My Fault/Моя вина

Гриллби хмуро смотрел на бутылку в своей руке, и его оранжевое пламя колыхалось от раздражения. — Все не так уж плохо, — прокомментировал Флинт, в надежде разогнать мрачное настроение брата, пока они не пришли домой. — Знаю, но я бы предпочел не принимать их, — ответил Гриллби, катая бутылек с антидепрессантами в руках. Гриллби пришлось выбрать меньшее из зол и взять Флинта с собой на встречу со Шквалом. Элементалю не хотелось оставлять родственника с Сансом, но Шквал всегда был поклонником братьев. Он изо всех сил старался вывести их на разговор, и Гриллби думал, что он даже наслаждается, объясняя Флинту, почему тот был бесполезен в поддержке. Терапевт несомненно обрадуется, что братья оказались способны начать восстанавливать свою разорванную связь и снова были в хороших отношениях. Папирус тоже высказал желание пойти, и даже Санс, казалось, не хотел отпускать опекуна без них, но несколько успокаивающих слов и обещаний позволили элементалям покинуть дом. Сульфи и Бонни дали слово не спалить дом, пока их не будет, и завели Санса с Папирусом назад, наобещав им доброженого. Сама встреча прошла так, как Гриллби и ожидал. После стольких сеансов со Шквалом, он хорошо знал его стиль. Он практически слышал, что тот скажет, еще до того, как он начинал разговор. Терапевт Гриллби был прямолинейным и честным, в хорошем смысле этих слов. Флинт всегда спорил с Гриллби на эту тему, потому что они оба часто говорили бармену одно и то же, но только Флинт оказывался тем, на кого орали. Гриллби объяснял это тем, что Шквал всегда заканчивает свои резкие речи, предлагая решение. А брат заканчивал разговоры угрюмым видом. Сессия заняла больше времени, чем обычно, Гриллби пришлось рассказать много деталей, для того чтобы разложить по полочкам все свои чувства. Он должен был коротко поведать терапевту о Папирусе и Сансе, и проблемах, с которыми они столкнулись, но Шквал постоянно прерывал его. Когда Гриллби попытался и дальше вдаваться в подробности, терапевт его остановил. — Мне все равно, — сказал он. — Вернись к себе. — Но это касается меня, — возразил Гриллби, не понимая, почему Шквал не позволяет ему высказывать что-то настолько важное для него. — Нет, это не так. Они — это не ты. Я здесь не ради них и их проблем, а ради тебя. — Их проблемы — это мои проблемы, я их отец. — Ты сам делаешь это своими проблемами. Прекрати, — сказал Шквал элементалю так, будто это какая-то простая задачка. Флинт молча переводил между ними взгляд. — И как, по-вашему, мне тогда быть? Они мои дети! Я должен все делать для них. Должен помогать им, — сказал Гриллби. — Это не значит… — Шквал вздохнул и сел, сложив руки на коленях. — Одно дело — выражать беспокойство о них, как нормальный родитель. Ты волнуешься о своих детях, ты имеешь право, ты должен. Что тебе нельзя делать — так это уничтожать себя собственным беспокойством. Ты закрепляешь вину на себя. Ты давишь на себя, пытаясь решить все проблемы, которые у них могут возникнуть, и винишь себя за каждую проблему, что уже произошла. Вот, Гриллби, что ты делаешь. Ты берешь на себя слишком много задач, у тебя не получается, ты винишь себя за эти неудачи и пытаешься не допустить повторения, не понимая, что именно твоя навязчивая идея и является причиной всего. Это цикл. Ты только падаешь все ниже и ниже, потому что меньше фокусируешься на себе и своем окружении, а больше на проблемах, которые и так уже разрешились. Папирус больше не ходит в ту школу, вопрос решен. Издевательства прекратились, вопрос решен. Да, у Санса был регресс, но он становится стабильнее, готов вернуться к приему лекарств и активно посещает свою терапию. Его вопрос будет решен. Проблемы твоих детей кончились или медленно проходят. Это больше не твои проблемы. Это просто «вопросы», — он взял слово в воздушные кавычки, — далекие от такого названия. Это проблемы прошлого, но ты отказываешься отпустить их и используешь, чтобы навредить самому себе. — Но все может повториться. Раньше я не уделял должного внимания, и это произошло. Если я сейчас на все махну рукой, это опять может повториться. — Все что угодно может повториться снова. Еще одна война, еще одна сломанная кость, еще одно издевательство, еще одна паническая атака. Да, эти вещи могут произойти, но мы не проживаем свои жизни, ожидая их. Ты не можешь предотвратить все. Но ты можешь все остановить, когда это начнется. Если над Папирусом снова будут издеваться, ты будешь знать, что делать, тебе будет известно, что искать и как решить проблему. Если у Санса случится еще один приступ, ты поможешь ему, как и всегда, и найдешь для него нужное лечение. Ты уже знаешь, как решать эти вопросы, Гриллби. Вот почему я прошу тебя не рассказывать мне о своих детях, потому что сейчас они волнуют меня меньше всего. Их проблемы — не твои. Пойми это прямо сейчас. Приступы Санса — не твои приступы. Издевались над Папирусом, а не над тобой. Их сражения — не твои. Перестань вести себя как будто это не так. Перестань принимать все на себя, когда это к тебе даже не относится. Ты никому не поможешь, поступая так. Твоя работа, как родителя, быть с ними, а не спасать от каждой разбитой коленки. И ты не можешь быть с ними, если они врут тебе и не говорят, что произошло. Ты — и твоя работа в этом — должен заметить, что колено разбито и вылечить его. Сказать им быть осторожнее, наклеить пластырь и двигаться дальше. В следующий раз они сами обратятся к тебе, а даже если не обратятся, ты заметишь их хромоту и окажешься рядом с новым пластырем наготове. Вот твоя работа, Гриллби. Вот в чем она, — закончил Шквал. Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Его лицо как обычно было пустым. — Теперь прекрати рассказывать мне о своих детях и их проблемах и начни рассказывать о своих. Гриллби нашел это чрезвычайно напряженным и каждый раз дергался, когда Шквал обрывал его, если элементаля заносило на темы, не касающиеся его самого. Когда Шквал не возвращал Гриллби, это делал Флинт, и если Флинт прерывал его речь, то получал от Шквала нагоняй за бесполезное вмешательство. Вид Флинта, опускающего голову, как нашкодивший ребенок, неплохо поднимал Гриллби настроение. Бармен болезненно осознавал свою неспособность отпустить ситуацию или увидеть, что в ней нет его вины. С Флинтом долгое время было точно так же, и единственная причина, по которой это прекратилось — Гриллби удалось ясно увидеть, что корнем проблемы являлся сам Флинт. Но Гриллби ни за что не смог бы обвинить детей. Это не их вина, она его… чья-то другая. Может его, а может и нет. Гриллби хотел обвинять себя, но Шквал каждую секунду говорил иное, однако эта не была та точка зрения, с которой элементаль хотел соглашаться. Лучше бы терапевт замолчал. К концу сессии терапевт предложил Гриллби снова принимать антидепрессанты, пока его домашняя обстановка не стабилизируется. Гриллби еще надо работать над тем, чтобы не брать вину на себя, но он не знал, как это делать — вот для чего были нужны антидепрессанты. — Это только пока все не уляжется. Гриллби сунул пилюли в карман и посмотрел на брата. — Всего лишь месяц, Гриллби. Ты их принимал в течение нескольких лет. Шквал прописал месячный курс и запланировал еще одну встречу после него. Но даже месяц казался слишком долгим сроком. — И я отказался от них годы назад. Немного удручает, что приходится вернуться к ним после того, как я столько над собой работал. Я не думаю, что они мне нужны. Лекарства сами по себе были нормальными. Они выполняли свою работу, и Гриллби не мог винить их за это. Но он не был поклонником ощущений, которые они приносили. Он постоянно был сонным и заторможенным. Он надеялся, что при более низкой дозировке эффект будет меньше. Но элементаль не обнадеживал себя. — Ну, так и есть, но в таблетках нет ничего страшного. Это не значит, что тебе их сейчас принимать веки-вечные. Ты слишком просто загоняешь себя в стресс, а они немного успокоят тебя... и меня, — небрежно сказал Флинт, от чего пламя его брата возмущенно замерцало. — Не делай вид, будто знаешь, каково это — принимать их, Флинт. Это не то, что немного успокаивает, — проворчал Гриллби. — Это не таблетки счастья. — Знаю, угх, не вымещай на меня свое расстройство, Гриллби. Ты знаешь, что я имел в виду. Гриллби только закатил глаза и отправился открывать дверь. Но брат остановил его. — Погоди, ты можешь… принять одну сейчас? Бармен молча посмотрел на него. — Ну, знаешь… поможет снять стресс? — Ты на самом деле не знаешь, что это такое? — сказал Гриллби в шоке от невежества брата. — Забавный факт, Флинт: чтобы она сработала, должен пройти час или два. Бонусный факт: я от этого слабею, так что принимаю на ночь. Я удивлен, что ты забыл об этом, учитывая, что сам постоянно будил меня в двенадцать дня, чтобы напомнить мне. Флинт отвернулся, а Гриллби пробежал рукой по огненной голове. — Ладно, ты опять пытаешься меня защитить. Я в норме. Они в норме. Все хорошо. Ничего плохого не произойдет, просто расслабься, — сказал бармен брату, который не выглядел убежденным. — Не хочу показаться грубым, Гриллби, но ты можешь честно ответить, насколько нестабилен Санс. — Флинт. Если учесть все, что происходило с этим ребенком в последнее время, вчерашнее происшествие вообще не проблема. И это хорошая новость, потому что он пытается стабилизировать себя. Он не хочет бояться тебя и хочет попробовать стать более вовлеченным в общие дела. Так что позволь ему это, и, пожалуйста, прошу тебя, как брат, не будь ослом. Санс делал невероятные успехи, и Гриллби гордился им. Однако Флинту не просто было увидеть это. Рядом с ним Санс всегда вел себя настороженно и часто пугался, и желтый элементаль не понимал, в чем проявляется прогресс, и не видел, как далеко ребенок продвинулся. Санс изо всех сил старался находиться в одной комнате с Флинтом, все поддерживали его и хвалили. Даже Флинт не был слеп к этому, однако у него не было примера для сравнения. — Гриллби, честное слово, — Флинт нахмурился, явно раздраженный комментарием брата. — Я что, был? — Ты был хорошим, и я очень горжусь тобой, — Гриллби улыбнулся, положив руку брату на плечо. Флинт передернул плечами. — Не обращайся со мной, как с ребенком. — Тогда не дуйся, как ребенок. — Я не дуюсь! — Конечно нет. Но помни, брат. Все хорошо. Пока они разговаривали, Гриллби открыл входную дверь и тут же отскочил назад, когда мимо пролетел Папирус, окутанный синей аурой. Скелет хихикал и хлопал в ладоши, паря высоко в воздухе. Сульфи стояла рядом с Сансом и изучала материализовавшийся бластер. Пока скелет был занят, сосредоточившись на управлении братом, как самолетиком, Бонни сидела на диване, закинув ноги на стол, и праздно болтала с Сульфи. — Быстрее! — крикнул Папирус, взмахнув руками. — Но не слишком быстро. Будьте осторожнее, — попросила Бонни, при этом не обращая внимания на детей, Сульфи тем временем обходила вокруг бластера. — Значит, он просто призывает его, когда хочет? — спросила Сульфи, Бонни кивнула, слабо пожав плечами. — О, да, постоянно. Обычно они еще и стреляют, но Гриллби ни к чему лишняя дыра в стене. Малыш просто гений, когда дело касается магии. Санс подбросил Папируса в воздух и отпустил свою магию. Папирус громко взвизгнул, начав падать, но был пойман магией скелета и зааплодировал, прося сделать так снова. — Ох, да, все скелеты такие. Но я никогда не видела ничего подобного! — Сульфи провела рукой по костяному черепу. — Моя ассистентка обзавидуется. Ты помнишь Плам, правда, Бон? — Сульфи отвернулась от бластера и взглянула на подругу, но ее внимание отвлекали два огненных брата, стоящие в дверях. — Добро пожаловать домой! — Быстрее, Санс! — потребовал Папирус, но его брат замер. Бластер исчез, и Сульфи сделала шаг назад, печально вздыхая. Папирус остановился в воздухе, но на пол пока не опустился. — Санс, я сказал быстрее... Ох, привет, папа! — Папирус помахал, прежде чем его поставили на пол, и магия Санса развеялась без следа. — Привет, — сказал все еще озадаченный Гриллби. — Эм… как дела? Санс опустил голову, сжимая полу кофты. — Изв... Санса прервала синяя элементаль: — Гриллби. Это моя вина, но ведь ничего страшного не случилось, — невзначай сказала Сульфи. — Ты скрывал от меня столько тайн о моих племянниках, что я просто решила узнать о них побольше. Честное слово, стыд тебе и позор за то, что так сдерживаешь магию Санса! Ты знал, что в Столице есть школа для магически одаренных! Невероятная школа для таких талантливых детей. У моего коллеги там учится дочь, и она говорит о ней только хорошее. Санс стал бы для них великолепным пополнением! — Сульфи улыбнулась, положив руку на плечо скелета. Санс съежился, будто для него прикосновение было болезненным. — И Папирус тоже! Без сомнения, у него огромный потенциал, он есть у всех скелетов! — Эм… обычно Санс не слишком заинтересован в проявлении своей магии таким образом, — сказал Гриллби, украдкой косясь на ребенка. — На самом деле, я не видел, чтобы он так просто пользовался ей, — признался элементаль, и скелет начал нервно натягивать рукава. — Я только... — Ох, Гриллби, ты же знаешь, однажды заинтересовавшись чем-то, я уже не отстану. Оба твоих мальчика милые ангелочки, но после того, как вчера Санс показал свою магию, я сразу поняла, что они оба способны на многое! Я хотела взглянуть на это. Увидеть, что они могут и, может быть, даже помочь. Порой для монстров бывает чем-то поразительным просто развить такую магию, а у них уже есть чудесный контроль над ней! А магия Санса… я даже не знала, что такое возможно! Честно говоря, я понятия не имею, как так получилось, что у нас нет ни одной записи или чего-то еще об их предках-скелетах. Они могут и не знать своих родителей, но магия скелетов — это генетическое. Одна и та же магия передается по наследству снова и снова, так что Санс должен был получить свой дар от родителей, возможно, со стороны матери. Женщины-скелеты гораздо более одаренные. Сейчас Санс выглядел неловко. Его тело напряглось, а зубы начали стучать друг об друга. Генетика. У Санса не было генетической истории. Его магия была создана Гастером. Его тело было создано Гастером. Он сам был созданием Гастера. Его жизнь не была сформирована двумя монстрами, которые любили друг друга. Он был сделан в лаборатории из энергии души, ДНК человеческих останков, магии Гастера и Решимости. Магия Санса была сходна с Гастером. Санс помнил, как Гастер учил его магии, заставлял призывать кости, когда он был маленьким ребенком. Но сама идея их близости с ученым приносила Сансу боль. Мысль, что Гастер был его отцом, а Санс — его сыном, возможность, при которой магия Гастера, его сущность, он сам — внутри костей Санса, заставляла его душу съеживаться. — Я бы предпочел, чтобы ты не заводила этот разговор, — признался Гриллби, заметив напряжение детей. Папирус подошел ближе к Сансу. Бонни все еще сидела на диване. — Ох. Да, прости. Если они попали на улицу, их биологические родители, должно быть, щекотливая тема. Однако, Гриллби, ты с кем-нибудь об этом говорил? Наверно, трудно такое обсуждать, но если их родители были жестокими, такое не должно оставаться скрыто. Стража более чем готова разобраться в этом вопросе. Ты можешь быть сейчас их родителем, но, кто бы ни был ими прежде, они до сих пор могут жить где-то там. Зубы Санса стучали друг об друга, а тело наполняло чувство беспокойства. Для него было чуждо находиться в кругу монстров, незнакомых с его историей. Он так привык быть рядом с Гриллби, Бонни, его докторами и Папирусом, что совершенно забыл о том, что другие не знали его прошлого. Для них они — брошенные дети с родителями, бывшим домом, прошлыми жизнями. У Санса не было ничего из этого. Не было дома, куда можно вернуться. Не было семьи, которая ждала его. Лаборатория не была его домом, а Гастер никогда не был его семьей. От одной этой мысли ему становилось тошно, и ледяная дрожь пробегала по спине. Тогда, на улицах, Санс размышлял об этом, исходя из опыта прошлого. Семьи, которые он увидел, расстроили и смутили его. Он провел бесчисленные ночи, паникуя и переживая из-за ужасной мысли, что обратится в Гастера из-за своей структуры. Сансу удалось отогнать эти мысли, сосредоточившись на Папирусе, но когда Гриллби начал уделять им больше внимания, размышления о том, кем или чем был Гастер, быстро вернулись в качестве дурных снов. Теперь, когда Сульфи сосредоточилась на его прошлом, его генетике, его сущности, это напомнило Сансу, кем и чем он технически являлся, и это ошеломило его. — Мы... — Санс хотел сказать Сульфи, что у них нет прошлой семьи, но синяя элементаль опять перебила его. — Разве что этот вопрос... — Сульфи! — Флинт призвал супругу к молчанию. — Хватит перебивать его, — он указал на Санса, который смотрел на Флинта широко распахнутыми глазницами. — Дай ты ему сказать, ты его уже раза четыре перебила. Гриллби пялился на брата, а Сульфи прикрыла рот рукой. — Ох, прости меня, Санс. Что ты хотел сказать? Теперь, под таким вниманием, голос Санса пропал. Скелета парализовало, и все мысли покинули его. Он ощутил, как кто-то взял его за руку, пытаясь подбодрить, но под всеобщими взглядами и при поднимающейся панике он не мог сосредоточиться. — Гриллби наш единственный родитель, — сказал Папирус, стоявший рядом с братом, перетянув прожекторы взглядов монстров с него на себя. — Конечно. Гриллби всегда будет вашим папой, но биологически это не он. Санс всхлипнул, все больше разочаровываясь в себе. Ему хотелось, чтобы Сульфи уже все знала, чтобы была в курсе. Чем дольше все это продолжалось, тем сильнее росло его беспокойство. Это заставляло его задумываться о возможностях и том, что могло быть «если». О временах, когда Гастер еще не был ужасающим существом, и его отношение можно было считать отеческим, но оно таким не было. Все это было ложью. Уловками. Ничем. Только кошмаром, и ничем больше. «Как печально, ты не... » Санс покачал головой, пытаясь абстрагироваться от голоса. Гриллби выпрямил спину, а пламя Флинта уменьшилось от беспокойства. ”Факты игнорировать не получится, уродец“. Папирус сжал руку Санса, напоминая брату о своём присутствии. — Мы… У нас нет родителей, — сообщил Папирус, Сульфи, похоже, смутилась. — У нас их просто нет, — Папирус взглянул на брата за помощью, все еще неуверенный в запутанных отношениях с Гастером. — Я не думаю, что он был нашим родителем, мы никогда его так не называли. Он не был как вы или Гриллби. Он не был… хорошим. Санс сжал кулаки. Гастер был куда хуже, чем просто нехорошим. Гастер был злым, жестоким чудовищем из ночных кошмаров. «Таким жестоким». — Некоторые родители такие, — сказала им Сульфи печальным тоном, и Санс ощутил, как его захлестывает волна злости. — Ваш отец... Гриллби шагнул вперед, готовый прервать ее, если она скажет что-то не то. — Он нам не отец! — крикнул Санс, напугав элементаля. — Он никогда не будет нашим отцом! У нас нет родителей! Мы не были плодом любви двух монстров, и нас никто не рожал! Мы не рождены, мы созданы! Он создал нас и пытал нас! Он не наш отец! Он наш мучитель, наш палач! Мы никогда не были его детьми, мы его эксперименты! Его лабораторные крысы для препарации! Он сломал нас! Использовал! Мы никогда не были родственниками! Мы больше не его эксперимент! Мы больше не связаны! Мы никогда больше не вернемся к тому, кем были при нем! Я-я не могу… О-он... — в глазницах ребенка начали собираться слезы. — Гастер не... Слова Санса прервал всхлип. Он потер лицо, пытаясь вытереть слезы, но только дрожал и еще больше всхлипывал. Гриллби оказался рядом с ребенком и поднял его. Санс расплакался, прижавшись к элементалю. — О-он не род-ственник, Гриллби. Не может быть. Не может быть. — Шшш, — успокаивал Гриллби, поглаживая спину ребенка, который что-то бубнил себе под нос. — Не может, малыш. Дыши глубже. Все нормально. Бонни положила лапу на плечо Сульфи, чье тело стало темно-синим. — Я не… — она замолкла, явно напуганная срывом Санса. — Все хорошо, — сказала Бонни подруге, когда Гриллби поднимался по лестнице, а Папирус шел следом за ним. — Ты не знала, такое случается. Флинт подошел к жене, обнял ее за плечи и подвел к дивану. — Он не привык, что окружающие не знают всего, — сообщила Бонни элементалям. — Бон, — позвал Гриллби, остановившись на лестнице. Он одарил кролика понимающим взглядом, все еще поглаживая спину ребенка. — Потише, ладно? Бонни кивнула, и Гриллби вошел в свою спальню, закрыв за собой дверь. Сансу потребовалось немного времени, чтобы успокоиться и все осмыслить, одной рукой он держался за рубашку Гриллби, а рукавом второй вытирал слезы. — Я-я не хочу быть т-таким, как он, — Санс шмыгнул носом. — Так… Все его тело содрогнулось, он съежился и покачал головой, не в состоянии сформировать предложение. — Санс, тише, пожалуйста, — Гриллби сжал одну руку Санса. — Дыши, сосредоточься на комнате, Санс. Просто глубоко вдыхай, хорошо? Санс попробовал глубоко вдохнуть, но каждый вдох превращался в икоту или всхлип, прежде чем ему удалось сделать один глубокий, но неуверенный вздох. — Санс, можешь сказать, какого цвета футболка Папируса? Санс шмыгнул, протер глазницы и взглянул на своего брата. Папирус улыбнулся брату и дал разглядеть свою футболку. — Ж-желтая. — А что насчет твоей? — спросил Папирус, и Санс осмотрел свою футболку. — Зеленая. Санс оглядел Папируса затуманенным взглядом. Он осторожно протянул руки и крепко обнял младшего брата. Папирус обнял его в ответ, и они несколько минут просидели так. — В прошлом году в мой класс ходил один мальчик, который не был похож ни на одного из своих родителей, — сказал Папирус, уткнувшись черепом в своего брата. — Они оба были очень красивыми кроликами с белым мехом и темными глазами, как у Бонни. А у него были зеленые глаза и черный мех. Они даже вели себя по-разному. Его родители казались очень хорошими и дружелюбными, все время улыбались, а мальчик — я забыл его имя, — всегда был хмурым и неприятным, — Папирус отстранился и соединил их черепа, кости тихо щёлкнули друг об друга. — Ну и что, что мы созданы, разве важно, как это произошло? Мы выбираем, как поступать и насколько сильно отличаться от тех, кто нас создал. Тот мальчик полностью отличался от своих родителей, так же как и мы никогда не будем похожи на Гастера. Мы ничего не можем поделать с тем, кто и как создал нас. Но мы можем постараться, чтобы доказать всем вокруг, что никогда не станем такими, как Гастер, и мы докажем. Папирус переплел пальцы с Сансом, его магия пульсировала между ними. На лице Санса появилась слабая улыбка, а зрачки стали ярче. — Почему все всегда думают, что я умный? Ты умнейший в этом мире. Папирус сверкнул теплой ободряющей улыбкой. Его улыбка каждый раз заставляла проблемы исчезнуть, будто их никогда и не было. — Ты просто постоянно забываешь, какой ты блестящий, — сказал Папирус, мягко ткнув пальцем в грудь брата, туда, где была его душа. Санс опустил взгляд на душу, и его улыбка поугасла. Папирус просто посылал маленькие искры своей магии, чтобы брат увидел, как его душа ответила, прежде чем исчезнуть. — Прости, — пробормотал Санс, слабо икнув. — Прости, я погорячился. Гриллби только покачал головой, слегка потирая позвоночник Санса. — Все хорошо, Санс. Она не знала, и мне стоило вмешаться. — Нет, не только из-за нее, но… из-за всего. Магии, и крика, и слез. Я просто запаниковал. — Санс, я не переживаю из-за того, что ты пользовался магией. Ты можешь делать, что угодно, пока осторожен. Я всего лишь удивился, вот и все. Ты просто раньше никогда не пользовался ей так между делом, — сказал Гриллби, думая, почему ребенок ощутил необходимость извиниться за такой безобидный поступок. — Ты говорил, что не хочешь безрассудного использования магии в доме, — сообщил Санс, ссылаясь на слова опекуна. — Да, но это было потому, что Папирус проделал дыру в полу, призвав кости. Магия, которую вы используете, всегда была достаточно жесткой. Я не хотел, чтобы наш дом рухнул, потому что вам двоим удалось сломать несущие стены. Если ты хочешь просто поиграть с братом, то все нормально. Пока вы не поранитесь или не разнесете дом, все хорошо. Не каждую магию можно называть безрассудной. Например, я использую свою, чтобы готовить, но не пользуюсь ей, чтобы поджечь ковер. Вам будет только на пользу потратить немного магии. Я не возражаю, пока вы тратите свою энергию, ничего не ломая вокруг, — успокоил бармен. — Это тревожит тебя? — поинтересовался Санс, и пламя Гриллби завихрилось. — Твоя магия? Санс кивнул. — Нет, не тревожит. Магия — это магия. — Моя всегда была жестокой. — Не всегда, — сказал Папирус, мягко улыбаясь. — Ты использовал ее, чтобы делать всякие забавные вещи на улице. Ты делал ту штуку, — Папирус сложил одну ладонь лодочкой и второй рукой изобразил, будто поднимает что-то с ладони. — Со светом. Было темно, и ты сделал ту светящуюся штуку, — Папирус пошевелил пальцами, и Санс, тихо рассмеявшись, поддернул свой рукав. Кончики его пальцев окутала магия, и он создал на концах фаланг маленькие светящиеся огоньки. Они рассыпались так же быстро, как и сформировались, его магия не была настолько мощной в таких маленьких формах. Хотя Папирус улыбнулся и энергично закивал, наблюдая, как маленькие сияющие шарики всплывают над ладонью на несколько сантиметров и рассеиваются. — Ага! Гриллби поднял свою ладонь, аккуратно посылая маленькие искры в магические шарики, заставляя их сталкиваться и тихо взрываться, словно феерверк. Папирус хихикнул, а уголки рта Санса поползли вверх, пока Гриллби продолжал смешивать их магию. Санс сформировал яркий шар и подбросил его, как только уголек бармена коснулся его, магия рассыпалась с громких хлопком, Санс рассмеялся. — Хотите увидеть кое-что крутое? — предложил Гриллби, и Санс посмотрел на него. — Да! — возбужденно ответил Папирус. — Дай взглянуть на твою руку, — Гриллби протянул свою, ожидая, пока Санс возьмет ее. Скелет осторожно вытянул руку и положил на ладонь опекуна. Гриллби принял его руку, постукивая своим указательным пальцем по кости ребенка. — Готов? — спросил он, дождался кивка, а затем обе руки оказались объяты огнем. Санс ахнул и попытался отстраниться, но большой палец Гриллби погладил его в успокаивающем жесте, и скелет остался на месте. Огонь был теплым, но не причинял никакого урона или даже боли. Санс и его брат с любопытством наблюдали, как Гриллби играет с пламенем, заставляя его сжиматься и вырастать для развлечения детей. — Призови свою магию, как раньше, но только со всей силой, — проинструктировал Гриллби. Санс сделал то, о чем просил его опекун. Руку скелета обволокла синяя магия, слабо мерцающая внутри пламени опекуна. Тут же огонь взвился и засиял ярко-синим блеском. У Папируса отвисла челюсть, когда он увидел искрящееся пламя. Санс тоже выглядел пораженным, наблюдая за огнем широко открытыми глазницами. — Эй, — позвал опекун, привлекая внимание детей. Они оба ахнули и подались назад, когда поняли, что лицо и тело опекуна приобрели цвет магии Санса. Гриллби громко рассмеялся, и его обычный оранжевый цвет вернулся к нему, за исключением рук. — Как ты это сделал? — спросил Папирус, Гриллби пожал плечами, позволив пламени между ним и Сансом потухнуть. — Просто маленький трюк. Хотя для него нужна искра чужой магии. Она действует, как спичка, если так понятнее. — Мы сможем тоже так сделать? — спросил Папирус, протягивая руку, в которой было заключено оранжевое сияние. — Ох. — Больше практикуй свой синий, — сказал Санс, беря брата за руку и вливая ему в ладонь несколько капель темно-синей магии. Папирус захныкал, он был хорош в своей синей магии, только когда дело касалось самообороны. — Тебе лучше? — тихо спросил Гриллби Санса, пока Папирус пытался сосредоточить всю свою энергию на создание темно-синего сияния. Санс кивнул, бросив взгляд на закрытую дверь спальни. — Стоит извиниться? — Не стоит. Сульфи просто слишком любопытна и из-за этого может быть слегка бестактной. Она не специально, но и свою работу она выбрала не просто так. Она любит монстров и изучает все, что их касается. Вы двое, должно быть, отличаетесь от всех, о ком у нее есть информация. — О нас на самом деле нет никакой информации? Разве Тур ничего не нашел в лаборатории? — спросил Санс, и Гриллби чертыхнулся. — Дерьмо, я должен был позвонить Азгору! — он вытащил свой телефон, но остановился, ему на самом деле не очень хотелось говорить с Королем. — Он кое-что нашел, но все на ВингДинге. — Там еще что-то осталось? — спросил Санс, не зная, стоит ли ему бояться. Он хотел, но факт того, что там могла быть информация, колол его шипами любопытства. — По-моему, Азгор сказал, что многое просто пропало. Целые абзацы выпали, и многое исчезло, будто и не существовало. Большинство записей пусты, но те, что остались, он хотел бы… ознакомиться с ними. Брови Санса в замешательстве поднялись. Ознакомиться? Зачем ему это понадобилось? Это его не касается. Это касается только Санса и всего, что он пережил. Никто не должен этого видеть! — Что у него есть? Что он собирается с этим делать? Там есть аудио-файлы? Фотографии? Я не хочу, чтобы их кто-нибудь видел! Мысль о том, что информацию, содержащуюся в его файлах, увидят, ужаснула Санса. В записях Гастера было все о них, каждый тест, обучение, тренировки. Они содержали годы задокументированных данных. Это не то, что Азгор должен видеть. Они принадлежат ему. Файлы Санса. Он должен быть единственным, кто может увидеть их. — Санс, дыши, — сказал Гриллби ребенку, чье дыхание уже становилось неровным. — Он не собирается никому показывать свои находки. Это всё-таки очень личное. Никто не должен знать об этом. Это не касается никого, кроме вас двоих. Все, что он хочет сделать — ознакомиться и понять, что все безопасно. — Это так. Просто сожгите все. Там ничего важного. Ему ничего из этого не понадобится, так что скажи ему избавиться от всего. — Санс, мы оба знаем, что он не сделает этого, пока не узнает. Он уже сказал, что почти все пропало. Большинство слов растворилось, записей на пленках нет, только несколько фотографий. Санс напрягся при упоминании о фотографиях. — Он всего лишь хочет, чтобы я приехал к нему и помог разобраться, что все это значит. Как только он поймет, что опасности нет, я уверен, он избавится от них, если вы попросите. — Ты слишком сильно доверяешь ему, — сказал Санс с отсутствующим выражением лица. — Я не хочу, чтобы ты смотрел на то, что он нашел. Я не хочу, чтобы кто-то это видел. — Санс, мы можем хотя бы попытаться сотрудничать с ним. Ты знаешь, что он так просто не сдастся. Не тогда, когда это касается его и душ, или что там. Я не смогу прочитать все. Но ему нужен кто-то, кто может читать. И я не хочу, чтобы это был ты. — Я уже видел это. Я знаю, что это. Это мой файл, Гриллби. Я хочу мой файл, — подчеркнул Санс. — Хорошо, Санс, слушай, — Гриллби вздохнул, потирая виски. — Давай попробуем найти компромисс. Как насчет того, чтобы поговорить с Азгором о твоих проблемах. Вся информация, которую он нашел в лабораториях, хранится у него дома, и никому кроме него не позволено видеть ее. Все, чего Азгор хочет — понять, что все это значит. Он был очень вежлив по отношению к вашим ограничениям, и я уверен, что он продолжит быть таким. Давай только попробуем что-нибудь придумать, ладно? Мы ничего не добьемся, если не будем сотрудничать. — Я хочу мой файл. — Ты можешь сам ему это сказать. Санс молчал, сверля опекуна взглядом. — Когда? — Хм… ну, почему бы нам немного не подождать? Мы можем поговорить об этом с Фоли и узнать ее мнение. К тому же, если ты начнешь принимать новые лекарства, будет лучше не перегружать твои эмоции слишком сильно, да? Мы можем поговорить с Фоли, дать тебе привыкнуть к лекарствам, помочь Папирусу освоиться в новой школе. Если препараты будут действовать, и Фоли скажет, что это хорошая идея, наверное, тогда мы можем попробовать запланировать дату. — Это слишком долго, — отметил Санс. — Может быть, но если это будет к лучшему… Санс, ты знаешь, в каком ты сейчас состоянии. Я не хочу сказать, что ограничиваю тебя или что ты выглядишь неспособным держать себя в руках. Просто для тебя сейчас будет не слишком умно влезать во всю эту историю с Азгором. Ты не сможешь сделать такой большой шаг вперед. Не без лекарств, которые помогут тебе. Я не знаю, что в этом файле, или что он там нашел, но если это пробудит в тебе воспоминания или вызовет еще одну паническую атаку, я не позволю тебе этого увидеть. Все, что касается лаборатории — это шаг назад. — Но я уже знаю, что там. Это не повлияет на меня. — Санс, тот же аргумент можно применить к чему угодно. Ты на самом деле ожидаешь, что я поверю, будто покажу тебе все документы, все фотографии, какие у него есть, всю информацию, а ты ничего не почувствуешь? Санс открыл было рот чтобы возразить, но закрыл и отвел взгляд. — Санс, я не хочу говорить так, чтобы это прозвучало снисходительно или негативно, но ты не сможешь совладать с этим. Я знаю, как ты реагируешь. Ты и я — мы оба знаем — как только ты увидишь, что он нашел, то сломаешься. Еще слишком рано. Могут уйти годы, чтобы ты мог приблизиться к лаборатории без психических атак. Это нормально, и все хорошо, Фоли поможет тебе справиться и совладать со всем, что произошло. Ты можешь даже попробовать обсудить с ней и разработать что-то типа блокады, но до тех пор, ты должен быть терпелив и осознавать свои ограничения. Санс молчал, уставившись на ковер. — Хорошо, — вместо брата сказал Папирус, схватив его за руку. Санс положил ладонь на голову брата и кивнул. — Можно мне немного посидеть тут? — спросил Санс вялым тоном. — Конечно, можно. Хочешь, чтобы я остался с тобой? — Я останусь, — ответил Папирус. — А ты можешь поговорить с остальными внизу. — Я принесу вам что-нибудь перекусить, ладно? Еще один кивок от обоих мальчиков. Гриллби в последний раз обнял своих сыновей и легонько чмокнул их в черепа, после чего покинул комнату, закрыв за собой дверь. Флинт, Сульфи и Бонни наблюдали за ним, когда он обернулся. Флинт и Сульфи были заметно темнее, а их пламя стало ниже. Они смотрели на него таким печальным взглядом, что Гриллби оказался благодарен решению Санса остаться в комнате. — Вам двоим лучше стать ярче, когда он выйдет из комнаты, или вообще покинуть дом, — сказал им Гриллби, спускаясь по лестнице. — Как много ты им рассказала? — спросил он подругу-кролика, которая глубоко вздохнула. — Укороченная версия короткой версии всего, что я могла рассказать. Гриллби только кивнул и сел в свободное кресло. — Если есть еще вопросы, спрашивайте сейчас, — сказал он семье, для которой оказалось трудно смотреть на него. — Санс в порядке? — спросил Флинт первым. — Он не расстроен из-за Сульфи. Его обеспокоило другое. — Не хочу задавать глупые вопросы, но они оба хорошо адаптировались? Со всем, что происходило… — Сульфи умолкла, а бармен откинулся на спинку кресла. — Ты и сама можешь увидеть, насколько все хорошо. — Да, но Санс все еще… — Восстанавливается, да, это так. Две недели назад у него случился приступ, это отодвинуло его на пару шагов назад и вызвало рецидив. Он слишком нервничал, чтобы попробовать другое лекарство, но наконец-то согласился на это, благодаря тому, что вы приехали. Он хочет иметь возможность общаться с вами без своего беспокойства и страха. Флинт и Сульфи переглянулись. — Сейчас он нас боится? Гриллби постучал пальцем по колену и вздохнул. — Он не хочет этого. У него нет никаких проблем с тобой, Сульфи, Санс всегда больше отдает предпочтение женщинам, чем мужчинам. Однако Флинт его пугает. Флинт открыл рот, чтобы высказаться, но Гриллби поднял руку: — Я знаю, что ты не хочешь этого, и он тоже. Он хочет попытаться пережить это. Но ему трудно. Ты с ним общался повелительным, авторитетным тоном, который он сравнивает с Гастером. Он был слаб и неустойчив, а ты предстал для него, как угроза, так что теперь он так тебя и рассматривает. Страх перед Гастером — то, с чем Санс еще борется и что является большим источником проблем. То, что ты спровоцировал его и оставил о себе худшее впечатление, какое только мог — просто очень неприятная случайность, именно поэтому я хотел, чтобы вы оставались в Жаркоземье. Но все не так уж плохо. Честно говоря, я ожидал, что он отреагирует на вас гораздо хуже, потому что он не проявлял признаков больших улучшений. Кроме того, это вы дали ему необходимый толчок, чтобы сделать новый шаг и попробовать новые лекарства. — Сансу действительно стало лучше, гораздо лучше, чем вы могли заметить, — сказала Бонни. — Может быть, он и проходил через трудные времена, ужасные вещи, но он все еще силен и хочет стать лучше. Не смотрите на него с жалостью или так, будто он сломан. Не жалейте его и не рассматривайте, как несчастного ребенка, потому что, даже если сейчас он такой, это совсем не то, кем он хочет быть. Вот почему вы так долго не виделись с Гриллби. Потому что относились к нему, как к стеклянному. Больше всего они хотят, чтобы на них смотрели, как на нормальных монстров, потому что до сих пор этого не было. — Вы даже представить себе не можете прогресс Санса. Он все еще кажется неустойчивым и депрессивным, но то, как он ведет себя рядом с вами, уже отличается в лучшую сторону от того, что было неделю назад. Он пытается открыться, пытается быть рядом. Он на самом деле хочет стать членом семьи, состоящей не только из меня и Папируса. Вам нужно это понять. Вы не можете смотреть на него по-другому. Вам не нужно никак реагировать на его действия. Вы не можете заставлять его чувствовать себя хуже, чем сейчас. Он ожидает, что вы сморщитесь, ожидает, что вас передернет, ожидает, что вам будет неловко, ожидает, что вы начнете жалеть его и смотреть, как на вещь, а не монстра. Если вы не уверены, что сможете нормально вести себя с ним, тогда, пожалуйста, уезжайте. Я не могу позволить вам разрушить весь прогресс, которого он достиг, не тогда, когда ему опять начало становиться лучше. Это единственное предупреждение, которое я вам дам. Если вы решите остаться тут на любой срок, который пожелаете, то вам надо знать разницу между моими детьми наверху и скелетами, о которых вам рассказала Бонни. Одна ошибка, и вы уходите. Вы сможете с этим справиться? Сульфи и Флинт молча переглянулись. — Конечно, Гриллби, — пообещала Сульфи, бармен взглянул на брата. — Мне кажется, я уже научился этому от тебя, брат. Они умные и храбрые, эти дети заслуживают нормального отношения. Если Санс и Папирус хотят быть членами нашей семьи, то для них нет причин не быть ими. Они твои сыновья. Флинт оглянулся на жену. — И наши племянники, — добавила Сульфи. — Мы просто не можем думать о них иначе, вне зависимости от того, что произошло с ними в прошлом. — Так же как и с тобой. Их прошлое — это их прошлое. Во всяком случае, это даёт ответы на некоторые вопросы, которые нас интересовали, но которые мы не вправе были задать. Наше восприятие и отношение к ним не изменится. Они — наша семья, и мы всегда будем думать о них так, — закончил Флинт, и Гриллби серьезно посмотрел на них, убеждаясь, что все эти слова правда, и им можно доверять. Разумеется, это было так. Они оба родители. Они знали о воспитании детей больше, чем он. Фиора никогда не была такой, как Папирус и была далека от Санса, но ей и не нужно было быть похожей, чтобы Сульфи и Флинт поняли, как обращаться со скелетами. Они знали, как быть матерью и отцом, и это все, что скелетам было нужно. Кто-то, кто видел в них детей, а не проекты. — Ладно, — сказал бармен, поднимаясь на ноги. — Пойду готовить обед. Не беспокойтесь о них. Они выйдут, когда будут готовы. — Я помогу тебе, — сообщил Флинт. Он поцеловал Сульфи в щеку, от чего ее тело выпустило легкие зеленые искры, а затем отпустил ее руку и присоединился к Гриллби на кухне. — С каких это пор ты готовишь? — пошутил Гриллби, открывая нижний шкаф, чтобы вытащить большую сковороду. Флинт неловко принял ее и поставил на плиту. — Я хотел поговорить с тобой кое о чем. Гриллби закрыл шкаф и поднялся, окидывая брата вопросительным взглядом. — Кое о ком, — поправился Флинт, и элементаль кивнул. — Санс? — Да. — Что насчет него? — бармен передал брату продукты из холодильника. — Я хотел бы понять, что могу сделать, чтобы помочь ему чувствовать себя комфортнее рядом со мной, — признался Флинт несмелым голосом. — Понимание, что он сравнивает меня с… кем-то таким, очень тревожит. Даже если он не хотел и не хочет, это все еще больно. Мне больно знать, что я стал причиной. Гриллби протянул молоко, но его никто не забрал. Он повернул голову и увидел своего брата склонившимся над столом, со страдальческим выражением лица уставившись на хлеб. — Я не хотел пугать его. Я просто… не хочу, чтобы он смотрел на меня и... — Флинт, — позвал Гриллби, но старший элементаль закрыл глаза. — Флинт, прекрати, — он захлопнул холодильник и положил руку на плечо брата. — Флинт, ты не должен винить себя за это. Ты не знал и делал то, что считал нужным. Санс ведет себя пугливо с тобой, но он такой со всеми. Даже со мной. У вас двоих сложилось не лучшее первое впечатление, но его представление о тебе уже не такое, как раньше. Он видит тебя другим и знает, что ты не Гастер или тот, кого стоит бояться. Ты не много можешь сделать, потому что это все внутри него. Ему просто нужно приспособиться к тебе, это займет какое-то время. Просто будь его дядей, как Сульфи его тетя. Просто веди себя, как вел. Ты вступился за него сегодня, и я уверяю, что он этого не забудет. Он помнит разные мелочи, и что-то такое простое, как улыбка, может в самом деле сделать его день. Не пытайся загладить свою вину и не беспокойся о том, чтобы помочь ему, это моя работа. Он придет в себя. Ему просто нужно время, любовь и поддержка, вот и все. Флинт слегка нахмурился. — Я не знаю, как ты это делаешь. Ты так хорошо воспитал их. Не понимаю, почему ты сам сомневаешься в этом. Я никогда не смог бы так же правильно воспитать их, как ты. — Ты бы и не смог, — согласился Гриллби, и Флинт невесело усмехнулся. — Хотя, думаю, сейчас смог бы, но не в прошлом. Ты учишься у них, по крайней мере, я научился. Я думал, что знаю все о том, как низко кто-то может пасть и как себя чувствовать. Я думал, что знаю ответы на все вопросы о том, как помочь кому-то, но они показали мне, что я не знаю простейших вещей. Я представлял, как помочь самому себе. Мои решения были такими... моими. Санс не справляется, как это делал я, он не преодолевает преграды, как я, он не выражает себя, как я, да он и не хочет этого. Санс сказал, что не хочет быть, как я, и не без уважительной причины, — рассказал Гриллби брату, который внимательно его слушал. — Я делал плохие вещи, и я бы так и не понял, насколько плохие, пока он не сказал мне. Он не говорил обо мне, только о своих чувствах и действиях. Чувствах и действиях, которые я никогда даже не рассматривал, все время игнорировал. До тех пор, пока он не сжал собственную душу своими же руками, но не смог сделать того, что я так много раз пытался, и он рассказал мне, почему не смог. Он не боялся. Это вообще не про него. Он не хочет становиться самоубийцей, потому что знает, как это повлияет на Папируса и на меня. Он не хочет заставлять Папируса проходить через то, через что я заставил пройти тебя. Он не хочет, чтобы мы боялись, что он умрет, или чтобы мы оказались раздавлены тяжестью того, что, проснувшись однажды утром, обнаружим, что он обратился в пыль или потерял рассудок. Это было чем-то инородным, неизвестным мне. Конечно, в тот момент я был в панике и не думал ни о чем, кроме его души и того, чтобы она вернулась на место. Но потом, когда у меня появилось время для размышлений, до меня дошло, как я ошибался. Он был способен думать о других в такой ужасный момент, когда я мог думать только о себе. И если он способен так думать, значит, он не зашел так далеко, как я боялся. Флинт наблюдал, как в пламени его брата проявляются темные тени, а руки впиваются в столешницу. — …Прости, что я никогда так не думал. Глаза Флинта расширились, а рот приоткрылся. — Я знаю, что извинялся за это в прошлом, но не уверен, что когда-то на самом деле задумывался о влиянии, которое это оказало на тебя. Не так, как он. Теперь я понял. Мы — все, что есть друг у друга, и так много моих попыток должны были действительно сломить тебя. Оба помолчали, прежде чем Гриллби продолжил говорить: — Теперь я понимаю, почему ты все время ждешь извинений. Я думал, что уже извинился за все, но это всегда относилось ко мне и было просто попыткой компенсировать все, что я наделал. Извини за то, что пытался убить себя. Извини за то, что заставил тебя волноваться. Извини, что из-за моих действий все это произошло. Я никогда не останавливался, чтобы на самом деле взглянуть на масштабы ущерба, что причинял, вместо этого только ждал, что ты преодолеешь свою чрезмерно заботливую натуру, которая возникла из-за меня и моей неспособности справиться с депрессией. Прости за это. Мне жаль, что моему сыну пришлось учить меня этому. Эти извинения уже давно просрочены, но мне все равно очень жаль. — Спасибо. Гриллби поднял взгляд от стола и увидел, как брат улыбается ему искренней и нежной улыбкой. — Я все еще чрезмерно волнуюсь и переживаю. Но для меня на самом деле очень много значит то, что ты сказал. — Мы оба дураки, — хмыкнул Гриллби. — По крайней мере, ты пытался думать о других. — Твое пламя слишком яркое, — поддразнил Флинт. — Поэтому ты никак не можешь перестать думать о себе. — И ты бы не смог, будь у тебя мое лицо. Флинт фыркнул, со смехом пихая брата в бок. — Почему ты должен портить каждый хороший момент? — Это моя работа, как младшего брата, разве нет? — улыбнулся Гриллби, подталкивая брата, прежде чем взяться за продолжение подготовки к обеду. — Ну, ты собираешься помогать мне с тако или как?