Спаситель

Вырви моё сердце и оставь, оставь себе, ведь мне оно не нужно…

Никита позволил себе пару мгновений побыть счастливым. Не таким счастливым, какими обычно бывают люди, сдавшие экзамен, к примеру, а несчастно счастливым. Ему было и плохо, и хорошо, и он ловил от этого кайф. Душонка мазохиста в хрупком теле, да? Две составляющие его боролись между собой, практически не уступая. Кареглазый не понимал, что ему сделать: оттолкнуть или просто простить? Ежели простить, то нужно переступать через гордость, а если оттолкнёт, то придётся пренебрегать своими чувствами. И, конечно, он выбрал первое. Он не может выбрать второе, он слишком гордый для этого. - Свят…Нет. Я не могу. Я не могу тебя видеть, - после объятий, длящихся больше, чем у обычных людей, Киоссе отошёл в сторону и отвернулся. И через несколько секунд услышал звук захлопывающейся двери. Отлично, Свят ушёл. Теперь можно не сдерживать свои эмоции. Голубоглазый шёл на ту самую скамейку, хранившей столько его и Никиты воспоминаний и тайн. Нет места более укромного, нежели это. Ранее дерзкий и своенравный Святослав медленно прогрессировал и превращался в ванильную массу из слёз и соплей. Сам себя сейчас ненавидел за свою чрезмерную чувствительность. Стыдно перед собой. Странно, что Свят проспал так мало. Часа два, может. Случился такой эмоциональный всплеск, поэтому было бы логичнее, если бы он проспал до самого утра. Однако, нет. Светловолосый плохо определял время по Солнцу, когда это было необходимо. Поэтому сейчас сидел на скамейке, скрестил ноги и схватившись за голову, так и не зная, сколько сейчас времени. Ведь телефон он оставил в комнате, куда возвращаться сейчас было вообще не вариант. Может, сейчас часов десять. Заметно, что в течении часа будут наступать сумерки, обволакивая собой лагерь. Тени корпусов будут раскрашивать землю и делить её на неравные участки. Фонари будут гореть ярче, но всё равно мало что можно будет разглядеть. Парни будут ходить реже, прячась в корпусах. Тучи над лагерем отделяли его от всего Подмосковья. Своеобразная зона Отчуждения, и Свят бы с этим охотно согласился. Сейчас было реально темно, и временная эпоха всяких мистических историй объявляется открытой. Степанов боялся темноты, которая обычно охватывает тебя, после чего парализует и очень длительно тебя убивает. Но сейчас ему плевать. На всё плевать. Абсолютно. Влад вышел из своей комнаты и, минуя коридор и лестницу, оказался на улице. Что за нахрен? Когда он смотрел в окно, чтобы решить стоит идти или нет, было светло. Мэджик, мать вашу. Его это не остановило, и, прикурив сигарету, парень двинулся медленным прогулочным шагом по лагерю, чтобы проветрить свои мозги. Дым летел в лицо, от чего Рамму всегда приходилось уклоняться. Зная, куда он идёт, шатен шёл и напевал незамысловатую песенку собственного сочинения: - Я просто сдамся тебе весь, весь, весь, весь…Я просто сдамся тебе весь, весь, весь, весь… Я просто сдамся тебе весь, весь…Тут слишком мокро, и… Подходя к скамейке – но пока не ближе двухсот метров, - кареглазый увидел белёсую макушку. В этой кромешной темноте он смог разглядеть только её. Опа, рыбка сама плывёт в сети. Какая невиданная удача! «Ну, хоть где-то тебе, Рамм, свезло», - обратился сам к себе Владислав, нахально улыбаясь. Припустив тихим бегом, Влад споткнулся, после чего последовал весь набор тюремного жаргона. «Блять…Голову ты смог разглядеть, а под ноги тебя смотреть не учили, ублюдок? Удача, мать её». - Кто здесь? – Степанов немного всрал. Нет, а вы бы не боялись, если бы сидели в полной темноте и в одиночестве, услышал какие-то странные звуки, а после – мат? «Очевидно, кто-то из лагеря», - подумал Свят и немного успокоился. – Ктооооо здееесь? - Да я это, - ответил Влад, приземляясь на скамейку рядом с блондином. – А что, молоденькие голубоглазые красавицы боятся взрослых дяденек? - Не надо делать шоу из того, что ты старше меня ВСЕГО на два года. - Ну ладно, прости, малыш, - сильные руки уже тянутся обнять стройное тело Степанова, как второй его прерывает, не давая этого сделать. – Что такое? - Влад, не надо. Ничего у нас не получится. Я Никиту люблю, на этом всё, - Свят поднялся, чтобы пойти в корпус. Светлая голова понимала, что нужно уходить побыстрее, если он не хочет ничего тут ещё натворить. - Давай провожу тебя что ли, - отозвался Рамм, поднимаясь следом и сжимая кулаки до боли. Сегодня он был счастлив с ним. Почему сейчас так упирается рогами и не хочет снова ощутить это наслаждение? Они шли почти в полной тишине. Кареглазый что-то замечал, а Святослав явно давал понять, что ему это не интересно. Вскоре Влад прекратил находить темы. Через минуту они подошли к корпусу, где жил Свят. Осторожно и почти незаметно Рамм хотел поцеловать блондина, – может успокоится? – но тот лишь отвернул голову. - Влад, прошу тебя, не надо, - ответил светловолосый и ушёл, оставив Владислава наедине с самим собой. Хочется курить. Он опять нервничает. Да почему так сердце колет? Присев на скамейку в надежде спокойно посидеть и покурить, парень уже забил на мысли, пытаясь от них абстрагироваться. Не нужно думать, он поборется, но не сейчас. Хотя…есть ли вообще смысл, если им так играют жестоко? «Кто крыльев лишился, боится влюбляться, но должен над страхом потери подняться», - пронеслось в голове, и пухлые губы растянулись в грустной недоулыбке. Шаря по карманам, он чертыхнулся. Даже покурить не получится. Через секунду на скамейке уже никого не было. Свят очень волновался. Страшно идти в комнату, в которой ждут злые глаза. Да и эти глупые разборки с Владом, какие-то намёки на отношения…Зачем это, если уже есть единственный? Зачем, если есть кого любить? Никита маялся. Завтра запись эфира. Завтра петь «Небеса» без Свята. И как без него теперь? Безусловно, сложно петь не в том составе, в котором привык. Да и, кажется, не во всей команде дело, а только в одной её составляющей… Шатен уже укладывался спать, ворочаясь на кровати, когда в комнату вошёл шокированный Степанов. Все его сегодня испытывают. Никита, потом Рамм…Так хочет блондин прежней взаимности Никиты… Или…проще внушить себе, что влюбился в Рамма?.. Кареглазый лежал на спине, сложив руки по бокам. Свят так любил наблюдать за Ником, когда тот не контролирует свою мимику. Тихими шагами голубоглазый подходит к кровати Никиты, осторожно садясь на неё. Рукой по тёмным и мягким волосам в то время, как длинные ресницы Киоссе удивлённо и взволнованно задрожали. Благо, никто этого не узнал кроме него, благодаря сумраку, царящему в комнате.