Письмо
Настроение: пойти куда-нибудь на окраину города и повеситься под толстым вязом. Кенма без особого желания листал журналы, взятые из библиотеки. Тем самым он оттягивал часы, старался отвлечь свое внимание от конверта, лежащего на столе, что был как бельмо на глазу – беленький и свеженький, с печатью школы. Шоё его посвятил в «тему» еще осенью. Теперь от этого конверта зависела его жизнь. Да, половина летних каникул теперь официально просрана! – Ну, что будет! – Кенма вскочил на ноги, хватая со стола вселяющий в него страх конверт. Характерный звук рвущейся бумаги – конверт вскрыт. Кенма достал содержимое: маленький листок, свернутый пополам. Раскрыл его, а вместе с листком раскрыл и свой рот, читая бегло строчки. «Трудовой летний лагерь «Бирюзовое озеро» ждет учащихся 8-11 классов. Пребывание с 13 июня по 2 июля включительно. Автобус отправляется от школы 12 июня в 8:00. Явка обязательна» Кенма закатил глаза и сразу осел обратно на стул, уже обессиленным и подавленным. За весь год он огреб слишком много неудов по физкультуре, и как же он мог забыть эту «тему»? Три недели в трудовом лагере означало только одно – разгребание дерьма, работа до седьмого пота. Однако, не все поедут. Те, кто отличился за учебный год обязательно попадут в «Бирюзовое озеро». И никто не посмотрит на хорошие баллы по основным предметам, если где-то ты оплошал, то тебе обязательно отправят письмо. Пай-мальчиков и пай-девочек это никак не касалось. Кенма побежал в коридор. Набрал номер Шоё. Пошли гудки. – Алло? – ответил женский голос. Кенма дал ему от силы двадцать лет. Должно быть, старшая сестра. – Здравствуйте. Вы не могли бы дать трубку Шоё? – А кто спрашивает? – Эм, Кенма Козуме. Через полминуты к телефону подошел друг. – Кенма? Привет, ты не поверишь, как сейчас выручил меня, – голос пацана был запыхавшимся. – Чем выручил-то? – Меня дети чуть не сожрали заживо, – устрашающе проговорил он. – Ну, я рад. Я тебе звоню сказать… – выдохнул тяжело Кенма и продолжил, – в общем, мне пришло письмо. Хината замолчал. Ему что-то говорили со стороны. – Эй, ты там? – А, да. Письмо? – Трудовой лагерь. – А-а-а, так мне тоже, – совершенно несерьезно ответил Шоё. – Хотел тебе сказать, но ты опередил меня. Кенма с сомнением повторил: – Мне пришло письмо, потому что я хреново бегал на парах физры, а тебе-то за что? Они на основные предметы забивают. Алгебру ты сдал, разве нет? – Потом расскажу. Мне пора, – быстро попрощавшись, он положил трубку без всяких обиняков. В ушах Кенмы раздались короткие гудки. Самое время найти толстый вяз где-то на окраине. И можно сразу с петлей. Лето обещало быть адским. Кенма поволочил ноги вниз в гостиную. Бабушка сидела в своем любимом кресле и листала свежую напечатанную газету, страницы той еще мазали пальцы плохо высохшей черной краской. Ханна слегка постукивала носком по ножке кофейного столика. На нее дул горячий воздух вентилятора. В последние три дня было смертельно душно и жарко, поэтому она не могла спать днем. Кенма не осмеливался так запросто подойти и сказать ей, нужно все обдумать, но с другой стороны это просто летний лагерь, оценки по физкультуре его не волновали никогда, даже в предыдущей школе. Ханна ведь не будет его ругать?.. Мальчишка прошел мимо туда-сюда несколько раз, пока это не заставило Ханну оторваться от газеты и негромко, даже как-то лениво и недовольно, закудахтать. – Что ты шныряешь без конца? – Проветриваюсь, – сделав идиотское движение руками, Кенма потрепал край своей светлой хлопковой майки. – Молодой человек, ты когда в последний раз стирал эти вещи? – спросила бабушка, заметив на майке темноватое пятно. Взгляд из-под ее очков казался Кенме слегка осуждающим. Остановившись у стола, мальчишка посмотрел на футболку. Вроде чистая. Кенма нахмурился. Поднял руки и понюхал подмышки – тот еще душок. Затем он стушевался. Тут хоть замой себя всего целиком, пот катиться не перестанет. – Я сейчас же постираю. – И не мельтеши так, если есть что сказать, то говори, – Ханна зрела в корень. Кенма подумал, что лучше после стирки рассказать, но раз уж она сама просила, то ладно… – Я еду от школы в летний лагерь, – сказал он. – Ты хотел сказать в трудовой лагерь, – поправила его бабушка. – Д-да, Бирюзовое озеро. – Лагерь тут только один, – Ханна отложила газету и встала с кресла, – и чем ты отличился? Кенма почувствовал на себе толику порицания, но возможно, он себя просто накрутил. Ханна смотрела на него флегматичным взглядом, ей было жарко, и, скорее всего, ее мучила жажда. Старушка зашаркала в сторону кухни. Кенма пошел вслед за ней. – Неудовлетворяющий балл по физкультуре. – Сачковал весь год. – Угу, физкультура не мое, – с каким-то облегчением выдавил из себя Кенма. На кухне все замерло в идеальной чистоте. Бабушка умела убираться и не дурно. Пахло апельсиновым лимонадом. Оранжевые и желтые корки плавали в большом графине. Ханна налила себе сок в стакан и предложила Кенме. Тот молча закивал. – Ночью там будет холодно, так что брось с собой теплые вещи, не забудь таблетки от расстройства желудка и второй кошелек. – Зачем второй? – Снуют все, кому ни попадя, – отпив глоток, Ханна отставила стакан на стол, – я не поеду к тебе по такой жаре, так что следи за своими вещами. Проглотив освежающий лимонад, Кенма удрученно кивнул. Часы отбили удары – полдник. Столбик термометра высился над отметкой в тридцать четыре градуса. Тенистый вяз и веревка не помешали бы. Точно-точно.***
mrs. hopewell – on the day you stole home
Прошлой ночью он плохо спал, в голове не прекращаясь крутились мысли о поездке в лагерь. Он никогда не был в лагере, для Кенмы это первый раз, поэтому он только и мог, что представлять с чужих слов. Например, его бывший одноклассник, с которым они общались пару раз в неделю в старой школе, рассказывал ему о поездке с ребятами из параллели в горный городок. Было весело, даже что-то вроде дебоша. Но для Кенмы такое не совсем подходило, он и сам это прекрасно понимал. На подходе к школьной стоянке он увидел в толпе рыжую макушку – это был Шоё. Сердце ухнуло пару раз, а потом замерло. У автобуса стояло человек пятнадцать и среди них был его кошмар – Дикий Тетсуро. Позади него в теньке у колеса сидел Кагеяма Тобио… Ноги готовы были самовольно понести его обратно в дом бабушки. И он бы это сделал – сбежал, если бы только ему не прокричал Хината. «Лавкрафт, боженька, сделай все, чтобы меня не замечали эти дикари» – Утречка-бодрячка, соня, ты почти опоздал, – счастливый Шоё похлопал друга по плечу. Кенма готов был возненавидеть всех вокруг, от улыбочки Шоё внутри все скручивалось до рвоты. – Я хотел опоздать, – честно ответил Кенма. Он встал за Шоё и еще несколькими старшеклассниками, но ему думалось, что Дикий со своим дружком и так его заметили. – Как можно проспать летний лагерь!? – Трудовой лагерь, ты хотел сказать. – Представляешь, сколько ты веселья пропустишь? – Хината стащил с себя сумку, пропуская в автобус взбитого водителя. – Такое веселье не по мне, – он осмотрелся аккуратно, стараясь не привлекать к себе сильного внимания. С досадной гримасой он обнаружил, что Льва среди толпы не было. Какой примерный. – Увидишь, будет здорово. Мы же едем в «Бирюзовое озеро»! – от Шоё исходили невидимые волны воодушевления. Позади школьников вел пересчет Иккей. Ну конечно, кого они могли с ними отправить? Кенма надеялся, что он не будет рядом все двадцать четыре часа в сутки, иначе трудовой лагерь превратится в концлагерь. Солнце напекало макушку. Кенма надел светлую кепку с надписью «goahead», она ему не нравилась. Как и его бежевого цвета рубашка и синие бермуды. Но бабушка сказала, что в хлопковых коротких шортах и рубахе ему будет не так жарко. Когда пересчет окончился, школьников запустили в автобус. Кенма сел вместе с Шоё в пятом ряду. Он выбрал место у окна и подождал пока рядом с ним сядет его друг, потом убрал ранец на пол. Послышалось как с песней в автобус зашел Дикий. Он напевал что-то из коллекции Элвиса Пресли, сейчас Кенма не мог вспомнить как называлась песня, куплет которой повис в воздухе. – И эти придурки тоже поехали… – пробубнил еле слышно Кенма. – Они каждый год ездят, должно быть любят лагерь, – сказал рыжик. – А ты часто ездишь? – Это второй раз. «Сказать мне, конечно же, нельзя?» – Так почему в этот раз ты поехал? – напрямик задал вопрос Кенма. Пацан нахмурил тонкие брови, посмотрел по сторонам, будто боялся, что кто-то услышит. – У церкви спалил учитель за сижкой, – проговорил он полушёпотом. У Кенмы на лице отпечаталось удивление. За все время Хината ни разу не таскал с собой сигареты. Возможно, тот просто не хотел говорить ему правду. Ну и ладно. – Понятно. Сигарета равняется пропускам по физкультуре… Кенма еще раз прокрутил в голове, что он положил в сумку: таблетки, водолазку и штаны, зубную щетку и пасту, свежее белье, книжку, кассетный плеер, пластыри и сменную одежду. «Вроде ничего не забыл», – подумал он и уставился в окно, сразу как только поймал взгляд Дикого, что шел в самый конец автобуса. – Я радио с собой на всякий случай взял. – Ты думаешь, оно будет там ловить? – Естественно, мне сестренка помогла его усовершенствовать. – Это еще как? – Починила антенну, – гордо заявил тот. – У тебя сестра гений? – Кенма все еще смотрел в окно, внутри плескались не самые приятные чувства от предстоящей поездки. – Еще бы, та, что средняя – очень классная. Автобус тронулся с места. Двери с шумом закрылись. Кенма посмотрел на Иккея в черных очках – глаз его было не рассмотреть. Преподаватель листал список с именами, пока его не отвлек громкий гогот школяров. За автобусом бежал Бокуто Котаро. Рюкзак за его спиной был невероятных размеров. Шнурки на кроссовках развязались, подвязанные джинсы сползали. Парень явно давно бежал и у него уже не оставалось сил. У всех животы лопались со смеху. – И он попал, – заметил Шоё. Автобус притормозил, и в раскрытую дверку ввалился запыхавшийся чуть ли не до смерти Котаро. – О-о-о, еле успел, извините, – с одышкой проговорил он и тут же рухнул на первое пустующее сиденье, около сопровождающего. – Тебя что, от сиськи не оторвать? – возмутился громко Иккей. Автобус рассмеялся еще громче. – Извините, – повторил Бокуто и снял с себя этот «кошмарный валун» в виде рюкзака. – Круто, он наверняка взял с собой камеру! – воскликнул Хината. Кенме все равно, что взял с собой Бокуто. Он вздохнул, снова отворачиваясь к широкому замызганному окошку. Мимо плыли дома и почтовые ящики, проезжающие редко машины, велосипедисты, толпы мелких детей, у которых каникулы наверняка будут не такими запарными и бесполезными, как у него самого. Поездка вгоняла его в пучины уныния.Бирюзовое озеро
Автобус направлялся прямиком в сторону холмов. Кенме предстояли невыносимые три недели в компании двух бунтарей и дурачка с камерой в руках. Про рукопись можно было забыть. Дорога длилась около восьми часов. За это время их автобус останавливался пару раз: один на заправке, другой раз около придорожного кафе. На последней остановке Шоё успел набрать себе десять пачек жевательных конфет, и остаток дороги он с ярым азартом их поедал. Кенму же тошнило, спасала только вода в маленькой бутылке, но и она стала теплой, как ослиная моча. В конце автобуса громко смеялись стервятники. Вот кому было весело. Ну а для Кенмы все это было как девять кругов ада, слыхали, наверное. В четвертом часу они наконец приехали. Автобус замедлил ход – спустился по виляющей дороге в ложбину. Когда автобус остановился, то Иккей крякнул, потянулся и сказал всем выходить. На забетонированных квадратах стояло еще два автобуса, но уже с других школ. В трудовой лагерь отправляют всех, кто отличился. Толпа ребятни вышла на улицу, начиная разминаться понемногу. В ногах ощущалась вялость, голова опухла от жары. Кенма встал рядом с Шоё, когда их попросили построиться. Около Кенмы стояли Бокуто Котаро и Акинори Коноха. Стервятники же ушли в конец строя. «Что за игра в солдат?» – Итак, здесь вам не пансион для благородных дам, – сказал Иккей. – Будете отрабатывать ваши косяки за год и не думайте даже сбежать отсюда, потому что у вас будут серьезные проблемы вплоть до исключения. – Чего он такой серьезный? – пробормотал себе под нос Бокуто. «Ты ко мне обращаешься?» – Труд и дисциплина. Подъем в семь, отбой в половину одиннадцатого вечера. Остальное расписание можете посмотреть на стенде в общей комнате отдыха, – мужчина закрыл папку с листами. – Сейчас вы идете к реке, на площадке вас ждут вожатые, они скажут, что вам делать дальше. С этими словами он кивнул малышне и пошел прочь от автостоянки. Кенма еле шевелил ногами, он давно не ездил на автобусах, да и еще так долго. Его слова заглушала гудящая толпа, что шла впереди него. – Поверить не могу, я в этой дыре, – забубнил Кенма. – Неплохое же место и кормят лучше, чем в нашей школьной столовке. – Тут ученики с других школ. – Подружишься. Никто тебя не сожрет. – Ага, как же, подружусь. – Подружишься. Нас разобьют по парам. – Что ты сказал? – Кенма вскинул голову, глядя на Шоё. – Вожатые завтра назначат тебе того, с кем ты будешь отрабатывать, – улыбчиво проговорил Хината. – Я могу с тобой? – Если вытянешь бумажку с моим именем, – он пожал плечами. По легкому взгляду Шоё можно было судить, что ему все равно с кем он проведет грядущие три недели. Кенме наоборот стало некомфортно, будто его немножечко предали. По берегу расположились маленькие беседки и две смотровые вышки. В другой стороне, что была ближе к лесу, проглядывали сквозь деревья маленькие деревянные домики. На спортивной площадке кучковалась толпа. Козуме было не по себе. Очень много незнакомых лиц, да и он не Хината Шоё, который на следующий день будет знать каждого второго парня и девчонку в этом лагере. Перед взглядом Кенмы раскинулся необычайной красоты пейзаж: озеро и вправду оказалось бирюзовым. Вода в нем переливалась под лучами солнца от голубого до зеленоватого, это удивляло, а еще завораживала невысокая горная цепь, что обрамляла полукругом озеро и лес. Цепь напоминала хребет гигантского дракона. Кенма так долго любовался красотой этого места, что совсем растаял в незнакомой ему толпе, в словах и смехе чужих ему людей. Может, в лагере будет не так плохо.Так что там, в лагере?
sidenotes – bloom
Я говорил вам, что Дикого Тетсуро, Куроо Тетсуро, в моей жизни стало чересчур много. Я сам не знаю, как так вышло, что отныне мы работаем с ним в паре (просто он вытащил бумажку с моей фамилией из общего ящичка). Я работаю, а он отлынивает под каждым тупым и не очень предлогом, бросая меня одного, точно я был для него забытой вещью или же чернокожим с плантации. Меня это возмущало. Но я не мог ему перечить, чем-то возразить, в такие моменты слова застревали скорлупой в горле, а в ногах появлялась такая странная лживая дрожь. Я не в силах был пойти ему наперекор. Мы заключили своего рода договор: я его шестерка, а он хранитель моего секрета, который я бы предпочел похоронить вместе с собой прямо в той яме, которую я сейчас копаю. Иногда Дикий выдергивал меня из всеобщей толпы, мы прятались с ним за летними домиками, словно мальчишки десяти лет, что хотели впервые поглазеть на постеры с обнаженными девушками. Но разговоры обычно были короткими, по делу и с какой-то долей нервозности. Он буквально взял мою жизнь в свои руки, теперь я зависел от него, еще не понимая, к чему меня все это в итоге приведет. Порой он подначивал и подшучивал, для него моя тайна была своего рода билетом в парк развлечений. Он мог только начать рассказывать своим дружкам о том, какую классную историю однажды прочитал, а я уже бежал к нему с горящими глазами, в немом крике умоляя его замолчать. Куроо замолкал, одаривая меня насмехающимся и гордым взглядом диких карих глаз. В такие моменты у меня перехватывало дыхание – ведь я был на грани того, что о моем занятии рукописью мог узнать целый лагерь, ученики с других школ. Это было опасно. Но затем я снова доводил Тетсуро до того состояния, когда ему становилось скучно, и он всячески пытался надо мной посмеяться, так сказать, развеселить себя. Например, забрать рулон туалетной бумаги, пока я тужился в уличном толчке, где смерть как воняло, или подложить мне огромного черного жука в пододеяльник, когда я только собирался ложиться спать. Ему было весело даже в столовой докучать мне. Он подсаживался за наш с Хинатой столик и звал с собой Кагеяму и Бокуто. Пока они втроем бурно и развязно беседовали, я молчал, спрятав свой взгляд в чашку с хлопьями. А через какие-то минуты к ним присоединялся Шоё, и та неловкость, что липла ко мне как ошметки холодной грязи, не позволяла мне нормально дышать. Дикий издевался надо мной. Прошла лишь неделя, а я чувствовал себя таким ничтожеством, что мне хотелось по-настоящему убежать из этого места. Деревянные домики казались мне клетками, лица школьников – враждебными, Шоё – предателем. Нет, не в том смысле, это, конечно, громко сказано. Но все равно! Я ощущал себя лишним среди всех этих людей, зависимым от одного человека, и, да, я был трусом. Теперь я точно стал им. Стал трусом. Кормили в лагере средне, но лучше, чем в школьной столовой, Шоё сказал правду. Койки были не совсем удобные, у меня затекала шея от подушек, те были словно кисель. Мы носили специальную форму, выданную нам надсмотрщицей. Короткие шорты цвета хаки, серые майки на толстых лямках, кепки такой же расцветки, что и шорты. Обувь у каждого была своя. Время в душе ограниченное. Мылись мы группами по двенадцать человек, и, поверьте, я был рад тому, что в мою группу не попал Дикий. На каждую группу было выделено по десять минут. После душа всех гнали в столовую. Потом посиделки у костра, распев какой-нибудь дурацкой песни под гитару или хлопки в ладоши. Я старался просто открывать рот, уроки музыки в моей прошлой школе меня выворачивали наизнанку. Учитель, который вел хоровое пение, так нас замучил, что вся наша группа могла состояться как какой-нибудь хоровой ансамбль. Пели мы и вправду хорошо. Только после тех уроков я не пою. После костра мы шли спать. Хорошо, что можно было выбрать человека, с которым вас заселят в домик. На дощатом полу стояло четыре койки, я спал на той, которая стояла у окна, Шоё спал за мной, а на двух других спали Акинори Коноха и еще один мальчик по кличке Подмышка. Благоухало у нас в домике будь здоров, когда он возвращался после работы на озере. Однажды к нам ночью заперся Бокуто, он искал камеру. Потом оказалось, что его супер 8 спер Куроо, наблюдать за девчонками. Ну и бараны же. Я уставал за день, поэтому хорошо спал – не помню, когда в последний раз так быстро засыпал. Работал я на грядках, мы с Тетсуро рыли лунки лопатами, а на других грядках – выкапывали урожай. Наверное, на восьмой день он соизволил мне помочь. Впервые за все время. Я тогда обронил очки и мне в глаза попала земля, и не спрашивайте почему, уже наверняка догадались, как так вышло. «Извини», – сказал Дикий, когда пришел в медпункт. Вот и вся его фраза. Он ее выплюнул и пошел дальше, копать за нас двоих. Медсестра промыла мне глаза, закапала капли и сказала, чтобы я сегодня ничего больше не делал. Это был мой первый выходной в лагере. И первый раз, когда я услышал от такого неотесанного хулигана кроткое, как росчерк пера, извинение.Расскажи нам историю
Bob Dylan – Forever Young
После долгого и нудного трудового дня Кенма собирался хорошенько отдохнуть. Послушать плеер, посидеть на крыльце, понаблюдать за светлячками, которые моргали зелененькими искорками около речки в камышовых, резко пахнущих илом, зарослях. После посиделок у костра в запасе оставалось час-полтора свободного времени, и Кенма дорожил этими минутами как никогда прежде. Все пошло наперекосяк, когда он увидел лагерный грузовичок, подъезжающий к спортивной площадке из окна собственного домика. Крыша машины блестела под холодным светом, выглянувшей украдкой из-за гор луны. По воздуху долетел жалостливый скрип тормозов. Кенму кто-то позвал – это Дикий. Парень стоял на дощатых ступеньках у тропинки и махал ему. Кенма всмотрелся в темноту: Куроо в своей черной кожанке и джинсах сливался с ландшафтом как долбанный спецназовец. Кенму снова позвали грубоватым голосом, в котором слышалось истекающее терпение Дикого. – Кто там? – от подушки оторвался Хината. – Никто… пойду, схожу в туалет, – спохватившись, Кенма впопыхах и сослепу начал надевать штаны и водолазку. Потом влез в кроссовки и вышел за скрипучую дверь, прихватив очки, хотя особой роли они в темноте не играли. Но он верил, что не разобьет себе нос, если будет внимательней высматривать у себя под ногами камней-подстрекателей. На улице ждал Дикий. – Из-за тебя я упущу свою добычу, – голос у него был нелюбезным. – И по ночам будешь меня дергать? Дикий промолчал. Крадучись, они спустились. – Что делать на этот раз? – Постоишь на стреме, – Куроо затащил за шкирку пацана за домик отдыха. – Угнать машину вздумал? – у Кенмы было такое лицо, будто пуд соли съел. – Ты чего такой тупенький. Смотри, чтобы никто из вожатых не вышел, они же бухло привезли, накинутся, – прошептав сквозь зубы, Дикий дождался, пока один из вожатых, видимо с кем и был уговор, останется один около грузовичка. – Блин, ладно. Когда дверь в дом хлопнула, Дикий покрался к машине, а Кенма остался стоять около ставней. Он не дотягивал до окошка, поэтому приходилось вставать на цыпочки и смотреть во все глаза. Не в первый раз вожатые устраивали гулянку в доме отдыха. За круглым столом сидело человек пять, компания резалась в карты, а еще четверо играли в бильярд, у другой стены громыхал автомат с футболом, но Кенма не видел, сколько там стояло человек. Сигаретный дым повис в большой комнате серой занавесью. Кенма смотрел за вожатым, что только что вошел с крыльца. Пока Дикий перетирал с парнем о чем-то и забирал какой-то ящик, к Кенме со спины подкрался Шоё. И, боже, это был тот момент, когда пацан чуть не испустил свой дух. – Не делай так больше! – чуть не вскрикнув, Кенма подавился шепотом. – Ты сказал, что в туалет пошел, а сам… подглядываешь за вожатыми! – как можно тише возмутился по праву Хината. – Совсем дурак? Я начеку стою. – Зачем это? К ним подошел Дикий в охапку с ящиком. Тот оказался забит банками пива под завязку. Так вот какая была договоренность. На веранду вышли вожатые, распевая Боба Дилана. Они уселись на широкое крыльцо и закурили. Кенма почувствовал, как у него запотели ладошки. И вот как теперь им стоило возвращаться? Дорожка с деревянными порогами виляла прямо перед домиком, где сейчас сидели гуляки-вожатые. Пацанва шустро забежала за подсобку, что была пристроена к комнате отдыха. – А ты что тут забыл? – хмуро спросил Дикий. – Вы меня оба дурите, – в голосе Шоё сквозило обидой. – Никто не дурит тебя, он попросил меня помочь, – отговорил друга Кенма, – вообще, как теперь идти обратно? Дикий глубоко вздохнул, потом прицыкнул с досадой, поменял руку с ящиком и заговорил: – Черт с вами, сопляки. Если вас увидят, то плакало мое пиво. Пойдете со мной, но для начала Рыжий кое-что сделает. Шоё нехотя согласился. Времени много это дело не заняло. Дикий подсадил самого мелкого из них в верхнее хлипкое окно столовой. Шоё вернулся оттуда с шелестящей пачкой дешевых сосисок. Все, что он нашел в холодильнике. Судя по всему, Дикий тут давно все знает, раз приезжает каждый год. Ему не составляет труда предугадать время, когда охранник на въезде в лагерь идет поссать в кусты. Кенму эта пронырливость повергала в ненавязчивое изумление, и, кажется, он заметил, что проникся к Дикому уважением, ну, разве что самым маленьким. После кражи сосисок их путь лежал в соседний край леса, подальше от глаз вожатых, где, по словам Куроо, его ждали парни. Конечно, Кенме ничего не оставалось, как пойти с ним, потому как быть пойманным посреди ночи означало одно – получить выговор и задержаться в лагере еще ровно на неделю, а этого он никак не хотел. Хватит с него копания грядок. Они шли молча, пробирались сквозь ветки и кусты. Кенма набрел на паутину, а потом всю дорогу не мог прочихаться. Впереди показались язычки пламени. На маленькой открытой полянке горел костер. На грубой коряге сидело двое ребят. Кенма не мог разглядеть их, но когда до костра оставалось меньше пяти шагов, он узнал Бокуто Котаро и Кагеяму Тобио. – Где пропадал, мы с голоду умираем, – первым нарушил тишину Тобио. – Не знал, что делать с сопляками. Зато Рыжий достал нам пожрать, моя жопа наверняка бы застряла в том узком окне. Тобио не подал никакого виду, что они с Шоё уже знакомы. – О-о-о, какие люди в Голливуде, – Бокуто помахал Кенме и Шоё. Он-то их давно знал, только вот они редко пересекались. – Привет, не знал, что ты тут будешь, – Шоё уселся на валун, что был ближе всех к костру. – Я с пятого класса езжу сюда, – заявил с какой-то яркой гордостью Бокуто. Кенме было немного неловко. Словно он незваный гость на чужой вечеринке. Он молча кивнул и присел на кусок бревна. Спасала от летней жары ночь, с гор спускалась благословенная прохлада и легкий ветерок. Вихрь искорок от костра поднимался вверх, к звездному небу и исчезал в темноте безмятежности. Деревья вытягивались к звездам, лапы елок и елей слегка трепыхались от горного ветерка. Здесь у ночи была своя мелодия, по-своему приятная. Жужжание комаров в воздухе, урчание сверчков в траве и крики ночных птиц. Где-то в горах слышался плач койота. Кенму пленил танец костра, он, не отрываясь, смотрел на игру красных и желтых язычков, пока его не вывели из этого маленького транса. – Эй, Очкарик, будешь сидеть как немой – отправлю в лагерь, – рычит Дикий. – Один побредешь по темноте. Кенма с негодованием круто поворачивается и глядит на Тетсуро. Но он снова не может ему возразить. Кенма втягивает голову в плечи, ведь в темноте в одиночку реально не хочется идти, вдруг что-то выскочит из-за деревьев или кустов… – Ну, что, парни, по баночке пива? – предлагает Тетсуро как ни в чем не бывало. – У-о-о! Так ты пиво с собой притащил, но как? – восхищается радостно Шоё, будто его позвали на школьное чаепитие, а в заварнике вместо чая оказался алкоголь. Кенму всего передергивает. Этот болван слишком впечатлительный. – Ловкость рук и никакого мошенничества. Мне дружбан подсобил. Поэтому Очкарик и стоял на стреме. – Хватит звать меня очкариком, – мямлит Кенма. – Неудачник, Очкарик, какая разница? Это твое погоняло. У каждого оно есть. – А мое какое? – улыбается Хината. – Рыжий. Куроо щелкает ушком от алюминиевой банки, следом раздаются еще два щелчка и характерное шипение. Имбирное пиво «Ирландская роза» самое вкусное пиво в их городке. – Почему так просто и примитивно? – хватая банку, интересуется Хината. – Полторашка, – выпаливает Кагеяма. – Полторашка?! Мой рост не полтора метра! Нет уж, тогда буду Рыжим. – А у тебя какая? – спрашивает Шоё, сдувая пену с края банки. Кагеяма его словно не слышит, он жадно глотает пиво. – Его кличка Левша, – отвечает гаденько Дикий. – И к чему? Тобио опускает голову и с прищуром косится на друга: – Не помню, чтобы меня так звали. – Ну, значит, захожу я однажды в его комнату и узнаю, что он левша. Ребята грохают смехом. – Ты придурок, заткнись, не было такого, – тот неподдельно злится. – Ла-а-а-дно, Тобик. Хината снова смеется. Это очень и очень по-дурацки, но смешно. Тем временем Бокуто с Кенмой вскрывают сосиски и накалывают их на палки. Вообще все это кажется Кенме странным, он вместе с Диким посреди леса, у костра, пытается вроде как пить пиво. Он на самом деле никогда не пил его. Никогда. И капли не пробовал. Но вот выпил, и стало странно. Сейчас оно вызывает лишь горчинку вперемешку со сладостью на языке и легкое, приятное расслабление, отчего внутри него поднимается жгучее желание поговорить с ребятами. Но он стесняется, о чем-то бормоча себе под нос. Это замечает Бокуто, но ничего ему не говорит. – Да ну, Тобик? Святой Отец тоже ничего так, – трещит Хината. Кагеяма весь морщится и с неприкрытой угрозой бросает взгляд на Рыжего придурка. – Тобик. А все из-за дебильной стрижки в младшей школе. У него такой горшок на голове был, я думал, подохну со смеху, когда увидел его в первый день в столовке, – рассказывает громко Дикий, и голос его слегка отдает хрипотцой. Кенму после десятого глотка пива начинают забавлять клички, он даже не против, что его зовут Очкариком. Это правда, он носит очки. Да ему все равно, как его назовут, главное, чтобы Дикому нравилось (и он бессовестно изумляется своим мыслям). – Мне и так нормально, – пожимает плечами Тобио, выхватывая ловко из ящика еще одну банку и мастерски поддевая ушко. – Бля, я голодный, скоро там? – Парни, держите сосиски, сейчас похаваем, – раздает палки Бокуто, довольный своей работой. Дикий берет тонкую палку и принюхивается к сырой сосиске. Вроде свежие. – Бокуто, что с твоей кличкой? – Супервосемь. По мне не видно? – он хлопает по ручной камере, что выглядывает из его ранца. – Видно, – в голос отвечают Кенма и Шоё. – И вы всегда сюда ходите? – продолжает расспрашивать Шоё, ему на самом деле интересно. – Еще бы. Лето – не лето, если ты не ездил в лагерь «Бирюзовое озеро», – отпивая с новой банки, говорит Тобио, и Дикий кивает в ответ на его слова. – Я тут второй раз, но это место нереально крутое, особенно здешние девчонки из старших классов. – Да, наши девчонки очень классные, – с уверенностью произносит Дикий. В окружающей их темноте и пенька не видно. Костер ласково потрескивает, а сверчки немного убаюкивают. Здесь нравится Кенме, ему плевать, что их могут хватиться вожатые, если им приспичит проверить домики. Ему все равно, что он останется еще на одну неделю. Пролетит не только он, но и Шоё, Бокуто и бриолинщики. Подобные посиделки он вычитывал только в книжках, надеясь однажды взять с собой свою собаку и отправиться в невероятный поход с рюкзаком за спиной. И сегодня внезапно он пошел, только вместо собаки были его друзья (?). Разве Куроо Тетсуро ему друг?.. Грязер. – Тиха, – встревает Кенма, – вслушайтесь, будто кто-то есть в лесу, – выпаливает он и тянется за второй банкой. – Да никого тут нет. Все затихают на мгновение, но никто ничего не слышит. Дикий хмыкает, но не отбирает банку, а наоборот подбрасывает ту Кенме. Кенма, конечно же, не ловит, роняет, потом кряхтит, поднимая ее с земли, и долго мучается с кольцом. Банка выстреливает брызгами пива, и Кенма немного вскрикивает, а все остальные начинают ржать, как кони. Пацанва то бузит, то смеется, то обсуждает какие-то бессмысленные темы, что-то вроде о похищении людей пришельцами, о троллях в горах, кикиморах в болотах или о факте существования оборотней. И тут Кенма не может себя сдержать. Он расплывается в улыбке, внутри у него все бурлит, язык развязывается до неприличного. Ему не терпится что-нибудь рассказать, то, что он прочитал в книжках. А потом он вспоминает, что такие же книжки брал Куроо Тетсуро. Дикий тоже знает о зомби, об оборотнях и вампирах, но это лишь их маленький секретик. Забавно, как одинаково ложатся карты… – Эй, Кенма, а расскажи нам какую-нибудь историю? – внезапно просит Шоё и чуть привстает. – Какую? – переспрашивает Кенма, хотя прекрасно понимает, о чем толкует друг. В кругу, у костра, знает только Рыжий и Дикий о его занятии. Хорошо, что с его пьяного языка не слетело: «Прочти, что ты написал сам». Кенма вздыхает с тихим облегчением. Хоть алкоголь и растекается по его телу, он все еще испытывает стеснение. – Я не придумаю так быстро, – начинает ломаться он ради приличия. – Так вспомни что-нибудь, – присоединяется к Шоё Дикий. Бокуто заделывает вторую партию сосисок, они оказались чертовски вкусными, то что надо, под пиво. Оно так быстро не кончится. – Но, что именно? – Плевать, что угодно, – опрокидывая банку, говорит Дикий и достает пачку чиповых сигарет. – И что, все хотят слушать? – Конечно все, – хмурится Шоё, – хватит ломаться, давай рассказывай. – Ну, хорошо, – переводит дух Кенма, а сам не знает, как успокоить необъяснимую дрожь в кончиках пальцах. Тобио ерзает на коряге, открывая третью банку пива, то шло на ура. Бокуто, готовый слушать, скорее передает импровизированные шампура из веток ребятам. Они все закуривают, кроме рассказчика. – История эта началась на «Хрустальном озере», – начинает свой рассказ Кенма, ставя голос в правильную интонацию. – «Хрустальное озеро» – это летний лагерь для детей. – Стоп-стоп, но оно Бирюзовое, – улыбается почему-то Бокуто, – Бирюзове озеро. – Да нет же, я о другом озере рассказываю, – Кенма хлебает с банки и жмурится. Потом быстро доедает прошлый кусочек сосиски. – Озер много, – вполне резонно возражает Тобио, – в соседнем городке есть «Черное озеро», но оно вовсе не черное, а наоборот, белое, из-за глины. Бокуто чешет затылок рукой с сигаретой, опуская сосиску над костром. – Так вот, в лагерь «Хрустальное озеро» приехала на работу одна женщина, ее звали Памелой Вурхиз. Она собиралась работать поваром на главной кухне. С собой она взяла своего маленького сына, в надежде, что он сможет развлечься и завести друзей, как все нормальные дети. – А, помню, моя мамка тоже работала поваром, нам такие бонусы прилетали! Она приносила то, что не успели продать за день, – опять встревает Бокуто, – какие вкусные были пирожки! – Да заткнешься ты в конце концов? – рявкает Дикий. – Дай Очкарику рассказать. – Конечно-конечно, пусть рассказывает, – кивает Бокуто. Кенма кашляет от резкого столпа дыма. – Но у ребенка Памелы было не все хорошо со здоровьем. Он отличался от остальных детей. У него была опухоль на лице, один глаз ничего не видел, а на голове его не имелось волос. Ребенка звали Джейсон. Джейсон Вурхиз. – Черт, я понял о ком ты рассказываешь! – восклицает Бокуто. Дикий заряжает тому подзатыльник. Супервосемь замолкает. – И вот однажды, в солнечный летний день, который, казалось бы, не предвещал никакой беды, его загнали на мостик. Разъярённая толпа детей смеялась над ним. Они кричали: «Ты урод! Урод! Докажи, что не трус, докажи, что можешь!». Дети подталкивали к краю Джейсона, чтобы тот прыгнул в реку. Но он не мог, мальчик боялся воды и плохо плавал. Лица ребят с каждым словом наполняются толикой сочувствия, Кенма это ясно видит в оранжево-теплом свете костра. – Они кричали на него сильнее и сильнее, хлопали в ладоши и толкали его… И… Джейсон не смог выстоять. Он сорвался с мостика и упал в воду. – Конец. Он умер, – на этот раз не удерживается Тобио. Кенма фырчит, но продолжает. – Джейсон захлебывался водой и просил о помощи, но никого из вожатых не было по близости. И никто из детей ему так и не помог. Все просто стояли и смотрели, как он тонет. Наконец легкие его набрались водой, и он пошел ко дну, видя в последний раз перед собой не облик матери, а бессердечную, безликую толпу. Кенма снимает очки и кладет их рядом с собой. – Обезумевшая от горя мать перебила всех вожатых, сожгла лагерь и отравила питьевую воду. Это была ее месть за своего сына. Однако, одна единственная выжившая смогла покончить с ее безумием – она отрубила голову Памеле… Кенма увлекается историей. Видит удивленные лица ребят. Пьет пиво и глубоко дышит горным ночным воздухом. В рассказ вплетаются шорох листвы, шум птиц и стрекот сверчков. Он чувствует себя свободно и уверенно. Уже идет третья банка пива, а скованности и след простыл. Язык даже не путается в сложных словах, ему наоборот нравится играться с эпитетами и гиперболами. Кенма меняет голос, когда ему надо, заглушает его или наоборот повышает, когда в рассказе Джейсон вновь убивает тинэйджера на «Хрустальном озере». Ребята сосредоточенно проникаются его историей. Шоё то и дело дрожит от страха, а Куроо, кажется, и вовсе не моргает. Их увлекает в пучины фантазии. И вот, финал, для которого Кенма приберег козыри. – Аманда затаила дыхание у дерева. В груди ее сердце дырявило ребра от страха. Оно билось так, что ей казалось, что ее услышит Джейсон. Она оперлась о толстый ствол, потом выглянула из-за него… И… – Кенма замолкает, потом восклицает голосом, полным паники, – О, боже! – ребята вздрагивают. – На тропе стоял Джейсон, он оглядывался по сторонам. Аманда увидела в лунном свете его хоккейную бледную маску и у нее перехватило дыхание. Изо рта чуть не вырвался крик дикого ужаса. Девушка вжалась в дерево. Ей послышалось, как шаги стали постепенно отдаляться. – Кенма замечает, как широко раскрыл глаза сейчас Бокуто, но ему нельзя смеяться, только не сейчас! – Аманда вся замерла, надеясь, что это конец, что он ее не нашел. Ее охватила изнуряющая тишина. Джейсон ушел в лес, к своей мертвой матери, и теперь она может бежать дальше, в лагерь. Сядет в машину и уедет. Как тут… Шмяк!!! – вскрикивает Кенма, и пацаны чуть ли не подпрыгивают. – Холодное мачете отрубает ей половину черепа, вонзаясь в кору дерева. Дрыгающиеся тело Аманды сползает на землю, кровь бьет фонтаном. Джейсон отрывает мачете, и кусок мозгов отскакивает на мертвое тело Аманды. – Никто не выжил?! – негодует Бокуто. – Нет. Джейсон никого не отпускает. Он всегда будет мстить, его дух никогда не упокоится, – Кенма допивает третью банку пива и бросает ее в костер. – И… ты говорил, что он обитает возле озера… в лесу, – голос Хинаты дрожит. – Он живет в нем, а в лагерь приходит, чтобы убивать ненавистных ему подростков по сей день… Наступает тишина, кроткая, и, кажется, что все стихает. Птицы, насекомые, ветер и даже костер. Они сидят в глухом мраке, неподалеку искрится рябь озера в свете мерцающей луны. Любой силуэт около берега – и они трупы. В лесу скрипит ветка. Громко, будто на нее кто-то наступает. И они все визжат. Так яро и ужасно, что несчастные сонные птицы на ветвях содрогаются. – А-а-а-а-а-а!!! – Шоё хватается за рядом сидящего Тобио. Дикий сразу встает на ноги, выхватывая свой выкидной нож из кармана. – Кто там?! – Бокуто достает супер восемь, запуская пленку. Сосиска Кагеямы безвозвратно срывается в адское пламя костра, как храбрый воин. И все по вине Хинаты. – Рыжий идиот! Из-за тебя у меня соскочила сосиска! Один Кенма только покатывается со смеху, держась за живот. Это их по-настоящему напугало. До усрачки. Они болтают и болтают, допивают пиво и доедают сосиски. Ребята собираются идти обратно, когда с восточной стороны гор на небе виднеется призрачный след просыпающейся утренней денницы. Кенма по дороге травит глупые шуточки, с которых сам и смеется. Он чувствует, что ему становится нехорошо. Его мутит. В глазах все плывет, и нет, это не заляпанные стекла очков. Он продолжает говорить, но от этого только хуже. Рядом идущий Дикий хохочет, уж ему-то очень классно. На полдороги к лагерю Кенму начинает тошнить. Он перегибается пополам и блюет на муравейник, а когда воздуха не хватает, то начинает ржать с остальными. Его даже не волнует, что Супервосемь снимает его на камеру. Кажется он слышит, как Дикий что-то кричит про открытый сифон… – Я не потащу его! Он меня всего загадит, – отказывается Шоё, а у самого через раз поступает благородная отрыжка. – Тогда я что ли должен? – Дикий глядит на бедолагу Очкарика. – Но ты его друг. – Ты тоже. – Я не унесу, во мне полтора метра. Если нас увидят? – Все-таки полтора. – В смысле… нет. Просто, давай вместе? Дикий соглашается. Не бросать же его тут в этом говне посреди леса. Он ведь отличную историю рассказал. Кенма, походу, слышал только это. Потом его веки сомкнулись в неистовом отрубоне. А еще ему снилось, как его обливают из огромного чана желтой блевотиной. Хм, к чему бы это?