Артефактор

Если бы знать, откуда взялось мнение, что люди благородного происхождения, неважно маги они или магглы, ложатся спать поздно и так же просыпаются. И пусть большинство в это свято верило, в моей жизни случалось всё с точностью наоборот: чистокровные с детства были приучены к дисциплине и вставали чуть ли не с солнцем (неважно, во сколько они в постели оказались), а вот выскочки или бездельники могли себе позволить спать и до полудня. Соглашаясь встретиться в девять, Люциус Малфой, наверняка, делал скидку на мой ненормированный рабочий день, но сам он, без сомнения, давно был на ногах. Я, конечно, не воспитал себя так, чтобы начинать свой день вместе с восходом солнца, но к приходу Малфоя успел позавтракать, размяться и немного подправить совсем уж неприглядный коридор второго этажа. Понимаю, что дом, в котором выстроено четыре этажа и оборудовано восемнадцать гостевых спален, был чересчур велик для меня одного. Я не пользовался не только всеми комнатами, а и слабо представлял, зачем живу в этом каменном склепе. Ведь мог бы переселиться в небольшой коттедж, поближе к природе и подальше от неуютных улиц Лондона. Однако единственное разумное существо, Кикимер, ни за какие посулы не покинул бы старый особняк, а жить совсем уж одному было невмоготу. Кутерьмы в доме добавлял и портрет «матушки Блэк», которая хоть и не стала добрее, но прекратила осыпать меня отборными ругательствами за «здорово живёшь». Вот с её подачи я и занимался ремонтом коридора, дабы не испортить сложившиеся отношения. Утро выдалось пасмурным и тёмным, солнце само не жаждало начинать новый день, прячась где-то в перине свинцовых туч. В полосе тусклого света, льющегося из окна гостиной, Малфой выглядел ярко и, как всегда, безупречно: уложенные, светлые, будто светящиеся на фоне полумрака волосы, неброская, но исключительно дорогая мантия, из-под которой были видны чёрные брюки и белоснежная рубашка, стянутая у горла сапфировой брошью. Меня очень порадовало и то, что в отличие от дней предыдущих, Люциус выглядел более отдохнувшим и здоровым, и это косвенно подтверждало: амулет от кошмаров действовал. Малфой шагнул мне навстречу и протянул руку для пожатия, при этом приветливо улыбаясь: – Мистер Поттер, простите мою излишнюю настойчивость… – словно не он мне вчера подарил одним махом целое состояние. – Но среди моих знакомых артефактор только вы один. Я пожал ему руку, и жестом предложил сесть. – Не стоит извиняться, мистер Малфой. И вы абсолютно меня не потревожили. Чай? Кофе? Малфой остановил свой выбор на кофе, и я с радостью его поддержал. За время учёбы я сильно пристрастился к этому напитку, находя в его изысканной горечи чуть ли не вдохновение. Мы неспешно наслаждались кофе и крошечными сэндвичами, разговаривая на вполне отвлечённые темы, такие как погода, курс акций и политика. Наверное, многие маги отдали бы последнюю рубашку, чтобы оказаться на моём месте, беседовать с самим Люциусом Малфоем и быть обласканным его вниманием. А вот меня так и подмывало спросить, зачем я ему понадобился. Однако Малфой был проницательным человеком и, как только его чашка опустела, он извлёк из внутреннего кармана мантии потрёпанную коробочку и протянул мне. Её крышка была так истёрта, что герб Малфоев угадывался на ней весьма условно, а углы ощетинились тонкими иглами измочаленного дерева. Я открыл коробку, не обращая внимания, как затрепетало моё сердце: на когда-то чёрной бархатной подушечке лежала массивная серебряная брошь. Да, это было произведение искусства. Созданное далеко не во времена расцвета ювелирного дела, украшение поражало продуманностью и плавностью линий. Орнаментальный узор, изгибы которого подчёркивала россыпь голубоватых бриллиантов, окружал – мне сжало горло от такого зрелища – пустую нишу для крупного центрального солитёра. И был бы он просто извлечён – полбеды, но серебро сильно смяли, будто камень вырывали с помощью лома. – Да, представляю, мистер Поттер, насколько вам больно лицезреть такое варварство. Поверьте, мне ещё больней. Это наша семейная реликвия. Ей больше семи веков, и, как видите, время сильно потрудилось над ней. Даже не время, а людская алчность! Раньше эта брошь украшала все свадебные наряды мужчин нашего рода… – К сожалению, никто и ничто не вечны, – шелестом отозвался я, проводя пальцами по искорёженной нише. – Но, должен сказать, что у вас великолепный глазомер – рубин ровно по размеру. А какой камень был здесь раньше? – Сапфир. Васильково-синий, если верить описаниям, хранящимся в библиотеке. Люциус стоял за моим плечом, поглядывая на семейный скарб. Я повернул голову и внимательно посмотрел на него: – Может, я подберу сюда сапфир? – Вы уже жалеете, что подарили мне рубин, мистер Поттер? – На лице Люциуса обозначилась неприятная ухмылка, которая будто уничтожила красоту и гармонию его черт. – Нет, и вы прекрасно понимаете, почему я вам это предлагаю. Да, сапфир и рубин – разновидности одного минерала, корунда. Но магические свойства их практически противоположные. Сапфир успокаивает, а рубин – наоборот, будоражит. Брошь изменит свои свойства кардинально. Нужно ли вам подобное? – Да, мистер Поттер, может, для вас звучит и шокирующе, но я жажду этого. И дело не в том, что я влюбился в камень, который вы мне подарили. Ведь подарили же? – Я согласно кивнул. – Я хочу сломать традиции собственной семьи. Брачная брошь должна нести страсть двум сочетающимися браком, а не принуждать анализировать и говорить «да» самым толстым кошелькам и внешне подходящим особам. Я не смог подобрать слов, чтобы ответить Малфою. С одной стороны – это его право. В конце концов, и рубин, и брошь принадлежат ему, но с другой – меня одолевало смутное беспокойство. Словно было что-то ещё, чего я по скудости своего ума не понял. Я поднял на него взгляд, отрываясь от переливающегося огоньками украшения. Он стоял так близко, что я рассмотрел без труда и голубоватые лучики на серой радужке его глаз, и светлые кончики тёмно-русых ресниц. Его притягательное лицо было так близко, что я невольно сглотнул и попытался отодвинуться. Никогда не замечал в себе тягу ни к блондинам, ни к мужчинам вообще, но перед сокрушающей красотой устоять было сложно и самому гетеросексуальному парню. Не знаю, к какой категории я отнёс бы себя, но мне было неуютно стоять, ощущая тепло тела Люциуса. – Я нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме. Но вот тут, сбоку, брошь тоже смята и, мне кажется, что бриллианты держатся на честном слове. Малфой протянул руку, показывая, где именно. Его торс прижался на мгновение к моей спине, а прядь платиновых волос скользнула по щеке. Я застыл мраморным изваянием, стараясь напомнить себе, что Малфой – худший объект для сердечной привязанности. Но телу были безразличны мои моральные принципы: кровь стала приливать к низу живота. Кое-как мне удалось обуздать собственный организм. Пришлось, правда, вспоминать одного моего наставника, к которому я был приглашён на столетний юбилей. И всё бы ничего, но слегка подвыпив, он задрал мантию, влез на обеденный стол и лихо сплясал джигу, ничуть не заботясь о том, что нам, сидящим за столом, видны все завязки на его подштанниках. Воспоминание помогло. – Я постараюсь её отреставрировать полностью, – пообещал я через силу, потому что манящий малфоевский рот с плотно сжатыми губами был слишком близок: стоило только чуть встать на носочки и повернуть сильнее голову. Я едва смог закончить мысль, с усилием облечённую в слова: – Правда, придётся часть бриллиантов на время извлечь. И не замечая, что делаю, я облизал пересохшие вдруг губы. Люциус перевёл взгляд с украшения на мои глаза, потом на рот, стушевался и двумя стремительными шагами отошёл подальше. Подтянув брючины, он сел в кресло, откашлялся и уже с другим выражением лица, которое я бы назвал протокольным, он вдруг сказал: – Мистер Поттер, мне очень жаль, что наше с вами знакомство было изначально не самым удачным. Война, как вы понимаете, внесла свои коррективы в это. Но сейчас, когда все её ужасы остались позади, мне бы хотелось, чтобы мы, как взрослые люди, перешагнули прошлое и начали наши отношения с чистого листа. Поэтому я бы хотел пригласить вас к нам на обед. Сегодня. Да, возможно, его тирада и звучала выспренно, однако за протокольными словами – и это было видно по малфоевскому лицу – скрывалось обычное человеческое желание зарыть не только топор, а всё оружие, что могло напоминать о войне и жертвах, которых мы продолжали оплакивать. Я не умею говорить так, как он, но посчитал нужным сесть в кресло напротив него, положить брошь на столик и ответить, сохраняя приличествующее моменту выражение лица: – Я рад, мистер Малфой, что вы готовы пойти мне навстречу, ибо я, как и вы, заинтересован в том же: забыть о войне и начать жить по-новому. И я с удовольствием принимаю ваше приглашение. – Тогда мы ждём Вас сегодня к девяти в нашем родовом поместье. Вот порт-ключ. Люциус протянул мне приглашение, поднявшись и уже намереваясь уйти. Однако он ещё раз обласкал взглядом – по-другому и не скажешь – искрящееся украшение. – Знаете, мистер Поттер, бриллианты в этой броши называют «поющими». Но их легенду я расскажу вам в другой раз, может, за обедом, если она вас заинтересует. Мне пора. Ждём к девяти. До вечера! Малфой кивнул и, едва коснувшись моей ладони в прощальном пожатии, удалился. *** День закрутился в безумной круговерти. Да, я взял близко к сердцу рассуждения Северуса о грабителях и решил, что этот вопрос для меня важнее, чем наработка клиентской базы. Пришлось попотеть: владельцы магазина Олливандера долго упирались, так как я решил не арендовать, а купить помещение. Бывшие хозяева не знали, что магазинчик, на самом деле, содержит гораздо большую ценность, чем те квадратные футы, за которые они держались всеми доступными им способами. Но иногда слава – именно тот рычаг, способный побороть любое сопротивление. Купчую они подписали, и стоило это мне нескольких автографов и одной колдографии в кругу их дружной семьи. Но всё осталось позади: и подписание документов, и довольно утомительное чаепитие, чтобы отпраздновать сделку, на котором всё пытались выпытать, чем мне приглянулось именно это помещение. Извернуться удалось лишь чудом, но чувствовал я себя фруктом, из которого выжали весь сок, а всё ненужное перекрутили в мелкую труху. Прощался с ними я с большей сердечностью, чем знакомился, и едва сдерживал радость от окончания этой пытки. Так что ещё до полудня я принялся за обустройство уже своего магазина. Разгребая завалы из палочек и материалов к ним, так как мистер Олливандер и мастерскую устроил прямо за торговым залом, я наткнулся на ещё одну дверь. На ней охранных чар не было, поэтому я смело открыл её и двинулся вниз. Как оказалось, под магазином находился огромный подвал, облицованный диким тёсаным камнем. А ещё спустя десять минут я обнаружил, что этот подвал соединён с канализационным тоннелем и, скорее всего, был потайным ходом на случай нападения. На дверь, выходящую в коллектор, я поставил с дюжину отличных охранных и запирающих заклинаний, которые нереально было вскрыть извне. Магией вычистил само пространство подвала и понемногу стал переносить сюда найденные палочки. Теперь можно будет заново оформить интерьер. Я, конечно, ценил добрую английскую классику, но за те годы, что магазин простоял заколоченным, он порядком обветшал: от влаги покоробились полки стеллажей, на штукатурке проступили пятна, а металлические элементы изъела вездесущая ржавчина. Парнишка, которого мне пообещал Драко, пришёл ближе к пяти часам. К счастью, я своими силами уже перенёс все артефакты в подвал и даже немного прибрался в мастерской. Всё складывалось наиболее удачно. Мне не хотелось, чтобы, не успев открыть магазин, я стал главной фигурой скандала о наследстве Олливандера. Это помощи на старости лет не дождёшься, а наследники находятся всегда. Доказательством может служить и сегодняшняя сделка: американские переселенцы Смиты вряд ли состояли в родстве с Олливандерами. Но, в конце концов, это не моё дело. А парнишка вполне мог выглядеть тихим, а оказаться болтуном. Хотя обещанный Драко работник, которого звали Ронни Роули, мне понравился. У него было открытое приятное лицо, усыпанное веснушками, и руки с трудовыми мозолями. Он рано осиротел, как и я, и, едва окончив школу, вынужден искать нормальную работу, чтобы не потерять оставшееся от родителей – маленький домик в пригороде Лондона. Поэтому он не гнушался грязной работы, философски рассудив, что лучше такая, чем никакой. Наверное, во мне взыграло моё непобедимое гриффиндорство, ибо я решил взять Ронни продавцом. На старых олливандеровских часах было уже около семи, когда я понял, что могу оставить своего помощника самому снимать штукатурку со стен. Доверия моего Ронни, конечно, ещё не заслужил, поэтому стало гораздо спокойнее, когда он заключил со мной магический контракт. А я решил вернуться домой, чтобы заняться брошью Малфоев. Но не успел я выйти за порог, как маленький неприглядный мужичонка в грязной, линялой мантии с кучей разноцветных засаленных заплат преградил мне путь. Воняло от него так, что я передумал зайти и пообедать в кафе. – Простите, мистер, магазин закрыт, – я заступил дорогу сомнительному человеку. Ронни, весь припорошенный белым, тут же вынырнул из-за моей спины с палочкой наизготовку. Надо сказать, выглядел он достаточно пугающе. Конечно, смелые люди не испугались бы его вида, но мужичонка не обладал стальными нервами, ибо попятился назад, но, вероятно, его нужда была сильнее страха. – Я пришёл с миром! – Он поднял обе руки вверх, показывая, что палочки или ножа у него нет. Ронни всё понял без подсказки и снова нырнул в помещение магазина, откуда почти сразу повалила штукатурная пыль. Мне особенно некогда было расшаркиваться с этим подозрительным типом, и я указал ему на табурет, стоявший у входа в очереди на выброс, и попросил перейти к делу. Мужичонка взгромоздился на предложенное место, потёр ладони о колени и выпалил: – Я хотел бы продать вам украшение. Будь посетитель респектабельнее, я бы никогда не позволил подобных фраз: – Я не скупаю краденное, – отрезал я и указал ему на дверь. Но моя уверенность сильно пошатнулась, когда мужичок достал из грязного кармана уникальную брошь, точь-в-точь похожую по рисунку и плетению на малфоевскую, только более женственную и не предполагающую в своей конструкции центральный камень. Я обомлел, глядя на сокровище в давно немытых руках. А субъект, ничуть не удивившись моей бурной реакции, спокойно сказал: – Это моё наследство. Я не вор, пусть и выгляжу не самым лучшим образом. Давайте, я расскажу историю броши, а вы потом решите, купите вы её или нет. Я не стал извиняться и лицемерно говорить, что, мол, он ничуть не похож на вора – это я по понедельникам несу чушь, а наколдовал себе парный табурет и уселся напротив, приготовившись слушать внимательно. – История эта началась в тысяча пятьсот шестьдесят девятом году, когда наследник семейства Малфоев решил жениться на девушке из благородного, но обнищавшего французского рода Ля Веев. Свадьба, не редкость в среде аристократов, была событием года, тем более, как утверждала молва, жених и невеста страстно любили друг друга, что уже было необычно для союза чистокровных. Старший брат невесты, мот и игрок, практически спустивший и своё родовое поместье, и приданое сестры, нанял нескольких человек, среди которых был мой предок, Арчибальд Паульс, чтобы они помогли ему украсть два уникальных свадебных украшения, две броши, по преданиям Малфоев, дарующие счастье и здоровое потомство новой семье. Во время праздничного бала, когда приглашённые и сами виновники торжества танцевали и развлекались, брат под предлогом небольшой передышки, заманил свою младшую сестру на пустой балкон и потребовал отдать брошь. Она отказалась. Ещё бы! Это бы означало, что, едва вступив в род мужа, она совершает предательство, а такого ни Малфои, ни магия не прощают. Разъярённый родственник попытался сорвать брошь с груди сестры. Завязалась борьба, и мужчина толкнул невесту, она упала и ударилась виском о перила балкона. Удар оказался силён, и новоиспечённая леди умерла на месте. Брат ещё стоял над телом сестры, когда на балкон, разыскивая её, вышел жених. Вы, я думаю, представили картину, которую увидел молодожён?! С горестным криком он кинулся к телу своей возлюбленной, не понимая, что убийца стоит рядом. А вор, дождавшись переполоха, устроенного подельниками, спокойно оглушил наследника заклинанием со спины, но не снял мужскую брошь, а только вырвал центральный камень, который был «сердцем» украшения: большой, редкого оттенка, васильковый сапфир уникальной чистоты. Я до сих пор не понимаю, почему он забрал лишь его. Однако долго насладиться внезапно свалившимся богатством ему не довелось: наёмники, а в числе их, как я уже говорил, был мой предок, убили своего нанимателя тем же вечером, а награбленное поделили. Судьбу камня я, увы, не знаю. Знаю лишь, что его отдали в уплату за пиво и услуги дешёвой шлюхи в ту же ночь в какой-то Мерлином забытой таверне. А брошь досталась Арчибальду. Поскольку она была слишком приметной, мой предок хотел вынуть из неё все камни, а основу разрезать на части и продать, но не смог – сами видите, что вещица из ряда вон выходящая. Кровавое украшение целиком не захотел купить ни один скупщик, справедливо опасаясь возмездия Малфоев, которые к тому времени устроили такой переполох, что искали убийцу не только мракоборцы, а и охотники за головами всех мастей и возрастов. Облавы по лавкам артефакторов были привычны, мой предок затаился, припрятав брошь в секретном месте. Так и передавалась она из поколения в поколение, от отца к сыну. А с брошью на наш род снизошло и проклятие. Со времен не слишком чистого на руку Арчибальда никто не умер собственной смертью, особенно женщины. Я видел вчера, как вы выходили из магазина в сопровождении Малфоев и поэтому хочу вернуть им украшение за символическую цену. Подойти к ним самому – боязно: обычай «кровь за кровь» всё ещё в ходу, а вы – человек незаинтересованный. Поэтому я и решился. Мне многого не надо: пусть глава рода Малфоев проведёт обряд Прощения. То, в чём участвовал мой предок, сложно даже обозначить приличным словом, но никто не выбирает, у кого ему родиться, а ныне я, к тому же, последний в роду… – Странное проклятие… За такой промежуток времени, как пять столетий, ваш род должен был бы угаснуть полностью. – О нет, мистер Поттер, многие из проклятий, наложенных на семейные реликвии, так и действуют. Уж я-то могу вам сказать точно: я двадцать лет изыскивал крохи информации, чтобы понять, почему прошлое поколение нашей семьи дожило до зрелости почти полностью, а нынешнее вымерло за каких-то десять лет, ни один не стал совершеннолетним, кроме вашего покорного слуги. Сейчас не защищают украшения на родовые проклятия – что поделать: эпоха гуманизма, – а в глубоком Средневековье только так и было. – Глубокое Средневековье оставило слишком мало следов, чтобы знать об этом наверняка. Даже я, дипломированный артефактор, не стал бы утверждать, что все семейные украшения проклинали. К тому же, как вижу я, ваш предок не покушался на невесту, не оглушал жениха – так что проклятие может быть получено в результате чего-то другого. Паульс замялся, но потом, подняв на меня виноватый взгляд, пояснил: – Есть ещё кое-что, в чём Арчибальд провинился. На суде, где обвиняли в убийстве невиновного человека, он всячески оправдывал настоящего убийцу, поскольку у них были общие дела, которые говорили ясно: они с покойным сообщники. Да, вы правы, мистер Поттер, род Ля Веев угас полностью и очень быстро, а наш – влачит жалкое существование на грани вымирания вот уже какой век. – Откуда вы узнали всю эту историю? Вы рассказываете так уверенно, но события произошли около полтысячелетия тому назад… – Первые признаки проклятия проявились ещё при жизни Арчибальда, когда он уже надеялся на спокойную старость. Он подробно описал ужас, когда он похоронил всех своих пятнадцать детей и остался один с тремя внуками на руках. Он был уже глубоким старцем, к тому же практически разорившимся, но отдал последние деньги из состояния, чтобы история этого преступления не потерялась и не была уничтожена. Я могу показать вам свиток, если хотите… или скопировать – он не защищён от этого. – Вероятно, позже, – не люблю ковыряться в чужом грязном белье, а проверка подлинности его истории больше всего напоминала именно это занятие. – Но что стало с проклятием в нынешнее время? – Оно ничуть не ослабело. Поколение моих родителей оно пощадило, если так выразиться, а вот наше… Братья и сестры гибли один за другим от несчастных случаев, непонятных быстротечных болезней, их дети (родители закрывали глаза на добрачные связи и роды несовершеннолетних) рождались или сквибами, или мёртвыми. Вот и моя жена умерла от маггловской болезни, а у меня на руках осталась маленькая дочь. Я молю мистера Малфоя о прощении и готов служить ему всеми силами, лишь бы не дать моей семье вымереть полностью. Он сполз с табурета, встал на колени, несмотря на то, что пол покрывал толстый слой штукатурки, и сложил ладони в молитве. Его глаза блестели от слёз. Я вскочил и помог ему подняться и сунул в руки наколдованный кубок с водой. И, чтобы отмести любые сомнения, я проверил брошь на подлинность. Конечно, чары при должном усердии можно обойти или исказить, но нас учили по расширенной программе, поэтому проведя ряд тестов, я мог лишь констатировать один факт: брошь оказалась настоящей. Сумму, названную потомком разбойника Паульса, действительно можно было считать символической. Правда, на жизнь ему хватило бы с лихвой на несколько лет. Меня не волновало, как он распорядится этими деньгами: спустит ли он их на шлюх и выпивку, подобно его предку, или купит дочери фруктов. Точнее не то чтобы не волновало совсем, но от порывов кого-то спасать, кто в состоянии спасти себя сам, жизнь меня отучила. Я отдал требуемую сумму невольному знакомому, выписав ему банковский чек и пожелал доброго дня, поставив точку в нашей встрече. Он нацарапал на клочке пергамента своё имя для обряда и, заверив в вечной дружбе, поторопился на выход. Ещё раз проверив, как продвигается дело у Ронни, я наконец-то отправился домой. Уже в особняке я с усердием помыл руки, потом так же тщательно очистил брошь. Конечно, мой посетитель достоин лишь жалости, но с гигиеной, судя по всему, у него было туго. После очистки я принялся рассматривать приобретение. Странно то, что оно, ворованное, пережило своё приключение без последствий. Семь веков и бурное приключение – а брошь, как новая. Я полюбовался игрой бриллиантов, потом запер украшение в лаборатории, в сундуке, специально оборудованном чарами от воров. Перекусив тем, что приготовил счастливый Кикимер, я посвятил остаток вечера до моего похода в гости на восстановление мужского украшения Малфоев. Это кропотливая и ответственная работа: стоило допустить лишь одну ошибку, один неточный удар, и брошь оказалась бы безнадёжно испорченной. Сошло семь потов, пока я рихтовал вмятины в оправе. В подобном случае магия помогала мало – оставалось уповать только на ловкость и силу рук. Ближе к восьми часам, чувствуя себя опустошённым, я закончил с оправой. Вернул бриллианты, а последним в брошь на своё отведённое место лёг рубин. Стоило мне закрепить его, как она словно ожила, по камням прошла волна магии. Вместе с этим, бесцветные и слегка голубоватые бриллианты порозовели, будто в прозрачную воду вдруг попало несколько капель крови. Невзирая на поджимающее время, я долго разглядывал отреставрированное украшение, любуясь прекрасного качества камнями, изящностью и изысканностью узора, продуманностью каждого элемента. Потом достал и женскую брошь. Когда она оказалась рядом с мужской, звуки, похожие на мелодию, наигранную на клавесине, поплыли в воздухе, и бриллианты женской броши тоже порозовели. Понятно, почему Люциус так трясся над оставшимся украшением: связанные артефакты дороги не материалами, вложенными в них, а магией высшего порядка, сил на которую хватит далеко не у каждого мастера. Сомнения не отпускали: а что если я всё-таки сглупил, вставив в чужое родовое украшение самоцвет, «попробовавший» моей крови? В конце концов, кровавых камней много, но без специального ритуала, который надо было проводить над ними, никаких дополнительных свойств они не получали. И я успокоился. Я любовался украшениями, поворачивая их под разными углами, забыв о времени, пока Кикимер не стал дёргать меня за рукав: – Хозяин опоздает, если не пойдёт сейчас с Кикимером. Кикимер набрал ванну Хозяину. Хозяин должен пойти… Я отмокал в ванной и думал. Что-то необъяснимо тревожащее ворочалось в душе. Но не беды, как таковой, а скорее – важных перемен. И это чувство не только не отпускало меня ни на минуту, а наоборот, затягивало всё глубже и глубже. Мне стало холодно в горячей ванне. Хотелось отослать письмо с извинениями Малфоям и остаться дома, а может, и вовсе запереться здесь, среди пыльных комнат, самому и не выходить до тех пор, пока я не смогу разобраться в этой необъяснимой тревоге. Вновь материализовавшийся домовик оторвал от самокопания, заставил чуть ли не силой вылезти из ванны, и прилично одеться. Лёгкая дрожь предвкушения перебила тревогу и хандру. Пару глубоких вдохов, и приглашение само легло мне в руки. *** Я не бывал в доме Малфоев: ни в гостях, ни в каком-либо ином качестве. Поэтому, когда порт-ключ перенёс меня в огромный, освещённый тысячами зажжённых свечей холл, я немного растерялся. Рядом тут же возник домовик в чистом гербовом полотенце, отвесил заученный поклон и попросил следовать за ним. Я шёл, озираясь по сторонам, как турист в Лувре. Впрочем, картин здесь было не намного меньше, а вот антикварных безделушек, может, и побольше. Домовик провёл меня в гостиную, наверняка, Малую, потому что размерами она уступала холлу. В кресле уже сидел Люциус Малфой, по своему обыкновению, являя собой образчик вкуса и изысканности. Завидев меня, он без суеты поднялся и пожал мне руку, а потом пригласил сесть. Его цепкий взгляд прошёлся по моему одеянию, и судя по улыбке, которая появилась на губах, он одобрил. Моё приглашение, смятое рукой хозяина дома, мирно тлело в камине. Должно быть, Драко рассказал своему отцу о моей нелюбви к путешествиям каминной сетью: я по-прежнему вываливался из него, как мешок с мукой, и обязательно измазанный в саже по уши. Одна мысль о путешествии сетью вызывала тошноту и отбивала всякий аппетит. Вероятно, Люциус заметил моё удивление нашей встречей тет-а-тет, ведь в приглашении точно было написано «нас», поэтому ответил, не дожидаясь вопроса: – Драко сейчас спустится. Его… немного задержали в Министерстве. Малфой собственноручно налил нам аперитива и сел в кресло напротив. Небрежная элегантность сквозила в каждом его жесте. За ним можно было наблюдать вечно: как подносит стакан к губам, как неуловимо отбрасывает тонкую, почти прозрачную прядь со лба, как поворачивает голову. Всё выдавало в нём человека, способного повелевать и менять ход событий одним лишь движением бровей. Да, покойный Волдеморт не обладал и десятой долей его харизмы. А я поймал себя на мысли, что совершенно невежливо чуть ли не пожираю взглядом Малфоя. И он прекрасно об этом осведомлён. Пауза затягивалась, как петля на шее обречённого. Люциус кашлянул, скрывая неуместный смешок. – Я, кажется, обещал вам одну легенду из семейных хроник? Вы не охладели к столь сомнительным историям? Я снова вскинул глаза, под этим предлогом продолжая пялиться на Люциуса. Он посмотрел на меня с плохо скрываемым весельем и стал рассказывать: – Итак, началась эта история в домерлиновы времена. Время воинов, друидов, королей-рыцарей и прекрасных принцесс. Как сказывает легенда, жил в ту пору странствующий рыцарь, столь удачливый на поле брани, что, казалось, его берегут высшие силы для одной только им ведомой цели. И вот однажды он ехал в соседнее королевство, чтобы жениться на девушке, которую сосватали за него, когда они оба были ещё в колыбели. Но поскольку он её никогда не видел, то жениться, конечно, не торопился, а посему ехал неспешно, не забывая посетить все подорожные трактиры и, что греха таить, бордели. Проезжая тёмным лесом, он наткнулся на небольшое озеро такой чистоты – можно было сосчитать песчинки на его дне. На берегу сидела прекрасная девушка и сушила на камне одежду. Когда рыцарь подъехал ближе, он увидел, что на её одеянии остались смутные, но различимые пятна крови. Он попробовал расспросить незнакомку, кто её обидел, но девушка упрямо молчала. Она так понравилась рыцарю, что он решил подольше задержаться возле этого озерца, надеясь добиться благосклонности прелестного создания. Время словно застыло в том лесу: день сменялся днём, а рыцарь всеми силами старался найти отклик своей вспыхнувшей страсти в душе незнакомки. Порой ему казалось: девушка – дух, бесплотный и страждущий, но тень эмоций в её глазах подсказывали – это не так. Рыцарь провёл у того озера несколько недель, ежедневно встречаясь с девушкой и влюбляясь в неё всё сильнее. Но его не могло не удивлять то, что каждый день она отстирывала кровь в ледяной воде озера. Он уже представлял, как победит всех её обидчиков, а потом они будут жить долго и счастливо. Но девушка ни словом, ни жестом по-прежнему не показывала, кто её ранит. Несколько раз почти отчаявшийся рыцарь пытался проследить за ней в лесной чаще, но она умело обманывала опытного следопыта и словно растворялась во сумраке леса. Проходили дни за днями, а всё оставалось по-прежнему: девушка стирала окровавленную одежду, а рыцарь воспевал свою любовь к ней. Иногда она, растрогавшись от его слов, плакала, и на землю вместо слёз сыпались прозрачные блестящие камешки. Касаясь травы, камни говорили и пели, будто бы голос, которого не было у девушки, перешёл к ним. Рыцарь собирал их в холщовый мешочек, как знаки внимания своей дамы. Но однажды ему надоело то, что, сколько бы он ни бился, его избранница не отвечает взаимностью. Он повалил её на траву и принялся целовать. Но девушка стала яростно сопротивляться и вдруг пронзительно закричала. Рыцарь оторвался от своей любимой и не смог сдержать испуганного вопля: в его объятьях лежала не юная дева, а костлявая старуха-банши. В ужасе он бросился прочь, не разбирая дороги, где и нашёл свой конец: его сожрал оборотень. Что было дальше с камнями, уже не знает никто. Но спустя века именно так, в расползающемся от старости мешочке, бриллианты попали к Дориану Малфою, который и заказал у гоблинов две парные брачные броши. И с тех пор, как их впервые надели на свадьбу, Малфоев никогда не покидали удача, богатство и здоровье. Но вот и всё, что я знал об этих «поющих» бриллиантах. Или точнее о слезах влюблённой банши…» Люциус замолчал, переводя дух. А я сидел и не мог отвести глаз от его порозовевшего лица. Я понимал, что это не более чем красивая легенда, где есть любовь, кровь и приключения, а на деле бриллианты добыты в рудниках и гоблины довели их до совершенства, но ведь красиво же?! – Люциус, – в самом начале вечера мы договорились называть друг друга по именам, – а как заставить камни петь? Я не помню никаких звуков, которые бы издавала брошь. – Я бы не назвал это песней, но они отзываются только, когда две броши вместе. А одна из них была украдена с тела Антуанетты Ля Вей, едва успевшей выйти замуж за Максимуса Малфоя в тысяча пятьсот шестьдесят девятом году прямо на свадьбе. Вряд ли она сохранилась. – А если сохранилась? – спросил я как бы между прочим. – Если она сохранилась, я куплю её за любые деньги – после её пропажи род Малфоев стал угасать. Полностью исчезла французская ветвь, на ладан дышит швейцарская. Только английская пока не прерывалась ни разу. Родственники пытались заставить мою жену… – тут он запнулся, словно упоминание о Нарциссе причиняло ему боль, – отдать им брошь, считая, что всё дело в ней, но не вышло. Люциус огорчённо сжал губы, отчего возле них образовалась горькая складка, старившая его. Я достал с кармана мантии ту самую потёртую бархатную коробочку, в которой Малфой принёс мне брошь, и протянул ему, явно удивлённому тому, что его заказ выполнен так быстро. Люциус открыл её и со сдавленным воплем вскочил. Аккомпанировала ему мелодия, словно рядом играли на клавесине. – Как?! Где?! – Люциус упал обратно в кресло, тяжело дыша и держась за сердце. А потом принялся рассматривать полученные, не побоюсь этого слова, сокровища, лаская их кончиками пальцев. По-видимому, он был не в состоянии сформулировать свои мысли, но глаза его светились неподдельной радостью. – Отец? – с лестницы со скоростью ядра, выпущенного из жерла пушки, сбежал Драко. При виде его мне стало понятно, что задержало младшего Малфоя в Министерстве: на левой скуле красовалась свежая ссадина, намазанная какой-то почти прозрачной субстанцией, отчётливо блестевшей в ярком свете свечей. – Кто это тебя так? – спросил я, поздоровавшись. Драко, покосившись на неодобрительно поглядывавшего на него отца, всё же ответил: – С рыж… с Рональдом Уизли в атриуме обменивался любезностями. Люциус перебил его, чего на моей памяти не позволял себе никогда: – Мало того, что подрался, так и сделал это на виду у всего Министерства! Некоторые ушлые особы даже тотализатор устроили: кто кого. И комментатором боя была незабвенная Рита Скитер… К концу его короткой тирады Драко напоминал цветом лица человека, страдающего от невыносимой жары. – А теперь, мой провинившийся сын, только взгляни, какое сокровище отыскал Гарри пока ещё неведомо где… Младший Малфой удивлённо посмотрел на отца, взял коробку и застыл, сражённый увиденным. Он поднял на меня изумлённый взгляд и прошептал: – Этого не может быть. Я искал брошь по всем аукционам, где только упоминали нечто, хоть слегка похожее. Пять лет в разъездах… А тут… Гарри, скажи, что это не копия, сделанная тобой. – Не копия, Драко. Ты же слышишь, что не копия. Наверное, стоит подробнее рассказать о событиях сегодняшнего утра. И как эта вещица попала ко мне… Малфои застыли, вслушиваясь в каждое моё слово. Пока я говорил, их глаза становились всё больше и больше, а под конец Люциус принялся нервно расхаживать перед нами с Драко. – Он хочет прощения? – застыл он на минуту и нахмурился. Тонкая морщинка прорезала мраморную белизну его лба. – Да, сэр! Не могу сказать, что он мне симпатичен, но проклятие… По-моему, это уже слишком… – Да-да, вы правы. Не нужно в себе копить обиды. Надо учиться прощать. Ещё бы сына научить. В ответ на реплику отца Драко залился краской по самые уши. Я решил не добивать друга, поэтому спросил совсем иное: – Ты Рону хоть глаз подбил, если уж кулаками махали? – Я ему и нос сломал, – буркнул смутившийся Драко. – Ну, если ты уже здесь, Драко, тогда пойдёмте к столу, – снова перебил его Люциус, и мы оба поняли: он не одобряет подобных тем за обедом. По пути в столовую Малфой-старший зашёл в свой кабинет, чтобы запереть броши в сейфе и распорядиться о возмещении мне затрат. Я воспротивился, но он оказался непреклонен. – Любой труд должен быть оплачен, а ваша услуга вообще неоценима, – ответил он мне. – Но я постараюсь... Я не мог даже представить, что подразумевалось – после подаренного магазина отказывала фантазия. Драко галантно, словно я – барышня или важная шишка, открыл дверь в зал, где на длинном столе, накрытом ослепительно-белой скатертью, среди изысканных композиций из живых цветов переливались, как радужные мыльные пузыри, натертые хрустальные бокалы, сверкали старинные серебряные канделябры с белоснежными свечами и на тарелках фантастически тонкого фарфора лежали невиданные мной яства. По воздуху плыл такой божественный аромат, что даже у меня, равнодушного к гастрономическим изыскам человеку, рот наполнился слюной, а желудок предвкушающее заворчал. – Прошу, – домовик в белом, под стать убранству, низко поклонился и отодвинул мне стул. А я не мог пошевелиться, покорённый необыкновенной красотой. И дело-то обстояло вовсе не в том, что всё убранство Малфой-менора поражало своей роскошью. Хотя нет: роскошь тоже была, но и кроме неё я бы мог сказать, что всё вокруг дышало стариной с безупречным вкусом, ухоженностью, может, даже любовью. Я невольно сравнивал окружающее меня великолепие с особняком Блэков. Да, в нём тоже было полно таких вот старинных и дорогих безделушек (не в безупречном состоянии, но всё же), а кроме ощущений запустения и тотального одиночества дом не вызывал ничего. Наверное, мои мысли были написаны на лице, потому что Драко вдруг неожиданно сказал: – Да, ремонт в твоей берлоге точно не помешал бы, как и завести себе ещё одного домовика. Кикимер слишком стар: обучить молодого под твои вкусы он ещё сможет, а вот выполнять работу по дому вряд ли. – А где я возьму эльфа? – Для этого есть специальный ритуал, – спокойно, не указывая на мою вопиющую невежественность – стоять в дверях столовой столбом, произнёс Люциус. – Думаю, после обеда мы обсудим это. Прошу! Я напрасно переживал о своём столовом этикете. Мои сомнения были понятны: всё-таки семь лет рядом с громко чавкающим Роном, и кроме него хватало и других со столь же неприглядными манерами, даром пройти не могли. Да и сама демократичность Хогвартса не располагала к изучению этикета и правил поведения. А после время тратилось не на этикеты… Но на столе в особняке Малфоев не было неизвестных мне приборов, а Люциус, отвлекая меня беседой, наглядно демонстрировал, как и чем нужно пользоваться. Оставалось лишь копировать его движения. Все блюда, пусть и не вычурные, были приготовлены отменно, я только сдерживался, чтобы не попросить добавки и не объесться. После обеда мы снова прошли в гостиную, где Люциус Малфой рассказывал интереснейшие вещи о традициях и обычаях в магическом мире, распространённых повсеместно ещё несколько сотен лет назад. Если уж кое-что и Драко не знал, обо мне и говорить нечего – это было настоящее откровение. Я сидел, затаив дыхание, и внимал негромко, но прочувствовано говорящему Люциусу, даже забыв о янтарно поблескивающем в моём стакане виски. А когда я отвлёкся от его монолога и взглянул на часы, оказалось, что уже давно за полночь. И я заторопился домой. Конечно, меня отговаривали. В огромном особняке было слишком много комнат, не стоило переживать, что случайно задержавшемуся гостю не хватит места, но я оказался не готов ночевать вне дома. Мой отказ Драко воспринял с огорчением: – Ты двух шагов не можешь ступить, чтобы не попасть в какую-нибудь историю… А тут ночь и ты один. Обязательно куда-то влипнешь, даже на пороге собственного дома… Но я был неумолим: меня ждёт моя кровать, старый домовик и планы с самого утра в новом магазине. Малфои с пониманием отнеслись к моему решению, но Драко вызвался проводить меня к зоне трансгрессии. Мы шли плечом к плечу по тихо шелестящей гравием дорожке сада. Казалось, что вокруг нас сказочный лес: темноту то тут, то там прорезал приглушённый свет зачарованных фонариков, возле которых почему-то совсем не вилась моль. Гравий тропки тоже еле заметно светился, но, по крайней мере, мне не грозило споткнуться о невидимый во тьме камень и полностью оправдать ожидания Драко. Молчание тяготило, будто мы успели наговорить друг другу чего-то неприятного. Чтобы развеять это гнетущее впечатление, я спросил, выбирая, как мне показалось, самую нейтральную тему: – Так что вы с Роном не поделили? Днём. – Тебя, – буркнул он. Я даже остановился: – Прости? – Мы тебя не поделили! – чётко, разделяя слова, повторил Драко. В темноте не было видно, покраснел он или нет, но мне казалось, что он всё норовит отвернуться, пряча своё смущение, хотя это за него уже сделала ночь. – Он подошёл узнать пароль от твоего камина, чтобы, как он сказал, по-дружески «завалить к тебе хлебнуть пивка», а я упёрся! Мало того, что я его на дух не переношу, так он ещё и хамил. Про хорька вспомнил. Я ему вполне мирно сказал: если он хочет с тобой встретиться, пусть сначала напишет послание с извинениями и подробными объяснениями, на какой ляд он тебе нужен!.. Я представил эту фразу в типичных выражениях Драко и хмыкнул: потасовки точно было не избежать! – … а он мне в ответ: я оберегаю тебя так ревностно, как любовничка! При этом вспомнил, что в квидиччной раздевалке все не могли наглядеться на твою задницу – мол, независимо от предпочтений от неё дух захватывало. Голос, как обычно, Рыжий понизить забыл. А акустика в Атриуме ты сам знаешь… Я не выдержал и ударил его… А тут и Рита, и министр… В общем, все увидели, услышали… – Жаль, что ты только носом ограничился, – искренне пожалел я. – Тебя сильно зацепило на счёт «любовничка»? – тихо спросил Драко. – Нет, Драко, меня больше всего цепляет не это. Человек, которого я в глаза не видел пять лет, решил, что может на всё Министерство орать о моей заднице, какой бы классной или плохой она не была. А вот его, похоже, сильно задевает, что моя «задница»… – я похлопал по предмету беседы, пусть это наверняка со стороны и выглядело пошло, – не спит в одной кровати с его сестрой и не заливается пивом по пятницам с ним в пабе. Спасибо за приятный вечер. Я по-дружески обнял Драко и трансгрессировал в маленькую безлюдную подворотенку на площади Гриммо, и оттуда неспешным шагом пошёл ко входной двери собственного дома. Заговоренным ключом я открыл замок и уже собирался ступить в тёмный портал прихожей, как неожиданный «Окаменей» настиг меня в спину. Последнее, что я запомнил, прежде чем отключиться, это лаковая мужская туфля у самого моего носа и жёсткий ворс ковра, щекочущий ухо и щеку. А потом тьма…