***
С мерзкой ухмылкой Акура-оу склонился к своему пленнику, что неуклюже растянулся у его ног, взяв того за локоть. Не жестко, но требовательно, заставляя Божество быстро подняться, хватая его так, как получится. Оокунинуши едва подавил желание скинуть его руку со своей и набрал в грудь больше воздуха, следуя воле Короля. Искры запрыгали перед их глазами, краски смешивались в едином вихре размазанных по воздуху ярких всполохов. Дыхание у Верховного перехватило. Перемещались они недолго, около двух-трех секунд. В одно мгновение Оокунинуши было дернул предплечьем, желая высвободиться из хватки когтистой руки, но Акура ему этого не позволил, еще сильнее сцепив пальцы. Так просто от него не сбежишь, потерявшись меж пространств и миров. — Вы в порядке? — с нарочитой вежливостью спросил Акура, чувствуя под ногами твердую землю. — Да, — громко ответил пленник, кашлянув. — Да, в порядке, — закончил он, открывая изумрудные глаза. Оокунинуши определенно повезло, что в желудке ничего не было уже несколько дней. Только тянущая вниз пустота скрутила его живот. Перед Божеством залегла отвратительная картина мира, который должен был сменить предыдущий, встать на кости пантеона Богов. И Оокунинуши смотрел Акуре в глаза, не отводя взгляда потрясенных очей. Трупы. Десятки трупов. Их вспученные животы виднелись то тут, то там. Казалось, что нельзя и шагу было ступить, не попав в лужу гноя или в часть вывороченных кишок. Прислужники света, ёкаи, бывшие в подчинении богов, укрытые полами собственных хаори, мертвые, на чьих устах навсегда застыла предсмертная гримаса ужаса. Всюду были только мертвецы. Не было ни белизны снега, ни земли. Здесь только плоть, и плоть эта была мертвой и алой. — Здесь прошел бой с армией Икусагами, — сообщил Акура, не скрывая интереса к его реакции. — Думаю, Вам не стоит объяснять причину, по которой он случился. Ущемленные амбиции так не дают ему покоя. Как видите, бойня была большой, и потери, должен признать, есть с обеих сторон. На Оокунинуши дыхнуло гадким веянием смерти и разложения, он приоткрыл было рот, намереваясь что-то сказать, но слетел с них только хрип. Зеленые глаза застыли взглянув в очи мертвяку, что лежал к нему слишком близко. Матовые глаза скупо поблескивали под затянутым тучами небом. — Вы его знали? — спросил Акура, проследив за взглядом Бога. — Нет, — солгал он. Оокунинуши видел этого мужчину в рядах своих солдат. Когда-то давно. Чем только думал Икусагами, когда возглавлял эту бойню?! Когда повел сотни светлых ёкаев на эту смерть? Да и все ли погибли? А сколько погибло со стороны Кровавого Короля? — Правда тут интереснее, чем в четырех стенах? Свет. Сейчас день. Два или три часа дня, если верить улице. Солнце пряталось в облаках, но отблески его пробивались сквозь их тонкую бестелесную вату. Оокунинуши подставил лицо ветру, осчастливившему его своим мягким касанием. Главное — не вдыхать запахи гниения и смерти, что он несет с собой. — Вполне, — уклончиво и держась достойно ответил Бог. Глаза его слезились, очи обращались то к одной стороне, то к другой. Свет. Свет дневной. Небеса над головой, движения воздуха, шелест скрипучих деревьев вдалеке. Если не опускать взгляд к земле, устланной кишками и кровью, то даже такой мир кажется прекрасным. — И чего ты от меня хочешь? Мести? Расплаты? — Подчинения? — добавил Кровавый Король. Последняя фраза демона заставила светловолосого мужчину громко рассмеяться. — Никогда, — ответил он шепотом. — Я никогда не позволю тебе взять в свои кровавые руки силу света этого мира. Никогда. Звучало слишком громко. Зототые глаза на мгновение вспыхнули яркими огнями, но Акура не позволял злости взять над ним верх. Он уверял себя, что это только часть плана, и ему нужно оставаться сдержанным, чтобы получить необходимое. Нужно только переждать, а ждать Темный Король умел хорошо. — Я так и думал, — заметил он тихо. — Но это же легко изменить. Вы знакомы с моими методами убеждения? О! Я уверен, что Вы знакомы, или хотя бы наслышаны о них. Да. Оокунинуши видел последствия сбежавших от смерти «счастливчиков», чью кожу теперь покрывали глубокие ожоги, язвы и струпья. Божество смотрело вдаль, не желая слушать дальше, но властным и жестким движением демон развернул его лицо к себе. Золотые, пылающие глаза напротив глубоко-зеленых. Они жестоки, заглядывают словно сквозь кости и кожу, плоть. Сквозь мышцы прямиком к разуму и мыслям. Да, парочка светлых ёкаев рассказывали и о таких «методах» убеждения. Правда, проводил эту экзекуцию зачастую не сам Кровавый Король, а его прихвостни, которым мучать — только в радость. Оокунинуши соображал быстро. Жизнь ему была не нужна: все кончилось, и мечты, и надежды канули в глубины. — Оокунинуши, запомните, теперь Вы — принадлежите мне, — говорил Король. — Вы в моей полной власти. Навечно. Акура говорил медленно, растягивая такие приятные для него слова. И Верховный понимал, что эта речь — лишь малая часть начинающейся для него пытки, понимал, что реагировать он не должен, но так уж случилось, что сердце его ослабло также сильно, как все остальное тело. Слова — меткое проклятье — они попадают прямо в цель. Угодив в ловушку, Оокунинуши еще долго убеждал себя в том, что все уже не может быть хуже, но сейчас, осознав и невольно принимая всю паршивость своего положения, что отныне он лишен свободы и выбора… Стало не по себе. Сильнее, чем прежде. — А я, знаете ли, не люблю, чтобы мои вещи лежали без дела или без пользы. Нет! — крикнул он, хватая его за горло, когда мужчина хотел было сделать шаг в сторону. — Ну, так что выбираем? — повторил Акура уже спокойнее. Верховный не ответил. Золотистые, сияющие очи смотрели на него с пожирающим нетерпением. Но мужчина поджал губы, тем самым дав ему ответ. Он должен был согласиться, продаться за относительную безопасность и мнимое спокойствие. Человек так устроен, человек — такой зверь, а божества создания человеческих желаний. Люди эгоистичные и жадные до благ, обращенных лишь им на пользу. Если ради своего благополучия приходится продать идею или Родину, других людей или прочую ерунду… Почему бы не сделать этого, спасая собственную шкуру? — Надеюсь, меня убьют быстро, — проговорил Бог, бегло скользя по лицу демона, не делая попыток высвободиться из хватки, все сильнее сдавливающей его горло. — Не надейтесь.Белая пешка
20 мая 2020 г. в 18:52
Сколько дней, сколько времени прошло с момента его поимки? Верховный ждал. Он мог бы поклясться в том, что видел, как эти каменные стены двигались, как они ползли друг к другу, будто надеясь раздавить его, превратив измученное тело в кровавые ошметки. В камере не было ни окон, ни даже двери. Будто он находился в кубе, словно внутри детской игрушки, сломленный и беспомощный перед неведомой силой. Оокунинуши — был заперт, лишен своего божественного дара, ржавой цепью прикован к холодному каменному полу. Он не видел, как пришел его пленитель, как он проник в это помещение, не имевшее ни малой щели, ни прохода, но заметил его присутствие теперь, подняв свои зеленые глаза.
— Я приношу извинения, что заставил себя ждать, — саркастично выплюнул Акура-оу сломленному Богу Созерцания.
Оокунинуши промолчал в ответ. Божество отвел взгляд, заставив себя держать язык за зубами. Жаль, что глазу не за что было зацепиться: стены и потолок имели одинаковый серый цвет и непрезентабельный вид. Никто из приспешников Короля не посмел поднять на него руку, не посмел отметелить за сказанные им колкости за все время его удержания здесь, и выглядел он сам вполне прилично. Но всем хотелось. Каждому из них хотелось. Верховный видел это в их глазах, взглядах, читал в порочных мыслях. Каждому демону, что услышал в свой адрес нелестный отзыв, хотелось ответить силой на грубость, болью физической на боль моральную. Но пока бледное тело было нетронутым. Все ждали слова Акуры-оу.
— Какая все же честь, — сказал Акура с деланной вежливостью, облизнув темные губы. — сам Окунинуши — главное божество племенного союза Идзумо. Должно быть, Вы устали?
— Я устал от этого места, — прохрипел он в ответ. — Сколько я здесь нахожусь? Неделю? Две? Месяц?
Кровавый Король небрежно навалился спиной на каменную стену, а Оокунинуши сидел. За шею его приковали к полу, но руки и ноги остались свободными, сохранив его возможность двигаться, но не позволив встать в полный рост. Верховному не сказали зачем он здесь, но Оокунинуши и сам догадался о причине такого решения. Это месть за Нанами Момодзоно. За стрелу Икусагами пущенную ей в сердце. За смерть юной девушки. Так думал каждый из мира богов.
— Убьешь меня сам? — спросил пленник со злостью. — Или позовешь своих диких собак, чтобы они покормились?
— Сегодня они сыты, а так… Посмотрим, еще посмотрим. Вы так же Верховный Бог, насколько мне известно?
— Тебя берут сомнения?
Подбородок Верховный держал высоко, стараясь заглянуть демону в глаза, говорил громко и четко. Жалко только, что сквозь мрак Короля демонов все равно было никак не разглядеть. Божественные силы его, конечно же, были скованы, но свободные руки и ноги могли все же нанести оппоненту хоть какие то увечья, если бы не эта цепь на шее, хотя, стоит ли Акуре их опасаться? Оокунинуши намерено избегал вежливого «Вы», обращаясь к своему пленителю. Он-то пусть зовет его так, как захочет, пока у самого Божества не было выбора.
Спутанные светлые пряди его волос качнулись, когда мужчина поднял голову повыше, чтобы заглянуть демону в глаза. Оокунинуши выглядел вполне здоровым, только измотанным, выцветший от нахождения здесь. Рассматривать лицо Акуры-оу ему не хотелось. Во мраке было видно лишь горящие огнями глаза, с узкими зрачками, будто у дикой кошки. Мужчина отвернулся, вновь рассматривая все ту же стену. Ему, возможно, хотелось бы броситься вперед и расшибить о нее свою голову. Жаль, что не было сил и возможности, чтобы покончить с собой, чтобы избавиться от этого мерзкого взгляда, словно прилипшего к его коже.
— Оокунинуши, Вы и правда думали, что сможете обыграть меня, обойти? Вы и Ваша свора с Икусагами верили в возможность победы, когда посадили меня в такую же клетку?
На последних словах Акура почти засмеялся. Гадко так, словно Божество показывало ему забавную сценку, словно он рассказывал смешную историю, а не кусал губы от досады и злости. Мужчина не поворачивался, решая, следует ли ему ответить. Зная о своей особенности — любви к правде — он всеми силами сдерживал клокочущую у языка желчь внутри, не давая ей выхода. Пусть гнев копится в душе так долго, как сможет, чтобы потом плеснуть его в лицо всем этим выродкам перед казнью.
— А ты и правда веришь в то, что сможешь существовать в новом мире? — спросил Бог, забавно ухмыляясь. — Многое изменилось, Акура-оу.
— Я могу приносить и счастье, — почти обиженно ответил он, так наигранно и по-детски наклонив рогатую голову, — и знаешь, я бы не хотел спешить с твоим приговором.
— Давай уже быстрее… Ублюдок.
Да, Оокунинуши хотелось умереть. И умереть не так мучительно, как суждено было большинству его знакомых, захваченных в плен. Может быть, разозлив Акуру, он напросится на сокрушительное пламя и наконец закроет свои очи для вечного сна?
— Оу, Оокунинуши, вы стали куда грубее, — произнес Акура. — Впрочем… Относись к пленнику так, как относишься к собаке — получишь подлый собачий укус. — Он сделал шаг вперед.
— Хочешь моего укуса или моей смерти? — прошипел верховный. — Так может, уже покончим с этим, чтобы не тратить наше время?
— Нет, — произнес Акура медленно и осторожно. — Не сейчас, во всяком случае. Я еще не наигрался.
Демон громко хмыкнул. Он опустился перед пленником на корточки, поравнявшись с ним взглядом. Так обычно ведут себя с дикими зверями, стараясь не испугать их, дав понять, что охотник не такой уж большой, а после нанести смертельную рану и завершить начатое. Божество не отвернулось, встретив эти золотые глаза, не позволил себе проявить слабость. В конце-концов, он не знал, станет ли эта беспомощность последним действием в его жизни?
— У меня другие планы, — прошипел Акура.
— Какие же?
Но ответа не последовало. Акура улыбнулся, закатив золотистые глаза. Он щелкнул пальцами, и рядом с ним тут же материализовались два плечистых ёкая. Они были столь же молчаливы, тихи. Сильные руки подхватили мужчину под локотки, а Темный Король подцепил когтистыми пальцами железный ошейник на шее у мужчины, притянув того ближе. Быстро и неаккуратно, он коснулся его бледноватой шеи. Богу оставалось только замереть, ожидая ответа на справедливо заданный вопрос.
— Нетерпение — страшнейший грех, Оокунинуши.
— Я-то думал, что убийство — куда страшнее.
Наверное, один из ёкаев улыбнулся, потому что Акура одарил его осуждающим взглядом. Он покрепче обхватил ошейник рукой, резко дернул и магический замок раскрылся, со звоном упав на бетонный пол. Этот звук оглушил плененного на секунду, выбил из реальности, заставляя закрыть очи. Хоть веки и без того набегали на его глаза, приглашая в заветную темноту, жадную до отчаявшихся душ.
Толчок. Сильный, вышибающий воздух из груди, мысли из тела. Оокунинуши казалось, что этот удар или пинок в грудь — после последнее его ощущение в жизни, точка, заканчивающая книгу.
Падение. И темнота.
Стрелки часов отстучали два часа дня, когда она аккуратно миновала последнюю ступень, ступив на каменный пол большого зала.
— Скажи мне, Нанами, тебе нравятся шахматы? — задал вопрос бывший хранитель, оторвав свой задумчивый взгляд от окна.
— Не знаю. Почему ты спрашиваешь?
— Но это ведь весьма досадное упущение, не так ли? — Лис улыбнулся. Подойдя к заблаговременно подготовленному столику с резными ножками в виде птичьих лап, он отодвинул один из стульев и жестом пригласил девушку сесть. — А еще никогда не поздно узнать для себя что-то новое об этом мире, правда?
Нанами молча и послушно села, растерянно взглянула на аккуратно расставленные на доске черные и белые фигуры. И те, и те, чередуясь, стояли на клетках другого цвета. И девушка не смогла сдержать горький смешок — уж очень похоже это было на её реальную жизнь, в которой все были не теми, кем оказались на первый взгляд. Великие Боги оказывались врагами, враги — друзьями. И, к огромному ее сожалению, она до сих пор так и не научилась хорошо угадывать белые фигуры, стоящие на белых же клетках.
Севший за стол напротив нее Томое с легкой улыбкой наблюдал за девушкой и её задумчивостью. Ему, откровенно сказать, трудно было представить кого-то более неподходящего для этой игры, чем юная Богиня Земли. Но, ради её же будущего в этом мире и этом месте, он все же решил вложить в эту милую головку парочку прописных истин. Пусть и таким необычным путем.
— Смысл игры достаточно прост, — Томоэ взял в каждую руку по фигурке черного и белого цвета, увенчанных коронами, — Нужно убить одного Короля, ради процветания второго.
От сказанных слов Нанами передернуло. Слишком еще свежи были воспоминания, недавно коснувшиеся её.
— И, чтобы привести одного из Королей к победе, нам потребуется помощь других фигур. Разных фигур, с разными возможностями и разными слабостями, — голос Томоэ, продолжавшего рассказ об игре, все же оторвал девушку от мрачных мыслей. — О какой из них ты бы хотела узнать первой, Нанами? — Лис оперся локтями на стол и, сцепив руки в замок, положил на них подбородок.
Немного подумав, она осторожно взяла в руку маленькую приземистую фигурку.
— Вот эта, — тихо произнесла девушка.
— Пешка? — казалось, Томое был удивлен. — Почему именно она? Мне казалось, ты выберешь коня, он тут самый понятный внешне, хотя, так даже лучше, — его бледные губы вновь тронула чуть заметная улыбка. — Это самая занимательная фигура на доске, Нанами. Поставьте ее на ту клетку, где она стояла, я покажу тебе, как она может ходить и на что может оказаться способна.
Потянувшись вперед, девушка с легким стуком поставила фигурку на место.
— Все просто. Пешка может ходить не так уж далеко — всего лишь на шаг вперед, если ее путь не преграждает другая фигурка, или наискосок влево-вправо, если ей предстоит взять пешку противника, — Томоэ неспеша перемещал свою руку, с зажатой фигурой в такт своим словам. — Но только пешка, несмотря на свои маленькие шажки, достигнув последнего ряда фигур противника и заняв одну из клеток, может стать кем захочет, разумеется, кроме самого короля. Двум королям одного и того же цвета на доске не бывать. Но у Короля может быть и Королева. Правда, для этого нужно продумать каждый следующий ход, для которых понадобится помощь других фигур и самого Короле.
— Кем угодно? — эхом повторила девушка, следя за рукой Лиса.
Сняв с последнего ряда одну из черных фигурок, Томое постучал по клетке пальцем.
— Запомни, Нанами, это — то, к чему должна стремиться белая пешка. Пусть и будучи не слишком сильной изначально, она может обрести большую силу, — глубокие фиалковые глаза лукаво прищурились, испытующе глядя на девушку. — Если, конечно, пешке вообще хватит храбрости и ума добраться до противоположного края доски.
— Мы ведь уже говорим не только о шахматах, да, Томое? — потянувшись вперед, Нанами поставила на освободившуюся клетку белую пешку.
— И да, и нет. Это очень удивительная игра, Нанами. Поверь, нет ничего лучше шахмат, чтобы понять основы жизни. Вот только, проиграв партию в шахматы, ты не потеряешь ничего, кроме уязвленного самолюбия, а проиграв в реальном мире… — немного подумав, Томое выбрал из двух рядов соседних фигур одну ладью и заменил ею пешку Нанами, — Ты потеряешь жизнь.
— Зачем ты рассказываешь мне все это? — девушка подняла на мужчину обеспокоенный и непонимающий взгляд.
— Потому ты всегда будешь мне безмерно дорога, — улыбнулся странной улыбкой Лис, не поднимая глаз от шахмат. — Впрочем, постижения основ шахматной игры слишком уж увлекли меня. Думаю, я уже изрядно утомил тебя, — поднявшись Томое подал девушке руку, помогая встать. — О других фигурах я расскажу тебе чуть позже.
— Спасибо, конечно, но ты говоришь странно. Это все как-то связанно с Акура-оу?
Но Томоэ намеренно пропустил этот вопрос.
— Уясни главное, Нанами, белая пешка — это ты. — Томоэ нахмурился, внимательно вглядываясь в растерянные карие глаза девушки. — И я хочу, хоть немного, но облегчить твой путь, сделав его чуть менее тернистым, менее тяжелым, чем он мог бы быть. Я всегда был и буду оставаться на твоей стороне. — Ладонь его легла ей на плечо, чуть сжав. — Но в отличии от шахмат, в реальном мире, могут ужиться и два короля, если найти компромисс и сохранить их границы.