My Fault/Моя вина

Файлы засели глубоко в душе Гриллби на следующие две недели. Если честно, все, что он увидел в лаборатории в тот день, не выходило у него из головы. Он изо всех сил старался не показывать этого, но понимал, что Санс видит его насквозь. Гриллби не чувствовал и не вел себя по-другому в отношении своих детей, но все равно не был убедительным. Сначала он их баловал: готовил их любимые блюда и делал все возможное, чтобы дать понять, насколько сильно любит их. Папирус пребывал в восторге от повышенного внимания. Но большую часть дня его не было дома, в отличие от Санса. А вот старшего скелета это, кажется, не волновало, и он прямо сказал отцу, что тому нет нужды пытаться сделать его счастливым, он доволен теперешней жизнью. Но это не мешало Гриллби отрываться от бара в каждую свободную минуту и спрашивать сына, не желает ли он чего-нибудь или просто проявлять к нему немного любви. Санс всегда был рад получить любые признаки симпатии, и это превратилось в один из наиболее частых способов Гриллби выразить любовь к своему ребенку. Обнять, поцеловать, взять за руку, даже поднять скелета, просто чтобы подержать его — все это стало разными вариантами обмена своими чувствами. Терапия Санса тоже проходила невероятно здорово. Гриллби с трудом верилось, насколько большого прогресса временами достигает его ребенок. Неважно, была ли в том заслуга лекарства или скелет справлялся с трудностями своими силами, но Санс обрел над собой полный контроль. Во всяком случае, происшествие с Туром и Азгором мало повлияло на него, как бывало раньше с приступами. Гриллби думал, что это могло быть связано с тем, что Санс хотел получить свои файлы, но скелет вообще не поднимал эту тему. Он ни разу не упомянул о них в разговоре, и Гриллби не видел даже, чтобы он осматривался вокруг в их поисках. Гриллби, мягко говоря, был рад этому и втайне надеялся, что ребенок вообще забыл о них и они могут оставить это испытание позади, но он был мужчиной слова. Лекарства Санса стабилизировали его, голоса ушли, и приступы были под полным контролем. Он часто уставал, и его руки иногда дрожали, но, казалось, Санс более чем способен совладать с этим. Сейчас скелет принимал лекарства третий день, и ничего плохого не произошло. У Гриллби не было причин нарушать обещание, несмотря на то, что каждая капля магии внутри него не хотела даже смотреть снова на эти файлы. А тем более допускать к ним ребенка. Но когда он пялился на шкаф, протянув к нему руку, он просто напомнил себе, что это все не ради него. Это ради Санса. Санс хотел этого. Он работал над этим. Они принадлежат ему, и Гриллби не имеет права прятать их. Его пальцы крепко сжали папки, и он сглотнул, когда увидел перечеркнутое имя Папируса на верхней. Без единой мысли, он отправился в сторону лестницы. Санс сидел с книгой на диване, полностью погрузившись в историю, только изредка постукивал пальцем по корешку. Он зевнул, но не заметил отца, пока тот не подошел почти вплотную. Скелет поднял глаза и улыбнулся, но бармен ничего не ответил, и улыбка Санса померкла, когда его взгляд упал на пару папок в руках Гриллби. Он, не двигаясь, смотрел на них целую минуту. Его зрачки потускнели, уменьшились и дрожали, пока он раздумывал над чем-то, а затем взгляд переместился обратно к лицу отца. — Где Пап? — спросил Санс. — С Андайн. Скорее всего, они будут гулять еще несколько часов. Санс неуверенно кивнул, и его зрачки вновь переместились к папкам. — Может, сядем за стол? — предложил бармен, и Санс, закрыв книгу, последовал за опекуном в столовую. Санс забрался на свой стул, Гриллби, затаив дыхание, положил перед ним папки. Санс тут же схватил файл своего брата, пока Гриллби придвигал свой стул ближе к столу. Скелет задумчиво провел указательным пальцем вдоль следа маркера и слегка нахмурился, а затем его пальцы обхватили уголок и открыли папку. Он увидел знакомый лист и фотографии. У Санса перехватило дыхание, он ощутил, как его душа забилась в ответ на снимки несчастного брата. Быстро напомнив себе сохранять спокойствие, он выдохнул. Безопасно. Они в безопасности. Папирусу ничего не грозит. Папирус счастлив. Перевернув фотографии, Санс посмотрел лист с информацией. Она была на месте за исключением нескольких слов. Взглянув на правую половину разворота, Санс нахмурился. Здесь не хватало гораздо больше текста. На самом деле, на странице едва ли набирался полный абзац. Почему так много текста пропало? Гриллби упоминал что-то о недостающей информации, но Санс не представлял, что это будет так. Он перевернул страницу, чтобы обнаружить такую же картину. Куски текста исчезли, не оставив почти ничего. — Они что-то с ними сделали? — Санс поймал себя на том, что спрашивает вслух. — Нет, они так их и нашли, — ответил бармен, морщинка между надбровных дуг Санса стала глубже. Он начал листать быстрее, и везде были только обрывки текста, его растерянность росла. Недоумевая, Санс отложил файл брата в сторону и притянул свой. Гриллби напрягся, но Санс распахнул его на случайной странице и увидел практически пустые листы. — Где вся информация? — пробормотал Санс, без толку листая папку. Он перевел взгляд с папки на своего опекуна и обратно. — Она вся такая? Гриллби коротко кивнул. — П… Почему? — нахмурившись, пробормотал Санс. Он снова взялся за файл и открыл его на первой странице, которую так хорошо знал. Гриллби перевернул фотографии, но Санс проигнорировал левую страницу, сосредоточившись только на записях. — Это неправильно, — сказал Санс. — Это, — он обвел пропавший текст, — здесь говорилось, как я пробудился. Сегодня я наблюдаю первое пробуждение субъекта С. Субъект кажется растерянным и напуганным, он не может двигаться или говорить, — Санс водил пальцем по бумаге, где находился пропавший текст, и повторял слова, которые его опекун не понимал. — Его мысли пропали. Все, что он документировал, пропало. — Санс оторвался от бумаги, внезапно его хмурость исчезла, и он снова взглянул на лист. — Гриллби, — сказал Санс, наклонившись вперед и похлопывая рукой по столу. — Гриллби, послушай это. Субъект С пришел в себя прошлой ночью. Субъекту С по-прежнему не хватает моторных функций. Субъект С, Гриллби! — Д-да, малыш. Это твоё досье, — натянуто сказал элементаль. — Нет, это все о нас! — Санс схватил файл Папируса и указал на него. — Субъект П отказался атаковать. Субъект П не способен обработать Решимость. — Санс, я не понимаю, чего ты ожидал. Это ваши файлы. Разве они не должны быть о вас? — Нет. Слова! Все слова, посмотри! — Санс перевернул страницу и указал на другое предложение. — Субъект С прошел тренировку по защите от костяных атак, — он перевернул страницу. — Субъект П провалил тест с живым субъектом. Весь текст имеет отношение к нам. Его здесь вообще нет! Ни одной мысли или записи Гастера, вообще ничего. Каждый его тест завершался тем, что он прогнозировал результаты, так же как и начинался с его гипотез. Без исключений, что бы он ни собирался сделать с нами! — Л-ладно… можешь объяснить, почему это так важно? — поинтересовался элементаль, Санс просто пялился на него несколько секунд. — …Его нет, — просто сказал Санс, не уверенный, что чувствует. — Не только в воспоминаниях, но и здесь тоже. Не осталось буквально ничего от его мыслей. Он никогда не существовал. Эта машина не просто стерла его из нашей памяти, но из всего нашего мира, — Санс нахмурился, и его плечи опустились. — Почему это кажется мне таким удивительным? — прошептал он, Гриллби промолчал, давая ребенку возможность подумать. В конце концов, Санс посмотрел на папки, не зная, что делать. Он хотел почитать их. Он не помнил части, которые ему были любопытнее всего. Если у него и были вопросы, то о его теле и душе, и ответы могут быть только здесь. Хотя больше их нет. Файлы казались совершенно бесполезными. Они больше не были задокументированным отчетом их жизней, только большими папками, содержащими все их действия. От этого ему становилось неуютно. Понимание того, что другие смотрели на это, не зная контекста, заставляло его нервничать. Санс открыл первые страницы папок и начал их сравнивать. Его взгляд остановился на перевернутых фотографиях, и он взял их. Гриллби напрягся, его пальцы дрожали от того, что он хотел остановить ребенка, но он не сдвинулся с места. Санс снял скрепку и поднял снимки. Он взглянул на фотографию улыбающегося себя, и его передернуло. Этот момент длился недолго, но от понимания того, что он улыбался лишь из чистого невежества и счастья, его замутило. Он отбросил фотографию в сторону и посмотрел на ту, где, как ему казалось, он выглядел более знакомо. Но все равно скелет ощутил, как онемело его тело и потяжелела душа. Он выглядел чудовищно запуганным и разбитым. Санс окинул взглядом фотографию и схватился за свое предплечье свободной рукой, когда заметил знаки, вырезанные на его теле. Он знал, что плохо выглядел, но на самом деле не задумывался об этом. Неужели все было настолько плохо? Раньше он не замечал, что порезы были такими глубокими. Ожоги никогда не казались такими черными. Его руки больше напоминали какой-то чудовищный улей, из-за всех этих отверстий от инъекций. Скелет изучил руку, какой она стала сейчас — практически без шрамов, исцелившаяся благодаря чудесным лекарствам, которые ему прописала Эллен несколько месяцев назад. — …Неужели я всегда так выглядел? — спросил Санс. Гриллби молчал, не зная, хочет ли Санс на самом деле получить ответ, и не представляя, как лучше ответить. Они оба выглядели близкими к смерти, когда впервые появились на его пороге. Когда он смог разглядеть их лучше, его страх только вырос, оттого, что он понял, насколько физически изувеченными они были. Однако, кажется, на фото все было еще хуже. Может быть, дело в душе, выставленной напоказ, или в клейме во всю руку, но, в любом случае, Гриллби не дал ответа. Через минуту Санс отложил фотографию и несколько секунд просто смотрел на стол, прежде чем вернуть свой взгляд к папкам. Как многого он просто не замечал? Получать эти травмы было больно, но не так больно, как это выглядит. Было ли на самом деле не больно, или Санс просто стал безразличен ко всему? Инъекции просто начали ощущаться одинаково? Тесты просто перестали значить что-то кроме жизни и смерти? Сейчас скелет почти со страхом задумался, вдруг время, проведенное им в лаборатории, травмировало его сильнее, чем он помнил. Неужели он действительно смог заглушить в себе так многое? — Ты в порядке? — спросил Гриллби. Санс не смог посмотреть на него, он только придвинул папку Папируса. — Ты не обязан себя заставлять. Он опять ничего не ответил. Санс провел в тишине двадцать минут, читая файл Папируса. Его пальцы поглаживали каждую фотографию и все время прослеживали текст, помогая ему оставаться в твердом сознании. Внутри обнаружилось несколько снимков, которые заставили его отвернуться, всхлипнуть или на время закрыть папку. Снимки сломанных костей, обожженных рук, задокументированное описание того, как громко он кричал. Каждый раз он отстранялся, тяжело дыша, и смотрел в стену, пока ощущение ужаса не покидало его, меняясь на оцепенение. Папка закончилась не достаточно быстро. Она казалась такой маленькой, но чтение обернулось вечностью. После он захлопнул ее и оттолкнул. Он старался изо всех сил. Он так сильно старался, чтобы сберечь своего брата. Однако ему все равно не удалось. Сейчас Папирус был жив и счастливее, чем когда-либо был или мог быть в лаборатории. Но это мало оправдывало вину Санса. Сделав глубокий вздох, Санс взялся за собственную папку. Он не хотел через это проходить, но почему-то чувствовал, что должен. Часть его хотела проверить, увидеть, что пропало, а что нет, какие снимки сохранились, и были ли они настолько ужасными, как он помнил, так много вопросов. Но его онемевшая душа и разум молили его не делать этого. И Гриллби тоже. — Перестань, пожалуйста. Мы можем попробовать потом, — сказал элементаль, когда Санс пододвинул синюю папку ближе. — Санс, пожалуйста, ты не должен заставлять себя. Я вижу, что ты не в порядке. — Я хочу это увидеть, — Санс… соврал? — Ты можешь посмотреть и завтра, прошу. А сегодня просто остановись. — Ты говорил, что позволишь мне на это взглянуть, — сказал Санс опекуну. — Что они мои и я могу делать с ними, что угодно. — Они твои. Но это не значит, что ты должен заставлять себя. У тебя на это есть все время, которое ты хочешь. Санс промолчал, просто открыл папку. Десять страниц, и Санс начал сожалеть о своем решении, но ему не хватало воли, чтобы прекратить или отвести взгляд. Каждая страница пробуждала старые воспоминания, напоминала тот день и что случилось. Хотя первые страницы читались легко. Простые времена, простые тесты. Призови это, атакуй то, реши такую задачу, сломай что-то. Так было до момента появления Папируса, после этого тесты стали труднее, а последствия тяжелее. С достаточно хорошо отреагировал на угрозу П. С больше не проявляет колебаний или агрессии. После введения П, С полностью покорен. Обычно каждая страница заканчивалась заключением по поводу уровня послушания Санса. Как его покорность становилась все крепче, а страх скелета рос день ото дня. К тому моменту, когда они сбежали, Санс был готов делать все, что Гастер приказывал, только чтобы его брат оставался жив. Он лишь потом осознал, что ему не нужны были угрозы Гастера, чтобы напоминать об этом. На папку Папируса было больно смотреть. Душа разрывалась от того, что он видел весь этот ущерб и знал, что это его вина, несмотря на то, что все, включая его самого, твердили, что это не так. Однако папка Санса причиняла ему физическую боль. Просмотр фотографий или чтение текста вызывали фантомные боли в его теле. Он часто сжимал какие-то кости, чтобы напомнить себе, что он в порядке, потому что боль была по-настоящему яркой. Гриллби уже несколько раз просил его остановиться, обычно когда Санс задерживался на какой-то странице или тесте, которые травмировали его. В какой-то момент Санс так долго смотрел на фотографию своих сломанных, оплавленных ребер, что элементаль потянулся и перевернул страницу, опалив ее при этом. Сансу было тревожно и неуютно, однако какая-то его часть не могла остановиться, пока он не дошел до конца. Санс чувствовал себя странно. Каждое испытание, каждый тест, каждая инъекция, каждая вещь, что когда-либо были сделаны с ним, записаны здесь. Это детство Санса. Его юность была спрятана в единственной папке. У других были воспоминания и детские безделушки, а у него — документы. Бумаги, на которые ему было больно смотреть. Воспоминания, которые он подавил или просто забыл. Решимость причиняла боль, но он не помнил, что молил о помощи, как говорилось в записях. Тестирования были болезненными, но он не мог вспомнить, что потерял сознание на три дня. Все было больно, но он не помнил, чтобы настолько больно. Перевернув последнюю страницу, Санс замешкался, увидев россыпь фотографий и два диктофона. — Что это? — тихо спросил он. — Они нашли это отдельно. Санс ткнул пальцем в диктофон, а затем быстро отдернул руку. — Азгор сказал, что на одном из них ты, а на втором вы с братом оба. Я не слушал их. — …Он тоже там есть? — спросил Санс, слабо обхватив один из диктофонов пальцами. — Нет. Скелет осмотрел диктофон, держа его так, будто это какое-то мертвое животное. С содроганием он нажал на кнопку и отложил его. — Эксперимент 01С, Санс! Санс стиснул зубы, желая выключить запись. — Семнадцатый тест по применению синей атаки на живой цели! Санс съежился. — Что ты говоришь? — спросил Гриллби, и Санс отвернулся. — Эксперимент 01С, Санс. Семнадцатый тест по применению синей атаки на живой цели, — повторил он и подождал, когда голос продолжит. — Я понял. Призвать души трех целей и сделать их синими. Затем устранить цели костяными атаками. Запись прервал статический шум, и пара монстров за столом ждала, пока голос возобновится. — Тест завершен, цели ликвидированы! Я получу награду? Санс быстро выключил диктофон, он молчал, ощущая себя мерзким и грязным. — Тест завершен, — пробормотал Санс. — Цели ликвидированы… а потом я попросил награду, — закончил перевод Санс. Он ненавидел свою послушность. Он ненавидел себя. Делать все, что угодно, ради маленькой награды. Он покупался на слабо или на игрушку. Он был отвратителен. Несмотря на то, что он этого не хотел, скелет все же проиграл второй диктофон. Если на нем Папирус, значит, все не должно быть так уж плохо. — Куда он пошел? — спросил Папирус, Санс с Гриллби напряглись от его голоса. — Разве не все равно? — ответил Санс. — …Думаешь, он сейчас следит за нами? — Он всегда за нами следит. — Прости, что сегодня я не выполнил приказ. — Все хорошо. Ты сделал все возможное. — Ничего хорошего, ты пострадал из-за меня. — Я в порядке. — Н-нет, не в порядке! У тебя рука сломана, и он... он тебя ударил током... — Я в порядке. Запись замолчала на несколько минут, потом снова послышалось хныканье. — Я не хочу, чтобы он снова нам навредил, — плакал Папирус. — Сможем ли мы когда-нибудь уйти, Санс? Есть ли что-нибудь еще за пределами этой лаборатории? Бу-будем ли мы когда-нибудь свободны? На записи была лишь тишина, до тех пор, пока она не оборвалась. Отсутствие ответа сильно встревожило Гриллби. Санс всегда старался быстро успокоить своего брата, сказать, что все будет хорошо. Он взглянул на сына, который с отсутствующим выражением разглядывал стол пустыми глазницами. Это было время, когда обнадежить Папируса стало невозможно. Санс не мог больше лгать брату. Не мог пообещать ему безопасность или свободу, потому что Санс не верил, что они существуют. Он был бессилен. Все его слова не имели смысла, а все действия ничего не значили. Единственное, что он мог — это подчиняться Гастеру и молиться, чтобы его старания оказались достаточно хороши. Папирус прекрасно знал об этом. После того, как его уволакивали столько раз, его надежда начала растворяться, и это сокрушало Санса. Ему было безмерно больно видеть брата и знать, что он настолько же несчастен и разбит, как и сам Санс. Он понимал, что старший брат бесполезен и ничего не может сделать. Они застряли в лаборатории навечно, и никто не пожалеет их, им никогда не выбраться. Они могли бежать, но им некуда было уйти, они могли кричать, но никто не стал бы их слушать. Они не были монстрами, они всего лишь объекты. А объекты никого не заботят. Санс с трудом поднял свою дрожащую руку, его зрачки были едва различимы. Он разворошил стопку фотографий, практически не уделяя внимания тому, чтобы внимательно их рассмотреть, просто отстраненно пялился на менее удручающие снимки. Гриллби оставался начеку, готовый предложить свою поддержку в случае необходимости. Санс продолжал в задумчивости смотреть на снимки. Он не чувствовал себя хорошо. На самом деле он ощущал себя просто ужасно. Его душа гулко билась, но магия как будто ослабела. Многочисленные снимки возвращались к нему не только зацикленными воспоминаниями о том, как все происходило, но и фантомной болью. Разные части тела вспыхивали ей, и он хотел бы поморщиться, но не сделал этого. Даже разглядывание счастливой фотографии не помогло. Они все были сделаны в той лаборатории. На каждой новой на его теле появлялось больше рубцов, чем на предыдущей. Санс настолько привык к этим отметинам и ранам, что вряд ли обращал внимание на их количество. Они все слились вместе, оставив его запятнанным и сломанным. Теперь, когда они зажили, практически не оставив после себя шрамов, он забыл, сколько их было. Наблюдая за изменениями на фотографиях, видя, как появляется очередная рана, за ней еще одна, и еще, и еще, пока он не превратился всего лишь в искалеченного скелета… Смотреть на это так больно. Санс был благодарен, что Гриллби заставил его подождать, прежде чем увидеть это. Если бы его голоса все еще обладали силой, Санс не сомневался, что им удалось бы достать его. Хотя и его собственные мысли были немногим лучше, но, по крайней мере, они не оскорбляли и не обвиняли его за этот ущерб. Это не его вина. Он сделал все, что мог. Просто очень больно вспоминать об этом, вновь видеть. Так подавляет. Ему не стоило спешить. Надо было начать с малого. Может быть, не смотреть фотографии, или посмотреть только на некоторые из них, не самые плохие, но он поторопился. Почему? Почему он думал, что сможет так запросто увидеть это? Почему решил, что это логичный шаг вперед? Почему не послушал предупреждений? Что если из-за этого он вернется обратно? Что если весь его прогресс разрушен? Он чувствовал себя ужасно. И еще хуже было от понимания того, что если в чем-то и была вина Санса, то в этом. В его нетерпении. Мог ли он контролировать его? Это не то же самое, что нестабильность. Сансу всегда приходилось действовать импульсивно, принимать быстрые решения без возможности все обдумать. Жизнь или смерть, бежать или прятаться, сражаться или умереть. Терпение было тем, в чем ему следовало больше тренироваться. Если бы он делал это, может быть, и не оказался бы в подобной ситуации. Может быть, он не бросился бы в это с головой. Может быть, просто может, он осознал бы, насколько, на самом деле, не подготовлен. Его все еще относительно спокойный разум помог облегчить тревогу. Лекарства все еще работали. Он ничего не испортил. Все не так плохо, как он опасался. Он никого не атаковал. Не впал в приступ паники. Он просто… несчастлив. Санс медленно отодвинулся от стола, откинувшись на спинку стула. Его зрачки горели ярче, но на лице все еще было написано страдание. Он закрыл глазницы и с глубоким выдохом отвернулся от фотографий. — Не думаю, что я был готов увидеть это, — тихо признался он, Гриллби закрыл папку. Санс выдохнул, он не знал, хочет ли прогуляться, чтобы попытаться отвлечь себя, или свернуться калачиком под одеялом. Он решил попытаться встать, но ему удалось только развернуть свое тело в сторону, прежде чем он сдался и остался сидеть. Гриллби поднялся и убрал все снимки и документы. Элементаль решил дать сыну минуту, отнес файлы наверх и положил их обратно в шкаф. Спустившись, он обнаружил, что сын все так же сидит за столом, вздохнул и подошел к нему. Он положил руку на спинку стула, боясь испугать ребенка неожиданным прикосновением. — Санс, — позвал бармен, опускаясь рядом на колени. — Поговори со мной, приятель. — …Мне не… очень хорошо. Гриллби глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Я знаю, малыш, — ободряюще сказал он. Санс наклонился вперед и уперся лбом в грудь Гриллби. — Я не был готов увидеть все это. — …Знаю. — Я был нетерпелив. Мне стоило прислушаться к советам. — Ты сделал то, что считал верным. — Это не было… Ты все время был прав. Прости, что не послушал. — Тебе не за что извиняться, Санс. Все мы совершаем ошибки. Учитывая все обстоятельства, ты очень хорошо справился. Санс не ощущал этого. — Только потому что я подождал, как ты мне и советовал. Ты опять оказался прав. — Просто у меня есть опыт, Санс. Но как ты и говорил, все мы выздоравливаем и восстанавливаемся по-разному. Мы рискнули — не получилось. Но это не конец света. Санс только кивнул, не отрывая взгляд от пола. — Хочешь, чтобы я пошел с тобой, если получится назначить тебе встречу с Фоли на сегодня? — спросил Гриллби, и Санс, сжав зубы, слабо кивнул. — Д-да, пожалуйста. К сожалению, в тот день у Фоли не оказалось времени. Гриллби и Папирус делали все возможное, чтобы подбодрить Санса, но он все равно был сам не свой. Они не знали, что думать по поводу состояния ребенка, учитывая, что оно не было таким уж плохим в сравнении с прошлым. Старые привычки не вернулись, голоса не пробудились, и лекарство работало, как нужно. Не случилось ни одного приступа паники или необычных изменений в настроении. Санс просто выглядел подавленным. Его голос был тише обычного, и он постоянно разрывался между тем, чтобы ничего не делать и делать хоть что-то. Когда он ничего не делал, его начинали одолевать негативные мысли и ощущения, но дела утомляли его и заставляли грустить. Санс не мог наслаждаться своей свободой, потому что постоянно задумывался о том, что это такое — свобода. Что-то, что он заслужил сам, вынеся все эти пытки и сбежав из лаборатории? Фотографии тех пыток напомнили ему о прошлом. Он был в безопасности и ему было хорошо, но это не мешало ему вспоминать время, когда все было иначе. — Ты сам себя спровоцировал, — сказала Фоли во время сессии на следующий день. — Гриллби, вообще-то, Вам стоило бы объяснить ему это, поскольку вы прекрасно знакомы с ПТСР. — Но я думал, у Санса нет ПТСР, — сказал Гриллби, и Фоли кивнула. — Не было, и, вполне возможно, нет и сейчас. Его прежние симптомы не подходили под ПТСР. Однако посттравматическое стрессовое расстройство представляет собой недуг, который может возникнуть после столкновения с травмирующим событием, увиденным или пережитым раньше. Именно эти события привели Санса к его нынешнему состоянию, и то, что он сделал сейчас, легко может спровоцировать ПТСР. Разве Вы не согласны? — Согласен, но это значит, что у него ПТСР? — Нет, не совсем. Конечно, это могло бы быть логичным предположением. Но у него нет никаких других симптомов. Легче всего будет сравнить эту ситуацию с состоянием кого-то, страдающего ПТСР, потому что Санс, по сути, надавил на себя, попытаясь посмотреть на файлы, когда не был готов. Не сомневаюсь, что и с Вами происходила похожая ситуация. Гриллби только нахмурился и оглянулся на сына. — Отныне я хотела бы, и, думаю, так будет лучше, чтобы Вы рассматривали то, что он делает или видит относительно экспериментов и Гастера, с точки зрения того, кто страдает ПТСР, а не шизоаффективным расстройством. Шизоаффективное расстройство, по крайней мере, та его форма, которая у Санса, не предполагает симптомов ПТСР. На сеансах психотерапии я не применяла общие методы преодоления ПТСР, вместо этого мы пользовались методами, рассчитанными на тех, кто страдает депрессией, паническими атаками и даже шизофренией. Но это не подходит или, на самом деле, не очень помогает в таком серьезном вопросе, как этот. — В настоящее время Санс лечится, и успешно, в соответствии с тем диагнозом, который ему поставил доктор Кава. Препарат прекрасно работает, и если теперь Санс столкнется с панической атакой или просто ощущением паники, он будет знать, как совладать с этим, и справится. Вот какова в данный момент его ситуация. Сейчас речь не о том, чтобы помочь ему смириться с происходящим или заставить поверить в реальность каких-то событий. Он больше не нестабильный и не хрупкий. Эта проблема касается монстров с ПТСР или тех, кому приходится иметь дело с ПТСР. Тех, кто справляется с последствиями изнасилования, войны, издевательств и подобных происшествий. Это все разные вещи, и на сеансах терапии будут говорить о разном, но в то же время, они очень похожи. Цель в том, чтобы пережить последствия травмирующего опыта и научиться вновь быть самим собой. Теперь вернемся к Сансу: в его терапии было много схожего с тем, что присутствует на начальных стадиях у пациентов с ПТСР. Определение, что произошло, отход от отравляющих привычек, перепады настроения, лекарства — мы уже закончили с этим. Теперь это скорее завершающие стадии, возможные откаты и преодоление того, что случилось. На самом деле Сансу не надо учиться преодолевать визуальные проявления. Если конечно ты не планируешь работать Королевским ученым или активно расследовать произошедшее, на самом деле, тебе нет причин так давить на себя, Санс. Была какая-то особая причина, почему ты хотел сделать это? Санс пожал плечами. — Ты хотел только потому, что получил свое досье? — Я… Я просто хотел стать лучше, — пробормотал Санс. — Для восстановления не нужно переступать через себя, Санс. Тебе лучше и становится еще лучше с каждым днем. Заставлять себя делать подобное — не выход. Даже если бы ты никогда не увидел их снова, ты все равно уже стал лучше. То, что они доставили тебе дискомфорт или нагнали депрессию, не значит, что ты не поправляешься. Восстановление не так работает. — …Тогда как тебе узнать, что ты поправился? — спросил он. — Ты узнаешь, что поправился, когда поймешь, что преодоление своих страхов не обозначает улучшение. Восстановление — это не физическая вещь. Это аспект психологии. Это умение понимать свои пределы. Это способность позволить себе грустить, понимая при этом, что все хорошо и будет еще лучше. Это когда ты оглядываешься на прошлое и понимаешь, что оно в прошлом. Речь о тебе, Санс. Чего ты хочешь? — Фоли смотрела на пациента, который ответил ей взглядом печальных глазниц. Чего он хотел? Он хотел свой файл. Но он его получил. Он хотел, чтобы ему стало лучше, и лучше стало. Он хотел, чтобы голоса ушли, и они ушли. Он хотел, чтобы его рассудок вернулся, и он вернулся. Что он хотел сейчас? Он хотел преодолеть этот барьер? Если так, то зачем? Чего бы он добьется этим? Гордость за победу над собой, что он смог посмотреть на файлы и не быть несчастным при этом? Возможность побывать в лаборатории и не запаниковать? Почему это важно? Разве это важно? Санс хотел сказать, что это так, но он не чувствовал, что оно того стоит. В начале недели Санс был счастлив, временами он забывал про файлы и просто наслаждался жизнью, это было приятно. Но что-то казалось неправильным. Чего-то не хватало. Гриллби упоминал о его возвращении в школу зимой, и Санс был, мягко говоря, взволнован этим. Это ощущение не останавливалось и оказалось таким длительным. Он думал, что, возможно, дело было в его файлах, но после того, как он их увидел, то понял, что нет. Так что это было? Чего ему не хватает? — Завершения? — предположил Гриллби, и Санс взглянул на него. — Завершения? — повторил Санс, на что элементаль кивнул. — Ты знаешь, как я временами борюсь с подобными вещами. Шквал говорил мне, что я просто ищу завершение. Ожидаю дня, когда падет барьер, чтобы я смог собственными глазами увидеть, во что превратился мир. Увидеть, действительно ли люди являются теми, кого нужно бояться. Ненавидят ли они нас все еще. А может, нет, и хотят построить мир. Может быть, даже просто увидеть поле боя и попытаться ощутить этот мир, понимая, что моя борьба закончились. Что его борьба закончилась. Санс снова обратил взгляд к полу. На этот раз, нахмурившись, о чем-то размышляя. — Завершение, — повторил он более уверенным тоном. Он поднял голову и повернулся к Фоли, в тот момент выражение его лица было средним между неуверенностью и решительностью. — Я хотел покончить с этим. И… я все еще хочу. Фоли скрестила руки и наклонилась к столу. — Могу я спросить, почему? — Я не знаю, — честно ответил он. — Ладно. Как насчет цели? Через месяц или три, где ты надеешься быть в психологическом плане? — спросила Фоли, и Санс сжал зубы. — Я хочу попытаться снова посмотреть свои файлы, — ответил Санс, Фоли, глубоко вдохнув, кивнула головой. — И в этот раз ты готов двигаться медленнее? — Да. — Если на этот раз ты действительно хочешь добиться завершения, ты будешь прислушиваться ко мне и задумываться над советами, которые я тебе даю? — Да. — Доверишься ли ты моим советам помощи в достижении твоей цели, даже если это займет больше времени, чем ты хотел бы? — Да. — Ты позволишь мне посмотреть эти файлы? Санс напрягся от этого вопроса. — Нет. — Если ты не разрешишь, то достижение твоей цели может занять еще больше времени. Санс ничего не ответил. Так что Фоли переключилась на элементаля: — Я рассчитываю на то, что Вы сможете помочь ему, в случае, если он решит снова посмотреть файлы, если, конечно, на самом деле захочет. Вы должны соблюдать темп, осознавать его ограничения, помогать ему оставаться стабильным и оказать всю возможную поддержку. — Я знаком с этим процессом, — подметил Гриллби. — Откажете ли Вы Сансу в возможности увидеть больше, если он попросит? Убедитесь ли, что он действительно продвинулся еще на шаг вперед, а не пытается заставить себя силой? — Да. — И, Санс, это действительно то, чего ты хочешь? Отыскать визуальное закрытие для тех событий, что с тобой произошли в прошлом? — спросила Фоли, и Санс на мгновение задумался, прежде чем ответить: — Да. — Хорошо, — сказала терапевт, откинувшись к спинке стула и протянув руку, чтобы взять ручку. — На следующей сессии я помогу тебе понять, как разбираться с эмоциональными и психическими проблемами и бороться с симптомами, близкими к ПТСР, и мы обсудим, как можно достичь закрытия. Кроме того я скажу о твоем решении доктору Каве и попрошу его проследить за твоими медикаментами, чтобы можно было повысить или понизить уровень антидепрессанта в зависимости от того, как ты будешь реагировать. Хорошо? — Ладно, — ответил Санс, в нем бурлил азарт и нервное возбуждение. — Это то, чего ты действительно хочешь? Не ради кого-то другого или не по какой-либо иной причине? Восстановление не обязательно обозначает это. У тебя всегда могут быть сомнения, а временами может возникать неопределенность. Ты можешь впасть в уныние, но это не будет значить, что ты сломан. Есть способы обойти это и помочь тебе, которые не включают закрытие. Зная это, ты абсолютно уверен в своем желании? — подчеркнула Фоли, с ее головы слетел листок. Санс проследил за его падением, прежде чем взглянуть на Гриллби, который ответил на его взгляд. После чего зрачки Санса вновь вернулись к лицу терапевта, и он кивнул. — Да, я уверен. — Хорошо, тогда увидимся в понедельник.