Возвращение Кровавого Короля...

      Нанами со всех ног несется по коридору. Сердце в её грудной клетке колотится гулко и неистово, отдаваясь звоном в ушах. Она слышит стремительные шаги за своей спиной, и начинает бежать быстрее. Не разбирая дороги, не считая одинаковых дверей и поворотов. Оборачивается назад, и тут же получает стремительный удар по ногам, девушка вскрикивает теряя равновесие, толкает незнакомую дверь перед собой, колени и ладони ее от падения сразу пронзает страшная боль, а глаза ослепляет ярким светом. Нанами морщится, стараясь сфокусировать взгляд. И наступает тишина. Лишь загнанные вздохи рвутся из девичьей глотки.       Девушка даже и не сразу понимает, что именно вокруг нее происходит и участником чего она оказывается. Она лишь видит, как сотни недоуменных, даже злостных глаз вдруг поворачиваются к ней. Впиваются в её фигуру, сканируют и пожирают. Несколько десятков ёкаев самой разной масти и вида, сидят за уставленными яствами столами. С пастями хищных зверей, с когтями на лапах лесных чудовищ. Чистая нечисть из самой преисподней. И одна она. Единственная среди них всех. Слишком бледная, слишком прозрачная. С такими огромными глазами на белом лице. Остаётся лишь опустить тапок, придавить её как следует, и Богиня будет размазана, словно нерадивый червяк, не вовремя выползший на поверхность во время дождя.       — Человечишка! — Так громко и внезапно произносит чужой голос, звучит над её головой и Нанами едва успевает выставить руку в пустом защитном жесте. Как на нее уже кидается одни из демонов выскакивая из-за стола. И ей бы наверное сейчас испугаться, но в мозгу так мутно, и все тело крутит так дико, что девушка просто тонет в своей безвыходности и боли. Наверное, вот сейчас она умрет. И отчего-то ирония кривит её губы. Все так патетично, что аж смеяться над собой хочется.       А потом все вокруг нее вспыхивает пламенем. Нанами жмурится сильнее, чувствуя, как жар охватывает все тело, как раскаляется воздух вокруг нее за секунды. А умирать, оказывается, не так страшно, как она думала. По крайней мере, тяжесть остается все еще при ней, тянет и давит куда-то вниз, а боль пульсирует в конечностях и висках. И тут Нанами понимает, что жива. Конечно, царапины, ссадины и синяки на руках и ногах ей обеспечены, но она жива. Девушка распахивает глаза и видит, как прямо перед ней тлеют останки чужой плоти, запах от них такой отвратительный, застилает собой всю носоглотку, и девушка кашляет. А голова ее все яснее. Вот в сознание врываются звуки. Топот ног, чьи-то крики.       — Вставай, — рычат прямо у нее над ухом и дергают со всей силы вверх. А она такая беспомощная. Руки и ноги не слушаются, точно ватные. И девушка просто приваливается к чьему-то телу, тут же съезжая вниз. — Какого хера ты тут вытворяешь?! — Голос громкий, грудной, но такой узнаваемый для Нанами. В этом месте у нее есть лишь один спаситель. И она даже тихонько улыбается почему-то. Всхлипывает. От облегчения, стараясь пальцами зацепиться за его одежду. Пока рука Акуры крепко сжимает ее талию, не давая ей обратно опуститься на пол.       — Акура, — Нанами и сама не понимает, как все же умудряется открыть рот и хоть что-то произнести. Все еще до конца не осознавая, что именно смогла пережить и чего избежала с чужой помощью. Глаза ее огромные, испуганные и ошеломленные. Сердце истерично колотится в груди, а пальцы так дрожат. И она лишь еще сильнее и крепче вцепляется в его одежду надрывно всхлипывая. Словно он сейчас вдруг возьмет и оттолкнет её. Нанами точно физически чувствует, как Акура закатывает глаза, слышит, как он напряженно чертыхается ей в волосы, а потом вдруг неожиданно и легко подхватывает ее на руки. Одна ладонь его обхватывает женскую талию, другая проходит под коленками.       — Кем ты меня выставляешь? — Едва слышно шепчет Акура, скорее себе, чем ей, чувствуя, как эмоции в нем уже понемногу утихают. А Нанами руками сразу обхватывает его шею. Ее пальцы путаются в его длинных волосах, складками собирают материю ворота плаща, а частое дыхание щекочет ему кожу. Акура так и застывает на долю секунды. Обескураженный. Едва сбитый с толку такими резкими переменами в ней. — С тобой одни проблемы. — Все также шепотом. Девушка лишь мотает зачем-то головой, а Акура даже едва улыбается. Ему все же нравится такая ее хрупкость и беспомощность, нравится чувствовать, что она нуждается в нем. Именно в нем, а не в ком-то другом.       Что ты со мной делаешь, Нанами?       Он выходит с девушкой из залы, ни слова не говоря о своем решении окружающим, молча оставляя всю, едва присягнувшую ему свиту, уже шепчущуюся и бубнящую за его спиной, о неуместности такого поступка возвратившегося Господина. Никто и никогда не позволял себе подобно, и любой человек на ее месте давно бы был сожжен до тла едва только коснулся его пальцем, но вместо этого лишь прах собрата демона теперь разносит сквозящий в щели ветер по камню пола. Акура-оу вернулся не тем, кем был когда то... Он очеловечился. И это приводит в сомнение признание его Королем. Но тонкие женские пальцы лишь еще сильнее вцепляются в его одежду. Нанами не смотрит по сторонам. Боится. В мозгу ее чередуются картины произошедшего, и чувствует, как Акура аккуратно прижимает тонкое, вздрагивающее от каждого его шага тело к своей твердой груди. Кажется, если она сейчас лишится его руки, его тела, той опоры, что он дает, то точно рассыплется в прах, станет золой, тлеющей горечью и парализующим страхом.       Он легко минует пустой коридор со своей ношей, заворачивает за угол и начинает подниматься по лестнице. Нести ее совсем не тяжело. Нанами слишком легкая. И мужчина чувствует, как дрожь в её теле постепенно начинает угасать, пока она все так же держится за его шею и плечи.       — Куда мы? — Слова её звучат так тихо.       — Смотрю, заговорила, — ухмыляется Акура и толкает ногой одну из дверей, ногой же захлопывает, а потом сажает девушку на кровать.        Нанами озирается и почти облегченно выдыхает. Ее комната. И девушка вдруг понимает, что рада вновь оказаться здесь. Кажется, она начинает любить свою клетку. Нанами впивается пальцами в покрывало. Жмурится, чуть трясет головой. До ее слуха долетает звук воды.       — Пей, — Акура протягивает ей чашку. Нанами принимает воду охотно и сразу кивает головой, делает глоток, ощущая, как распухшей гортани становится чуть легче. Акура садится на кровать рядом, широко расставляя ноги. Он протягивает руку, касается ее мокрых волос пальцами. А Нанами все не поднимает глаз. Ей боязно смотреть — мужчина осознает это быстро. И что-то такое неприятное колет внутри. — Ты как?       Нанами давит слабую улыбку, шмыгает носом и едва кивает.       — Нормально, — и воздух со свистом через легкие. — Сойдет. — и наконец все же поворачивает голову. — Спасибо.       Глаза у нее покраснели, цветом крови зажглись по самой кромке, зрачок слишком расширен, и влага в них все продолжает копиться. Акуре это её состояние кажется странным и диким. Нанами же лишь жмет плечами, снова делает глоток. И тут Акура понимает — она старается едва не разрыдаться в голос.       — Что произошло?       — Я…       Нанами поспешно облизывает губы, сжимает обеими руками чашку с водой, смотрит на прозрачную жидкость в ней, на то, как она начинает дрожать. Это ее руки мелко трясутся. Девушка делает еще один глоток, кусает нижнюю губу, часто моргает. Пока Акура все смотрит на нее так же пристально и внимательно. От его взгляда не ускользают ни мелкие порезы на коже шее, ссадины на локтях, ушибы и синяки на коленках, не разбитая губа и разодранная блузка. Кулаки его сжимаются. Ярость внутри вновь рождается в нем сущим зверем. Взгляд темнеет, начинает полыхать страшными огнями. И чувства эти рвутся наружу, продираются сквозь кожные покровы, вздуваются жилами на шее и руках. Но с ней он еще старается обращаться как можно терпеливее, нежнее и аккуратнее. Его несдержанность чревата. И он прекрасно это знает.       — Ну?       Она закрывает глаза. Слова словно застревают в глотке. Девушка старается не думать, не вспоминать в деталях и ощущениях. Просто сказать, что было. Это ведь не материализует насильника здесь, ничего с ней не сделает. Но во преки всему Нанами лишь мотает головой и снова тихо всхлипывает. Такая разбитая и поломанная. А в уголках глаз уже опять скопились слезы.       — Нанами, — старается он, как можно мягче, — скажи мне?       — Я просто не люблю убийства. Это дико.       И Акура кривится лицом, следя за тем, как девушка впивается зубами в мякоть нижней губы. Акура знает, что она врет. Недоговаривает. Дело не в смерти, не в тлеющем прахе низшего демона, рассыпавшегося на куски перед ней. Это глупо. Ей больно по настоящему. И Акуре думается, что будь он настойчивее, раскрой рот и произнеси заветные звуки, надави на нее, Нанами лишь еще сильнее побледнеет, скулы ее вытянутся, кожа натянется, чуть не лопнет. Ей страшно. Ей дико. Акура старается сдержать себя в руках, делает глубокий вдох, смотрит на серую стену перед собой, переводит взгляд на пол застеленный шкурами диких животных, а потом вновь смотрит на Нанами. Видит, как что-то так и вертится на её языке, то, что она никак не может сказать. Даже просто озвучить. Наверное, он должен дать ей еще некоторое время.       — Вот поэтому я и презираю таких, как ты, — бормочет Акура себе под нос, отталкиваясь от кровати и вставая на ноги.       — Презираешь? — Голос Нанами ломаный, жутко хриплый, тихий и невероятно тонкий. Говорить ей трудно, потому что горло распухло.       — Да, Нанами, — говорит он. — Я ненавижу людей, потому что вы — слабые, беспомощные и бесполезные создания. А я презираю любую слабость. — Но тон его звучит не зло. Акура забирает из ее хлипких рук почти пустую чашку. И тонкие пальцы тут же вцепляются в его вторую руку, сдавливают, возможно, оставляя на кожном покрове даже красные следы.       — П…Пожалуйста… Не уходи… — Шепчет она, и Акура застывает. Горечь стынет в ее голосе, перекатывается в звуках и буквах. И все нутро его точно сковывает какое-то неприятное, тягучее чувство за нее.       Повисает тишина. Давящая, тяжелая, будто молекулы воздуха накаляются, наливаются весом и резко прижимают к полу. Акура аккуратно освобождает из её хватки свою руку, тянет с плеч свой плащ и набрасывает ей на плечи. Ткань скрывает синяки и разорванную блузку, окутывает своим теплом и дарит возможность согреться. И девушка замирает, а потом перехватывает воротник своими тонкими пальцами. Кажется, она благодарна.       — Глупая, — беззлобно шепчет он. А Нанами ловит себя на том, что сидит и пялится на его открытые руки и грудь до тех самых пор, пока дверь за ним не закрывается.       А девушка так и продолжает сидеть в его плаще, полностью пропитанная им и его запахом, странной, спокойной атмосферой этого места. Нанами и опускается головой на пуховую подушку, поджимает ноги в коленях сворачиваясь калачиком на широкой кровати, слушает его тихие шаги. Ждёт, когда он к ней снова вернётся. А потом её взгляд натыкается на светлую юкату, ту, что она обычно использует для сна. Нанами тянется к ней рукой, подцепляет пальцами и оглядывается, чуть приподнимаясь на локте. Вокруг тишина, словно все вымерло.       Нанами переводит взгляд на свое отражение в зеркале напротив. И плечи её сами собой начинают мелко трястись. Девушка дышит снова часто, глубоко, хрипло. А потом резко подскакивает на ноги. Она кидает с себя разодранную блузку на пол. Едва морщится. На ее теле теперь слишком много ссадин. Но ей хочется поскорее избавиться от всех напоминаний того, что с ней едва не сделали.       — Кто напал на тебя?       Нанами так и замирает. Едва дышит. Тут же прикрывает грудь чистой юкатой и резко разворачивается. В дверях стоит Акура, напряженный и разозленный, с гулко бьющимся в груди сердцем и черной, отвратительной яркостью под кожей. Движения его становятся настолько резкими, Акура со звоном опускает принесенный с собой флакон с лекарством на стол, наблюдая за тем, как перепуганная девушка перед ним шумно дышит, силясь успокоиться. Она втягивает воздух носом, а выпускает на свободу ртом. Вдох за вдохом. И пальцы её еще сильнее сжимают юкату до белизны костяшек.       Нанами молчит. Она знает, что предстало его глазам в полной мере, ее тело далеко не в лучшем состоянии, кровоподтеков много, следы когтей на телеге, гематомы которые ранее были спрятаны тканью. А все потому, что она сопротивлялась, пыталась вырываться, царапалась и дралась, как могла. Она знает, что на ее теле остались следы. Знает, что целехонькой она не сбежала. Просто тогда это не казалось важным. Тогда она не чувствовала физическую боль. А сейчас, когда шок почти сошел, когда она начала мириться с обстоятельствами, боль заиграла в ее теле всеми красками.        — Кто это сделал? — Он хватает ее за плечи, заставляя посмотреть на себя, встряхивает. У него ладони такие горячие. А голова девушки уже откидывается назад, болтается на шее как на тонкой веревке, а по щекам снова текут слезы. – Кто? — Акура давит на нее, снова встряхивает. – Кто, мать твою?! — Он уже орет, но девушка не отвечает. Лишь мотает головой и плачет. Такая разбитая и поломанная.       — Я не знаю имени. — Наконец шепчет она. Воздух холодит ее кожу. По телу бегут мурашки.       — Доигралась, дура, — цедит Акура сквозь зубы. И голос его скрипуч, осуждающ. Нанами сжимается как от удара и девушка слышит, как захлопывается дверь за ним, как скулят металлические петли. И когда Нанами все же поднимает голову, то Акура уже исчез. Ушел вновь так стремительно. Девушка тут же кутается в свою чистую юкату, так и не сняв с себя школьную юбку. Щеки ее пылают смущением. Ей неловко. Неловко до такой степени, что у Нанами горят уши. Она зажимает рот рукой, чтобы не всхлипнуть. Страшно. Все-таки страшно. И тогда Нанами хмурит лоб считая минуты, а потом бросается к той же двери, наконец понимая, куда он направился. С ним ведь ничего не случится?!