Спаситель

Светят огни городов, Я за тобой вновь бегу, Но выбраться из оков Я уже не смогу. Ты словно сильный магнит, Но почему далеко? И сердце мое болит Падать так высоко.

Никита опешил от неожиданности. Слова, которые он так долго складывал в своей голове, были произнесены Святом, и теперь мальчик не знал, что ему делать. Взгляд упирается в шею Святослава, и все тело будто заморожено. Что отвечать? Шатен сидел на столе, около самой плиты, слушал частое дыхание рядом стоящего парня, наслаждаясь моментом и чувствуя себя очень неловко. Проще говоря, кареглазый был не готов. Блондин видел, как волнуется Никита, как метаются его глаза из стороны в сторону, чему нельзя было не улыбаться. И главное, это все значило, что Никита чувствует. Чувствует что-то к нему, что-то глубокое, похожее на любовь, что чувствовал и на проекте. В том, что почти два года назад шатен его любил, не было никаких сомнений. Эти мысли о любви Никиты разбавляли упреки совести, которая долбила о том, что так с кареглазым мальчиком поступать было нельзя. Нельзя уходить было от этого чуда, которое целиком и полностью дарило себя Святославу. Нельзя было уходить к Рамму, основой отношений с которым были только похоть и страсть, изжившие себя спустя полгода. Все эти мысли и в голове Ника, и в голове Свята, летали со скоростью света, соприкасаясь в одной точке — оба понимали, что до сих пор что-то чувствуют друг к другу, и с этим нельзя было что-то поделать. Так всегда и происходит, что чувства, которые у нас вызывает тот или иной человек, нельзя объяснить. Это просто происходит, и это никакими силами не изменишь. Оба не могли понять, что именно любят друг в друг друге, но оба понимали, что любят очень сильно. — Свят… Я не знаю, правда. Давай будем считать, что ты меня поцеловал только, чтобы я забыл про кровь? — невинно ответил Никита, продолжая смотреть в шею парню и все также шумно дыша. Голубоглазый был расстроен. Карточный домик, у которого не хватало одной карты, рушился прямо у него на глазах. Карта с самого низа прогнулась, упала, тем самым разрушив все. Практически тоже самое было на душе у светловолосого. Больно. Но не время распускать сопли. Нужно просто уйти и больше не появляться. Во всяком случае, нельзя навязываться и портить человеку жизнь. Голубоглазый молчаливо кивнул. Все понимал. Понимал, что жизнь его теперь будет еще хуже. Понимал, что любит его, но вместе быть — не будут. Но не понимал только одного… Киоссе что-то чувствовал к нему, это сразу видно, но что правит им, когда он сказал «нет»? Свят вышел в коридор. Сейчас нужно быстро уйти, чтобы не разозлиться и не сказать лишнего. Этого точно нельзя допустить. Шагает в сторону коридора, и кареглазый неуверенно, всем своим видом показывая неуверенность, тоже шел, чтобы смотреть на собирающегося Степанова. Красной строчкой в мозгу так и било: «ТЫ ВИДИШЬ ЕГО В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ». Через минуту, когда светловолосый собрался и хотел уже выйти, держась за ручку, Никита посмел его остановить. Голубые глаза с непониманием и долей надежды посмотрели в карие. Снова искра. Будто током по телу. — Свят, у меня к тебе просьба…ты можешь поцеловать меня… на прощание? — еле-еле слышно произнес Киоссе, слова которого порядком удивили блондина. Голубоглазый чуть наклонился к Никите, далее замерев. И в этот момент шатен не сдержался и впился в губы Свята поцелуем, в который хотел вложить все свои чувства. Мягкие губы любимого уже второй раз за сутки на губах кареглазого, и лишь от одной этой мысли можно сходить с ума. Никита липнет к телу парня, совершенно не хотя его отпускать, но… разум не переубедишь, такое не прощают. Свят терялся. И ощущение такое, что не было Влада, не было этого «предательства». Казалось, что они целый век только вдвоем на Земле и целый этот век счастливы. Голубоглазый думал о том, что как совсем немного ему нужно для счастья. Только этого парня рядом, большего он не просил. Воздух заканчивался, но парням было плевать, кажется. Хотелось задохнуться друг в друге, убить себя любовью. И лишь бы не отпускать… Наверное, слишком глупы оба, чтобы в этот момент сказать друг друга простое «я тебя люблю», которое бы вновь их воссоединило. Ничто не вечно, и воздух в легких тоже, к великому сожалению. Свят отстранился от шатена, рассматривая его глаза и пытаясь прочитать в них что-то, рассмотреть молчаливую реакцию на их поцелуй. — Прощай? — говорит Святослав, заправляя прядку волос Ника за ушко. Даже сейчас забота и проявление любви в самых простых жестах. — Я безумно благодарен тебе за то, что ты был рядом почт весь проект, — на выдохе произнес Киоссе, выделяя интонацией слово почти». — Я вообще благодарен тебе за то, что было у нас. Время, когда мы встречались, безусловно было лучшим временем в моей жизни. Свят, я люб… ил тебя. Эта пауза, по причине которой Степанов не сомневался в своих догадках. Никита любит. — Я… Я тоже любил тебя, искренне, честно. А теперь прощай, — быстрый поцелуй оставил на губах Киоссе, после чего закрыл дверь с той стороны и скатился вниз. Плевать, если выйдут соседи. Плевать, если что-то скажут. Какое им дело до чужой жизни? Кареглазый сделал тоже самое, скатился по двери вниз, и получилось, что они разошлись, но были совсем рядом, их разделяла пара сантиметров. — Почему я его не остановил? Теперь же все пойдет еще хуже, блять, какой я кретин, — шепотом произнес Никита в то время, когда из глаз уже потекли первые слезы. * Из-за собственной глупости можно разрушить жизнь. Жизни. Разрушить жизнь не только свою, но и жизнь человека, который ее смысл видит в тебе. Ошибки нужно исправлять, даже если кажется, что все безвозвратно. Рисковать — значит жить. Прошел месяц, и именно об этом думал Никита, собираясь к Святу. Черт возьми, а вдруг получится все вернуть? Святослав проснулся с мыслью о том, что если завтра он не пойдет к Киоссе, или пойдет, но тот снова откажется, то он поедет домой. И не нужно будет карьеры. Для кого сворачивать горы? За кем тянуться? Через час кареглазый был уже готов. Еще через полчаса он уже был около подъезда Степанова. Нахлынули воспоминания той прекрасной ночи. Ночи, которую вряд ли он когда-нибудь забудет. Пара пролетов ступеней, и перед Никитой знакомая дверь. Безумно волнительно. Ноги в обтягивающих джинсах подкашиваются, идти боязно. Слишком боязно. Степанов ходил по дому в поисках чем себя занять. На гитаре играть не хотелось. Снова запоет что-то слишком грустное и опять вгонит себя в депрессию. Этого не хотел. Не хотел месяц провести будто в забытьи еще раз: две недели бухать, а потом еще две самоуничтожать себя изнутри. И это был первый день, когда он правда чувствовал себя лучше. Звонок в дверь. Чисто один. Резкий. Никита помнил, как Свят просил его звонить именно так. Сейчас душевное состояние кареглазого было чисто ползать на коленях перед Святом, чтобы тот его только простил. Потому что жить без него невозможно. Не хочется возвращаться в месяц, где он совершенно не видел смысла. Блондин спешит открыть дверь. Открывает. И слишком сейчас быстро сердце забилось. Стоит Никита, смотрит на него преданными и виноватыми глазами. И что это? — Пожалуйста, впусти меня. Мне нужно очень многое тебе сказать, тут нельзя, — смотреть долго на Святослава он не мог, поэтому очень часто переводил взгляд.