Возвращение Кровавого Короля...

      Нанами сидит на краю широкой кровати, притянув к себе ноги. Юбка её кимоно цвета сочного нектарина обнажает щиколотки. Взгляд задумчив и отстранен. Она закусывает мякоть нижней губы зубами и думает, вспоминает. Акура вышел из того шатра бледным, практически белым, бескровным. И, как бы девушке не хотелось себе в этом признаваться, ее сердце пропустило удар, испугалось, а потом забилось так настороженно, опасливо, теряя ритм. Она держала руки у груди, совсем по-женски, почти пристыженно. Стояла и все смотрела на него, на этого удивительного, шального демона огня и пыталась понять, что же случилось. Акура же долго смотрел на ее лицо, на то, как ветер трепал ее каштановые локоны, как материя билась о ее тело. И когда он наконец протянул руку, взял ее холодные пальцы в свои, погладил костяшки, Нанами закрыла глаза. Это было предчувствие, морок, что-то случится. Произойдет так неумолимо, что становилось страшно. Никогда дотоле не была она столь искренна, как в тот момент, распахивая глаза и ловя взгляд золотистых глаз. И это пугало.       — Что тебе там сказали? — Шепчут ее губы, а ветер все бросает локоны в лицо.       — Что все повторится, — отзывается Акура не сразу, чуть сильнее сжимая ее пальцы в своей горячей ладони. — Все повторится, Нанами. И мне нужно быть к этому готовым. И в тот момент ей так хотелось потереться о грубую кожу костяшек его пальцев своей щекой, прижаться к ним своими мягкими губами, и произнести, что все обязательно будет хорошо. Что ничего плохого не случится. Ведь ей так по женски хочется такого простого и обыденного, но все же, Нанами сдержала себя, потому что знает — все пустое, все мнимое. Будет война. Будет противостояние. Акура-оу не тот, кому Боги позволят так спокойно жить и существовать в этом мире. А он, конечно, будет бороться за своё место под солнцем       — Нанами? — Голос за ее спиной звучит тихо, но девушка его прекрасно слышит. И тут же оборачиваясь отзывается, рассматривая лицо, ставшее ей так хорошо знакомым. Янтарные глаза, алые волосы. — Ты ведь понимаешь, что дальше будет война? — Акура стоит опершись плечом на стену у окна.       Но она лишь качает головой.       — Да и Томоэ не захочет отпускать тебя.       — Нет. Акура. Пожалуйста, давай не будем об этом! — И тряхнет своими локонами, сверкнет гневными глазами. Сущий дьявол когда в гневе, прекрасная, опасная, шальная. Стройная, ладная, юркая и такая красивая для него. В ней — океан живости, море очарования. В ней сам ключ его жизни. Звонкий, переливчатый, такой сладкий.       Но Акура лишь грустно улыбается.       Все так очевидно складывается. У него действительно есть лишь одна единственная слабость и это — она. Но отринуть от собственного сердца он не сможет. И пусть грядут перемены. Тяжелые, опасные. Да и он не уверен, в том что сделает, как будет бороться и что произойдет. Он лишь знает, что уже этой ночью пронесется его шепоток. Страдает. Мучается. Молится и просит. Он настоял на таком слухе. Ради ее чести. Пусть лучше продолжают считать его подлым хищником, чем она будет марать собственное имя. И ее гневные, красивые карие глаза не заставили мужчину поменять решение. Ведь Акура-оу лишен наивности. И знает, вся химера обратится явью.       — Акура, — Нанами трогает его за руку мягко, пальцами ласкает его широкую ладонь. — Не отталкивай меня снова.       — Эй, тихо, — глухо говорит он и тянет её на себя. — Дурочка. Ты такая дурочка, — усмехается привычной, косой улыбкой. — Я и не собирался. — Она поднимает к нему лицо, и в полумраке помещения Акура видит влагу на ее щеках.        Нанами шмыгает, двигает носом. Его рука касается ее щеки, стирает слезы, ласкает костяшками. С ней он всегда оказывается так поразительно ласков. У Нанами влажные и соленые губы, но полость во рту такая жаркая и горячая. Она прижимается всей своей грудью, льнет к его телу, и Акура склоняется лишь ещё ниже, чтобы не лишиться сладости ее рта, этого терпкого девичьего вкуса. Девушка тихо стонет, пока мужские руки сминают ткань на ее спине, цепляют длинные волосы, чертят линию позвоночника. Нет, он никогда не пожалеет о своем выборе. Его сердце всегда было глухо, молчало, словно напившись воды из безгласого источника. И забилось в клети костей лишь тогда, когда рядом появилась она. Тогда, казалось, запел рядом весь мир, заискрил, заиграл пестрыми красками.       И только не сгореть бы ему до праха и пепла. Но страсть — это огонь, это его стихия. И Акура всегда умел обращаться с пламенем.        И снова его чуть грубый рот, шероховатый, но такой теплый и горячий. Он словно не дает ей возможности дышать. Лишь обхватывает рукой за шею, заставляя выше поднять голову, прильнуть к чужой груди плотнее. И она тянется к нему, встает на самые носочки туфель, проклиная свой карликовый рост. Его сильные руки вдруг обвивают ее бедра и легко подхватывают девушку. Нанами в этот момент, конечно же, звонко вскрикивает от неожиданности, разрывая поцелуй, хватается руками за его твердые плечи, и ловит хитрый, этот привычно-самодовольный взгляд демона. А Акура уже снова тянется к ее губам, и да, он прав, так целоваться гораздо лучшее. Женские пальцы щекочут его затылок, ныряют в волосы. И губы ее быстро опухают, а он все хватает и хватает их своим ртом, щекочет языком, заставляя девушку дрожать от каждого движения.       Нанами смутно осознает, что он куда-то идет, несет ее. Она всего лишь чувствует его жадные губы на своей шее, язык по коже, влажный рот в яремной впадине, и щекочущие волосы под подбородком. Ей остается лишь сильнее запрокинуть голову, пока Акура укладывает ее на что-то мягкое. Нанами почти не смотрит. Она только как-то отстраненно понимает, что это — его кровать. Но все это сейчас так неважно. Ничего неважно, кроме чужих губ, чужих рук на её теле и собственных ощущений.       Он целует ее шею, ключицы, накрывает ладонями мягкие груди, нависая сверху. Нанами дышит часто и спешно, взор ее затуманен. Чуткая и раскрытая, она дурманит его этой непосредственностью. Акура чертит пальцами контуры ее тела, оставляет легкие поцелуи и снова находит ее губы, а рука его гладит самый низ живота, пальцы ныряют за юбку её юкаты.       Реакция у Нанами оказывается такая неожиданная, но настолько естественная — шипящий, напряженный всхлип срывается с губ, тело ее едва изгибается, а руки взлетают, касаются горячей мужской кожи, хватаясь за его плечи.       —Тише, тише — едва разборчивый его полушепот, и глаза в глаза, а у нее зрачки огромные, всю радужку перекрывают. Губы дрожат и сердце из груди вырывается. — Ты не хочешь?       — Нет, я не не хочу, то есть хочу, просто…        — Стесняешься? — Насмешливо спросил Акура, наклоняясь к ней. — Или, может боишься? — Он лишь едва двигает бедрами, накрывая её собой плотнее и она чувствует сквозь ткань его штанов это острое, оголенное мужское возбуждение, такое явное и неприкрытое, что Нанами действительно становится страшно от предстоящей неизвестности.       Но Акура не медлит: рука его теплая, даже жаркая, уверенно ложится на женский живот, вновь пробираясь сквозь слои ткани, и девушка снова вздрагивает от сладкого предвкушения, от томительной неги, охватывающей все ее существо, от его прикосновений к самому сокровенному. Акура припадает к женской шее, заставляя её снова изогнуться, запрокинуть голову, так задрожать, что это почти ненормально. И Нанами раскрывает рот, широко, вбирая в себя как можно больше воздуха. Пока фаланги его гладят самый низ живота, оттягивают резинку трусов, ныряют внутрь, туда, указательным в складку меж ягодиц, ниже, где туго, так жарко и влажно. Это остро, это странно, это страшно, это так необходимо, что Нанами вскрикивает, резко подается вперед, обнимая его за шею, прижимается грудью к груди, видя его сверкающие золотом глаза перед своими, и этот рот, кривящийся в усмешке.       — Вот видишь, — шепчет Акура, прижимаясь лбом к ее лбу, — ты уже расслабляешься, — и Нанами так широко распахивает глаза.       — Да не смейся ты надо мной, — отвечает она, а сама так сжимает его плечи.       И разочарованный вздох срывается с губ девушки, когда он вдруг неожиданно отстраняется от нее, исчезает эта приятная тяжесть мужского, такого отличного от ее собственного, тела. Нанами тут же приподнимается следом, упираясь в матрас локтями. И чувствует, что воздух стынет. Его длинные пальцы снимают с плеч черный плащ. Акура тянет ткань своей майки, выдергивая ее из брюк. Избавляется от одежды. И Нанами наблюдает, как под его кожей перекатываются стальные мышцы. Ей и страшно, и любопытно, и почти желанно. Пока Акура так внимательно смотрит на нее. Он видит ее страх, чувствует её волнение в каждом движении рук, и вздохе. Нанами такая бесхитростная перед ним, откровенная и… ласковая. Она не похожа ни на одну из тех, с кем он бывал.        Девушка клонит голову набок. Наблюдая за тем, как он берется пальцами за пряжку ремня, как гремит металл, и ткань брюк падает на пол. Нанами от чего-то сразу сглатывает. Она изучает рельеф его живота и груди, крепкие руки, широкие плечи и удивительные алые волосы, отдающие в полутьме таким странным оттенком. И глаза. Они так потемнели, так горят пламенем. Вены на шее вздуваются. Он бесспорно красив, он так красив, как не смеют быть красивы люди. Нанами робеет опустить взгляд ниже, на его бедра. Храбрости ей совсем не хватает.       — Молчишь, — тихо произносит Акура, ставя колено на матрац, склоняясь к девушке. И пальцы Нанами вздрагивают. Его рука касается ее щеки, ласкает костяшками. — Не бойся.       И его ловкие, длинные пальцы берутся за длинный пояс на её юкате. Нанами сидит молча, не возражает, лишь со странным, смешанным чувством наблюдает, как послушно развязывается в его руках узел ткани, как обнажается ее белая кожа. Мужские руки распахивают ткань на груди, открывают выпирающие ребра. Акура тянет юкату, заставляя сползти ее с плеч, расстёгивает одним движением лиф, обнажая её полностью так, что его взгляду предстанет ее маленькое, несовершенное, угловатое тело.       Он протягивает руку, касается мякоти её груди и девушка снова ощутимо вздрагивает от его прикосновений, пряча свой взгляд, ниже опуская голову. Она странная для него. Нескладная, костлявая, но притом красивая. Огнем, жизнью, душой. Он заставляет её лечь, опрокидывая на спину, широко разведя свои ноги, пустив его меж ними. Мужские губы касаются ее живота, и Нанами вздрагивает снова, пока Акура оставляет легкие метки на ее коже, обводит языком пупок, щекочет его, и она запрокидывает голову, чуть сильнее сжимая его волосы. Акура улыбается, он прикасается подушечками пальцев, чертит каждый её изгиб, заставляя дрожать от непривычной ласки.       Нанами теряется в ощущениях. Чуть прикушенные губы, закрытые глаза, изогнутая шея. И он. Прямо над ней. Твердый, поджарый, такой жилистый. Но рот у него мягкий и сладкий. Акура бесстыдно играет с ее языком, гладит ребра фалангами, ведет по животу. Девушка елозит под ним по простыни, трется бедрами о бедра, Акура вновь накрывает низ ее живота своей ладонью, ощущая, как у нее мокро меж ног. И Нанами сразу широко распахивает глаза. Она боится, замирает, напрягается. И тут понимает, осознает полностью и всецело, что сейчас будет. Член его горяч и тверд, касается ее промежности, просится внутрь тела. Глаза ее расширяются еще сильнее и Акура понимает, что она сейчас может опять запаниковать, забиться в истерике. Надо действовать.       — Доверься мне, — шепчет он.       Акура давит своим телом на ее почти лишая возможности двигаться, носом утыкается в сгиб женкой шеи, одной рукой помогая себе пристроиться. Чувствует биение ее сердца совсем рядом, потную ладонь и дрожащие пальцы. Страх и возбуждение — мужчина читает это в женском взгляде, как только поднимает глаза. Он качает головой, целует ее прикусывая губы, чтобы отвлечь. И болезненное давление меж бедер приходит неожиданно. Хрупкое тело под ним сразу прогибается, дергается. Нанами кривится, а он давит с силой, проникая в чужую плоть, в податливую, влажную глубину. Акура жмурится от одуряющих ощущений, бьющих в самый низ его живота, втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Напряженный, красивый, мужественный, взвинченный, словно на пределе, пока она лежит с закрытыми глазами и дышит так надсадно, вцепившись в его плечи. Нанами такая тугая и узкая. Даже слишком. А он привык к другим девицам. Тела у них были умасленные, кожа, зачастую, странных цветов и жались они к нему всегда так жеманно, стонали громко и пошло. Нанами же не издает ни звука, только её слабое дыхание, да что-то еще, словно она сдерживает себя.       Акура снова касается женских губ, и Нанами встречает его рот с готовностью. Он толкается в нее медленно, совершает поступательные движения растягивая ее изнутри, заставляя сжиматься, а потом снова погружается. Оставляет ее рот в покое, утыкается лбом в женское плечо. Давя на ее тело, распластанное под ним, толкаясь и толкаясь, загоняя себя в нее. Вновь и вновь. До влаги на коже, так, что скользят пальцы. Пока она привыкает к нему внутри. Потные, взмыленные, сталкивающиеся ртами и зубами. Нанами стонет прямо ему в губы. А он находит ее руки, переплетает пальцы и крепко прижимает женское тело к матрацу, намертво.       Хищный взгляд глаза в глаза.        И Акура начинает вбиваться в нее с силой. До сетки вен на шее, до обильного пота на теле. В поясницу бьют импульсы, кусают позвоночник. Нанами шипит и гнется под ним. Ей и сладко, и больно, и мучительно. Он упирается лбом в острые ключицы, перехватывает ее бедро одной рукой, давит и вбивается до зашкаливания пульса. Член скользит в ней легко и быстро, туго, погружаясь раз за разом. И Акура словно тонет, утопает, вязнет. Весь мир сводится к ее дрожащему телу, тихим всхлипам, вскрикам и глухим стонам, к шлепкам влажной кожи, к болезненному трению в паху и зудящему члену, к ее широко разведенным бедрами и большим глазам.       Нанами сжимает твердые плечи, ногтями скользит по коже. Она гнется, жмется всем телом, такая мокрая, такая влажная, такая мягкая. У Акуры звенит в голове, и звезды перед глазами. Он понимает, что она ощущает что-то, когда голова ее запрокидывается, рот приоткрывается шире. Странное чувство прошибает все тело, с головы до пят. И когда Акура совершает последнее движение, замирая над ней, чувствуя, как его предают мышцы рук, она смотрит на него такими влажными глазами, что он не сдерживается, склоняется и целует ее еще раз. Медленно, чувственно, почти трепетно. Потом делает усилие, которое явно дается ему с трудом, и падает рядом. Оба загнанные. Но счастливые.        — Понравилось?       Нанами поворачивает голову и что-то такое порочное мелькает в её взгляде. Она смотрит на его красивый профиль, косит глаза на мужское тело. А потом взвизгивает от неожиданности, когда мужские руки хватают ее снова, а пальцы касаются лица, стынут на ее губах, приоткрытых и влажных.       Акура улыбается. Нанами смеется. И пусть судьба его предрешена, он будет пить и пить свою жизнь по полной.