Маленькие истории о нелюдях

День когда ее убили, начался с приезда этого нового, незнакомого, от которого странно пахло. Незнакомый внимательно осмотрел ее, осмотрел ее многострадальное ухо, на котором выросла похожая на небольшое яблоко блямба, и покачал головой. У него были осторожные, добрые, чуткие руки. В это время в ее животе сильно толкнулся ногами сын, и ей стало не до Доброрукого. С тех пор окружающие посматривали на нее с каким-то новым выражением, она ощущала, как от них исходит попеременно жалость, брезгливость и досада. Особенно от Светловолосой. День, когда ее убили, растянулся на дважды три луны, и сын толкался все сильнее и сильнее, становился все больше, пока наконец не появился на свет. Он сосал ее молоко и она чувствовала его теплое ласковое дыхание, его прикосновения были как касание пушистых метелок молодой травы. Сын был ласковым и тихим, не то что его двоюродный брат, и когда подрос, вместе с ней встречал рассветы и провожал закаты. Пока не кончился день, когда ее убили. Пока не отставили от нее сына, громко зовущего ее, не понимающего, что происходит, пока не приехала большая машина, и ее стали тащить в эту машину, она слышала крик сына и знала, что вместе с ней в машину потащат и его - и стала драться, прицельно попадая по рукам, телам, головам людей. "Черт с ней, надо кончать прямо тут. Бисова тварь!" Веревки держали ее, когда ударили по голове, и сразу коротко и зло упала темнота. А когда она снова смогла видеть, тело ее стало легко и бесплотно, и двор был уже где-то внизу, и трое мужчин что-то делали с темной кровавой массой, разрезали ее на куски. И рвался тоскливый дрожащий призыв ее ребенка, которому теперь нужно было жить одному. Которому все же оставили жизнь, слишком устав возиться с нею. Следующие три дня она вилась вокруг заболевшего, оплывавшего в жару, кашляющего сына, заглядывала, невидимая, в глаза тому самому незнакомцу с осторожными добрыми руками, который осматривал ее малыша. Она ходила вокруг ставшей вдруг очень виноватой и ласковой Светловолосой, делающей что-то у шеи ее мальчика, слушала, смотрела. Сын поправился, стал выходить на слабых еще ногах на солнце, осторожно переступая по начинающей осенне желтеть траве. И она, бесплотно витая вокруг, касалась мягкими губами его лба и щек, заставляя поднимать голову и жмуриться. ...А потом приехала Очкастая. Долго говорила со Светловолосой, долго смотрела на сына, поглаживая его, говоря с ним. И когда Очкастая обняла ее малыша, сразу стало спокойно. Она знала, что теперь дело за малым, и утешала, успокаивала сына, когда снова приехал Доброрукий и снова осматривал ее ребенка - с тем же вниманием, но без тоскливой сосущей горечи. "Хороший, здоровый", - услышала она и, даже не зная языка, поняла что это значит. И снова приехала машина, больше прежней и, наверное, страшнее, но она сама шептала на ухо сыну, чтобы тот не боялся. "Какой умница", - сказала одна из Приехавших, когда сын сам зашел в машину. Двери машины закрылись. Она вздохнула, бесплотным взором видя повзрослевшего сына, крепконогого, сильного и гордого, видела рядом с ним Очкастую, которая заботливо чистила его золотистую шерсть и расчесывала черную густую гриву, видела, как сын ласково касался носом ее рук и брал с ладони яблоки и куски моркови. Она вздохнула, и выдох ее, и чистую душу ее растворил осенний закат.