол, и встревоженные голоса. — Гриллби?! Папирус ахнул, когда крикнули имя опекуна, а Санс выскочил из постели. Скелеты бросились к двери и толкнули ее. Все монстры в маленьком заведении столпились у стойки. Санс потянул брата к себе, его зрачки сжались, а тело тряслось, пока он проталкивался сквозь толпу высоких монстров. Папирус вскрикнул, когда кто-то толкнул его коленом в затылок, и его брат напрягся, прижимая его ближе. От повышенных голосов вокруг беспокойство Санса росло, а дыхание стало тяжелым. Он сжал руку Папируса, не способный пробиться через толпу. Санс не был в окружении такого количества монстров очень давно. Его тревога и страх поднимались слишком быстро. Ему нужно пройти. — Пап, — прохрипел он, чувствуя, как тело парализует приступ паники. Слишком много народа. Слишком много голосов. Он не мог дышать. Не мог двигаться. Если он не сбежит сейчас, то все пропало. Папирус стиснул ладонь брата, посылая искры магии через его кости, затем отпустил, закрыл руками ушные отверстия Санса и глубоко вздохнул. — ПРОЧЬ С МОЕЙ ДОРОГИ!!!!! — прокричал младший скелет так громко, как только смог. Все монстры вздрогнули от его высокого голоса, но это сработало. В баре стало тихо, и толпа разошлась, дав скелетам путь. Папирус схватил брата за запястье и потащил вперед, пока не увидел их опекуна, лежащего на полу. Папирус взвизгнул, выпустил брата, подбежал и присел рядом, чтобы осмотреть бармена. — Папа? — позвал он и осторожно потряс бармена за плечо, но не получил ответа. Санс всхлипнул, опустившись на колени рядом с братом. — Папа, да брось, — сказал Папирус. — Гриллби? — прошептал Санс, аккуратно подталкивая опекуна дрожащими руками. — Отойдите! — сквозь толпу прорвались высокие стражники, закованные в блестящие доспехи. — Освободите им пространство, живо! — приказал Догами, расталкивая глазевших монстров. — Пространство! — повторили Большой и Малый псы, перекрывая вход в бар. — Санс? Санс, ты в порядке? — Папирус в панике держался за руку опекуна. — Папа? Пламя элементаля было темно-красным и источало тревожащий жар. Это не было его обычное тепло, а болезненный вид еще больше пугал скелетов. Душа Санса билась, кости гремели друг об друга, беспокойство пронизывало его. Толпа, этот шум, брат, отец, стресс, это слишком. Санс не мог обработать все это и ощущал, что готов вот-вот взорваться. Ему необходимо стабилизировать себя. Нужно дышать. Удержать себя в реальности. Ему нужно что-нибудь… что угодно, чтобы отвлечься, за что можно зацепиться. — Мальчики? — Догаресса прошествовала сквозь строй псов-стражей. — Дети, я помогу вам... Она подошла ближе, и Санс развернулся, замерев в защитной позиции. — Нет! Защищать. Оборонять. Охранять. Никого не подпускать ближе. Все вокруг угроза. Санс не мог сосредоточиться на окружении, паника перекрыла его рациональное мышление. Сансу нужно оставаться стабильным, и он нашел способ. Ему не нужно фокусироваться на мире, достаточно семьи. Сансу нет нужды видеть всех, кто находится в баре, хватит только тех, кто подойдет слишком близко. Бар размылся, как в тумане, но Гриллби и брат были четко видны для него, все, что Сансу нужно — это защитить их. — Санс, прошу. Я знаю, что ты напуган, но нам нужно отнести его в заднюю комнату, позволь нам... — она протянула руку, чтобы коснуться их, но глаз Санса загорелся энергией. — Нет! — повторил он, от чего Догарессу охватило беспокойство. — Все нормально, — спокойным голосом сказала женщина-страж. — Я просто хочу помочь. Она подняла лапы в знак мира, но Санс не почувствовал никакого спокойствия. Никого не должно быть рядом. Слишком много монстров, слишком много угроз. Все вокруг представляет опасность. Никого не подпускать. — Гриллби нужно уложить в постель, верно? Там ему будет лучше, да? И снова ее встретило молчание. — Я хочу убедиться, что он окажется в постели и что вы двое будете в порядке, — она опустила руки, медленно делая шаг вперед. — Просто дайте нам... Санс отвел руку назад и вызвал белую кость. Качнувшись вперед, он направил атаку в сторону облаченных в металл ног. Догаресса тявкнула и отпрянула. Остальные члены гвардии напряглись и двинулись вперед, от чего руки Санса засветились, бластер завис в воздухе, нацелившись на группу. Санс рычал глубоким устрашающим тоном. Зрачки пропали, и он до боли сжал кости, которые только что вызвал. Догаресса выглядела взволнованной и нервной. Она отступила назад, положив руку на оружие, но передумала. — Он напуган. Прошу, не сражайтесь с ним! — взмолился Папирус, не отпуская опекуна. — Не подходите! — Папирус, успокой его, пожалуйста. Мы должны убедиться, что с Гриллби все нормально, — попросила Догаресса Папируса, но скелет только всхлипнул, покачав головой, когда кинул взгляд на душу брата. — Я не смогу. Пожалуйста, просто отойдите. — Свалите с дороги! — крикнула кролик с бежевой шерсткой. — Двигайся, Тони! Следи за хвостом, Пегги! Убери его! Убери! — Бонни выскочила из толпы и подбежала к стражам, которые преградили ей путь. — Эй! Пустите меня, я член их семьи! — огрызнулась она, но безрезультатно. — Никому не позволено... — Бонни, почему папа не просыпается? — прорыдал Папирус, напуганный давлением толпы и поведением брата. — Держись, Папирус. Не бойся, — позвала Бонни и снова переключила внимание на стражу. — Почему бы вам не сделать что-то полезное и не выдворить всю эту толпу из бара? Тут двое испуганных детей, которые не нуждаются во всеобщем внимании. Я хочу, чтобы бар был закрыт немедленно! Все вон! — потребовала она, сурово оглядывая толпу. — Вон! — повторил Догго, выталкивая монстров за двери. — Давайте, здесь не на что смотреть. — Догаресса, — сказала Бонни. — Отойди от Санса. — Мне нужно... — Тебе нужно отойти от скелета до того, как эта кость пробьет твой череп, а этот бластер сожжет твою душу, — указала Бонни, и Догаресса неохотно, но отошла. — И скажи этим двоим, чтобы пропустили меня. По взмаху руки, псы открыли Бонни путь. Она шагнула вперед, но женщина-страж остановила ее. — Бонни, я не думаю, что подходить к ним — хорошая идея, — предупредила собака, но Бонни только повернулась, хмурясь. — Нехорошая идея — это то, что здоровые, вооруженные члены гвардии толпятся вокруг, пугая детей. Отойдите и дайте мне во всем разобраться. Я знаю всех троих дольше, чем любой из вас, и представляю, как о них позаботиться. Тихо ропча, члены гвардии сделали, как она просила. Бонни повернулась к Сансу с мягкой искренней улыбкой. — Санс? Приятель? Ты с нами? Скелет направил пустые глазницы на кролика, скрежетнув зубами. Ее тон. Она казалась знакомой? Бластер исчез, когда Санс сильнее сконцентрировался. — Это Бонни. Тетя Бонни? Подруга Гриллби, помнишь? Кость растворилась, но тело осталось напряженным. — Я знаю, что тебе очень страшно, но все будет хорошо. Я хочу убедиться, что все в порядке. Ты, Гриллби и Папирус. Хорошо, Санс? Здорово звучит, приятель? Если можешь, пожалуйста, кивни. Дай мне знать, что слышишь? С тем, как угасал его яростный настрой, воспоминание о голосе Бонни и ее значимости начали всплывать в голове Санса. Маленькое тело скелета съежилось, и его зрачки вернулись, ярко сияя. Слезы начали формироваться в глазах, и он громко всхлипнул, уставившись на Бонни. — Почему папа не просыпается? — спросил Санс испуганным, разбитым голосом. Бонни распахнула объятия, и он подался в них, рыдая. Подняв его, Бонни подошла к Папирусу и тоже втянула его в объятия. — Все хорошо, ребята, — сказала она им, поглаживая по спинам, пока они рыдали. — Почему он упал? Почему не просыпается? — проплакал Санс. — О-он умирает? — спросил Папирус, и Санс громко взвыл от этой мысли. — Нет, не умирает. Гриллби не умрет, — Бонни подчеркнула это слово и отстранилась, чтобы посмотреть на детей. — Гриллби просто болеет. Ваш отец — настоящий кусок… работы, который заболел, потому что слишком сильно перенапрягся и не заботился о себе. У него было слишком много переживаний, вот он и потерял сознание, — сказала она скелетам, которые выглядели поникшими. — П-почему он так п-переживал? — Это наша… наша вина? — Нет, вы ни при чем. Говорю же вам, Гриллби просто идиот, — Бонни кинула раздраженный взгляд на бессознательного друга. — Вам не надо плакать, ладно? — она провела мягкими лапками под их глазницами, вытирая слезы. — Он просто спит, вот и все. — Ты уверена? — Папирус, глубоко нахмурившись, посмотрел на отца. — Еще как. Я бы не стала вам врать, правда? Скелеты кивнули, протянув друг другу руки. — Бонни, — прошептал Догго, указывая на Гриллби. — Стражи сейчас перенесут Гриллби, ладно? — объяснила Бонни детям, отступив в сторону, когда Большой пес сделал шаг вперед, чтобы поднять Гриллби. Бонни последовала за ним и дождалась, пока бармена уложат в кровать, прежде чем позволить Сансу и Папирусу отпустить ее и подбежать к опекуну. — Все хорошо, Бон? — спросил Догго, Бонни со вздохом кивнула. — Да, дальше я о них позабочусь. Спасибо, Догго. Я дам вам знать, когда он очнется, — пообещала она, и стражи кивнули, большинство из них, попрощавшись, покинули помещение, все кроме Догго и Малого Пса, которые задержались лишь на мгновение, чтобы убедиться, что все чисто, затем ушли и они. Бонни обернулась на Гриллби, в раздражении поджав губы. — Идиотина, — пробормотала она. — Когда он проснется? — спросил Папирус, пока Санс снимал обувь Гриллби и накрывал его одеялом. — Скорее всего, через несколько часов, — ответила Бонни, вытаскивая свой телефон и быстро пролистывая контакты. — Вы двое побудете тут минуточку? Мне нужно позвонить кое-кому, кто поможет Гриллби, это не займет много времени. — Мы будем в порядке, — сказал Санс Бонни. — Ты хочешь вызвать врача? Бонни покачала головой и напряженно улыбнулась. — Кое-кого получше, — отозвалась она и вышла из комнаты в бар. — Кого-то, кто способен вправить мозги этому огненному тупице. Вот ведь горячая голова, — ворчала она, нажимая зеленую кнопку вызова. — Привет, Бонни, дорогая, как ты? — поприветствовал веселый голос, и Бонни улыбнулась, заставив свой собственный голос звучать бодро. — Эй, Сульфи, — сказала Бонни, оглядываясь на дверь бара. — Прости за внезапный звонок и все такое, но твой муж, случайно, не дома?