Спаситель

Но вот в чём вопрос: Кто друг для друга мы? Я тебя люблю, но надо ли?

Святу было хорошо. Очень-очень хорошо. Тот момент в его сознательной жизни, когда совсем не хочется останавливаться. Он не хотел признаваться себе в этом, но в глубине подсознания он понимал, что Влад заводил его куда больше чем Киоссе. Эти сильные руки…так нравились ему. Эти большие тёплые глаза…так пленили его. Проще говоря, ему нравилось быть слабым., а может, ему просто эмоций не хватало?.. — Об этом никто не должен знать, и остановись, прошу тебя, — произнёс светловолосый, но Влад его совсем не слушал…или не хотел слышать и слушать? Шатен всё так же продолжал упиваться ранее бледными губами блондина, которые сейчас были припухлыми и алыми. Рамм на секунду задумался о дёргающейся ручке скрипящей двери, будто кто-то хотел войти… Кареглазый в шоке отпрянул от возлюбленного, в ужасе смотря на кусок дерева в косяках. Через секунду послышались голоса, но голову Рамма успокоила мысль о том, что дверь-то он закрывал…но, часто же такое бывает, что он на эмоциях не задвинул защёлку, хотя подумал, что задвинул? Ещё секунд через пять шаги были совсем близко и уже отчётливо слышны, кто-то шёл сюда и, скорее всего, войдёт. Жаль, что парни не успели среагировать… В эту же секунду, когда каждый из парней подумал о том, что нужно что-то делать, в каморку звукозаписи завалились лазаревцы. Анатолий Цой, Артём Пиндюра и, конечно же, Никита Киоссе. Картина была немного странная, если не сказать, что ужасающая. Ужасающая для Толи и Тёмы, которые вообще не знали и не понимали, что здесь происходит…и не знали, что люди, с которыми они близко общаются вот-вот как третий месяц, оказались с такими странностями и, надо сказать, очень противными странностями, в какие обычно не верят люди или не хотят верить, чтобы не травмировать свою психику, чтобы не возвращаться мыслями к этой теме. Вы же знаете, натуралы всегда боятся, что их геи изнасилуют. Кареглазый Никита тоже не особо понимал, что тут происходит, но догадывался и, уместно заметить, что он хотя бы знал, что Свят со странностями…да и сам он был не совсем правильным. Киоссе вспомнил все томные взгляды Влада и Святослава друг на друга, их очень уж крепкую дружбу в то время, когда сам Степанов с Никитой не общался. Потом припомнилась ситуация из того дня, когда они возвращались в лагерь, целовались, а потом пробежал Рамм и кашлянул, на что голубоглазый отреагировал усмешкой. Теперь, кажется, мальчику всё становится ясно… Нет-нет, теперь он явно понимает, что здесь происходит! Но так не хотелось…не хотелось расстраиваться, не хотелось верить в то, что он встречался с подлецом…как унизительно. Впрочем, они же поссорились. И, может… Свят решил двигаться дальше? Но, однако, от этого легче не стало…даже хуже, наверное. Никита всё это прокручивал в голове, застыв с лицом полного спокойствия. Немая сцена. Все друг на друга смотрят, затаив дыхание. На уши давила гробовая тишина…ни одна муха не пролетела, ни одна перекладина не скрипнула. Каждый слышит стук собственного сердца, нервно сглатывая. Свят был в недоумении. Он очень не любил, когда его застают врасплох. Нет, не так. Он ненавидел, когда его застают врасплох. Некая безысходность появляется… Он в ужасе смотрел на Никиту, который сохранял покер-фейс, но одна вещь была слишком очевидно заметна…глаза были такими печальными… На мгновение блондин осознал свою ошибку, пожалел, что променял такой подарок судьбы на обыкновенную и банальную похоть. Но это было лишь короткое мгновение… Тишину нарушил Толик. И этому, естественно, никто не удивился. — Так, ребят. Давайте…ох, давайте все сделаем вид, будто ничего не произошло? Просто представим, что привиделось, — озвучил мысль кореец, на что все положительно закивали. Все кроме Никиты. «Отнюдь, — думал он, — Так просто я…кхм, это не оставлю. Сука…». Младший шатен почти что скулил от своей ничтожности…им просто играли. Так противно было ему здесь находиться…дикое желание сейчас провалиться под землю. Или умереть. Умереть так, чтобы никто этого не увидел и не заметил. Хотя нет…он хотел, чтобы своей смертью он довёл Свята до истерики, заставил страдать. Ведь всегда любящим нужно показать, насколько им больно, доставляя боль любимому человеку. Такая простая истина, с которой люди упорно не соглашаются…только от этого ничего не меняется — они продолжают делать больно и доказывать бессмысленное. Влад стоял с непонятным лицом, осознавая, что он чутка подпортил себе репутацию. Ну как чутка? Дохрена подпортил. И даже не это пугало его…волновало то, что потом Свят отдалится, перестанет общаться, и этот поцелуй будет первым и последним за всю историю их отношений… а перестанет общаться потому что будет считать его — Рамма — виноватым. Ведь по сути, если бы Влад не пришёл, то ничего этого бы не случилось. — Ну, я пойду наверное…удачи, ребят, — реплика блондина прозвучала очень резко в этой тишине, создающей неловкую ситуацию. Надо сказать, тишина в большинстве случаев создаёт ситуации, в которых неловко. Он быстро застегнул рубашку, выскакивая из каморки. Никита так сильно хотел чертыхнуться вслед уходящему голубоглазому парню. Видеть его больше не хотел… Но так сильно хотел высказать то, что чувствовал сейчас… И одновременно не хотел с ним разговаривать. Он терялся в своих мыслях, не мог определиться: злится он или расстроен. Ещё пять минут никто ничего не понимал. Толик переглядывался с Артёмом, всем своим видом показывая, что он, мягко выражаясь, в а*уе, а Влад переглядывался с Никитой, испепеляя того взглядом. После пришёл Константин, и всё пошло почти своим чередом. Напряжённость всё ещё витала в воздухе, но парни были слишком погружены в работу, поэтому не обращали на это особого внимания. Да и проще было совсем об этом не думать. Свят был немного потерянный сейчас. Взгляд не зацикливался на чём-то одном, походка едва была адекватной. Он шёл, каждые двадцать метров останавливаясь и каждые двадцать метров задавая себе вопрос: «Что ты за ебаный дурак?» Он жалел. Не понимал о чём, но уже жалел. Как будто что-то важное потерял. Может…стоит прекратить общение с Владом? Не хочет голубоглазый терять Никиту. Он так привык по утрам видеть его милые и влюблённые глаза, так привык ворчать из-за того, что его очень часто обнимают, привык курить и выдыхать дым в другую сторону, чтобы Ники этим не дышал. Ники… Одно имя, столько воспоминаний… Четыре буквы, море счастья… Всё же он должен помириться. Должен вернуть эти глаза по утрам и полусонную улыбку, которую не мог сравнить ни с чем. Придя в их с Никитой комнату, — потому что Костя официально уже здесь не живёт — он скатился по стене вниз и закрыл лицо руками со своими длинными и тонкими пальцами. Странно так, что сами ладони похожи на медвежьи лапы, а пальцы такие тонкие, будто он профессиональный фортепианист. В такие моменты он просто ненавидел себя. Знаете это ощущение? Мне кажется, каждый его испытывает на почве каких-нибудь обстоятельств. Всегда бывает, когда мы себя за что-то ненавидим. За что-то, что в нас есть. — Чувак, что случилось? — подал голос обеспокоенный Костя, которого Степанов, войдя, не заметил. — Опять что ль? — Опять. Только на этот раз я накосячил. И в тот раз я накосячил. Да я вообще всегда всё порчу, я уже смирился. — И что ты натворил? — Рамм, — одним словом Свят хотел обобщить всю эту историю. И, кажется, не нужно было описывать подробнее, вдаваться в детали, чтобы Черкас понял. Он и без того догадался. — О, нет, только не говори мне, что… Свят, ты же Ника любишь. — Именно, именно… Именно, — блондин поднялся и потянулся. В сон так клонило. Скорее в сон, чтобы забыться. Чтобы ни о чём не думать. — Однажды вообще любить перестану. Кто-либо ни был. Но перед этим он засунул руку в правый карман джинс, вытаскивая из него пачку сигарет, чтобы проверить сколько в ней осталось штук. Пол пачки. Мало. Он нервный, поэтому даже на сегодня не хватит. Это часто бывало, чтобы голубоглазый за раз выкурил штуки три, а минут через десять, когда новый поток мыслей в голове, снова три. И всё же когда сигареты кончались, то он всегда принимал стопроцентное и правильное решение — ложился спать. Святослав как-то слишком нервозно укладывался, ворочаясь, от чего кровать ужасно скрипела. Но Костя этого не заметил, он продолжал читать. — Я всегда думал, что ты лучше…лучше, — проговорил Никита. — А оказалось вот как. Прости, Свят, я ухожу. Киоссе говорил это настолько монотонно и грустно, что блондин проснулся. Что он сказал? Уходит? Он же почти победил… — Ты не должен из-за такой скотины — как я — уходить от своей мечты, понимаешь? Никита, послушай меня! — голубоглазый говорил, повышая голос, но шатен его будто не слышал. Что происходит? Почему он не может докричаться? — Я на самом деле любил тебя. И сейчас люблю. Не предполагал я, что отношения могут быть такими сложными. Помни меня хоть немного, ладно? Пусть… Влад тебе меня заменит. — Я прошу, не уходи… Ники, остановись! — эта фраза была единственной, которую кареглазый услышал. Но лишь помотал головой, сказав соответствующее. — Нет, Свят, нет. Я не могу простить. Это предательство, — после этих слов дверь за Никитой закрылась. Степанов выскочил в коридор, чтобы догнать парня, но никого там не увидел. Никита не мог так быстро уйти! Что происходит?! Святослав сел на кровать. Обжигающие горькие слёзы текли по его впалым щекам. Весь мир разом осточертел. И ничего не надо. Готов сейчас же сняться с конкурса, лишь бы Никита вернулся. Не он должен быть в группе, а Киоссе. Потому что действительно этого заслуживает. — И да, Влад мне тебя не заменит, — шёпот вылетел из содрогающихся розовых губ. Зубы стучат. — Бляяяяяяяяять! — крик из груди, и он просыпается, садясь на кровати. Пиздец. Приснится же такое. Он осмотрел комнату. И удивился, когда увидел Никиту, читающего и прислонившегося спиной к стене. Чёлка так же спадала на лоб… Карие глаза на миг осуждающе и исподлобья посмотрели на Свята, от чего второму стало не по себе. Непривычно, когда любимые глаза зло смотрят. Угнетает. — Ники, — голубоглазый поднялся и подошёл к кровати Киоссе. — Ты меня изви… — душа требовала раскаяния. Не мог молчать сейчас. — Отойди! Отойди, я тебе сказал! Не смей подходить ко мне больше! Я тебя ненавижу…- на последних словах голос оборвался, стал дрожать. Сам парень подскочил, чтобы высказать всё в глаза. — Кис, все ошибаются. Прости меня, — светловолосый обнял Ника. В тот момент, когда тот этого не ожидал. Приятное тепло разлилось по телу шатена. Снова он рядом. Снова обнимает. Снова хорошо. И одновременно с этим снова больно. Он мог бы простить, но…этот кареглазый парень слишком гордый. Он должен думать. Так он и стоял в объятиях Свята, не обняв его в ответ.