Возвращение Кровавого Короля...

      — Мне не нравятся пузыри, эта пена меня раздражает. — Лицо Акуры прорезали морщины — большая складка образовалась меж его сведенных бровей.       — Да, брось. — Смеялась Нанами. — Как эти мыльные пузырьки могут раздражать? С ними же веселее, разве нет? — Она хитро приподняла брови. Девушка сидела в горячей воде, а он наблюдал за ней, присев напротив и опустив голову на край деревянной ванной, удобно устроившись на сухом полу. Купальня полнилась горячими парами.       — Я не могу видеть, что творится под ними. Это, как на тебе одеяло. — Акура хмурится и раздраженно, почти нервно ударяет пальцами по воде отмахивая пену. Раздается плеск, на мгновение нарушающий тишину.       — Ну, ты уже видел меня без одежды, — Нанами улыбается, вытягивает руки вверх, изящно потягиваясь, чуть прогибаясь в талии. Да, она знает, что Акура сейчас смотрит на нее. И это девушке неимоверно нравится. Его губы подрагивают в легкой полуулыбке, когда он наблюдает за её кошачьей грацией.       У нее тонкие запястья, аккуратные косточки локтей, белая и нежная кожа. Его девочка хороша. Акура погрузил руки в воду, провел ладонью по ее ступням чуть щекоча. Заставив Нанами в момент сжаться, подтянув к себе ноги. С тихим смехом она сгребла пену в руки и, внезапно присев, обрушила её на голову мужчины. Девушка смеялась увидев, как глупо он выглядел, заслужив тут же недовольный взгляд от него.       — Твой устрашающий вид не действует на меня, Акура-оу, тем более, когда на тебе такая удивительная шляпка, — смеялась Нанами. Он стал похож на тучку. Такую большую, грозную и гневливую. тучку       Но Игры с Королём Демонов опасны. А шутки тем более. Акура-оу уже ощерился и недоволен. И в нем неумолимо просыпалось раздражение, пышущее жаром зарождающегося гнева. Он дик, опасен, черен. Жестокость течет по его венам и жилам. Нужно быть осторожнее. Но Нанами не боится и все равно продолжит ему улыбаться. Потому что знает — это всегда срабатывает. И её грозную тучу рядом с ней непременно прорезают лучи солнца.       — Я думал, что мы наполнили ванну пеной для того, чтобы побаловать тебя, а не для того, чтобы я тут выглядел дураком.       — Хорошо-хорошо, не ворчи, — дразнила она, уже вытирая пену.       И острые кончики мокрых каштановых волос, все мелькают перед его глазами. А головы касаются её руки, мягко и осторожно. У Нанами непропорциональное лицо. Губы часто бывают искусанные. Глаза большие и выразительнее — гордость и красота девушки. Нос едва вздернутый, скулы острые. Грудь небольшая, ноги длинные, фигура достаточно подтянутая, но местами костлявая. Нанами не идеальна. Совсем. Но для него она стала самой красивой из всех. Акура не шевелится, опасаясь задеть девушку своими острыми рогами, взгляд его скользит по тонким чертам любимого лица, по тонкой женской шее и цепляется за пульсирующую голубую жилку. Она просто не дает ему покоя. Ее хочется попробовать на вкус, прижаться к ней губами, едва прикусить. И мужчина делает это, только девушка отстраняется. Он вновь привлекает её к себе, его руки по-хозяйски ложатся на ее талию. И Акура накрывает заветную жилку своим ртом. Пьет сладость ее кожи, заставляя Нанами запрокинуть голову и изогнуться. Они разные. Кардинально. Противоположно. И когда их губы соединяются, сливаются в единый организм, то твердость Акуры и мягкость Нанами так ощутимо впечатываются своими контурами друг в друга.       — Вылазь давай. Вода уже холодная.       Нанами встряхивает своими мокрыми волосами и давит вздох, рвущийся из груди. Иногда ей неумолимо начинает казаться, что ее жизнь — это сон. И Акура-оу — это сон. Его чувства и эмоции — это сон. То, что она вновь с ним — это сон. Это ирреально, это эфемерно. Это слишком ценно. И она так боится проснуться однажды и понять, что вновь одна, что мужчины рядом нет, что она прибывала в своих фантазиях. Но руки у Акуры такие горячие, ладони шершавые, а губы теплые. Нет. Он — не сон. Все по настоящему. Нанами знает это. Мир может разверзнуться, сгореть в аду. Но между ней и Акурой-оу всегда будет так. Надежно и неумолимо верно в душе.        Он обхватывает ладонью ее лицо, гладит его кончиками пальцев, и Нанами прикрывает глаза. Акура смотрит на нее слепое мгновение, а потом поднимается на ноги и руки его погружаются в горячую воду по самые локти. Он достает девушку из воды одним порывистым движением, так что вода выплескивается за края деревянной ванны. Акура прижимает Нанами к своей груди крепко и просто забирает ее рот полностью в свои владения, заставляет ее томительно и призывно прижиматься к нему еще сильнее. Опускает на ноги. Проводит пальцами по ее шее, касается груди, скользит ниже.       Я хочу тебя. Всегда хочу.       Слова бьются, гуляют по ротовой полости, отскакивая от языков. Нанами лишь всхлипывает и сдается, подаваясь всем телом вперед, позволяя ему обхватить себя руками за талию и бедра, прижать женское тело к себе так близко, что в ее промежность ударяет что-то горячее и теплое. Акура напряжен. Он словно вибрирует изнутри. Его язык, его губы, его зубы, запах и ощущение мышц под кожей. Нанами чувствует, как он улыбается сквозь поцелуй, обхватывая ее губу, дразня язык. Мужские руки мнут ее спину, пальцы считают позвонки.       Эта девочка совсем в конец с ума его сведет. Так думает Акура, когда она обнимает его, подается вперед. И частые вдохи и выдохи ему на ухо. Он переносит их из купальни в свою спальню за долю секунды. Нанами еще и понять ничего не успевает, как он уже резко швыряет её на кровать, разворачивает к себе спиной. Давит горячей ладонью меж лопаток, заставляя женское тело прогнуться перед ним глубже. Наваливается на нее всем своим телом. Нанами вдруг взбрыкивается, она хочет перевернуться к нему лицом, но Акура лишь еще сильнее давит на ее тело, прижимает грудью к матрацу. Девчонка бьется под ним. Ей не нравится так. Он понимает. Но мужчина наваливается сильнее, тянется руками к ширинке, высвобождая уже стоящий на нее член и пальцами касается ягодичной складки. У Нанами сразу вздрагивают спина и плечи, и линия меж лопаток становится такая напряженная. Но там, она горячая и теплая, возбужденная — да, Акура чувствует на своих пальцах её смазку. Пусть тут не кичится, не строит из себя недотрогу. Он прекрасно знает, что она его хочет. Акура проникает в нее одним толчком, сразу глубоко, так плотно и тесно, чуть покачивает бедрами, сцепляя зубы и привыкая к тому, как крепко обхватывают его женские мышцы. Нанами сначала замирает, а потом снова дергается. Ладно. Хватит. Он обнимает ее рукой за талию, крепко и надежно, тянет хрупкое тело на себя, помогая подняться, заставляя прижаться спиной к его груди и лишь колени упираются в колени. Одежда чертовски ему мешает, и мокрые волосы Нанами лезут в Акуре лицо. Мужчина рваными движениями скидывает с плеч её пряди и встречает горящий взгляд, когда она поворачивает голову. Глазищи Нанами обвиняющие. Ей все-таки не понравилась его грубость. А у Акуры рот растягивается в кривой усмешке.       Он прижимается ртом к ее шее, делает мягкое движение бедрами, и тонкая фигура в его руках изгибается. Девичьи ладони накрывают его руки, пальцы гладят грубые костяшки. Акура толкается в нее глухо и медленно, неспешно и неторопливо, заставляя чаще дышать, откидывать голову ему на плечо. Такая мокрая, раскрасневшаяся, влажная, терпкая. Он выскальзывает из нее мягко, ощущая, как болезненно пульсирует член, как она нехотя отпускает его руки. Акура снимает через голову свою черную майку, а потом отправляет вниз, на пол и брюки с блестящей пряжкой ремня туда же, наблюдая, как Нанами елозит перед ним по постели, как сводит бедра, трет друг о друга ноги. Мучительный жар разъедает все ее тело. И Акура склоняется к ней вновь, целует подколенную чашечку, поднимается выше, оставляет теплый след губ на коже, заставляя её изогнуться. Она просит и жаждет его, так сильно хочет, что у мужчины почти срывает крышу. Акура коленом разводит ее ноги, подхватывает девушку под ягодицы и медленно проникает внутрь. Горячие, трепещущие мышцы обхватывают член тут же, и он утопает в мякоти и смазке. Из горла Нанами снова рвется стон, а руки хаотично и беспорядочно комкают простыню. Мужчина тянет мягкое и хрупкое тело на себя, садясь сам, позволяя ей устроиться на своих коленях. Он обхватывает ее лицо своими ладонями, видит глаза. Ошалелые, большие, слишком огромные. Их рты сталкиваются. И Акура дуреет все больше и больше. От запаха ее кожи, от вкуса ее слюны, от этих тихих, осторожных стонов и неразборчивого шепота, от того, какая она горячая и чувственная, как чутко реагирует на каждое его движение, и дрожит, и гнется. Вся его. Всецело. Он сжимает ее сильно, оставляет отметины своих острых когтей на плечах и спине. Движения мучительные, тягучие, вязкие такое болезненное трение двух тел. И когда мужчина изливается в её самое нутро. Нанами замирает, его горячее дыхание тревожит ее шею. Акура отстраняет её от себя и мягкое, влажное женское тело сразу падает на постель.       Раздается стук в дверь.       Акура и Нанами синхронно поворачивают головы.       — Господин Акура-оу? — Этот голос принадлежит Ятори. Нанами тут же старается спрятаться в одеяле, натягивая его под самые уши, чувствуя как уже горят её щеки. — Все ждут вас.       Акура хмурится, когда встает с постели и подбирает с пола брюки. Пряжка мягко звякает в полумраке комнаты.       — Куда ты? — Нанами сверлит спину Ауры взглядом. Смотрит на него пытливо и как-то долго. Секунды превращаются в минуты, застывают неделимой единицей времени. — Что происходит?       — Ложись спать.       Этот мир страшен.       Нанами уже знает. Можно сколько угодно врать себе и притворяться счастливыми, можно смеяться, запрокидывая голову, можно долго целоваться, можно делать вид, что все хорошо. Но это не так. Любой неверный шаг может обратиться им новой бедой. Чувство страха, неопределенности, сжатой паники — все это клубится в её груди, в каждой клети мышц, костей, сосудов и сухожилий. Нанами догадывается куда и зачем он пошел. И, на удивление самой себе, она не станет его останавливать. В жизни Акуры-оу всегда много крови. Так было. Так есть сейчас. И так будет. Нанами знает это. Даже почти приняла. Но все равно каждый раз будет вздрагивать, натягивается как струна, видя, как на любимом мужчине расцветает алый тон, пропитавший его одежду, волосы и въевшийся под кожу. Она боится за него. За них. За будущее, что никак не дает ей покоя. Нанами знает, вместе им быть не позволят. А он будет за нее бороться.       Лучи утреннего солнца первыми в этих стенах встретили появившуюся фигуру раннего гостя. Серебристый Лис шел уверенной и быстрой походкой, он знал здесь каждый угол, каждый зал, ступня его не раз уже касалась камня пола и стены впитывали его голос. И на какой-то миг печаль дум, озабоченности и безысходности слетала с его светлого лица в этом месте.       Но вместо Короля Лис находит ее.       — Нанами, — он опускает подбородок, а она поворачивает голову. Черты ее прекрасного лица озаряются узнаванием, и улыбка тянет кончики ее губ. Большие глаза искрятся светом.       — Томоэ, — звонко и радостно произносит его имя девушка. Его видение подхватывает юбки и быстро сбегает вниз по ступеням. Она так юна, так проворна, обхватывает мужчину трепетным и легким объятием.        — Я ищу Акуру-оу.       Нанами улыбается. Томоэ же хочет сделать шаг назад, как можно дальше от наваждения, от желаний, от опасной близости столь хрупкого, невесомого и неземного для него создания.       — Акуру? — А как она произносит его имя? Тем самым удивительным голосом, с невероятной теплотой, нежностью и любовью, словно ласкает звуки на языке, — Пойдем, я помогу тебе найти его, — фаланги ее пальцев захватывают руку мужчины и тянут за собой. — Пойдем скорее.       Бывший хранитель смотрит на девушку и так не хочет видеть в ее глазах любовь, обращенную к другому мужчине, пусть даже его другу. Но так бывает.       — Хотя, наверное, он сам найдет нас быстрее, — она взлетает по ступеням, как девочка, на губах её улыбка, снова подбирая свои юбки, что волочатся за ней.       А Томоэ любуется ею. Правильным профилем, едва алеющими свежим румянцем щеками, изящными пальцами и тонким станом. И мужчина вдруг понимает, что смотреть на нее больше не может. Это пагубно. А лихо в своей душе сдержать он хочет. В конце концов, в его жизни и так все в швах. И он к этому привык. Почти привык.       — Нанами, — странно, но звуки ее имени даются ему с трудом, — дальше я сам.       — Хорошо. — И клонит голову, улыбается так, словно все понимает. — Я приготовлю вам чаю.       И тишина в коридоре вдруг резко становится такой ощутимой, такой болезненной, давящей, практически удушающей. Мужчина едва поворачивает голову и резко ускоряет свой шаг. Он прекрасно знает, где его Брат может быть.

***

— Ты сдурел?! — Томоэ повышает голос так, что звуки отражаются от потолка и толстых стен. — Ты что вчера устроил?       Акура-оу от такой громкости морщится, он закидывает руки за голову, обнимая ладонями шею, и чуть наклоняется назад, креня ножки стула. Глаза впиваются в Лиса с лихим прищуром. Томоэ сегодня снова ему увещевал, говорил о том, что Акура должен делать, а что не должен был никогда. Мужчина скрипел зубами, но слушал. Потому что Томоэ — единственный, кого Акура-оу послушает.       — Да сядь ты нормально!       Серебристый Лис орет крайне редко. Лишь когда его что-то выводит из себя или происходит событие сродни форс-мажору. Но у Кровавого Короля доводить его всегда получалось просто с завидной легкостью. И с этим уже ничего не попишешь. Акура сидит напротив Томоэ, скалится, едва растягивая уголки губ. И у него столь самодовольный вид, словно он считает, что все содеянное им было верным.       — Твоя самонадеянность перешла все границы, — цедит сквозь зубы Томоэ, и глаза его полыхают лютым синим огнем. — Сядь нормально, я сказал! — Лис резко обходит мужчину и с такой силой дергает стул под ним, что ножки зычно и громко ударяются о камень пола. Так, что зуд и легкая дрожь отдаются в основании шеи Акуры. Тот хмуро и исподлобья смотрит на собеседника, а затем снова улыбается.       — Так надо.       — Что… — Томоэ не договаривает. Закрывает рот. Ему не хватает возмущения, ярости — эмоции так и кипят, так и бурлят в нем. Такие тягучие, столь обнаженные. Зато вот Акура по прежнему спокоен, практически умиротворен. — Так надо?       — Да, — тянет Акура, снова откидываясь на стуле, что передними ножками тут же повисает в воздухе.       — И почему же, позволь спросить? — Голос у Томоэ становится до того елейный, что в пору вздрогнуть.       Акура-оу же снова трет пальцами шею, вертит головой, а потом выдает:       — Пусть посидит пока у меня. Подумает. А потом мы поговорим с ним.       Повисает пауза. Лис хмурится. Смотрит на Брата долго и пристально. Выражение лица его меняется едва-едва.       — Что ты задумал?       — Все просто. Оокунинуши — глава пантеона Богов, пусть даст Нанами силу и статус, признает её равной так, что бы никто и вякнуть не смел что то против.       — Ох ты ж черт, — чертыхается Томоэ и падает на стул, ставит локти на стол и обхватывает ладонями голову. — Она всего лишь человек. Это против правил.       — И что? — Тянет Акура, качаясь на стуле. — Мигаке же уступил ей свой храм.       — Прекрати, твою мать, весь этот цирк! Простому человеку никогда не стать настоящим Богом! — Лис со всей силы ударяет ладонью по столу — воздух скапливается меж деревом и кожей, производя резкий, громкий звук. Акура так и замирает — передние ножки застывают над полом, а глаза одного становятся подняты на другого. Бой взглядов длится мгновение. И вот стул скрипит под весом Акуры, а все четыре ножки царапают пол. — Ты хоть понимаешь, чем все это может обернуться? — Уже спокойнее.       — Да. Я все прекрасно понимаю.       Томоэ фыркает, трет пальцами переносицу, давит ими на лоб.       — Акура, — голос его звучит тихо, и мужчина отрывается от своего клинка, что вертит в руках, коли игрушку в виде стула у него отобрали, — ты напал на Оокунинуши. Перебил его подданных. Сжег его храм до пепла. И ты полагаешь, что он пойдет тебе на какие уступки, сидя у тебя в камере? — И что-то такое в голосе Томоэ, что Акура чувствует, как желваки перекатываются под его кожей, а кадык чуть тянет вверх.       — Я не оставлю ему выбора. Он согласится.       Лис садится напротив и откидывается на спинку стула.       — А о Нанами ты подумал? — И глаза такие проницательные-проницательные, смотрят, впиваются. Акура отвечает хладнокровным, спокойным взглядом.       — О ней в первую очередь.       — Нет. Ты меня не понял. — И вновь такая ярость, злость вибрируют в его тоне, что Акура задумчиво молчит. — Ты подумал о её чувствах? Оокунинуши всегда был для нее не случайным человеком. Нанами не простит тебя.       — Томоэ. — Акура кривит губы. — Посмотри на нас с тобой. Ты и я, мы всегда выживем. А её жизнь может оборваться в любой момент. И в этом даже силы большой прикладывать не нужно. — Томоэ послушно притихает. — Есть не так много способов обратить человека в ёкая. И все они опасны. Я справлюсь с Икусагами, со всеми. Но остановить время я не смогу. — Акура сжимает рот и замолкает. Говорить о недавнем прошлом ему совсем не хочется. Говорить и вспоминать то кроваво-красное марево, заливающее его руки. И то, как одежда на ей была вся насквозь красной. Настолько красной, что резало глаза.       — Ладно, — прерывает Томоэ повисшее молчание и сцепляет руки на столе в замок, — Но все же, скажи ей обо всем этом, пока еще не стало слишком поздно. — Лис на секунду задумывается. — Или скажу я.       Акура вскидывает глаза на Брата. В Лисе иногда мелькает что-то такое неуловимо наставническое, а потом встает на ноги, икрами чуть сдвигая несчастный стул в сторону, и его тонкие деревянные ножки так заунывно скулят по камню.       Раздается тихий скрип двери.       Лис поворачивает голову и снова видит ее. Нанами свежа и прекрасна, цветуща, юна и безмерно очаровательна. Девушка двигается аккуратно, сосредоточенно держа в руках поднос с белым чайником и тремя чашками, делает небольшие шажки. Ее волосы, перевязанные лентой, перекинуты через плечо, щекочут кисть ее левой руки. Она смотрит на них и улыбается. Тепло и совсем человечно.       — Нанами, — Акура-оу в несколько широких шагов сразу сокращает расстояние. Протягивает руки и перехватывает поднос. Ставит его на стол и ловит её ладони, сжимает их, тянет на себя, ведет себя свободно и раскованно.       Томоэ же будто стягивает с себя пелену сна — медленно, он трясет головой и поднимается на ноги, расправляя плечи. Ладони его едва заметно влажнеют. Девушка скользит по Лису быстрым растерянным взглядом, и очи ее, удивительного цвета, вновь возвращаются к лицу огненного демона. Лис же все смотрит, ведь лишь только это ему теперь дозволено. Акура оставляет на её губах легкий поцелуй, а она вторит смущенной улыбкой в ответ. Томоэ чувствует, как в носоглотку забивается неповторимый знакомый аромат. И жар внутри стоит такой, что он жалит. Мужчина пытается скрыть свое состояние, но золотые глаза Акуры оказываются слишком внимательны.       Томоэ хмыкает и отпускает голову.       — Я пойду, — и когда дверь за Лисом практически закрывается, он добавляет, — цени то, что она рядом. И не совершай ошибок.