Бака Юрио

Я приходил к тебе каждый вечер после тренировок. Единственным оправданием для меня не прийти служило плохое самочувствие. И даже тогда я в наглую залезал в дверной проём твоей квартиры на седьмом этаже. А ты радушно встречал меня в своём бежевом тёплом свитре, смешном, с оленями. Ты ласково приглашал меня к столу, называл котёночком, а я злился в ответ на твои мягкие улыбки. Мне нравился твой египетский кофе с бадьяном, я получал безумное удовольствие, когда наблюдал, как ты его варишь, весь такой спокойный - от тебя всегда веяло теплом и гостеприимством. И мне почему-то в это до конца не верилось. Я хотел получить от тебя настоящих гневных эмоций вместо лживых ужимок на твоём лице. Мне было тепло от твоих чаев - травяных и фруктовых, бережно завёрнутых в листья фарфорой чашки. Мне было хорошо и надёжно в твоём шарфе, который ты как бы подарил, когда я за между прочим его у тебя забрал прямо на улице в метель. Чёрт возьми, я даже успел полюбить твою собаку - я радовался каждый раз, когда запускал пальцы в её мягкую шёрстку в виде барашка, шоколадного цвета, как молочная плитка. Но всё это зря. Я никогда не буду для тебя тем самым. Никогда. Юра сидел на периле балкона и курил, свесив ноги над ледяными железными прутьями, глядя вниз, на белый снег. Стужа была неблагосклонна и била по лицу порывами холода и злости вместе с замёршими льдинками. Тело уже начинало привыкать к низкой температуре и дрожать, кажется, по привычке. Это пугало и так напоминало их первую роковую встречу, с чего всё началось, когда он точно так же морозил свой зад, дожидаясь этого придурка, прилипнув к мокрой лавочке. А Виктор как всегда опаздывал. Может, он и вовсе опоздал с признанием?.. Пепел, словно уставший снег, серый и неприветливый, кружился и грустно, одиноко падал вниз, так и не найдя своей пары. Он уехал. И так и не вернулся. - Юра, что ты делаешь?! Его хватают за плечи чьи-то знакомые руки и оттаскивают на свежую твердь половицы, такую же мерзлую, как и сердце Виктора. - Мне стоило уехать на месяц, чтобы ты начал суицидальные спектакли разыгрывать?! А если бы ты упал?! На него орут. У Виктора - невыспанное лицо, алеющие глаза, как иссохшие цветы без влаги любви, и очень крепкие ладони - он сильно сжал его чуть ниже плеч, когда разворачивал к себе. Я же тебе не кукла, правда? - Ну а чего ты хочешь? - скептически заметил Юра. - Ты уехал. Я грущу. Виктор был измученно-дерзок, на лбу у него прыгала вена, его ладони, как заметил Юра, украдкой глядя на то, как его держат, кстати, тоже были сухими. Юра поднёс их к себе под губы, неожиданно для Виктора. И уставился в ответ хмурым взглядом, как будто не он здесь - виновник драмы. - Тебе бы кремом их помазать... - каким-то слишком нежно-заботливым и погрустневшим голосом сказал Юра, когда Виктор смерил его придушенной злостью по поводу смены темы разговора. - Хочешь, я смажу? Юра вдруг стал необычно ласков, и его пригвоздили к груди. Кажется... Виктор там плачет... на другой стороне спины? Блин, теперь ему стыдно. Не надо было этого всего. Но откуда он знал, что Виктор приедет именно сегодня? Уже погрустить нельзя, отдаться печали в снежную бурю... Видимо, для всех фигуристов есть что-то такое особенное и трогающее за сердце в такие морозные дни с сильным ветром. Тянет на лирику. Юра сделал попытку посмотреть, но это не увенчалось успехом, поскольку он был вновь прижат к прохладной ткани пальто родного человека. С каждым продолжающимся мгновением тепло между ними возобновлялось, и холод таял. Его вдруг погладили по голове, и уже он не сдержал слёз. - Почему вдруг ты такой грустный? Виктор, наконец, смотрел ему в заплаканные глаза. Его глаза тоже блестели, снег отбивался в них причудливыми формами, как в прожекторах на катке. Юра утёр свои влажные уголки манжетом чёрной толстовки. - Вспоминал прошлое. - Хорошее? - Не очень. - Мы можем об этом поговорить? - Не сейчас, не хочу. Всё зря. Он так думал. И по какой-то глупой случайности он выиграл у японца. Только всё ещё давал слабину в моменты, подобные этому, случившемуся между ними сейчас. - Давай просто пить чай? - предложил Юра, удалясь в комнату. Его сию минуту догнали и обняли со спины уже в тепле комнаты, не отпуская и грея. - Такой холодный котёнок. Назвал котёнком, как в старые времена. Отчего-то больно, хотя, вроде, всё хорошо и жаловаться не на что. - Ты ведь только с самолёта, - говорит Юра, кутаясь в чужие обьятья, словно в спасение от мороза в душе и в природе, в то время как его тело самопроизвольно дрожит. Слишком много времени на балконе с босыми ногами в одной толстовке. Свесив ноги в раскрытое окно, когда снег бьёт в лицо и ничего не видно. Виктор прав - он действительно мог свалиться. Что бы он тогда делал, найдя его там, внизу?.. Эти мысли рождают внутри сильные эмоции, с которыми тяжело справиться в одиночку, поэтому Юра непроизвольно делает шаг назад на Виктора и чуть не падает на его грудь, сильнее ощущая родное тепло своей спиной. А Виктор обнимает его за плечи, в унисон, в такт его мыслям и чувствам. - Я тебя не видел, кстати. Как ты прошёл незамеченным? Действительно не видел. А ведь он ждал. Все эти дни. Курил и ждал. - Через чёрный ход. За мной увязались фанаты, - Виктор дотрагивается до любимого замёрзшего тела своим собственным. - Давай просто так постоим? Может, все эти подростковые мысли, которые лезут в голову Юре - плод воображения в силу возраста и ему не о чем волноваться? Викторовы прикосновения кажутся надёжными, а слова - правдивыми. Его успокаивающе гладят по плечам. Можно ли ему доверять? Он ведь так любил японца... - Виктор?.. Ерунда. Не нужно этого говорить. Зачем. Спрашивать. - Ты... - Юра не решается повернуться к нему - что-то надломилось. - Что? - голос Виктора звучит так, как будто он ждёт, действительно хочет слышать то, что Юра бы спросил. Но он не сделает этого. Виктор сам заглядывает ему в лицо через левую сторону. - Нет, забей. Может, и не зря. Делай чай.