Артефактор

Люциус поднялся с постели очень рано или же очень поздно – как посмотреть: за окном стояла непроглядная темень, небо на востоке не успело даже посереть в преддверии нового зарождающегося утра. Я протестующе замычал: в кольце сильных рук меня не тревожили ни дурные мысли, ни дурные сны, но Люциус погладил моё плечо, успокаивающе шепча: – Спи, спи, тебе ещё надо увидеть заветный сон. Я обнял покинутую им подушку и невольно улыбнулся. Странно, что он верил в эти предрассудки: последний, утренний сон на новом месте обязательно окажется пророческим. Где прагматичный Малфой и где невинное, почти шутливое предсказание? Люциус ушёл, я ещё слышал, что он осторожно притворил дверь спальни, а потом меня сморило. Мне снился Драко, каким он был на четвёртом курсе: угловатым и совсем немного прыщавым. Он лежал рядом со мной под сенью дерева с по-летнему пышной кроной, жевал травинку и разглядывал бездонное небо, раскинувшееся над нами шатром. Я приподнялся на локтях, щурясь: со стороны сторожки Хагрида повеяло терпким запахом дыма, и ветер донёс до нас бойкий напев, слов разобрать было невозможно, но глухое «бум-бурум… пара-парам…» напоминало рождественскую песенку про весёлого гуся, которую очень любила петь Джинни, когда чистила картошку для ужина. – Что толку валяться? – тоскливо произнёс Драко, фыркнув на особенно громкую руладу Хагрида, поднялся, не глядя отряхнул налипший сор с мантии, и взлохматил припорошенную пылью чёлку. – Завтра экзамен, а я ничего не могу вспомнить из параграфа: «Превращение живого в неживое». И, точно назло, эта тема мне и попадётся. Привет, Поттер! Он шагнул в сторону и, как бы скоро я не бросился за ним, в мгновение ока (это бывает или по волшебству, или во снах) оказался уже далеко. – Драко! – заорал я во всю силу своих лёгких. Сердце болезненно сжало от предчувствия – точно ему попадётся этот билет. – Я объясню тебе главное! Но Драко отмахнулся и каким-то неровным шагом, будто спотыкаясь, продолжил идти по направлению к замку. «Я не могу его отпустить!» – понял я и побежал за ним, надеясь догнать. Но то ли он шёл быстрее, чем мне казалось, то ли я не рассчитал своих сил, но он уже растворился в портале главного входа, а я всё бежал, задыхаясь. И, вроде бы, догнать его невозможно – никакой надежды, а внезапно я наткнулся на него, застывшего перед исполинской статуей рыцаря, которая стояла в нише, опираясь на меч неимоверных размеров. – Иногда мне кажется, это не просто изваяние, – прошептал он, проводя пальцами по каменному наколеннику. – А кто? – спросил я, ловя себя на мысли: мне тоже хочется коснуться наверняка тёплого камня. – Настоящий великан в гробу, сделанном в виде рыцаря, – он повернул ко мне лицо и улыбнулся. – Отец говорит, что я – фантазёр. Его смешливые отголоски разбились о сводчатый потолок, а я проснулся дрожа и в холодном поту. Смех Драко напоминал плач козодоя. «Чушь! Ерунда! Ересь!» – клеймил я сон, вывязывая узел галстука и собираясь спускаться к завтраку. Я убеждал себя, что мой сон предвещал всего лишь дождь – а он и лил, как из ведра, лишая меня утренней прогулки по саду – и даже преуспел в этом. Что могло случиться с Драко в мирное время? К тому же в Японии, где очень щепетильно относятся к безопасности гостей страны? Глупые страхи! Дождь не добавлял оптимизма, тем более такой, монотонно шуршавший гравием дорожек. Пустая столовая создавала гнетущее впечатление, словно кто-то в доме уже умер. На мой вопрос, куда подевался Люциус, домовик долго терзал свои уши, таращил и без того выпученные глаза, но ничего внятного ответить не смог. В одиночестве я потерял аппетит: едва затолкав в себя чашку кофе и пару тостов с джемом, я решил всё-таки немного прогуляться – большой, почти пустой особняк казался мне погружённым в сонное оцепенение. Столетний сон в замке Спящей Красавицы. Но стоило спуститься к порогу дома, укомплектованным резиновыми сапогами и гетрами, которые не жаль было заляпать грязью, как я нос к носу столкнулся со Снейпом. Я видел его всяким: усталым, злым, замученным, но каким он был в тот день?! По лицу текла вода, с волос капало, мантия облепливала его худое тело, а её подол щедро покрывала жидкая красноватая глина. Я собрался проверять, в самом деле ли Снейп, потому что мало кто мог представить этого аккуратиста в таком неприглядном виде. Следом за Снейпом в дом вошёл Люциус. Да, выглядел он презентабельней, но его лицо… Ни кровинки не было в чертах, глаза подёрнула пелена бессмысленности, будто его пытали с того самого времени, как он ушёл. Новости, рассказанные на одном дыхании Малфоем, шокировали. Вначале показалось, что я ослышался. В самом же деле не мог Люциус сообщить совершенно будничным тоном, каким говорил о погоде или предполагаемом десерте, что Драко погиб? Хотя рассуждая о погоде, он досадовал – она иногда портила планы, а беседа о десерте была наполнена предвкушением, – в тот момент голос его звучал ровно. – Что-что? – переспросил я враз онемевшими губами. Ответил Снейп, – уже не списать на дефекты слуха. Я замер, не в состоянии поверить новостям. Ошибка? А, может, не Драко? А, может, не погиб? – Тело прибудет завтра, – бесцветно сообщил Люциус и исчез в темноте коридора, оставив нас со Снейпом вдвоём. – Как? – спросил я, понимая, что не смогу задать тот же вопрос Люциусу. Снейп качнул головой, запустил в мокрые волосы пальцы и вдруг завыл. Тоскливо, по-волчьи, без надежды на другой исход. Весь следующий день напоминал дурной сон. Ошибки, как и чуда, на которые я рассчитывал, не произошло. Работник Министерства, сопровождавший тело Драко к отчему дому, дряхлый, но при памяти, по стечению обстоятельств оказался нашедшим младшего Малфоя неподалёку от межгосударственного портала. Судя по тем отрывочным сведеньям, которые шёпотом поведал мне старик, Драко убили. Я не был уверен, сообщили ли эти подробности Малфою-старшему, но, думаю, да. Хотя создавалось впечатление, что убили не одного Драко, а и его отца с крёстным впридачу. И Люциус, и Снейп сами напоминали восставших из могилы. Окутанные чёрным, бесшумно скользившие по коврам, как тени, они почти не разговаривали, подолгу застывая у единственного освещённого места – у гроба. Живые цветы с ароматом слишком сладким, чтобы не вызывать омерзения, наполняли строгие вазы. Чёрное и белое, белое и чёрное, и никаких размытых границ. Полутьма передо мной послушно расступалась, выставляя на обозрение открытый, как изысканная бонбоньерка, гроб. Красное дерево, блестящее от праздничного глянцевого лака, окаймляло начинку, выделяя её извращённую красоту. Белоснежный атлас, трепещущие на сквозняках кружева. Глядя на Драко, сложно поверить, что он мёртв. Вся поза Драко была расслабленной, будто молоденький пастушок лёг отдохнуть на весеннюю травку и задремал. На бледных, чуть приоткрытых губах застыла неуверенная улыбка, а волосы разметались по подушке. И что более поразительно – на полупрозрачной коже щёк горел лёгкий румянец. Считал ли я Драко красивым? Нет, к внешности окружающих быстро привыкаешь и даже, если при первой встрече в голове промелькнуло, что некто из знакомых красив, то потом эта мысль сразу же теряется и практически никогда не всплывает в памяти. Но в тот момент я не мог оторвать от него взгляда – он был божественно красивым. И необратимо мёртвым. Я чувствовал себя таким же, как он, – даже сердце не билось в груди. «Разве ты не привык?» – спросите вы. Конечно, война и смерть идут рука об руку, но можно ли приноровиться к этому? Но я возразил бы ещё чуток: не так уж и много я видел мертвецов, не считая искалеченных сражением тел Дамблдора и Волдеморта – их я рассмотрел в мельчайших подробностях, а потом ещё долго пытался забыть. На самом деле, во Второй Магической не было масштабных битв: мы немного испортили внутреннее убранство Министерства, и только смерти лидеров Света и Тьмы выделили его из череды таких же мелких стычек, не обо всех из которых даже сообщалось на первых полосах газет. Но то была война, а смерть Драко – это нечто совершенно иное, неправильное, пугающее и не укладывающееся в сознании... В конце концов, на дворе мирное время. Время жить и любить. Как любил тебя я, мой спящий брат. И словно повинуясь нечеловеческому притяжению, исходящему от уснувшего Драко, я погладил нежную бархатистую щеку, скользнул пальцами по скуле и дотронулся до бледной шеи. Только мёртвый холод его тела убедил меня окончательно, что надеяться тщетно, это всё – мираж. Драко больше нет. Комната, гроб и белые лилии куда-то поплыли. Нечто острое воткнулось в мою ладонь. Отголоски боли скрутили мои внутренности и я рухнул в спасительную темноту. *** Из забытья я выплывал медленно. Вначале появились звуки: неясное неравномерное гудение, как от приглушённого разговора. Потом стало постепенно возвращаться зрение. Свечи горели слишком ярко по сравнению с окружающей меня темнотой. Но всё-таки я сумел разглядеть Северуса и незнакомого мужчину в сером маггловском костюме рядом со своей кроватью. Пошевелиться и сесть мне удалось почти сразу: я не чувствовал слабости или боли. Просто было как-то странно, будто я – не я, а чужое тело, делящее два сознания. Присутствующие заметили моё пробуждение. Мужчина в маггловском костюме присел рядом на постель: – Вы нас напугали, молодой человек. – Что со мной? – Ничего страшного. Устали, распереживались. Попьёте успокоительных и всё образуется. Он вымученно улыбнулся и поднялся, чтобы быстро ретироваться, как помилованный с места казни, и стараясь не смотреть мне в глаза. Создавалось впечатление: либо он не знал, что со мной, либо же, по его вердикту, мне предстояло умереть. А впрочем… Есть ли смысл гадать? Если не знал, то это не делало чести ему, как целителю. А если болен, то мне грозят лишь гроб, вонючие лилии и гранитный камень. Немного жаль, что никто не придёт на мою могилу: все, кому я был дорог, уже давно не в этом мире. Голубоватое стекло стакана едва коснулось моих губ, я вздрогнул, взглянул на серого от горя Снейпа и послушно отхлебнул снадобья. Мне понадобился один вздох, чтобы реальность отпустила меня. *** Просыпаться после зелья Сна-без-Сновидений всегда тяжело: голова, как медный котёл, во рту вкус прелых трав и чего-то подгнившего, а тело отказывается повиноваться, словно одеревенев. Я с усилием поднялся и поплёлся в ванну. И только попытавшись плеснуть в лицо холодной воды, я почувствовал у себя в руке нечто лишнее. Я разжал кулак. Должно быть, падая в обморок, я сорвал с шеи Драко охранный амулет, но в то же время мог поклясться, что никогда его не видел у своего друга. Да и странно было бы, если бы Драко купил нечто подобное: я бы не отказал создать эксклюзивное, а таких амулетов – пруд пруди, их изготавливают чуть ли не промышленными масштабами. Центром и главным элементом оберега был китайский дракон, свернувшийся косой восьмёркой и вырезанный из полупрозрачного зелёного нефрита. Его окружал тонкий золотой ободок с мелкими насечками. Ничего необычного или экстраординарного – амулет против мелких пакостей и подчиняющих зелий, пользующийся спросом на Востоке. Больше – в Китае, но и в Японии они в ходу. Их мало применяют по прямому назначению, чаще всего просто дарят на память, как не очень дорогой сувенир. Я покрутил его в руках, выискивая гравировку дарителя, по привычке глянул на просвет и присмотрелся. С изнаночной стороны, где гладкий нефрит когда-то прикасался к коже, выделялось яркое сиреневое пятно, будто кто-то накапал чернил в толщу камня. Узнавание царапнуло меня изнутри. Я уже видел это раньше. Видеть – то видел, но вот только где? Я отложил украшение на полку с шампунями и всякой всячиной и залез в ванну, которую набрал для меня всхлипывающий домовик с опухшими глазами. Прохладная вода чуть отрезвила гудящую голову. Правда, вернуть меня в обычное состояние ей оказалось не под силу. Но уже и это было совсем неплохо. Я неспешно одевался, пытаясь оттянуть неизбежный момент встречи с домочадцами. Как теперь смотреть им в глаза? И пусть в смерти Драко я не виновен, но разве это иррациональное чувство стыда можно убрать доводами разума? В доме стояла полнейшая тишина. Ни в коридорах, ни на лестнице не было и признака того, что он обитаем. Спустившись вниз, в холл, я услышал тихий разговор, который доносился из Бального Зала, где по-прежнему горели свечи, и сиял белоснежной обивкой гроб. Из-за эха, усиливающего голоса, мне было прекрасно слышно каждое слово. – … оставь меня! Я вполне в состоянии позаботиться о себе! – Я не мог поверить собственным ушам – Люциус Малфой кричал. – Люциус, тебе нужно поесть – ты не можешь хоронить себя тут! – Голос Снейпа был гораздо тише и мягче, словно он уговаривал капризного ребёнка, застывшего у понравившейся витрины. – Не говори мне, что я могу, а что – нет! Я хочу остаться с сыном наедине! Я постоянно кому-то должен: отцу – жениться и продолжить род, Министру – излагать собственные мысли по управлению страной, которые он потом выдаст за свои… Почему вы не можете просто оставить меня в покое? Я хочу умереть рядом с сыном – что здесь непонятного? Это моё право! – А Гарри? – Я порывался уйти, чтобы не слушать, как Люциус скажет: я и он никогда не сможем быть вместе, потому что… Он сам придумает причины, вывод один – порознь. Но услышанное пригвоздило меня к месту. – Причём здесь он? Ты грязно играешь, Северус, – Дикий, раздирающий уши ор сменил усталый, ломкий, как стекло, голос. – Может, и не причём… А, может, при том, что два Малфоя были влюблены в одного Поттера… Я поперхнулся вдохом. Окружающий мир вдруг перевернулся с ног на голову, а я остался стоять там, где и был. Потерянный, обезоруженный. Я смог вздохнуть только тогда, когда за мной захлопнулись двери столовой. Сбежал. Сбежал, будто вор с места преступления. Первым побуждением было подняться наверх, собрать вещи и тихо исчезнуть. Возможно, написать записку, что меня отрывали от этого дома иные дела – никто, я был уверен, никто бы не бросился выяснять, солгал ли я. Странные мы, люди. Мы можем сколько угодно кичиться своей храбростью, но, когда судьба подбрасывает нам испытания, мы всячески стараемся их избежать, будто страшнее их ничего на свете не бывает. Я одёрнул себя на мысли о побеге. Да, ещё стоит разобраться, кто я для Люциуса, но бросать его в столь тяжкий час – даже не трусливо, мерзко. Я сжал кулаки до побелевших костяшек и, гордо выпрямившись, сел за стол. Но ни Снейп, ни Люциус так и не показались. *** Время текло своим независимым потоком, а мы, как обломанные веточки, которые несёт течение, то сближались в бурных водах, то плыли в разные стороны. Иногда мы сталкивались в холле или на лестнице, но единственное, что указывало на наше знакомство – это короткий приветственный кивок. Прошло три или четыре дня, Драко был оставлен в тишине старого и величественного склепа, и поверх его гроба уложили белоснежную мраморную плиту. Люциус все дни напролёт находился там, что-то бормоча, как будто беседовал с сыном. Для него Драко оставался живым. Я или Северус иногда пытались достучаться до него, уводили из склепа, заставляли поесть или помыться, хотя сами тоже почти ничего не ели. Да, Люциус гораздо охотней позволял себя уговорить, если за дело принимался я, но это, пожалуй, было единственное напоминание о несуществующей, как по мне, любви. Дни протекали в однообразии и скорби, а вот ночи… В самую первую ночь после похорон мне приснился Драко. И так, вроде бы я – маленький могильный червячок, который прогрыз дырочку в лакированной упаковке и жаждет полакомиться свежим телом. Но моя еда, а ей надлежит быть тихой и холодной, бьётся и царапается в желании вырваться наружу. Я подскочил на постели, заорав так, что засаднило горло. Пот тёк струйками по спине, моментально холодея. Это был просто кошмар! Я облегчённо выдохнул и упал обратно на постель. Но сон не шёл, а стоило мне закрыть глаза, хоть на мгновение, и картина бьющегося в агонии Драко снова появлялась перед ними. Я проворочался всю ночь, по сто раз переворачиваясь, но так и не находя удобной позы. Нужно ли говорить, что утром я едва поднялся с постели?! Я спал с лица, но среди похожих на инферналов домочадцев не выделялся. После одной бессонной ночи в следующую я должен отоспаться. Обычно так и бывало, но не на этот раз. Сон повторился с пугающей точностью, будто моя анимагическая форма трупный червь, и всё это происходило наяву. Драко не просто бился – по обивке размазалась кровь от сорванных ногтей, он царапал сломанными пальцами крышку, и слёзы отчаяния чертили дорожки на покрасневшем от нехватки воздуха лице. Я вскочил посреди ночи, задыхаясь, словно сам оказался похороненным заживо. Вокруг царила гулкая тишина, и никого рядом не было, чтобы помочь пережить эту ночь. В голове промелькнула нелепая идея пойти к Люциусу, но я тут же отмёл её: случайный секс – не повод вламываться в его личное пространство и о чём-то просить. Всё, что мне оставалось, это свернуться калачиком и дать волю слезам. Больше я так и не заснул. А едва стал разгораться рассвет за окном, я начал собирать вещи. Меня засасывало в то болото скорби, в какое превратился дом и его обитатели. Собравшись, я спустился в столовую на ланч. Было бы нечестно уехать, не попрощавшись. Но никто из домочадцев не пришёл. Я посидел над тарелкой, не коснувшись даже прибора – в голове назойливо крутилась мысль, что мой поступок сложно посчитать благородным. Конечно, Люциус ничего не скажет, но новый удар мог его попросту доконать. Но я не находил в себе сил жить и работать дальше. Перед глазами, стоило ненадолго прикрыть веки, так и продолжал изгибаться Драко, рвавший атлас окровавленными пальцами. Фантазия, на которую я никогда не жаловался, дорисовала его крики, хрипы и мольбы. Люциус, как и прежде, неусыпно нёс свою вахту у могилы сына. От мужчины в самом расцвете жизненных сил осталась лишь пустая оболочка. У меня язык не повернулся тревожить его своими подозрениями. Не было ни одного аргумента, почему мой сон стоило брать в расчёт и вскрыть могилу Драко. Но и оставить всё без внимания я тоже не мог – надо обладать железными нервами или на редкость бесчеловечным характером, чтобы ночь за ночью смотреть смерть ближайшего друга. Плохо или хорошо, но нервы у меня порядком поистрепались. Да и у кого они не заржавели после отгремевшей войны? Третьего сна я не выдержал. Не глядя, что за окном давно ночь, забыв, что на мне надета одна пижама, а ноги босы, я вышел из дома в сад. От усталости и истощения меня бросало из стороны в сторону, я то и дело спотыкался и наступал на острые веточки, но упрямо следовал намеченному пути. Семейный склеп Малфоев находился в глубине сада, в самой изумительной, по-моему, его части. При свете дня он являл собой чарующую композицию: над беломраморным строением в неоготическом стиле сплели позеленевшие от мха ветки столетние дубы, а у их подножия цвели башмачки. Днём витражные стёкла склепа бросали на траву разноцветные блики, создавая иллюзию праздника. Однако ночью белое здание с чёрными провалами продолговатых окон напоминало оскаленный череп – и никакие цветы и витражные стёкла не скрадывали гнетущее впечатление. Я поёжился, но всё же толкнул дверь склепа и вошёл. Внутри стоял запах пыли, ладана и сырости. Повеяло холодом и браслет на руке, с помощью которого я колдовал, ощущался кусочком льда. Тусклый огонёк «Люмоса» повис под потолком, высвечивая гирлянды рваной паутины и старые ржавые люстры без свечей. Его света было достаточно, чтобы разглядеть надгробия и не споткнуться. Плита с именем Драко покоилась в самой глубине узкого коридора, по которому приходилось пробираться, шарахаясь от стен. Даже если бы я не присутствовал при погребении, то вряд ли перепутал её с какой-то другой: она сияла первозданной белизной в отличие от уже пожелтевших и слегка щербатых соседок. Мои ладони вспотели, несмотря на озноб, не отпускавший меня. «То был сон, а это жизнь…» – шептал мне предательский голосок разума, но инстинкт кричал: «Взорви эту плиту к Мордреду!» Инстинкт всегда был мне ближе, чем голос разума. И, отметая прочь все сомнения, я разнёс «Бомбардой» надгробие на мелкие осколки, и частички мрамора, повинуясь магии, прыснули в стороны, жаля всё на своём пути. Пыль взметнулась, и в мгновение ока заволокла окрест. Я закашлялся – в горле противно запершило, глаза засыпало. Я снова ударил Взрывающим на ощупь. И, как ни странно, попал. Жалобно затрещало дерево, и нелюдской вой вонзился мне в уши. Я закрыл голову руками и замер, пережидая магическую бурю, вырвавшую из потолка люстру и, измяв её, швырнувшую всего в паре дюймов от меня. Пол пошёл трещинами. Гроб Драко выпал из ниши, расколовшись по длине. И всё стихло. Я подобрался ближе, опасаясь увидеть тело, тронутое тленом. Первое, что бросилось мне в глаза – это длинные царапины на бледно-синюшном лице и пятна крови на изодранном и пропыленном атласе. – Жив! – закричал я, обнимая дрожащее тело Драко. – Слава Мерлину, жив! Восставший из мёртвых Драко был куда страшнее покойного: затянутые сеточкой лопнувших сосудов белки глаз, губы и подбородок в кровавых корках и потёках, волосы слиплись в единый колтун. От него исходил резкий запах пота и мочи. Колотило нас одинаково: его, очнувшегося в гробу под толщей камня, и меня, волею случая разнёсшего фамильный склеп Малфоев по кусочкам. – Пойдём отсюда… – я потянул его из гроба, в обломках которого мы оба сидели почти сращенные, как сиамские близнецы. Он коротко кивнул, но в тот самый момент, когда я, кряхтя, приподнял его, и мы сделали первый шаг, в склеп ворвались Люциус и Северус с палочками наизготовку. На Люциуса было страшно смотреть: не человек, ангел возмездия спустился с небес, разя всё вокруг. Нет, я не мог оценить его вида тогда – первое же заклинание приложило меня к стене склепа. Мне очень повезло, что расстояние от стены до стены оказалось крошечным, иначе пришлось бы лечить переломы. Однако и того удара хватило, чтобы выбить из меня дух. В глазах потемнело. – Полегче, Люциус, – пытался урезонить его Снейп. – Это же Гарри. – Он знал! – зло прошипел Люциус, снова поднимая палочку. По его диковатому взгляду было ясно, что ждать пощады мне не стоит: бывших Пожирателей Смерти не существует. От этого защемило сердце – стыдно признаться, но, лёжа на полу и ожидая, как минимум, Круциатуса, я понял, что влюблён, и не в абстрактную жизнь, а в самого невозможного человека – Люциуса Малфоя. Я зажмурился, чтобы не видеть, как луч Пыточного заклинания сорвётся с моего же творения, и, конечно, не мог разглядеть, что рука Малфоя дрогнула – стена над моей головой лопнула, по ней зазмеились трещины, и обломок камня приземлился мне на темя, в который раз отправляя в страну грёз. Очнулся я в комнате. Наверное, моей многострадальной голове крепко досталось, и отнять её от подушки было очень тяжело. И всё же я поднялся. Охая, ахая, и пережидая моменты, когда комната вертелась каруселью, я сначала сел, а потом попробовал дойти до спальни Драко, резонно полагая, что все домочадцы в тот момент находились там. Я не ошибся. Драко спал, напоенный зельями и обмазанный снадобьями с ног до головы. Снейп сидел рядом со спящим, поправляя одеяло, а по сути просто убеждаясь: всё это происходит на самом деле. Люциус облюбовал кресло и смотрел в окно: по его лицу мало что можно было сказать – наверняка он преуспевал в карточных играх. Заслышав мой робкий стук по двери, они посмотрели на меня, и я понял, насколько по-разному ко мне относятся: Северус улыбнулся, всего лишь уголками рта, но всё же, во взгляде Люциуса промелькнула плохо скрываемая злость. Он, по-видимому, так и не забыл своей отцовской обиды. – Я хотел предупредить, что уезжаю, и зашёл попрощаться, – на мгновение мне показалось: в глубине малфоевских глаз промелькнула боль. Нет, показалось. Не дожидаясь ответа, я выдавил: «до свиданья» и, сдерживая рвущиеся из груди ругательства, вернулся в комнату. Оставшиеся вещи я сгрёб единой охапкой, кое-как затолкал их в саквояж и, почему-то прощаясь навсегда и с домом, и с его обитателями, шагнул в пламя камина – будто не переселялся в отель, а уезжал куда-то очень далеко. Сложно было объяснить Тому, бармену и по совместительству владельцу гостиницы, отчего я так мрачен. Пришлось отговариваться головной болью, которая действительно измочаливала мой мозг. По крайней мере, я сам верил в придуманную отговорку, потому что по-иному сложно было объяснить повисшие на ресницах слёзы. Ночь в гостинице не принесла мне успокоения. Начнём с того, что уснуть оказалось непосильной задачей: то и дело я поднимался с постели и смотрел на дремлющий переулок, куда выходило окно моего номера, на фонари, по обыкновению зажигаемые над каждым крыльцом, на припозднившихся гуляк, тенями скользивших от одного огонька к другому. Под утро, когда глубокая синь ночи стала уступать предрассветной серости, меня всё же сморило, и на этот раз никакие кошмары не тревожили мой сон. Впервые за неделю я спал спокойно. Поздний завтрак, на который я спустился в бар, чтобы не смотреть на опостылевшие за ночь стены, был типично английским: бекон, яйца всмятку, свежевыжатый сок и чай вместо привычного кофе. Кофе Том тоже подавал, но пить такие умопомрачительные помои – нужно было обладать желудком завидной крепости. Я мешал хандре поглотить меня полностью: после завтрака направился в магазин, где наравне с Ронни покрывал старый дубовый паркет новым лаком. Из-за резкого запаха постоянно находиться в помещении было невозможно, поэтому мы по очереди выбегали на улицу подышать свежим воздухом. В один из таких выходов на меня спикировала чья-то сова. Кому она принадлежит, я понял, лишь надорвав конверт, и моё сердце не преминуло пуститься вскачь – я узнал этот тонкий, почти невесомый почерк, размашистые заглавные буквы и витиеватый росчерк в подписи. Мне потребовалось перечитать письмо дважды, чтобы до меня дошёл смысл написанного. И ещё дважды, дабы придумать цивилизованный ответ на завуалированный, достойный пера опытного политика вопрос – не соглашусь ли я с ним встретиться на нейтральной территории. Мой ответ был однозначен и по-другому трактоваться не мог – нет! Я гордился собой. Минут десять. А потом принялся за самобичевание. Никто и не сомневался, что Малфой горд, и, принимая во внимание этот факт, я отказался от, вероятно, единственной возможности встретиться и наладить отношения с ним заново. Сколько я не убеждал себя, что это лишь к лучшему, обречённость никуда не девалась. Ронни, обнаружив моё изменившееся настроение, старался не попадать мне на глаза, будто я имел привычку срывать его на других. И всё же с лакированием пола мы закончили. Был уже вечер, когда я закрыл двери магазина и попрощался с Ронни, намереваясь немного пройтись, чтобы убрать не самый приятный аромат свежего лака, который вроде бы удалился заклинанием, но всё равно эфемерно преследовал меня. Я так и не заметил, откуда он появился – просто в какой-то момент передо мной выросла чья-то фигура, в грудь которой я чуть было не уткнулся носом. Подавив желание от души выругаться, я поднял голову и замер. Люциус стоял передо мной как ни в чём не бывало, протокольно улыбался, словно уверившись полностью, что мне не устоять перед его обаянием. Наверное, не будь я обижен и зол на него, уловка бы сработала. – Добрый вечер, мистер Малфой, наслаждаетесь прогулкой? – Безразличный тон мне никак не удавался. Не знаю, насколько он убедился в моём равнодушии, но сам себе я не поверил. Фальшь не просто ощущалась – разила наповал. – О нет, мистер Поттер, любуюсь одним молодым человеком, – пальцы Люциуса как наручник, выстланный мехом, сомкнулись на моём запястье, отрезав и так призрачный путь отступления. – Боюсь, в этом я не могу присоединиться. Добрый вечер, мистер… – Нет, Гарри, я не дам вам сбежать, – хищная улыбка на мгновение осветила идеальные черты лица. – Не в этот раз. Я пискнул, оказавшись в объятиях, но, когда его рот накрыл мои губы, мне почудилось, что звёзды спустились с небес пониже. Мы стояли посреди Косой Аллеи и целовались, словно сами мы были школьниками и впервые попробовали взрослые радости. Кто-то за моей спиной заулюлюкал, кто-то помянул в сердцах распущенную парочку, перегородившую дорогу. Я оторвался от малфоевских губ, когда силы окончательно меня покинули. Но Люциус, не разжимая рук, принялся нашёптывать, что Драко идёт на поправку, только голос пока не вернулся, что Северус устроил ему после моего побега знатную головомойку, что он счастлив сказать мне всё это лично, а не разыскивать по миру. Но в тот момент, когда мой взгляд скользнул по лицу Малфоя, а потом за его спину, я растерял все заготовленные фразы. Точно громом поразило – напротив, под фонарём, стоял человек, глаза которого, казалось метали молнии. Я вскрикнул – на меня смотрел мой крёстный, упавший в Арку Смерти Сириус Блэк.