J'adore ce qui me brule

Снова пылинки в своем хаотичном танце. Они оживают под солнцем. И люди, что также бредут своими путями, пробужденные светом нового дня. Глухие удары в своем ритме. Как биение сердца, как дикая музыка африканских племен. Удар за ударом, чуть сбитое дыхание. Удар сильнее, удар почти без сил. Удар неверный, грозящий неприятным вывихом или даже переломом. И перед каждым звуком нового удара, каким бы он ни был, светлые пряди волос взлетают, рассыпаясь хаосом цвета пшеницы и пыльного золота. Тонкие запястья были плотно перебинтованы, что скрывало их обычную хрупкость. А их обладатель, Анжо, ненавидел, когда ему говорили, что это "руки пианиста". Но плотные бинты, вьющиеся от запястий к пальцам, оборачивающие ладонь, казались ему чем-то прекрасным, знаком силы и уверенности. Ему необходима была разрядка, возможность очистить мысли. Да, что в родительском доме было хорошо, так это наличие спортивного зала. Впрочем, залом это помещение назвать можно было с натяжкой. Небольшая комната с большим окном, серыми стенами, наполненная множеством приспособлений, которые человеку непосвященному показались бы орудиями пыток. И только Анжольрас приходил сюда, распахивая окно, наполняя пространство воздухом и светом, что давали ощущение свободы. Это был своего рода ритуал. Перебинтовать руки плотно. Не торопиться, ткань должна плотно прилегать к коже, будто образуя с ними одно целое. Повесить старую «грушу», закрепить ее, чтобы не соскочила с крюка на потолке. Глубокий выдох и… Каждый удар должен давать толику приятной боли. В работе над телом нет места дурным мыслям. А если не больно - не стараешься. В жизни все точно так же. Если не чувствуешь легкой бьющейся под ребрами боли, то не пускаешь ростки чувств в свою душу. Навязчивый звонок заставляет Анжольраса оторваться от его личной медитации. Он тянется к телефону, оставленному на подоконнике. Звонит Курф. Беспокоится? Да, они же друзья. Но блондина все еще обжигает чувство стыда за его эгоизм. За то, что был так слеп к тем, кто окружал его теплым покрывалом дружбы и бесконечной поддержки даже в самых безумных идеях. Глубокий вздох и Анж подносит телефон к уху, одновременно стирая тыльной стороной ладони пот со лба. - Эй, ты чего так тяжело дышишь? Все в порядке? Чем занят? Курфейрак и его тысяча и один вопрос. Потрескавшиеся губы Анжо расплываются в доброй улыбке, какая бывает, когда узнаешь что-то привычное и приятное, и он мягко произносит: - Я готовлюсь к информационной войне. - Что? Убегаешь туда, где нет средств связи? - Единственный способ победить засилье информации – очистить свой разум. Выдав что-то вроде философской мысли, Анжольрас рассмеялся, чем удивил друга. Но спустя несколько секунд затишья на том конце провода, Курф тоже рассмеялся, чувствуя, как спадает с души груз. Без Анжольраса они не были бы теми, кем являются, не стремились бы к лучшему. По этому поводу стоило выпить. Ну, как минимум, просто повеселиться, стараясь обходить разговоры о политике и социальных проблемах. - Эй, Анжо, приходи сегодня в кафе. Ты нужен нам. Сам это знаешь прекрасно. Блондин кивнул, будто разговаривал с другом прямо в этой самой комнате. Но надо было дать ответ. Колебания внутри стремились вызвать землетрясения души, но воля сильнее, так ведь? Анжольрас решил, что если он будет продолжать сидеть затворником, то от этого ничего не изменится. Это как безопасный остров посреди бурной реки. На нем спокойно, но однажды запасы кончатся и надо будет двигаться дальше. Выбор был сделан в пользу того, что двигаться нужно прямо сейчас. Выбираться из мира собственных темных мыслей, которые сплетаются в извивающиеся болезненные клубки и не дают спать. Он освободился. - Конечно, я приеду. *** Но тем же вечером в кафе блондина ждал сюрприз, всколыхнувший только-только наступившее затишье в размышлениях. Эти глаза. Те самые, глубокие, но с каким-то грехом, таящимся не слишком глубоко. Глаза, которые он видел за стеклом в ту самую ужасную ночь в своей жизни.