Возвращение Кровавого Короля...

      Они шли по широкой дороге выложенной из желтого камня, которая точно змеилась с небольшого склона вниз, туда, к большой базарной площади иного мира, гвалт голосов от которой разносился на несколько милей. Мимо проходили женщины и девицы. Одни, в компании друг друга или мужчин. Но вот какая-то знойная вертихвостка с непослушным вихрем огненных волос внезапно ухватила Акуру за руку, остановив его. Он конечно сначала улыбнулся на ее сладкую, манящую, призывную улыбку, но почти сразу покачал головой, на что девушка недовольно надула губы и вновь улыбнулась ему. Нанами от всей этой картины лишь закатила глаза с глубоким вздохом, да ускорилась в шаге. Уже и вовсе не глядя на то, как небрежным движением Акура сбрасывал с себя ее руку, оставляя девицу, чья кожа покрыта веснушками, в полном одиночестве и недовольстве. Стараясь скорее нагнать свою спутницу.       — Не будь такой шустрой, — доносится до нее его голос. — Не забывай, тут небезопасно.       Но Нанами лишь напряженно фыркает. Она стремительно шла от Акуры на пару шагов перед, всеми силами стараясь не обращать на подобные моменты внимания, которые, как ей на зло, повторялись довольно часто. И этот постоянный тихий смех и шепот за её спиной. Акуре буквально сияли улыбками сотни женских лиц. Овальных, круглых, полных, худых, с длинными скулами, пухлыми или тонкими губами, черноокие, светлобровые, голубоглазые, кареглазые, с копной пепельных, золотистых, багряных или иссиня-черных волос. Даже несмотря на поздний час глубокой ночи, Квартал красных фонарей, казалось, просто полнился женщинами. Высокими, низкими, тонкими, худыми, пышными, костлявыми. С выпирающими косточками локтей, колен и ключиц. Такими разными и такими прекрасными в своей особой, уникальной красоте. Что Нанами с каждой следующей минутой становилось все больше не по себе, у нее спирало горло и она вновь и вновь опускала голову, чтобы случайно не выдать свои ненужные, лишние эмоции.       — Еще немного и я решу, что ты пытаешься сбежать от меня, — Акура успевает поймать её за руку. И Нанами оборачивается задирая подбородок, чтобы видеть его глаза. И они смеются. В их золоте плещутся смешинки. Но девушка лишь еще больше хмурится, меж ее бровей пролегает глубокая складка, а губы недовольно поджимаются.       — А разве она не обидится? — А вот это было глупо, неправильно, даже как-то жалко. Нанами ведь не хочет показывать ему свою ревность.       — Ты серьезно?       — Вполне, — она, конечно, не хочет быть жесткой, но иначе сейчас не может. Ведь сколько раз до этого Томоэ разъедал ее душу кислотой, он с такой завидной регулярностью демонстрировал ей свои многочисленные отношения с поклонницами и куртизанками, что Нанами пожалуй уже должна была и привыкнуть чувствовать себя на втором плане. Они ведь оба высшие ёкаи, существа абсолютные во всем, созданные самой природой без единого изъяна.       Акура усмехается, а Нанами снова прибавляет шаг.       Прилавки лоснились вокруг них самыми разнообразными фруктами: спелыми манго, сушеными финиками, алым виноградом, что отдает кислым вкусом во рту, сортами хмельных вин. Тут были и шелка, и пряности, и специи, сталь клинков, подзорные трубы и ковры. Одна женщина неподалеку продавала украшения из белых морских ракушек. Они смотрелись такими простыми рядом с теми, что лежали на соседнем прилавке. Там был сплошь дорогой металл, блестящий на солнце агатами, изумрудами и другими драгоценными камнями. Но Акуре глядя них почему-то показалось, что это — сущая подделка. Не более.       Нанами задумчиво остановилась около прилавка с разномастными тканями. И торговец сразу встретил ее оживленным блеском глаз и быстрыми словами, перекатывающимися на языке. Нанами улыбнулась, едва покачав своей головой, а ее изящные, тонкие пальцы уже перебирали ткань за тканью. Красное и золотое, цвета сияющие злаченым металлом и кровью драгоценной материи на её светлой коже.       — Тебе пойдет. Хочешь? — Нанами заметила его вновь рядом лишь тогда, когда Акура уже появился прямо позади нее. Девушка ощутила его жаркое дыхание кожей и резко развернулась.       — Не хочу. — Она смотрит на него со смесью стали и вызова в глазах. И Акура довольно улыбается созерцая эту картину. Непростая штучка. Породистая. Этим и хороша. Но он — истинный Король Демонов. А истинные правители ведь всегда получают то, что хотят?       — Нанами, я могу дать тебе все, о чем ты только можешь пожелать. Любые ткани, украшения, платья, — он придвигается чуть ближе. — Я знаю потрясающе красивые места и вполне мог бы тебе их все показать. Только скажи мне об этом.       — И что взамен? — Уже со вздохом произносит Нанами.       — Тебя, — просто говорит Акура, в абсолютно привычной манере. Грубо, прямо, открыто, нагло и совершенно беспардонно. А девушке только лишь и остается, что изумленно выгибать свою тонкую бровь.       — А ты никогда не думал о том, что можешь быть не в моем вкусе?       На такие её слова Акура откровенно смеется, едва запрокидывая голову. И она чувствует, как глядя на него её щеки вновь начинают пылать румянцем. Нанами сразу так стремительно отворачивается, стараясь скрыть свое смущение, и почти тут же опять торопится потеряться с его внимательных глаз меж рядами и прилавками. Она петляет, бежит от самой себя почти не глядя по сторонам.       — Эй! — Кто-то внезапно хватает ее за руку, и Нанами резко разворачивается ощутимо вздрагивая. — Вы Нанами Момодзоно? Богиня Земли храма Микаге?       — Да. — Говорит она, и глаза ее упираются в высокого мужчину. Подтянутого, мускулистого, статного.       –Но как Вы здесь оказались? — Незнакомец обеспокоенно хмурится и сильнее сдавливает ее руку. — Вас же все ищут. — Он оглядывается, — С кем Вы пришли сюда?       Кажется, постепенно Нанами узнает его одежды. Светлые цвета и коротко стриженные волосы, манеру разговора. Да, она слышала, как в с той же интонацией к ней уже обращались прислужники из Идзумо, когда она была там на ежегодной встрече Богов. Сознание её схватывает это так четко, и Нанами понимает. Неужили, именно сейчас она вернется обратно? Нет, её вернут обратно. Но разве она теперь хочет этого? И в душе что-то падает вниз. Не больно, но так ощутимо. Будто лопается трос и с легким свистом его поглощает темнота и тишина.       — Отпустите меня, — Нанами дергается, и такой металл стынет в ее голосе. Нет, она не хочет! Но руки у него сильные, и она понимает, что так просто ей будет не вырваться.       — Сам господин Такехая занялся Вашими поисками, — Шепчет мужчина, будто не слыша нее, и даже не замечая, как девушка упирается ногами в землю, как старается высвободить свою руку из его хватки.       И окружающие все кругом словно притихли. За кое-что иной мир, пожалуй, действительно стоит ненавидеть. Здесь никто и никогда ни за кого не вступится. Напомаженные девицы, демоны-мужчины самой разнообразной внешности. Но что одни, что другие, никому из них нет дела друг до друга.       — Она же сказала ее отпустить.       Нанами на мгновение с облегчением прикрывает глаза. Потому что узнает этот голос с едва уловимой хрипотцой. Ей хватает поворота головы, чтобы поймать знакомый взгляд уже пылающих огнем глаз и широкий разворот плеч. На лице Акуры не осталось и тени от его еще недавнего веселья.       — Ты кто еще такой? — Нанами наконец то одергивает свою руку и прижимает ее к себе, потирая кожу и косточку локтя. До синяков. Гад.       — Не имеет значения, но она останется здесь. — отзывается Акура подступая еще на один шаг ближе.       — Ты прав, — склабится прислужник из Идзумо. — Это не будет иметь никакого значения, демон, когда я тебя убью. Эту Богиню разыскивают, и ты не смеешь её удерживать.       Нанами сводит брови. Так близко и тесно, что они превращаются в одну сплошную линию. Все происходящее ей совсем не нравится. Весь этот разговор. Вся эта ситуация. Она поворачивает голову, смотрит на Акуру и подмечает шальной блеск в его золотистых глазах. Нутро у него дикое. Она знает и видит это сейчас столь отчетливо в нем, эта мысль так яро ударяет под ребра, что девушка даже задерживает дыхание. Нанами уже не только слышала, но и сама видела, каким он может быть в бою. Безжалостным, неуязвимым и опасным. Акура любит поединки, любит кровь и ничего не боится. Но столь отчетливо это в нем она еще не видела никогда.       — Не жди от меня снисхождения, слуга Богов! — Голос у Акуры повелительный, громкий, зычный и глубокий. И губы его темные растягивает лукавая усмешка. Он будет играть. Развлекаться. Но Нанами почему-то с такой силой впивается пальцами в прилавок, что костяшки белеют, и тревога ест ее сердце. Такая острая, жгучая. Она не хочет чьей либо смерти.       В руках у Акуры оказывается его резная темная дубина — смертоносное оружие Кровавого Короля, и мужчины начинают пляску. Незнакомец из Идзумо кажется Нанами неповоротливым и нескладным. Он разит без раздумий. Акура же словно кружит вокруг него, ловко играя вспышками пламени с ладоней. Он разворачивается, салютует толпе зевак, и конечно кидает свой взгляд на Нанами. На ее развивающиеся на ветру волосы, на сладкую кожу и манящие глаза. Его соперник свирепеет, ярится, а Акура-оу над ним чуть ли не хохочет. Легко парирует удары, уходит от атак, просто уворачиваясь. И Нанами видит, насколько он искусен в бою, даже крайне умел. А еще прекрасен. И губы её трогает легкая улыбка. Эта мысль такая ненужная, что девушка даже замирает на мгновение, прикрывая глаза, а потом распахивая их снова, и видит, как Акура одним движением руки заставляет одежды прислужника вспыхнуть жалящим пламенем. И тот орет дико.       — Акура! — Нанами зажимает ладонью рот. Противник падает как подкошенный. Страшный крик вырывается из его горла. Лицо девушки окрашивается в мертвенно-бледный оттенок. Испарина выступает на лбу — Не надо, Акура, хватит! Отпусти его! Ты обещал мне!        — Разговор шел только о людях, — парировал Акура и в голосе его звучат какие-то ироничные нотки, — А этого — я убью, — добавил он мерзко улыбнувшись.       — Акура, пожалуйста… — но фраза её тонет у самых губ, толком так и не произнесенная до конца. Все равно все будет так, как он сказал. Нанами знает. Это жестоко. Акура-оу всегда был таким. И это вырезает что-то там, между ребер. Пока он просто стоит и так бессовестно, так нагло демонстрирует ей все то, кем является на самом деле. Демон и Убийца. Еще совсем недавний крик прислужника быстро переходит в хрип и почти сразу замолкает. По щекам Нанами от всей этой картины уже бегут слезы. Внутри все свирепеет. — Хватит! — Кричит она в конец не выдерживая, хватается за руку Акуры и с силой дергает его на себя, да еще и так, что он даже едва пошатывается, чуть теряя равновесие. Она не хочет крови и боли. Не хочет всего этого видеть и слышать. Хватит жестокости. Просто хватит. И этот её порыв действует как волшебство. Пламя гаснет на одежде незнакомца из Идзумо, но тело его бездыханно и грузно падает на землю.       У Акуры лицо вытягивается в недоумении, когда он поворачивает к ней голову. Редко увидишь на нем такие эмоции. Он будто сначала изумляется этой её выходке, а потом понимает что произошло. Нанами снова переходит все границы. И все вместе с ним вокруг словно замерли ожидая дальнейших действий своего Короля и этой простой человеческой девушки.       — Я тебе не позволю! — Нанами кидается между ним и тем незнакомцем. А Акура уже напрягается всем телом, линия его плеч становится слишком прямая, а челюсть плотно сжата. — Не смей! Он не сделал ничего плохо!       — Отойди, — точно цедит металл сквозь зубы. Нанами все больше начинает его раздражать, вновь и вновь суя свой нос в вопросы, которые её совершенно не касаются.       — Нет! — Девушка выставляет вперед тонкий палец, не боясь смотреть ему в глаза, которые сейчас с каждой секундой все сильнее полыхают зарождающимся лютым и страшным чувством. — Ты не убьешь его!       — Не указывай мне и не забывайся, я не твой бесхребетный хранитель, подчиняющийся каждому слову, — шипит Акура, становясь действительно злым и разъяренным. И вся эта толпа зевак вокруг, впивающихся в него сотнями глаз. Наверное, хватило бы лишь одного слова, чтобы её — простую девчонку, разорвали в клочья.       — Не говори так о Томоэ. В отличии от тебя у него есть благородство. — Вдруг выдает Нанами, и мужчина замирает. — Скажешь, я не права? Он во всем лучше тебя, и никогда не забирает чужие жизни просто ради веселья. — Для нее конечно это все не так. Совсем! Но эмоции клокочут внутри с дикой силой от всего происходящего. — Он звал тебя братом, доверял тебе, а ты из собственного эгоизма убил Юкидзи на его глазах. Ты просто отвратителен, Акура! И был заслуженно заперт на пятьсот лет.        Нанами не успевает сделать даже вдоха, как чувствует его стальную хватку на своей шее. Пламя алым вихрем окутывает их фигуры и через мгновение девушка уже царапает лопатки о стену. Воздух вырывается из ее горла, кожу на спине саднит его удара. Акура с такой силой вжимает её тело в холодный камень, перенеся их обратно в свой замок.       — Скажи, мать твою, что ты там в своей голове нафантазировала? Мне поржать охота. — Шипит он нависая над девушкой, безжалостно давя на ее тело.       Нанами открывает и закрывает рот. Его грубость режет ей кожу.        — Да, я — демон, Нанами. Убийца. Нравится тебе это слово? —тянет Акура, заставляя её смотреть на себя. — Я — Кровавый Король. И всегда был им. Всегда. Я — ненавижу слабость, не прощаю предательства, а главное — я презираю людей. Таких, как ты. Потому что вы все лицемерны и алчны.— продолжает Акура, склоняется ниже, практически к самым ее губам и все произносит дальше: — Томоэ целовал тебя, и тебе это нравилось. Я лизал твою шею, пальцами забирался под твою юбку, и ты опять же не возражала. Ты стонала, как последняя шлюха, и текла в моих руках. И даже если я сейчас засуну язык тебе в глотку. То что я почувствую? Ты вновь будешь призывно тереться об меня, точно, как сука во время течки. — И глаза её все больше и больше от его слов. — Лицемерная тварь, — цедит он прямо в ее ухо. — Прикасаться к тебе отвратительно. Но согласись, какого было бы Томоэ узнать, что ты сама отдалась мне добровольно, а?       И глаза Нанами приобретают такое странное стеклянное выражение. Он читает там, за её зрачком, боль и унижение, застывшие слезы. Акура прекрасно знает, что вскрывает ее без ножа, топчет. Знает, что сейчас под его ногами хрустят ее кости. Девчонку ломает. У нее даже руки безвольно повисают. Но мен на мен, сама виновата. Он снимет корону святости с её головы. Она всхлипывает. Ну вот, мать вашу, её слезы. А он почему-то уже чувствует себя последней скотиной, и это ощущение ударяет под самые ребра.       Его часто поносят бранными словами, кричат в лицо проклятия, отправляют в самое пекло ада, но ему всегда плевать. Максимум — кривая усмешка на губах и изогнутая бровь. А сейчас ему действительно тошно от самого себя. От слез девки, от того, что мешанина из чувств дерет ему грудь. Но Нанами надавила на самое больное. Так пусть будет теперь хреново и ей.       — Ты просто использовал меня… — тянет она тонко и как-то скуляще. — Просто ради мести?       — Верно, — соглашается мужчина.       И вот снова эти карие глаза. Огромные, просто обалдеть какие огромные. Ну почему ты, мать твою, так смотришь? Больно, да? Тебе больно. Я знаю. Тебе должно быть больно. Нанами вдруг остро вздрагивает всем телом и он её отпускает, и она сразу ладонями обхватывает голову, склоняя лицо. Её трясет. А Акура просто стоит напротив и смотрит. И желваки перекатываются под кожей. У девчонки дрожат руки. И необъяснимое чувство захлестывает его. То самое, когда он видел ее такой же разбитой и едва живой, в той темной камере. И Акура резко отводит взгляд, чтобы не вздумать вновь протянуть ей свою руку. Мудак-то какой. Девку надо добить и черт с ней. С концами. В пекло.       — Тогда что же было правдой? — выдавливает она. — Скажи, — тихо, болезненно. — Скажи! —А теперь кричит, но глаза все равно не поднимает. Наверное, плачет. А он сейчас ее добьет, сломает хребет, переломит с таким хрустом, что она потом не поднимется. Давно так надо было сделать, поставить её на место, да только что-то внутри не позволяло.       — Ничего не было правдой. Ничего. Я просто пользуюсь тобой.       И ее крутит. Нанами прижимает ладони к лицу, сползает по стене. Разбитая, уничтоженная, никчемная девчонка. У нее дрожат плечи. А Акура все продолжает с каким-то маниакальным блеском в глазах, бьет и бьет её словами, наносит колотые раны. А у нее даже не хватает сил сказать, что она ненавидит его. Чтобы он замолчал. Просто не хватает. Лишь лихорадит и трясет. Лихорадит и трясет.       — С самого начала ты была всего лишь приманкой. И братец мой непременно бы пришел за тобой куда угодно. Нужно было лишь чтобы ты не сдохла раньше времени. И да, ты мне отвратительна. Но что только не сделаешь ради цели, верно? — Он ухмыляется. Криво и страшно, а она все не поднимает голову. — И как мне было забавно, когда ты верила в каждом слове, как последняя дура. — Он вдруг делает шаг вперед и резко дергает девушку с пола, заставляя выпрямиться.       Ее лицо все соленое, глаза красные и мокрые. Нанами дрожит и смотрит на него. А он все наступает. Ему хочется видеть, как он окончательно раздавит эту девку, как свет в ее взгляде потухнет. Акура больно сдавливает пальцами ее плечо.       — Я всего лишь использовал тебя, Нанами. Каждое слово. Каждый поступок. И да, ты предала своего Лиса сама. Я действительно ни в чем не принуждал тебя. Все сама. Такая умница. — Он окидывает ее взглядом, в котором сквозит такое отвращение, что девушка дергается, но мужская рука не дает ей уйти в сторону. Кажется, он убивает девчонку каждым своим словом.       Но тут Нанами вдруг открывает рот, распахивает так широко, раскрывая глаза до такой степени, что глазные яблоки вот-вот выкатятся. И Акура не может понять, что с ней происходит. Почему такая дикая перемена. А у нее губы все трясутся, мелко так, истерично, припадочно.       — Ты убьешь всех, да? — выдыхает она. — Ты не пощадишь мир людей, как говорил мне, — и делает судорожный вдох. — Ты не изменишь свои планы.       Акура почти улыбается. Люто так, страшно. Нанами едва ведет головой. Больно, непонятно, дико. Акура жесток, и она конечно всегда это знала. Но даже и не представляла, что он может быть настолько бесчеловечен. Он просто лгал. Каждым словом, каждым взглядом, каждым движением по коже. Осознание придавливает ее к полу, заставляет привалиться к стене всем весом. И даже дышать трудно. Как много лжи. Как много вранья. Нанами хочется отмыться, содрать с себя весь кожный покрыв, которого касались его пальцы, губы. Боги, почему все так?       — Люди для тебя — ничто! Мусор под ногами! Грязь! — Вдруг взрывается она. — Ты настолько ублюдок! Ненавижу… — скуляще протягивает девушка. — Как же я тебя ненавижу…       Акура молча смотрит на нее, сверлит взглядом. Правильно, Нанами должна ненавидеть его всю жизнь. Потому что так надо, потому что по-иному к нему относиться нельзя. Настроила себе воздушных замков, решила, что что-то тут может, что он стал покладистым с ней. Какая же тупая девчонка. И теперь его в чем-то обвиняет.       — Ненавидишь меня за то, что я — это я? — интересуется он как-то тихо. — Нет, — и качает головой, — ненавидь себя. Ты ведь почему-то решила, что я вдруг стал другим.       И Нанами знает, что он прав. Все она. Сама виновата. Сама придумала. Сама увидела. Сама поверила. Он — монстр, тварь, скотина, черный демон. Она забыла об этом. А он лгал. День за днем, час за часом. Смотря в ее глаза, защищая, говоря с ней, шутя, иронизируя, флиртуя, целуя. Ложь, такое нагромождение лжи. Тошно и больно.       Нанами толкает Акуру в плечо, уворачиваясь от его руки. Наверное, рано или поздно она бы все равно обожглась об острые углы его натуры. Споткнулась о его сволочную суть, о неумение благодарить и даже питать это чувство, обо все то, чем на самом деле является Кровавый король. Это все его характер, норов, гонор, сталь, маты и эмоции. Это все он. И просто не думать. Все. Хватит. Забыться бы. Нанами закрывает глаза. Руки его, пальцы его, губы его воспоминаниями на её теле. Девушка снова всхлипывает. И так отчаянно хочется чего-то нормального, чего-то верного и правильного. А не всей этой его бесконечной грязи.       — Прости меня за все.       На такие неожиданные слова Акура усмехается, трет ладонью шею. Какая же все-таки хорошая, правильная девочка. Даже сейчас все равно извиняется перед ним. Он улыбается. Дура она. Тотальная и непроходимая идиотка. Женщина. Он фыркает. Стоит и ждет, когда раздастся стук её шагов. Но секунды тянутся в тишине и ничего не происходит. Акура даже уже готов повернуть голову и посмотреть, чем там девка занята. Но вдруг слышит ее голос. Тонкий, хриплый, разбитый. Сломал. Совершенно точно.       — И ты ничего не чувствовал ко мне? Совсем ничего? — И интонация болезненная, почти детская, на грани чего-то такого хрупкого. Если бы Акура-оу умел жалеть, ему бы непременно было ее жаль.       Мужчина поворачивает голову, выхватывает взглядом женскую фигуру. У нее напряжены плечи и опущена голова. Акура не видит, но убежден, что пальцами она теребит длинные рукава своего платья. В воздухе повисает гнетущая тишина. Она, кажется, осколками пробивает кожу, забирается куда-то в самое горло. Даже мужчине становится неуютно. А Нанами все дрожит, да так, что руки ходуном ходят.       — А ты что-то чувствовала? — Наконец, отвечает он вопросом на вопрос. И она вздрагивает, как от удара.       Да, друг, кажется, ты перестарался.       Акура кривится. Если она действительно в него влюблена, это плохо. А она, похоже, умудрилась втюриться по полной. Тупая дура. У мужчины сводит челюсть. Он снова смотрит на стену. Конечно, это можно даже очень хорошо использовать и дальше. Но проблема в том, что он не хочет. Если она в него влюблена, он не хочет ее использовать. Твою мать. Лучше бы этой дуры вообще никогда не было.       — Ничего. — Тихо, дрожащим голосом произносит Нанами. Врет, точно врет! Ее глаза подергиваются влагой и чувством отторжения, отвращения. Она качает головой и вдруг пулей срывается с места.       Ее быстрые шаги затихают в конце коридора. Акура стоит, тяжело дыша. Его грудь вздымается и опадает. Плечи, обтянутые черной тканью плаща, напрягаются еще сильнее. Он сверлит мрачным, тяжелым, пылающим пламенем ада взглядом стену напротив.       — Блять! — С рыком, исходящим из глубины горла.       Ему все же жаль её. Действительно жаль. Его жизнь — сплошные руины, поломанные дороги, острые осколки прошлого. И так и будет, если он не изменится. Акура прислоняется к стене спиной, закрывает глаза и начинает считать удары собственного сердца.