***
— Да где же они? — Нанами стоит, упершись руками в стол, широко распластав ладони. Вид у нее озабоченный и глубокая складка меж бровей уродует её красивое лицо. — Не волнуйся так, — тихо отвечает Томоэ. А потом поворачивает голову, смотрит несколько долгих секунд на девушку, протягивает руку и сжимает её ладонь. Странный жест. Но он хочет хоть как то успокоить её. Это как отголосок прошлого. Чистый, не замаранный отголосок. И приходит вязкая тишина, наливающаяся тяжестью, даже горло спирает. Нанами боится анализировать происходящее, уже даже и не пытается. Лишь понимает, что в ней теплится вера в лучшее. В Акуру. Он не обманет её. Что он не слукавил ночью. Человек ведь существо такое. Без веры — мы ничто. — Явился, — цедит Томоэ, тут же делая шаг назад. Нанами поворачивает голову и видит, как дверь за вошедшим Оокунинуши с легким шумом захлопывает Акура-оу. Он бросает косой взгляд на Лиса и встает в сторону. Нанами смотрит на Акуру с благодарностью и облегчением, пока краем глаза вдруг не замечает, как он ухмыляется ей. Двигает одними губами, бросая взгляд глаза в глаза. И девушке вмиг становится душно. Невыносимо просто. В этом мужчине сосредоточено все то, что она так ненавидит и так желает. Он — это все черное в этом мире. Вязкое, лютое, страшное, ярое. И не может быть иначе. Акура-оу — беспринципное хамло, он любит убивать, страдания других доставляют ему наслаждение. Но он защищает ее. Бережет. И это рушит все. Оксюморон. Её личный камень преткновения. Её Акура-оу. Нанами трясет головой и вся обращается вслух. — Итак, — говорит Акура громко и зычно, — хочу ещё раз заменить, Оокунинуши, что не смотря на все здесь происходящее, мои цели были и остаются прежними. — Выдерживает паузу, обводит всех присутствующих цепким взглядом. — Я бы, конечно, предпочел, чтобы наш диалог был закончен ещё вчера, но… — он почти улыбается. — Но, Нанами с моим братцем же просто не смогли остаться в стороне. Верно? Нанами поворачивает голову, смотрит на Акуру внимательно. Он кажется ей таким холодным сейчас. Для него люди — разменный материал. — Что ж, — Акура замолкает, выдерживает долгую паузу, словно дает каждому прочувствовать значимость этого момента. — Сегодня впервые Верховный Бог дарует человеку право стать себе равным. И проверьте, Оокунинкши, будет лучше, если Вы сами примете это решение, не вынуждая меня иди на крайние меры. Нанами молчит. Она лишь едва поднимает голову и почему-то снова смотрит на Акуру. Мужчина садится на стул, широко расставляя ноги и упирается локтями в собственные бедра, начинает вертеть в пальцах остро заточенный клинок, поигрывает ими и даже не поднимает глаз. Словно его эта ситуация вообще не трогает. Да и сама Нанами выказывает просто поразительное спокойствие. Хотя, признаться, это решение Акуры ещё недавно ее очень пугало. Сейчас же девушка лишь подпирает голову рукой, облокачиваясь на спинку старого, затертого дивана. — Я против, — тихо, но уверенно и отчетливо, так, что все разом поворачивают головы. Томоэ стоит недалеко от Акуры и сверлит того взглядом. — Против? — переспрашивает его Акура. — Да, — подтверждает тот, и кивает для верности. Акура хмурится, сводит брови. Томоэ ему снова перечит, вставляя свои палки в колеса. Это у него, похоже, такая традиция. Нанами не знает всех тонкостей происходящего, да и не уверена, что хочет знать, но она понимает, что отношения между ними сейчас весьма напряженные. Девушка поворачивает голову, открывает и закрывает рот. Но сказать ей оказывается нечего. — Я не считаю, что это разумно. — А что бы ты предложил? — Подождать еще. Не торопиться. — Чего ждать? — в голосе Акуры рождается неприкрытая злость — он не любит, когда кто-то так открыто выступает против него. — А ты думаешь, что и это так легко сойдёт тебе с рук? — Томоэ практически выплевывает эти слова. Определенно, Акура очень сильно раздражает его. — Нет, Томоэ, — Акура выделяет его имя. Выходит как-то ядовито. — Я так не думаю. Но мне плевать на твое мнение. — Акура снова смотрит на всех собравшихся, пока Лис запрокидывает голову и глядит в потолок, всем своим видом выражая едва сдерживаемую ярость. А Нанами почему-то вдруг кажется, что Акура даже больше старается досадить брату, чем вести себя разумно. — Итак, давайте уже пошевеливаться. Что там для этого нужно сделать? И внутри Нанами все разом сжимается. Слишком жестоким стал окружающий мир. Раньше все казалось гораздо более солнечным и радужным. Сейчас же она видиь лишь серые и черные тона. — Нет, — каркает сухой голос, сильный и глубокий. Нанами даже голову поворачивать не надо. Она и так знает, кто это сказал. Томоэ. И воздух вокруг нее мигом накаляется. Пока она лишь вдыхает и выдыхает. Стискивает руки в кулаки и смотрит прямо. Электричество пускает свой ток по телу. — Нет? — это Акура выпрямляется на стуле и смотрит прямо на своего извечного соперника и друга. — Томоэ, какие у тебя ещё проблемы? — Нет, Акура, проблемы будут у тебя и у нее. Это опасно. Не переоценивай себя. Никто и никогда из Богов не потерпит подобного. Это унизит и оскарбит всех. Если они объединяться, если подобное все же случится, то здесь камня на камне не останется! И вот, они снова пришли все к тому же, как и несколько дней назад. Акура смотрит криво, едва склоняет голову набок и не сводит стальных глаз с Лиса. — Не лезь в то, что тебя не касается, — говорит Акура. Томоэ усмехается. Недобро так. Почти зло. Нанами же замирает. Ее взгляд бегает с одного мужчины на другого. Они сейчас так опасны, так ярятся, столь ядовиты по отношению друг к другу. И воздух разрезает опасная жара, словно в жерле вулкана. — Ты всегда был недалеким, — тянет Лис и встает на ноги. — Но я не допущу подобного. — Ну все… — Акура тоже выпрямляется, и это становится слишком угрожающим. — Хватит! — Нанами все же достает силы и ярости в голосе, чтобы все посмотрели на нее. — Томоэ, — она поворачивается к своему бывшему хранителю, — держи себя в руках. — Она сверлит его тяжёлым взглядом. — Тебе лучше будет уйти, пожалуйста. — У тебя нет никакого права указывать мне, — цедит Лис сквозь зубы и со свистом воздуха проносится мимо, задевает плечом Акуру, который лишь ухмыляется, растягивая линию рта в одну сплошную. Да, иногда все же побеждает не знаменитый Серебристый Лис, иногда побеждает он. — Он был прав, — голос, казалось, всеми забытого Оокунинишивы водит из забытья. — Никто и никогда не станет мириться с подобным. И война — это плохо. Любая война. Войн быть не должно. Но ты этого не понимаешь. И сейчас опять идёшь вопреки всему. Акура-оукачает головой, усмехается. Нашелся ещё один, чье мнение совершенно не спрашивали. Но смотрит он на Оокунинуши внимательно.От него веет умом, самодостаточностью и уверенностью. У верховного Бога точеные, острые скулы, о которые будто можно порезаться. А светлые волосы, неизменно обрамляют его лицо. И сам он весь будто состоит из прямых линий. Вон плечи прямоугольной формы, и сам крой одежды просто идеально выверенный. — Акура-оу, — тянет он его имя, — В тебе слишком много хамства, самовольства и ты совершенно не умеешь чтить традиции. — Оокунинуши поворачивает голову, бросает взгляд на мужчину, мягкий, даже будто отцовский и того в миг передёргивает. — Соблюдение всех норм и правил, конечно, требует больших сил от нас всех. Даже жертв. Акура, если бы только ты понял, насколько важно то дело, которым я занимаюсь ежедневно чтя и соблюдая закон. Закон единый для всех миров. Но из-за твоих действий все всегда только страдают. А Акура думает о том, что Оокунинуши говорит с ним, словно с несмышленым мальчиком, который совершенно не знает о том, как устроен мир. Его это задевает. Возможно, даже по-детски. Злит. А Бог тем временем, огибает стол, опирается о него. — Ты можешь задушить меня, Акура-оу. Можешь переломать каждую кость в моем теле, можешь избить до смерти, отрезать конечности, всячески изувечить меня. — Акура смотрит на него внимательно, пытливо. Оокунинуши его не боится. — Я ведь все равно не смогу ничего против сделать, — добавляет Бог и чуть двигает рукой. Наручники на нем гремят, железо трется о железо. - Но все в этом мире имеет свои последствия. Томоэ прав, хоть это и так сильно не нравится тебе. Вас убьют. Обоих. И Акура чувствует, как в груди встает ком, нарастает и давит, грозя порвать кости, мышцы и кожу. Он, кажется, наконец понимает, что все это значит. И сердце ухает вниз. Пафосно и помпезно. Как в дурацких книжках. Но так ощутимо. До боли. Они все-таки обречены? Она не сможет провести с ним вечность. А он не сможет жить без нее.Обреченные
29 июля 2020 г. в 12:12
Вода касается края ванны, еще чуть-чуть и вот-вот брызнет на пол. Нанами задумчиво переминается с ноги на ногу, и все же берется за края белоснежной юкаты, чтобы стянуть ее с себя. Снова переступает с ноги на ногу, мнется мгновение, сверля взглядом воду, и в конце концов, все же минует край деревянной ванны. Вода тут же принимает её в свои объятия и девушка с облегчением закрывает глаза.
Она опускается в воду по самую шею, затылок кладет на бортик ванны, тонкими пальцами вцепляется в края. Лежит. Думает. Практически задерживая дыхание. Потом глубокий вдох, поднимая грудь, и снова выдох. Вода обволакивает, успокаивает, приятно щекочет бедра и бока, чуть кусает свежие царапины на ее шее от острых зубов Акуры. Нанами щелкает по ней пальцем. Раздается всплеск, еще один и девушка зажмуривается. Она устала. Невообразимо устала. Механические действия в полумраке купальни. Женские пальцы с силой сжимают жесткие волокна мочалки и Нанами втягивает носом воздух смешанный с благовониями.
— Нанами? — Дверь открывается с шумом. — Я везде искал тебя, — произносит знакомый голос.
Девушка чуть поднимает голову и всматривается в мужскую фигуру. На Акуре-оу привычные глазу черные брюки, поджарая ногая грудь и босые ноги. Волосы его как всегда взъерошены, и вот он снова проводит по ним своей пятерней, еще сильнее разлохмачивая собственную гриву.
— Эй, — он щелкает пальцами перед ее носом, и Нанами отшатывается, — ты здесь? Опять на меня засмотрелась? — И улыбается. Той самой обезоруживающей и столь обаятельной улыбкой.
— Еще чего, — цедит Нанами, поджимая губы. — Просто задумалась.
— Как грубо, моя милая, — усмехается Акура, но глаза его в момент становятся серьезными, улыбка уходит, разглаживая рот в прямую линию. Он смотрит на нее пытливо, сидя на краю ванны, а девушка с каким-то упорством вдруг начинает изучать собственные колени, торчащие из воды. — Что случилось? Почему ты ушла и меня не разбудила?
Нанами вскидывает бровь, едва поворачивая голову к мужчине.
— Ничего. Все нормально. Правда.
— Слушай, так не пойдет, если ты будешь такой упрямой и несговорчивой, я обещаю, что сделаю с тобой что-нибудь очень нехорошее. — он опускается на каменный пол, кладет руки на бортик ванны и смотрит прямо на нее. Но девушка демонстративно не замечает его взгляда. — Нанами, — бравада исчезает. Его голос разглаживается, затихают и все завлекательные, игривые нотки. — Тебя нечего не должно тревожить. Я обо всем позабочусь.
— Я знаю.
— Так в чем проблема?
— Просто… — Она запинается. — Не скрывай от меня больше ничего. Ладно? — выдыхает девушка. — Для меня это очень важно.
Повисает пауза.
— Нанами… — начал было Акура после глубокого вдоха, но девушка перебила его.
— И Оокунинуши, — голос её стал хриплый, надтреснутый. Нанами протягивает руку, касается его щеки. Кожа у Акуры-оу всегда горячая, так, что ей будто обжигает пальцы. Пожалуйста, я очень тебя прошу. Он не заслуживает подобного отношения к себе. — Нанами напряжённо сглатывает. — Он всегда был так добр ко мне, что это просто не по человечески так поступать с ним.
— Ты ничему не учишься от жизни.
Акура выпрямляется, Нанами кусает губы опустив голову, она знала, он никогда не поймет её. Акуре чужды её душевные терзания. А потом девушка вдруг чувствует, как вода из ванны уже переливается через край. Она хлюпает о пол с тихим звуком хлопка. Девушка поворачивается резко. Акура снова улыбается ей столь обезоруживающе и до боли знакомо. Он садится прямо в одежде за ее спиной, его ноги обхватывают ее бедра, а крепкие руки притягивают девушку к себе. Лопатками она ощущает его горячую твердую грудь.
— Ладно, — тихо произносит он ей на ухо, зачерпывая воду, брызгая ей на плечи, обхватывая своими широкими ладонями ее кожу. — Только ради тебя я позволю ему ощутить себя здесь гостем. Но, за такую услугу ты останешься мне кое что должна, — затылком девушка чувствует его хитрую улыбку, и что-то теплое, емкое уже рождается внутри, поднимается с низа живота.
— И что же?
— Например, постонешь подомной сегодня еще погромче, — шепчет Акура, прикасаясь губами к выпирающей кости женского плеча, острой и колючей.
— Ты точно сумасшедший, — говорит она, понимая, что расслабляется, чувствуя его поддержку, ощущая, как его уверенные, надежные руки гладят ее тело, ловят мочалку, безвольно плавающую в ванне, касаются ее кожи, считают ребра. Еще одно прикосновение мужских губ к выступающим позвонкам на шее.
— Но тебе это во мне нравится.
— Самодовольный павлин, — фыркает Нанами, позволяя жестким волокнам мочалки цеплять ее локоть, ползти дальше, разглаживать ладонь, смывая грязь будней, позволяя мужчине мыть себя, касаться, осторожно, но уверенно.
— И это тебе нравится, — смеется он ей на ухо.
— Мне не нравится лишь то, что на тебе одежда.
Теперь Акура-оу уже хохочет, запрокидывая голову. Смех у него красивый, звонкий, грудной. Все в нем живет и дышит силой, чистой энергией неугомонной молодости. Он пальцем считает ее позвонки, ведя мочалкой по спине. И Нанами едва прогибается в талии, позволяя ему больше. Это ведь правильно — пытаться жить и не бояться смотреть вперед, в далекое, но всенепременно счастливое будущее. И она, и Акура его заслужили. Нанами знает.