Артефактор

Пять лет пролетели, как один долгий и полный приключений сон. Я ни минуты не пожалел о выборе своей профессии – я искренне в неё влюбился. Учился? Нет, я наслаждался каждым испытанием, трудностью, возникающей на моём пути как новичка. Так что в Англию я, кроме сертификата мастера, вёз ещё и свой энтузиазм, и желание изменить мир к лучшему. И, что уж тут кривить душой, стремление показать своим друзьям, кем я стал. Родина встретила меня ярким весенним солнцем вместо привычного промозглого дождя. Разве могло быть иначе – в сердце мая-то? Я отряхнул мантию от налипшей сажи, кивнул прохожему, показавшемуся мне знакомым. Я соскучился! Наверное, нужно было вернуться, чтобы понять. Некоторые новости сообщал Драко. Он, в отличие от меня, за эти пять лет периодически бывал в Англии. Но одно дело: слышать его сильно сжатые из-за недостатка времени рассказы, а совсем другое – ощутить перемены самому. Поэтому, не мудрствуя лукаво, я закинул свои нехитрые пожитки в почти полностью обветшалый особняк Блэков, распорядился старому, но ужасно гордому Кикимеру насчёт обеда и отправился заново открывать для себя Косую Аллею. Ясное дело, добирался я маггловским транспортом, так что «Дырявый котёл» мне было не миновать. Он ничуть не изменился – и столы, и потемневшая от времени стойка. Разве что у Тома, бармена, блестела лысина начищенным кнатом, да прибавилось новых морщин на его приветливом лице. Но он всё так же протирал стаканы тонкого стекла мягкой хлопковой тряпкой и при этом сдержанно улыбался и кивал знакомым. Заметив меня, он вышел из-за стойки, хлопнул по моему плечу и налил стаканчик сладкого вина. И вроде бы пить я не пил, а тут вино плавно текло под весёлую болтовню Тома ни о чём и, одновременно, – обо всём сразу. О налогах, политике, новом министре, ценах на огневиски и старшем сыне Стэна Шанпайка, который поджёг папочкину фуражку на первый же год своего рождения… Отпустил он меня неохотно, после обещания захаживать чаще. Подавляя нетерпение, я вышел на задний двор и постучал по заветному кирпичу. Приключение началось. Нечего сказать, улочка за время моей отлучки преобразилась. Последний раз я видел её полуразрушенной и пустынной, почти полностью заклеенной пугающими, лиловыми плакатами с лицами разыскиваемых Пожирателей Смерти. Но в мирное время магазины и магазинчики вновь распахнули свои двери, приглашая посетить, выбрать, купить всё и даже немного больше. Хотя раны от прошедшей войны ещё просматривались: кафе Флориана Фортескью заменила угрюмая, традиционно английская чайная, а магазин Олливандера так и стоял забитым посеревшими досками, и выглядел как чёрная дыра на месте выпавшего зуба в белоснежной улыбке. От этого немного кольнуло где-то под сердцем. Да, я не удивился – Драко мне рассказывал об этом, – но видеть самому оказалось тяжело. Драко ещё добавлял, что палочки привозили из-за границы очень скудными партиями и цены на них неприятно шокировали. Сам он купил себе новую, взамен погибшей боярышниковой, в России у преемника Грегоровича и даже пробовал поставлять его изделия на английский рынок. Но местные бюрократы, заслышав фамилию мастера, категорически открестились от него. Свою палочку я хранил как памятный сувенир – в моей профессии удобнее работать с перстнями или браслетами. Увы, магическое население Англии привыкло к иному. Но вот ведь незадача: одна-единственная палочка редко служила волшебнику всю его жизнь, чаще её приходилось менять каждые лет двадцать. В период позднего Средневековья, когда посохи вышли из моды окончательно, а палочки могли купить не все, такие кризисы случались, но странно обсуждать пережитки далёкого прошлого в наш просвещённый век. Прогулявшись по улице и заглянув практически в каждый магазинчик, я свернул в маленький тупичок между домами. Туда, где Косая Аллея плавно перетекала в угрюмый и грязный Лютный переулок. По рассказам Драко, именно здесь находилась лавка, торговавшая заграничными палочками. Магазин нашёлся сразу – уж слишком яркой и аляповатой вывеской он выделялся на фоне обшарпанных стен. Только глянув на неё, я понял, что лавочка как-то не вдохновляла меня на покупки – местоположение говорило само за себя: хозяева экономили на всём. И несомненно, что и товар внутри мог оказаться магазину под стать – самым дешёвым. Я решил не выносить окончательный вердикт, не взглянув на их богатства, поэтому и проскользнул в низкую дверь, едва не приложившись макушкой о косяк. Магазинчик находился в полуподвальном помещении и, если честно, внутри был столь же нелеп, как вывеска над его входом. В первое мгновение я даже не понял, где очутился. Пещера Али-бабы, куда разбойники свалили всё награбленное? На освещении опять же сэкономили, поэтому нелегко было освоиться в пространстве, сплошь заставленном стеллажами. Товары на них валялись бессистемно, и раскладкой тут и не пахло. Мне опять припомнился полный чудес магазин Олливандера – лестница массивного дуба, добротные полки до самого потолка и бархатные коробочки на них – рай для начинающего волшебника. Я покрутил в руках несколько шуточных товаров и не сдержал фырканья – шутками такое мог назвать лишь человек с очень дурным чувством юмора. Особенно меня поразили щипцы для сахара, хватающие за нос. Вроде бы ими сахар в чашку бросали, а не обнюхивали. Я перебрал множество товаров, осмотрел и шуточные, но не палочки. Возможно, их вообще не было. И лишь направившись к выходу, окончательно решив никогда и никому не советовать этот магазин артефактов, я заметил узкие картонные коробки в самом низу одного из хлипких стеллажей. В отличие от тех, к которым привык я, эти не ласкали рук бархатной обложкой и не блестели бронзовыми замочками – обычный картон, к тому же порядком поистрёпавшийся. Неприятно удивило и количество коробочек – на мой взгляд, на стеллаже их было около двух дюжин. Из курса Теории Магии я помнил, по крайней мере, близко полста различных магических направленностей, не считая исключений. Едва ли не завернувшись в узел, я нагнулся, с некоторыми усилиями подцепил верхнюю коробочку и плавно выпрямлялся обратно, как откуда-то из подсобки вынырнул продавец. Иногда вещи и дома созданы под стать своим хозяевам – в этом случае, например. К тесному магазину, где я, далеко не самый рослый и кряжистый, едва смог развернуться, прилагался такой же хозяин – мелкий, с профессора Флитвика, лысоватый, со смешной феской на голове. И компенсируя его габариты, природа наградила продавца шикарным мясистым носом, в который он отчётливо гнусавил об универсальности представленного товара. Спорить я не стал – всего лишь открыл коробку, с таким трудом выуженную с нижней полки. О чём говорить, если я, едва коснувшись палочки, загнал в палец занозу? Разве показатель экономии в том, чтобы даже не отполировать основной инструмент волшебника? Привычки бросаться деньгами у меня никогда не было, но выбирая между этой дешёвкой (хотя вопрос о цене сего вопиющего безобразия повис в воздухе) и достаточно дорогой олливандоровской, я бы выбрал последнюю. Сложно было не обнаружить обуревавших меня чувств. В конце концов, я же пытался сделать вид обычного покупателя. – Что внутри этой палочки? – спросил я, но моё отношение к халтуре всё же прорвалось излишней строгостью интонации. Продавец схватил верх коробки и подчеркнул ногтем шифр: – Дракон, – ответил он с умным видом. Неизвестно, может, расчленённый для сердцевины дракон был игрушечным, таким, как моя хвосторога, оставшаяся с Турнира Трёх Волшебников, но я крутил палочку и так и этак, а ощущения силы и боевого задора, присущих амулетам с начинкой из драконьих частей, не почувствовал. Палочка даже не искрила. Как ею воевать? Я не без труда проглотил рвущийся с языка комментарий. Вместо этого я спросил: – А что за древесина? Продавец повёл носом, будто вынюхивая им правильные ответы, и выдал: – Яблоня. Наверное, если бы кто-то из моих наставников услыхал такое, артефакторов стало бы ещё меньше: они бы совершили массовое, показательное самоубийство или же попросту лопнули бы от смеха. Да я на третьем курсе Хогвартса знал, что палочки из древесины фруктовых деревьев не делают – всю магию они отдают плодам. А между тем продавец заливался гнусавым соловьём. Наверное, если бы я его попросил мне сплясать, он тут же принялся бы отбивать чечётку. Но моей просьбы выйти и попробовать палочку в, так сказать, полевых условиях он не оценил. – Нада – брать, а не нада – полозить обратна! Я не рискнул колдовать в магазине – не хватало, чтобы меня привалило здешним хламом. А уж рядом с такими товарами, как защемляющие нос щипцы, и оставаться боязно. Я ещё раз равнодушно покрутил палочку, небрежно бросил её в коробку и отдал потерявшему интерес продавцу в руки. Настроение, до этого безоблачное, вдруг стало отвратительным. Не радовали ни погода, ни аромат сдобы, ни узнаваемые места. И я заторопился к выходу с Косой Аллеи. Времени оставалось достаточно, чтобы зарегистрировать мой сертификат мастера в министерстве; не растрачивать же, в самом деле, на бюрократов лучшие дни? Я торопился и мало глазел по сторонам и, только ощутив боль сначала во лбу, а потом и в ободранных ладонях, очнулся. Оказалось, что я во власти мыслей не заметил встречного человека на полностью пустой улице. Возможно, он также витал в облаках, подобно мне, но в итоге: мы сидели посередине дороги, мощеной бутовым камнем, и тёрли лбы, которыми основательно приложились. Когда перед глазами перестали мелькать «звёздочки», а голова – грозить своим расколом на мелкие части, я с удивлением, смешанным с изрядной долей радости, заметил, кто пал жертвой моей задумчивости. Какие люди! Напротив меня сидел Северус Снейп, выражение лица которого демонстрировало причудливую смесь злости, удивления и воистину детского любопытства. – Ой, простите мою неуклюжесть, профессор! Какое счастье встретить вас! – в порыве радости завопил я во всё горло, подскочил с каменной мостовой и протянул ему руку. Спустя пять лет скитаний я с полной уверенностью заявлял, что соскучился даже по нему. Он уцепился за мою ладонь, резко выпрямился, а потом заохал, схватившись за поясницу. – Вы ушиблись? – как наседка, закудахтал я, кружась около него. – Поттер, перестаньте суетиться и помогите, наконец, разогнуться! Я прошептал заклинание, выученное в помощь одному из моих наставников, маявшихся ревматизмом постоянно. Профессор крякнул, выпрямился, не веря собственному счастью, смахнул пот со лба и перевёл дух. Он двигался обыденно, но я, бывший ученик, прекрасно знал, как ревностно Снейп прятал свои слабости, а нынешний их показ яснее всего подтверждал его нервозность. Я терялся в догадках, о чём говорить со Снейпом, но чувствовал – надо компенсировать ему его падение хоть чем-нибудь. – Профессор, позвольте угостить вас! – Я подхватил под локоть и, едва дождавшись кивка, потащил его в сторону маленького, но на вид очень уютного кафе. Снейп, наверное, и вырывался бы, но незаметно бы не получилось, поэтому он без возражений дал усадить себя за угловой столик. Сам же я сел напротив него. На мой взгляд, Снейп похорошел. Он немного изменился внешне, не кардинально, но было заметно, спокойная жизнь пошла ему исключительно во благо. – Ну, что, Поттер? Насмотрелись? – прищурился он. Мне даже показалось, Снейп был слегка близорук. Я широко улыбнулся на это замечание, вполне в духе моего бывшего преподавателя: – Будто заново увидел, сэр! Пока мы перебрасывались ничего не значащими вежливостями, к нам подошла молоденькая официантка в крахмальном, белоснежном переднике и с безжизненной улыбкой на кукольном личике. Заметив Снейпа, она чуть скривила хорошенькую мордашку, но со всей любезностью поинтересовалась, выбрали ли мы. Я в задумчивости потёр лоб и, вероятно, открыл шрам. Официантка заметила его, расцвела, но заученно спросила, а чего желает «мистер Поттер» и, дождавшись ответа, быстро ретировалась. Я посчитал это плюсом здешнего заведения – бывало, вместо заказа мне подсовывали стопку фотографий и просили подписать. – Как вы повзрослели, мистер Поттер! – с небольшой долей насмешки произнёс Снейп. – Я вас даже не узнаю! – Начните заново, сэр! – парировал я, не тая улыбки. Снейп хмыкнул, но тут же нахмурился и начал хлопать себя по карманам. – Скажите, Поттер, а вы случайно мою палочку не подбирали? Я, кажется, её выронил при нашей внезапной встрече. Я несколько секунд смотрел на него, не понимая, шутит он или нет, а потом выбежал на улицу. Но палочку, если она и осталась на брусчатке, давно кто-то стащил. Пришлось возвращаться в кафе с пустыми руками. Снейп горько вздохнул, помешивая свой любимый цейлонский чай, уже принесённый расторопной официанткой. Моя чашка кофе тоже паровала на столе. – Остаться в этой стране без палочки – просто предел моих мечтаний… Особенно со здешним выбором… И тут меня посетила совсем уж нахальная идея: – Профессор, а вы не хотите стать первым моим клиентом? Снейп глянул кисло и довольно ядовито ответил: – Если вы так же в палочках разбираетесь, как в зельях, боюсь, что в школе сильно возрастёт детская смертность! Я сделал обиженный вид, хотя точно знал – на Снейпа такие ужимки не действуют: – Я – вообще-то артефактор! Не верите? Вот мой сертификат! – и протянул ему жёсткую сафьяновую книжицу. – Хм! – удивился он, разглядывая документ. – Наверное, всё же стоит рискнуть. Да, впрочем, мне и не остаётся иного выбора. Но учтите, последствия на вашей совести. Я пожал плечами, а Снейп продолжил уже совсем иным тоном: – А вы не думали заниматься этим постоянно? Ниша свободна – мне кажется, вы видели здешний выбор палочек?! Жалкое зрелище! И он фыркнул, отпивая глоток чая. Я уже успел попробовать свой кофе, но нашёл, что до бразильского собрата ему очень далеко. – Возможно, когда-нибудь, профессор. Я живу сейчас на Гриммо, поэтому жду вас завтра на замер. Извините, сэр, но мне пора – надо появиться в Министерстве. И я бросил взгляд на наручные часы. Время летело незаметно, но слишком стремительно. Снейп кивнул, попрощался, сдержанно и вежливо, обещая зайти ко мне поутру. А я, расплатившись за наши посиделки, поторопился дальше. Как оказалось позже, я не зря оставил вторую половину дня для Министерства – словно чувствовал. Секретарь осчастливил меня стопкой бланков, которые пришлось заполнять, а после – разносить по отделам. В каждом отделе мне то намекали, то говорили прямо, что не будут чинить препятствий, если я открою магазин сродни олливандеровскому, но конкретно никто так ничего и не предложил. Однако все документы, несмотря на праздную болтовню, оформили без проволочек. И «бюрократический рай» продолжил свои адовы пытки документами и предписаниями в штатном режиме. На Гриммо меня заждались ванна и горячий обед, а после я, разморенный долгой дорогой, впечатлениями и вознёй с чиновниками, умудрился уснуть прямо на диване в гостиной, как обычно свернувшись клубочком. Проснулся я спустя четыре часа от кошмара, ставшего традиционным. Даже после смерти Волдеморта не было недели, чтобы мне не приснился хотя бы один. Я завозился, стараясь устроиться удобнее на продавленном предмете мебели, и услышал отчётливое покашливание. В мгновение ока я вскочил, разлепив сонные веки – передо мной в креслах сидело двое, спросонья показавшиеся мне чуть ли не существами, созданными из лунного света. Но, окончательно очнувшись, я узнал гостей. Малфои! О Мерлин, убью Кикимера! От резкого движения голова пошла кругом, и я плюхнулся обратно, медленно приходя в сознание после внезапно суетливого пробуждения, а Кикимер уже тянул поднос с чаем и пирожными, лучась своей самой радушной улыбкой, жутковато смотрящейся на его сморщенной мордочке. – Добрый вечер, мистер Поттер! Прошу извинить нас с сыном, что не предупредили о своём появлении заранее, но как только мы узнали о вашем возвращении на родину, решили нанести визит вежливости! – заучено, словно читая речь из предвыборной агитации, начал Люциус Малфой. Я сонно рассматривал отца и сына, туго соображая, зачем пришли. Уразумев, что пялюсь на них слишком долго, я нарочито преувеличено потёр глаза и, отделавшись несколькими дежурными фразами, впрочем, достаточно вежливыми, чтобы не оскорбить аристократов в Мерлин знает каком поколении, ушёл поправлять свой имидж. Негоже встречать гостей, даже непрошеных, заспанным. Я умылся, почистил зубы и, как будто впервые, посмотрел на своё отражение. Никогда не пытался оценить собственную внешность – на это в моей жизни как-то не хватало времени. Да и теперь его не было. Но я невольно сравнивал себя, простого и непритязательного человека, с моими воистину безупречными гостями. По сравнению с Люциусом и Драко, высокими, тонкокостными, но не создающих впечатления тощих, я выглядел недокормленным и мелким. Волосы, по требованию одного из моих наставников, я отрастил до плеч, чтобы не мешали при работе. Очень удобно было связывать их в хвост и не беспокоиться об особо ретивом волоске, упавшем в зелье для настройки камней или загоревшемся от заклинания. Не скажу – шевелюра не стала выглядеть ухоженной, но торчать во все стороны, подобно прутьям в вороньем гнезде, перестала. Зрение я исправил, едва покинув пределы дорогой сердцу родины. Мастер по изготовлению артефактов просто не мог иметь плохое зрение. Представьте очки у себя на носу, постоянно сползающие и запотевающие от разницы температур, а тут ещё и работа с чем-то мелким, вроде эмалей или крошки из самоцветов, то есть к очкам прибавляется огромная лупа с линзами из горного хрусталя, и вы поймёте, почему я так торопился избавиться от надоевшего украшения. Была, конечно, ещё одна причина: в самом начале обучения, когда мы посещали вводные лекции и ходили на них группами по пять – десять человек, над одним из студентов пошутили – подкинули ему какой-то примитивный артефакт. Не знаю, хотел ли кто-то поквитаться или так сложились обстоятельства, но безобидная на вид вещица разорвалась у парня в руках. Ему ничего не было бы, если бы не очки на его лице – стёкла не выдержали магического удара и лопнули, впиваясь в кожу. Неизвестно, начал ли он видеть после лечения. Стоило мне избавиться от очков и прикрыть отросшей чёлкой лоб, как посыпались комплименты насчёт моих «прекрасных» глаз. Да, глаза у меня мамины. Не изумрудные «маркизы», как поэтично отзывались девушки из нашей группы, но миндалевидные и зелёные. Может, из-за них, а, может, и наследственность помогла, но отмечали все, что выглядел я куда моложе сверстников. Кое-как причесавшись, я сменил свои старые удобные домашние вещи на белую рубашку и брюки, и спустился вниз. Гости не выказали никакого раздражения моим долгим отсутствием, а просто пили чай с невозмутимым видом. Я ещё так не умел – не хватало вбитого с детства терпения. И если Драко я был рад видеть и непрошеным гостем, то с Малфоем-старшим дела обстояли диаметрально наоборот: даже дружба с его сыном не могла изменить моего отношения к нему. И мне почему-то казалось, что это было взаимно! Наше чаепитие длилось уже час, а я так и не узнал цели их внезапного визита. Это раздражало. Я бы лучше занялся чем-нибудь в лаборатории, хотя бы провёл инвентаризацию, или почитал на сон грядущий вместо всех этих экивоков и разглагольствований о погоде. Наконец Драко, бросив на отца взволнованный взгляд, спросил, резко переводя тему с урожая винограда на политику: – Я думаю, ты в курсе, что после поимки всех Пожирателей, Министерство устроило показательные процессы?! Конечно, я это помнил и даже участвовал в одном из них по просьбе портрета Дамблдора. Защищал Снейпа. До остальных мне дела особого не было – по своей гриффиндорской наивности я полагал, что каждый получит по заслугам, а суд будет честным и беспристрастным. Да, признаю: безмерно наивен. Уже в Швейцарии в захудалой газетёнке я читал о жестокости судей, приговоривших кого-то к Поцелую дементора. Не скажу, что статья меня тогда сильно встревожила – на собственной шкуре я помнил, как могли трактовать журналисты самые обыденные вещи и как из этого раздувались сенсации. Не особо задумываясь, я и озвучил всё это. Драко поёжился, словно его проняло сквозняками, гуляющими по дому. Люциус, наоборот, горделиво застыл, поджав губы, и, кажется, побледнел. В наступившей тишине оглушительно тикали часы. Драко нарочито громко прочистил горло и продолжил: – Я попробую немного обрисовать ситуацию, если нет возражений. Наши беседы никогда не касались темы войны и судов, поэтому будет лучше, Гарри, если я поясню тебе что к чему. Мракоборцы разделили всех подозреваемых на три группы… Драко вдруг охрип и закашлялся. Люциус покосился на сына и продолжил, протягивая гласные: – В первую группу входили те, вина которых полностью доказана, как чарами, так и свидетелями. Свидетелей осталось мало, но Дамблдор – это всплыло при чтении его завещания – собирал воспоминания магглов, выживших после пожирательских пыток. На них и основывались. Лейстренджи, Руквуд и две дюжины Пожирателей из Внутреннего Круга были приговорены к Поцелую. Ещё пятеро – к пожизненному сроку в Азкабане без права амнистии. Люциус замолчал, но судя по звону чашечки о блюдце, ему было непросто ворошить прошлое. – Список второй группы оказался очень краток. Всего девять имён, из которых три: Люциус Малфой, Нарцисса Малфой и Драко Малфой. Предполагаемые Пожиратели. За Драко заступился профессор Снейп, ему, единственному из этой группы, удалось сохранить свободу… Драко похлопал отца по руке и добавил: – Остальные были лишены палочек и подвергнуты домашнему аресту. Людей, которые попали в третью группу, судили первыми. Их участие в войне сводилось или в шпионаже для Светлых, или в действиях под Империусом. Из знакомых тебе среди них числился лишь Снейп. Я уже догадывался, чего хотят мои гости. Наверняка, Снейп продолжал общаться с семьёй крестника и успел не только поделиться новостями о моём прибытии, но и сделать рекламу. И словно услыхав мои мысли, Драко выпалил: – На прошлой неделе была объявлена амнистия. И хотя выезжать за пределы Англии отцу всё ещё запрещено, но колдовать разрешили. И мы поторопились втиснуться в очередь... Я не выдержал и хихикнул. Извинился, понимая, что со стороны это выглядит, по крайней мере, странно. Драко улыбнулся в ответ. Люциус не пошевелил ни одним мускулом, будто он и не живой человек, а каменное изваяние. – Откуда очередь? – снова хихикнул я, не сдержавшись. – Я пообещал палочку Снейпу, потому что стал невольной причиной её потери. – И всё? – удивился Драко. – И всё! – кивнул я. – Так что могу начать сегодня, а от нужных материалов будет зависеть конечный срок. Люциус, к которому мой взгляд то и дело возвращался, заметно расслабился. Уголки его рта слегка приподнялись, будто он хотел улыбнуться, но сдерживался. Такой Люциус Малфой был мне не столь неприятен. Я даже первым обратился к нему: – Какая до этого у вас была палочка, мистер Малфой? – Из вяза, а внутри – сердечная жила дракона. У изысканного Люциуса Малфоя и вдруг вяз? Правда? Честно, ожидал чего-то поэкзотичней. – Хорошо, если магия осталась на том же уровне, я закончу ваш заказ за два дня! От этих слов заулыбался Драко. И его отец, для меня выглядевший всегда неприступной цитаделью, на этот раз сделал то же самое. Улыбка преображает человека. Истина, уже порядком затёртая и затасканная, а всё ещё способная удивлять. Потому что стоило Люциусу улыбнуться, и я понял, за что до сих пор некоторые издания считали его самым красивым мужчиной волшебной Британии. Это была магия без колдовства. Исчез холодный, словно вымораживающий взгляд. Куда-то запропастилось безучастное, отрешённое лицо. На нём проступил еле заметный румянец, на щеках обозначились ямочки, а между розовых губ блеснула полоска белоснежных зубов. И глаза, они тоже преобразились. Если бы меня попросили описать Люциуса, я бы сказал: у него глаза фарфоровой куклы: безжизненные, взгляд устремлён в одну точку, но создаётся впечатление, будто он следит за тобой, в какой части комнаты ты бы не находился. И всё-таки смотря на улыбающегося Люциуса, я почувствовал себя одураченным – сложно было теперь отозваться о взгляде Малфоя, как о кукольном. Драко кашлянул. Я тут же спохватился, словно застигнутый на недостойном занятии, развернул бурную деятельность только ради того, чтобы не привлекать внимания к своей заинтересованности. Но на будущее я дал себе зарок узнать, а каков на самом деле человек по имени Люциус Малфой? Из походной сумки я достал складной метр и, предчувствуя новый творческий проект, приступил к измерениям. Драко, усевшись в кресло удобнее, наблюдал за моими действиями, прихлёбывая новую порцию чая. И даже почтил своим вниманием одно из пирожных. А вот Люциус меня обескураживал. Я только коснулся голой кожи запястья, как по его телу прошла крупная дрожь, глаза расширились, а гладкий лоб покрылся бисеринками пота. Словно находясь в непрерывной борьбе со своими внутренними демонами, он закусил губу и замер, снова напоминая холодную статую, а не живого человека. И вот так, двигаясь по моим просьбам подобно механической кукле, он и провёл три четверти часа. У меня создавалось впечатление, что он видел перед собой не скромного начинающего артефактора, а, по меньшей мере, боггарта. Драко всячески пытался отвлечь отца, но тот так и оставался практически недвижим и на слова реагировал слабо. Этикет в этом случае обязывал проявить участие, для которого мне, настоящему, не хватало искренности – Люциус всё равно, даже невзирая на внезапно пробившееся сочувствие, оставался для меня чужим человеком. Встретив такого на улице, я, конечно же, выразил бы соболезнования, но стоило бы мне шагнуть в сторону, и о его проблемах я забыл бы напрочь. Наверное, из недолюбленных мальчиков вырастают чёрствые мужчины. – С вами всё в порядке, мистер Малфой? – Тон моего вопроса был любезен, но не предполагал откровенности. – Не беспокойся, – ответил за отца Драко. Ещё недавно расслабленное лицо его застыло, а на скулах чётко обозначились желваки. – Я так понимаю, что в нашем дальнейшем присутствии нет необходимости? – Угу, – качнул я головой, не отрываясь от таблиц. От желания тут же приступить к работе у меня горели ладони. И присутствие посторонних неимоверно раздражало. Гостям тоже не терпелось покинуть мой дом, так что, нацедив крови в обмен на магическую клятву не использовать её для иных целей, кроме привязки палочки к хозяину, они попрощались со мной и ушли. Я облегчённо вздохнул, переоделся в домашнее и снова засел за таблицы, пытаясь определить нужное. Надежда, что у Люциуса устоявшийся дар и материалы будут прежними, угасла сразу, только я выяснил, из чего придётся делать сердечник. Волос единорога, но не какого-нибудь, а вожака стада. Жилы драконового сердца – это начинка палочки боевого мага, способного вести за собой армию и не видеть препятствий на своём пути. И вяз… Вот никогда не думал, что Люциус простой, терпеливый, неторопливый, доверчивый и консервативный. Вероятно, о долге перед семьёй и родом он и заботился, но, Мерлин, всё остальное можно приписать лишь какой-то из масок настоящего Люциуса. Да и то, маска будет держаться только до того срока, пока нужное дельце не выгорит, а дальше доверчивый, щедрый и терпеливый Малфой преобразится в беспринципного негодяя, способного подкинуть девочке неопознанный тёмный артефакт. Тем более меня удивил полученный результат. Да, и дерево, и начинка были совершенно другими. Но волос единорога, который заботится о благополучии всего стада, опять же характеризовали Малфоя как верного и преданного семьянина, способного раствориться в любимом человеке. Наверное, я что-то напутал. И снова дотошная проверка параметров. Нет, никакой ошибки не было. А вот дерево, которое подошло бы Люциусу, и мои впечатления о нём сошлись один к одному. Анчар. Полностью ядовит, начиная от листьев и до кончиков корней. Говорят, что млечный сок пропитывает ядом даже землю вокруг, и заснуть под таким деревом в пустыне – это почти гарантированная смерть. Несколько кусков древесины анчара я привёз с собой из странствий, они лежали в моём рабочем сундучке, тщательно завёрнутые в специальное полотно, чтобы яд дерева не испортил все остальное. Расслабленно потянувшись, я поднялся с ковра. Материалы были, параметры артефакта – тоже. Пора приступать к самой интересной и любимой мною части. И напевая незатейливый мотивчик, я стал спускаться в лабораторию. Надо отметить, что дом Блэков сложно назвать ухоженным или чистым – старый Кикимер не успевал ухаживать за всем огромным особняком в одиночку, но гостиная и столовая вполне приемлемы. Я сидел на ковре, не боясь извозиться в пыли по уши. Увы, я даже не представлял, что Сириус запретил домовику спускаться в лабораторию и наводить там порядки. Иначе не единожды подумал бы прежде, чем рассчитывать на неё, и не смотрел бы, шокированный до глубины души, на тот ужас, во что превратилась комната за то время, пока ею никто не пользовался. Просилось на язык лишь одно – кошмар! Предположим, с пылью и грязью справились простые бытовые чары, с паутиной, гирлянды которой закрывали собой весь дверной проём в кладовую, тоже, но меня передёрнуло, когда я подошёл и проверил инвентарь. Запомнив лабораторию совсем другой, я не представлял, что делал Сириус в ней. Это изрядно пропыленная тайна. Из набора ножей осталась всего парочка затупленных, их ручки разваливались от старости. Черпаки для зелий были настолько помятыми, словно какое-то голодное и зубастое чудовище развлекалось тем, что жевало их днями напролёт. Пользоваться всем этим было невозможно, поэтому я позвал Кикимера, попросил большую коробку и принялся планомерно скидывать туда мусор. Первыми полетели ножи, черпаки и полупинтовый котелок, весь измазанный странной субстанцией синего цвета. Я ещё надеялся найти в лаборатории хоть что-то годное, но не находил. В коробку полетели пузырьки с просроченными ингредиентами, пучки плесневелых трав и подгнившая разделочная доска. Судя по запаху, резали на ней чью-то печень, которая, естественно, стухла и, благодаря полувыдохшимся консервирующим чарам, воняла просто невообразимо мерзко. Уборка заняла немного времени, но комната стала напоминать всего лишь помещение под лабораторию, а не её. Единственные вещи, которые я не тронул, были столы со столешницами из заговоренного мрамора, требующие основательной чистки, и шкаф для зелий и ингредиентов. Я почти закончил, когда Кикимер позвал меня ужинать. Оставив его уничтожать мусор и избавляться от паутины и пыли, я умылся и принялся за еду. Но из головы не шла мысль, как я буду украшать малфоевскую палочку. В принципе, дизайн палочек большим разнообразием не отличался. Одна часть мастеров ратовала за естественную красоту – иногда они даже сучки на древесине оставляли и старались отполировать практически незаметно. Вторая – за изысканность. Вот тут можно было встретить и украшение драгоценными и полудрагоценными камнями, и насечки, и рунические надписи, и многое-многое другое. Я предпочитал что-то среднее. Конечно, я не чурался камней и инкрустации, но палочка, прежде всего, должна работать, а не быть предметом хвастовства. Однако, зная Малфоя, я сомневался в принципе: чем проще, тем лучше; а начинать свою карьеру на родине с недовольного клиента не хотелось. Я машинально жевал, не чувствуя вкуса. Идей никаких. По крайней мере, я смело мог заниматься заготовкой: украшение палочки – окончательный этап. После ужина я снова спустился в лабораторию, нашёл столы идеально чистыми, достал свои инструменты, дав зарок купить необходимое завтра, и принялся обрабатывать ядовитую древесину, конечно, не забывая и о себе – отравиться и умереть в мои планы никак не входило. Длину заготовки я оставил прежней – четырнадцать дюймов. Но как быть с рукоятью? Рекомендовать Люциусу брать палочку только в перчатках – не просто не выход, а полный абсурд. А если резать рукоять из другой древесины, то палочка будет хуже работать. Я принялся перебирать материалы, раздумывая, как выйти из этого положения. Конечно же! Эврика! Я вынул пучок шпоновых полос из гардении, которые купил непонятно для чего – обычно шпонированием занимаются мебельщики, а не мастера по изготовлению волшебных палочек. Решено! И красиво, и практично: ладонь Люциуса не будет контактировать с ядом анчара, и светлая с неуловимым рисунком древесина замечательно смотрится. Полировку и украшение я решил оставить на следующий день: во-первых, такие ответственные вещи надо делать на свежую голову, а у меня она была явно перегружена впечатлениями, а во-вторых, с дизайном я так ничего и не решил. Но, только добравшись до кровати, понял, насколько устал. Раздевшись и не удосужившись даже надеть пижаму, я провалился в объятия Морфея. *** Моё первое утро на родине началось с настойчивого стука в окно. Я едва продрал глаза, чтобы лицезреть сидящую на подоконнике взъерошенную сову, которая, не переставая, то скребла когтями, то принималась бить клювом о стекло. За ней примостилась ещё одна, и ещё одна снижалась к моему окну… Ой-ей! Через каждые две минуты приходили письма совиной почтой. В конце концов, мне это надоело, и я позвал Кикимера. – Всю мою корреспонденцию отныне получаешь ты! – приказал я, радуясь, что это бремя можно переложить на чужие плечи. – Заодно проверь на всякие вредоносные заклинания и вещества! А ещё приготовь мне завтрак и позови, когда прибудет мистер Снейп. Дальше своё утро я провёл привычно: водные процедуры, тренировочный зал, медитация и завтрак. Письма Кикимер мне подал на десерт. Я, наслаждаясь своим кофе, к которому пристрастился за время учёбы, перебрал их, но ни одного знакомого имени на конверте не нашёл. Поэтому и вскрывать не стал. Я уже поднимался из-за стола, чтобы приступить к работе над палочкой для Малфоя, когда Кикимер объявил о приходе Снейпа. Профессор, немного смущённый, охотно выпил со мною кофе и казался мне чересчур любезным, будто бы заглаживал вину. Упрекать его в рекламировании моих услуг Малфоям? За такое обычно платят, а не предъявляют претензии. – Ну, что же, профессор, – кофе и застольная беседа закончились, и я был готов приступить к работе. – Мне необходимо измерить вашу руку и задать несколько нескромных вопросов! – И что же вы относите к разряду «нескромных»? – поинтересовался Снейп, делая недоумевающее выражение лица. – Вопросы о вашей палочке, профессор, которые многие волшебники считают, чуть ли не интимными! – фыркнул я, вспоминая, как однажды три часа уговаривал сухонького старичка рассказать о его прежней, утерянной палочке. – Эти вопросы можно посчитать интимными, только если спутать волшебную палочку с чем-то совершенно другим, мистер Поттер! – хмыкнул Снейп. Мы переглянулись и дружно расхохотались. Пусть шутка и была из разряда: «юмор сортирный», но вполне отражала и мои собственные мысли по этому поводу. – Так что бы вы хотели спросить о моей ВОЛШЕБНОЙ палочке? – Дерево, сердцевина, длина, – Я в это время замерял его параметры и диктовал значения зачарованному перу. – Та, что больше всего мне подходила, была тринадцать с половиной дюймов, ясеневая с сушёным сердцем дракона… – Угу… – я посмотрел на полученные данные о магии моего второго клиента. – Сердце дракона вам подходит, но проверка всё равно не помешает. Ясень? Сомневаюсь. Скорее, дуб или вяз. Тринадцать с половиной дюймов? Я бы предложил тринадцать. Лишние полдюйма плохо сказываются на реакции боевого мага. Кроме того, у вас есть дар некромантии… Снейп издал невнятный вопль. Ещё бы: в Англии не принято признаваться в склонности к тёмным искусствам. Пришлось заверить, что артефактор также, как и целитель, не разглашает данные о клиенте. Кажется, его это немного успокоило. Через две четверти часа я был готов огласить результаты моей проверки: – И всё-таки я оказался прав: как дерево дуб вам подходит наилучше. А морион (1) добавит мощности и раскроет некоторые особенности вашего дара – я украшу им рукоять. По телу палочки нелишним будет пустить обсидиановую крошку. – Никогда не слышал, чтобы палочку усиливали камнями. По крайней мере, Олливандер этого не делал, – отозвался Снейп, явно удивлённый. – Олливандер изготавливал палочки в определённой ценовой категории. Вы же платили семь галлеонов за свою? – ответил я, открывая заговоренный сундучок, где я хранил камни, эмали и отделочные материалы. С виду он казался весьма скромным, но внутри его можно было разместить целую комнату. В бархатном мешочке лежало с десяток огранённых морионов подходящего размера, но я уже знал, какой камень выберу. Он был не полностью чёрный, а чуть-чуть просвечивал по краям, и особенности придавали ему чарующую загадочную глубину. – Красивый камень, – профессор посмотрел на него, лежащего на моей ладони. – Хорошо, что он не розовый! Я засмеялся: – Самоцвет некроманта не может быть розовым, профессор. Только чёрным. Обсидиан я тоже выберу в цвет, так что палочка будет тёмная и строгая. – Скажите, Поттер, а почему вы зовёте профессором, когда вот уже пять лет вы у меня не учитесь? – В глазах Снейпа плясали смешинки. Я пожал плечами: а как называть ещё человека с учёной степенью? – Привычка, сэр! Семь лет вас так называл… – А почему бы нам не повзрослеть и не перейти на имена? – предложил профессор… Северус. – Гарри? – Хорошо, Северус… Хотя, сказать по правде, я был слегка шокирован происходящим. Чтобы Снейп сам просил называть его по имени? И вроде бы он прав, а вбитая с детства субординация мешала языку повернуться в нужное положение. – Северус, мне будет необходима ваша кровь для активации палочки… Но услышать ответ Снейпа, было не суждено, так как в этот момент в гостиную влетел, по-другому не скажешь, Драко Малфой. И я, и Снейп недоуменно проводили взглядом нарочито бодрого Драко, который успел, как мне показалось, почтить вниманием даже наши пустые чашки, стоящие на столе. Я снова вернулся к прерванному занятию, рисуя на пергаменте палочку и показывая набросок Снейпу, как меня опять отвлёк Драко, с шелестом вскрывающий письма. – Драко, ты не заметил, что письма адресованы мне? – осторожно начал я. Давно канули в Лету времена, когда я спокойно мог смотреть на ковыряющихся в моих вещах. – Заметил, – ответил Драко, грустнея на глазах. – Я готов помочь тебе с письмами, чтобы ты быстрее освободился и смог со мной поговорить. – Я не письмами сейчас занят… – начал было я, но увидев на лице Драко отчаяние, передумал. Одно выражение его лица – конец Света, мини-Апокалипсис в отдельно взятой комнате. К тому времени Снейп нацедил своей крови в предложенную ёмкость и, сославшись на дела, ушёл, при этом улыбчиво попрощавшись. Как только за ним закрылась дверь, я отложил всё и поинтересовался: – Итак, Драко, я хочу знать, что на этот раз тебе нужно. Только давай без больших предисловий, а чётко по делу. Я точно знаю, что ты так умеешь. Драко глянул на меня, как маггл на святыню, сжался в комочек и выпалил скороговоркой: – Ты не мог бы сделать украшение, лучше кольцо, с чарами от ночных кошмаров? – Зачем? Кольца такими чарами не снабжают! Потому что их обычно снимают на ночь! – А если мне надо? Я заплачу, сколько скажешь! – Драко смотрел на меня снизу вверх глазами побитой собаки. – Деньги. Причём тут они? Заметь, я про них не упоминал. Я пытаюсь тебе сказать совсем иное: мне мало данных от слова «кошмар» – в этом деле навредить очень легко. А я не хочу вредить твоему отцу. Драко вздрогнул. – Это очевидно, Драко, так что не вздрагивай. Пойми одно: во сне человек наиболее уязвим, и, если я ошибусь, то только сделаю хуже, а не облегчу ему жизнь. И мне случайно не показалось, что ты хочешь оставить истинное значение подарка в секрете, и в первую очередь – от него самого? Драко кивнул. Ему, с детства наученному не доверять никому, было сложно сформулировать суть проблемы и начать нелёгкий для нас обоих разговор. – Всё, что я сейчас скажу, не предназначено для чужих ушей. Даже если это близкие тебе люди… – мялся Драко. – Я могу дать Непреложный Обет, если ты не доверяешь мне. Поверь, никто и никогда не узнает, о чём мы говорим. В глубине души я прекрасно понимал, что за семью и даже за такого отца, как Люциус Малфой, я бы рвал его обидчику горло, если бы кто-то посмел косо взглянуть в его сторону. Драко помотал головой и внезапно горько усмехнулся: – Даже Уизли и Грейнджер? Нет, ты не подумай, я вышел из детского возраста. Грейнджер я не люблю не за лучшую учёбу или за бланш, который я два дня маскировал. В ней нет того, за что я уважаю людей – внутреннего стержня. И вроде и характер у неё есть, и ум в голове, а когда связалась она с рыжим – покорная овца! Уизли же просто трепло, каких поискать… Завтра всё Министерство будет обмусоливать мои семейные проблемы! И он и не вспомнит основной заповеди чистокровных: не лезь в чужую семью; и второй – если что-то и знаешь, то молчи. Боль полоснула меня по сердцу, как ножом, но я не злился на Драко – сам же ему ничего не рассказывал. Наверное, зря? – М-м-м, Драко. Я никогда не говорил тебе, но я уже пять лет не общаюсь ни с кем из своих старых друзей. Ни с Роном, ни с Гермионой. Драко шокировано приоткрыл рот: – Но почему? Вы же всю войну прошли вместе?! А впрочем – это не моё дело! – Уже твоё, – нарочито кровожадно осклабился я, отчего у Малфоя неожиданно вырвался нервный смешок. Пусть вспоминать было и неприятно, но пришлось вкратце поведать историю моей последней встречи с семейством Уизли. – Ладно, с ностальгией закончили. Что случилось у тебя, единственный и близкий друг? Заметь – я даже чтение моей корреспонденции не припомнил. – О, милсдарь Поттер, ценю! Ой, как ценю! – тоненько завыл Драко. И мы расхохотались. Я сел на подлокотник кресла, в котором расположился он. – Рассказывай! Повинуясь, вероятно, настроению, витавшему в пыльном воздухе гостиной, на столике перед нами материализовалась запыленная бутылка не с соком и два бокала. – Ну, Кикимер! – хмыкнул я, когда пробка из бутылки сама собой выдернулась и исчезла. Запахло ягодами и древесиной. – Чай я уже не предлагаю, – мой вздох только наивный человек мог принять за сожалеющий, Драко же махнул рукой в извечном жесте «наливай». Я и налил. Драко подхватил свой бокал, повертел, наблюдая, как вино волной проходит по стенкам и стекает ко дну, оставляя за собой густые ручейки, и пригубил напиток. – Если честно, я не знаю с чего начать. Наверное, с признания года… – Ну-ну… – хмыкнул я. – Ты меня в школе неимоверно раздражал. Нет-нет, не перебивай! Не отказом пожать мне руку. Ты был смелее, рассудительнее и, что уже таиться, благороднее меня. Я себя чувствовал на твоём фоне недоучкой, мальчиком-приблудой, избалованным сопляком. Именно за собственные комплексы я тебя и не любил, но был готов выказывать своё уважение. Но стань ты мракоборцем, я бы, наверное, тебя возненавидел. Я прекрасно помню поведение людей, облечённых властью, у нас дома, проводивших обыски. Когда здоровый детина резал и рвал мои игрушки, как опасных тварей, подлежащих уничтожению. Не то чтобы я играл в игрушки в пятнадцать лет, но была ли необходимость поганить их – в этом-то и вопрос. Точно так же они обращались и с предметами искусства, и с книгами: словно хозяйничали у себя дома. Глину с подошв обтирали об старинный шёлковый ковёр в гостиной – его нельзя было чистить магией, пришлось выбросить. Но, знаешь, я бы с радостью наплевал на всё это, если бы к людям, живущим в доме, они относились иначе. Он снова приложился к бокалу: – После того, как вы с Дамблдором уничтожили Тёмного Лорда в Министерстве, отец попал в изолятор при Мракоборческом центре. Следом забрали мать, а это запрещено законом… На мой непонимающий взгляд он пояснил: – Я был несовершеннолетним, значит, один из родителей, хоть под домашним арестом, хоть как, должен оставаться со мной. Ну, конечно, если нет прямых доказательств убийств или чего-то подобного. А их не было! Драко замолчал, прихлёбывая вино и собираясь с мыслями, а потом продолжил: – Мать оттуда не вернулась. Сказали: сердце не выдержало! Вот ответь мне, Поттер, что нужно сделать с женщиной, здоровой во всех отношениях, чтобы её сердце не выдержало?! – Я пожал плечами, не зная, что сказать. Драко залпом допил вино и снова потянулся к бутылке. – Вот с тех пор отец и пребывает в таком состоянии: будто под Империусом. И прикосновений боится – ты сам видел. Я спрашивал, что было в изоляторе, но он срывается на скандал, и это, как ты понимаешь, уже ненормально, а потом тихо напивается у себя в кабинете, пока под стол не свалится. Даже Северус не может его вывести из этого состояния. А ещё отец кричит по ночам… Гарри, он будит своими воплями весь дом по пять раз за ночь! Ничего не помогает: крёстный пичкает его зельями, а я стараюсь расшевелить. Всё без толку! Я вчера впервые его улыбку увидел – и то, благодаря тебе. Первая улыбка за семь лет. Я обнял Драко за плечи, чуть привлекая к себе. Ничего такого, просто дружеский жест поддержки. Он уткнулся мне в шею носом и время от времени вздрагивал. А потом пробормотал куда-то в район ключиц: – Поможешь? Я чуть отстранился, чтобы увидеть блестящие от непролитых слёз глаза и подозрительно закушенные губы. И весело спросил: – А давай твоему отцу серёжку сделаем? Он поморщился. И я принялся его уговаривать, понимая, серьга – единственная вещь, которую можно носить и днём, и ночью. – Это признак аристократизма во многих странах мира на протяжении уже очень долгого времени. В Древнем Египте, Индии серьги носили фараоны и магараджи… Некоторые народности достигли такого искусства в изготовлении, что и сейчас не каждый обойдёт их. Майя, ацтеки – и это только самые известные. Цвета твоего рода какие? – Синий и белый! – Кажется, он начинал понимать мой замысел. – У меня есть чудный, густо–синий индиголит(2), бриолет. Каплевидной огранки. Эй-эй! Не напивайся! – Я буквально отнял ото рта очередной бокал с вином. – Сейчас будешь мне помогать с дизайном. Хандра, казалось, слетела с Драко в одну секунду, как и сомнения. Уж кто-кто, а он даже собственного отца после моей лекции переубедит, что ношение серьги никаким образом не уронит его достоинства. И я бы не удивился, если спустя совсем непродолжительное время серьга стала бы признаком модного человека, а на прилавках ювелирных магазинов запестрело бы от украшений всяческих форм и размеров. Я подхватил со стола чистый лист пергамента и принялся вычерчивать узоры. Хотелось чего-то вычурного, неоднозначного, дерзкого. Драко внимательно следил за полётом моего пера, а затем нахально забрал у меня листок и, дорисовав несколько дополнительных завитушек, обвёл один, самый удачный вариант, и отдал набросок мне обратно. Единственное пожелание, слетевшее с губ Драко, касалось металла. Он настаивал на платине. Я пожал плечами – мне-то что! Тем более, я сам об этом думал. Кроме индиголита в серьгу я собирался вставить чуть голубоватый опал с прекрасной синей иризацией, а его красота потерялась бы на фоне яркого, почти белого серебра. А платина в этом случае – самое оно! Я достаточно быстро выпроводил Малфоя за двери – мне надо было заняться палочкой для Снейпа, а ему решить какие-то вопросы с банком и гоблинами. До вечера из лаборатории мне выйти так и не довелось, как и пообедать, но зато результатом я был полностью доволен – палочка для Снейпа получилась даже лучше, чем я представлял. По тёмному дереву змейками сбегали спиральки из сплавленной обсидиановой крошки, еле заметно оконтуренные серебром, рукоять я покрыл специальным напылением из чешуи глубоководной рыбы, чтобы она не скользила в руке, а в торце её сиял каким-то совсем уж потусторонним блеском морион. А главное, палочка остро отреагировала на кровь Снейпа – значит, с полной уверенностью я мог сказать, что она подойдёт заказчику. Хотелось от души расхохотаться и попрыгать, как ликующему ребёнку. Одно дело, когда ты создаёшь артефакты для малознакомого, но Снейп-то за все годы обучения давным-давно стал родным. Ужин я проглотил в два укуса и, хотя чувствовал себя воодушевлённым первой победой (в ней я не сомневался), понимал: не стоит прям сразу браться за палочку Малфоя. Чтобы немного отвлечься, я потянул к себе стопку уже раскрытых писем и принялся читать. Мерлин и Моргана! Посланий на подносе было около трёх дюжин, но в каждом я находил просьбу об изготовлении палочки, а порой и не одной. Мне, если честно, стало слегка нехорошо: это магические предметы и в них я вкладываю свою силу. Выдержит ли мой резерв такие нагрузки? После непродолжительного отдыха, во время которого я больше просчитывал, сколько мне нужно на выполнение этих заказов, чем на самом деле отдыхал, я вновь спустился в лабораторию. Палочка Люциуса, ещё на стадии заготовки, была погружена в специальный раствор, чтобы укрепить мягкое дерево анчара (3), и он пока не подействовал как надо. Я не стал терять время и занялся серьгой. Набросок специальными чарами был закреплён на стене напротив стола и сразу под защищённым от взрывов и встрясок канделябром. Из своего сундучка я достал магический конфлатор (4). Как понятно из названия, он и предназначен для плавки металлов магией. Конечно, можно соорудить плавильную печь, разрушить половину особняка, чтобы провести в лабораторию надлежащую вентиляцию, иначе помещение за считанные минуты превратится в филиал Ада, возиться с углём и тиглями, но зачем? Если есть вполне приемлемый вариант без всех этих танцев с бубнами. Выглядит конфлатор, как маггловский кастет: череда из четырёх колец, спаянных между собой и пятое на цепочке, соединённое с остальными. Внутри плавильщика – субстанция, позволяющая поддерживать высокую отдачу магии артефактора. Обычно это шерсть единорога, порошок корня мандрагоры или чешуя дракона. Но, увы, мне перечисленные начинки не подошли, а вот пепел феникса работал со мной в тандеме идеально. Единственный недостаток такого конфлатора – ёмкость волшебной энергии. Иногда приходилось по нескольку дней отлёживаться после его использования, но оно того стоило. Я достал пару кусочков самородной платины, похожих на сильно переплетённые ветви деревьев. Так, глядя на эти неказистые артефакты, созданные самой природой, и не подумаешь, в какие захватывающие дух украшения они могут превратиться силами всего одного человека. Плавить, раздумывая о чём-то малозначительном, вроде превратностей погоды, вещь воистину немыслимая, поэтому я на некоторое время просто отрешился от всего. Это странно описывать: сначала ты видишь только свою цель, но ещё замечаешь раздражающие изгибы пламени свечи, слышишь бормотание Кикимера под дверью: он старался, готовил горячую ванну, а ты сидишь в подземелье и молчишь. А потом исчезает всё! Перед глазами извивается в воздухе полоска металла, то вытягиваясь, то снова сжимаясь в комок, но кроме неё ты не видишь и не слышишь ничего – только болят мышцы плеч от напряжения. Но и это становится неважным, когда металл, подчиняясь тебе, своему повелителю, в точности повторяет твой набросок. Очнулся я через два часа, взмокший и измученный. Неполированная платина была тусклой, а основа, пусть и аккуратной, но совершенно неприглядной. В таком виде она мало кому могла бы понравиться. Особенно взыскательному типу, как Малфой. Я покрутил ещё тёплую заготовку в пальцах – половина дела была закончена, а решения, что, ослабляющее кошмары, поместить в резервуар за камнем, не родилось. В раздумьях я перебирал полотняные мешочки с травами. Остро пахло сеном и беззаботным летом, а ещё – совсем чуть-чуть – теплицами Хогвартса. И пусть коллекция у меня была не бесконечная, но весьма внушительная. Аир и иву я отложил сразу – слабоваты. Шишки хмеля кладут под подушку, а не носят на себе. Вербена, хоть и эффективна, но во-первых, растение женское, а во-вторых, её цветы тоже вешают рядом с кроватью, а не суют в украшения. Подошёл бы собранный в полнолуние папоротник, но если кошмары наведённые, он их только усилит. Анис же слишком явственно пахнет. И тут я вспомнил своё путешествие по Перу: мы с наставником двигались к древнему магическому городу в поисках заброшенного рудника. На протяжении многих веков шаманы добывали в нём серебро для ритуальных амулетов. Собственно, мы ехали туда за тем же – уж очень хорошо поглощает такой металл магию, а, значит, он идеален для артефакторов. На обратном пути мы совершенно случайно сбились с курса и наткнулись на маленькую деревеньку, затерянную в горах. Там я и обратил внимание на то, что все дети в посёлке носят на запястьях сшитые из кожи ламы браслеты, заполненные какой-то трухой. На расспросы моего наставника глава деревни ответил, что это особое растение – бескошмарник (5), и снабдил нас огромным пучком деревянистой, с мелкими чешуйчатыми листьями травы с еле заметным экзотическим, но очень свежим запахом. Но вот в сундучке её не было – я не знал, как на неё отреагируют другие компоненты и отложил отдельно. Пришлось идти в комнату и долго перебирать одежду, отыскивая заветный пучок. За окном царила глубокая ночь. Я основательно вымотался. Ну, лёг бы спать – работа ведь не убежит. Тем более что сроки никто не устанавливал. Ан нет, муки творчества замучили, и я спустился обратно в лабораторию, отполировал основу серьги, в ступке перетёр траву в порошок, тонким стилом утрамбовал его в платиновый резервуар, магически спрессовал, чтобы не сыпался. Осталось лишь вставить камни, и механический труд закончен. Самоцветы легли в гнёзда, как влитые. Серьга заиграла цветами и наконец-то приобрела вид завершённого изделия. Для любования своим творением я слишком сильно устал. На одних инстинктах сложив всё по местам и навесив с дюжину охранных заклинаний, я зевнул и потянулся. Сил на ванну уже не осталось, и я, поднявшись в свою комнату, упал лицом в подушку и так и заснул в одежде и даже в носках. Кажется, на часах было около пяти. _________________________________ 1 – Морион – кварц черного цвета, просвечивающий только в тонких сколах и напоминающий смолу (отсюда его название уральских горняков – смоляк). Морион – признанный самоцвет алхимиков. Он использовался ими для отыскания философского камня (не путать с радиоактивным уранинитом!!!) и во время опытов при изготовлении золота. Он абсолютно бесполезен для простых смертных, но является талисманом магов, волшебников, прорицателей, у которых сверхпопулярен. Морион дает возможность общения с силами, предоставляющим владельцу знания о загробном существовании умерших людей, далеко не всегда приятном. Также он может влиять через своего любимого хозяина не только на отдельных людей, но и на множество сразу, т. е. он дает возможность руководить толпой. Однако используемый в корыстных целях, камень страшно отомстит своему владельцу, хотя и не станет ему препятствовать. Такой человек может впасть в безумие, из которого нет возврата. Камень нужно часто промывать водой. Использовался раньше в сатанинских обрядах, но сегодня вышел из обихода сатанистов и стал камнем благодарных и честных магов (вплоть до медитации). 2 – достаточно редкая синяя разновидность турмалина. Индиголит, как и многие голубовато-синие минералы, используется йогами и астрологами для получения информации от высшего разума и поиска духовного Пути. Этот минерал рекомендуется класть на область "третьего глаза" для успокоения взволнованного ума, или на сердечную чакру, чтобы успокоить сердце, объятое гневом или печалью. Также индиголит способствует ясному словесному выражению посредством голоса, и часто используется певцами, лекторами и медиумами. Из всех видов турмалина пожалуй только индиголит можно носить постоянно, но лучше все же не делать это очень долго. Также это единственный турмалин, который приемлет для себя не только золотую, но и серебряную оправу (для лечебных целей). 3 – на самом деле автор не знает мягкая или твёрдая древесина у анчар, ибо в Гугле такой информации не нашёл. Рассказчик немного преувеличивает ядовитость анчара, но не из-за скудости своего ума, а скорее из-за образа, созданного некими авторами беллетристики – сильно ядовит только млечный сок растения. 4 – от латинского conflare - плавить, лить. 5 – это растение полностью вымысел автора, и к реальной ботанике не имеет никакого отношения.