spilt milk – thank you linus
Вы не поверите мне, как сильно я скучал по печатной машинке. О, а этот клацающий звук! Лучше него, только благородный винил и джазовый мотив. Вы когда-нибудь стучали по печатным клавишам? А как вам раздающийся звонок? Что-то такое магическое, честное слово. Я не выходил из дома дня три, сидел за столом и печатал как чокнутый, идеи лились водопадом, я просто не мог остановиться. Бабушке я, конечно же, не сказал правду, ей не стоило знать, какими мыслями я портил бумагу. Поэтому я сослался на сочинение по теме: “Как я провел время в лагере «Бирюзовое озеро»”. Наиглупейшая отмазка, которая прокатила. И я снова соврал. Хах, мне стало любопытно, где же та самая грань, когда от бессовестного вранья твой нос начнет увеличиваться, как у деревянного мальчика Карло Коллоди – Пиноккио. Возможно, это мне еще предстоит узнать, а пока что, он все таких же размеров, правда, иногда чешется жуть как, но я думаю это от цветов Ханны. Я ведь вам уже говорил, как воняет герань на моей тумбе? Пожалуй, единственный атрибут декора в моей унылой консерваторской комнате (уж лучше бы и его не было). Как видите, некоторые вещи совсем не меняются. Шел июль. Самое жаркое время в городке Олдхиллз. Кенма это прочувствовал на своей шкуре. Сколько не меняй футболок или рубашек – бесполезно, еще сто потов сойдет за день. Только под вечер на улице становилось более-менее комфортно, и с холмов дул прохладный ветерок. В это время Ханна во всем доме раскрывала окна, чтобы запустить ветреного гостя, а Кенма отпрашивался погулять с «друзьями». Сами знаете, какие у него были «друзья». Куроо Тетсуро по-прежнему оставался его ежедневной головной болью. И, казалось бы, Кенма вроде как привык к его отношению, но что-то все равно не давало ему покоя. Скорее всего, большую роль играл характер Козуме. Сопляки, подобные Дикому, никогда ему не прельщали. Но, с другой стороны, грязер оставался для Кенмы своеобразной загадкой. Всем хватит и одного взгляда, чтобы назвать Куроо Тетсуро нахальным невежей, а потом, наверное, кто-то передумает. То, что Дикий был засранцем и дураку понятно, но каков был этот самый засранец?.. Как бы того не хотел Кенма, а взаимодействовать с Диким Тетсуро приходилось по три-четыре раза на неделе. Во-первых, их связывал наглый шантаж, во-вторых, совместные занятия и чтение, а в третьих, случайные встречи: то он его в магазине спалит, то увидит в чужом дворе, то наткнется на его банду стервятников, и так далее. Язык в жопу не втянешь, как говорится. И, чтобы не выглядеть ну совсем уж замухрышкой, Кенма решился на очень опрометчивый поступок – на общение с Диким. Хотя, на деле оно ему не сдалось. – Когда ты отдашь книги в библиотеку? – спрашивает Кенма. Потому что на днях он был там и заметил, что жанровая полка до сих пор пустует. Дикий поначалу помалкивает, со скуки стачивая выкидным ножиком кончик подобранной палки. Они так и бегали в сад время от времени. Точнее Куроо принуждал Кенму приходить сюда, считая, что это место самое безопасное и тут его никто не найдет, ни пижоны, ни задиры-хулиганы из местных школ (половина из них наверняка сидит в Олдхиллз). – Какие книги? – отвечает он, словно не понимает о чем говорит очкастый задохлик. – Я знаю, что ты читаешь про оборотней и вампиров, – заявляет он, – я видел на вкладышах твои имя и фамилию. Нравится фантастика? – Не знаю, что ты там себе придумал, но не лезь не в свое дело. «Господи, это так очевидно, но он все еще пытается откреститься» – думает Кенма, пока складывает прозу в почтальонку. Буквально пару минут назад они закончили заниматься дополнительными заданиями по литературе. – Почему ты стесняешься своих вкусов? – Чего? – зыркает исподлобья Дикий и небрежно отбрасывает палку в сторону. Он не собирается отчитываться перед этим мальчишкой, – а почему ты так боишься, что все узнают о том, что ты пишешь? Кенма заметно вздрагивает, приподнимаясь с травы. Это шутка, да? – Ну… я живу с бабушкой, которая не поймет меня. И я о многом пожалею. – Именно, Очкарик. Вот она суть. Кенма задумывается. Раз он так говорит, тому есть логическое объяснение. Ну и бред, чтобы они с Диким были чем-то похожи? Какой ужас, да ни в жизнь. Кого он там боится? Разве у такого придурка есть авторитет? Может какие-нибудь хулиганы, которых Кенме не приходилось встречать. – Значит, ты ни при каких обстоятельствах не отдашь мне листок? – С какой радости? – Я что, буду твоей шестеркой до конца школы? – Кто знает. – Но я не подписывался на такое. Ты понимаешь, как это безумно звучит? – Кенму внезапно захлестывает растущее негодование. – Тогда валяй. – У тебя совсем нет совести! Дикий запальчиво злится, как по щелчку. – Слушай сюда, очкарик Козуме. Очкарик-Неудачник Козуме, – он машет в парном воздухе ножом, будто хочет разрезать духоту, – я, цитирую: «гаденыш и отребье», у которого никогда не было и не будет совести. И мне на всех, в том числе и на тебя, глубоко насрать. Для меня важна только выгода. Потому что это единственное на что я способен. И это доставляет мне невообразимое удовольствие. Кенма стоит в растерянности, облокотившись слегка о дерево и палит ножик в руке Дикого, потому что они хорошо с ним знакомы. Что-то не складывается. Образ Куроо в лагере и сейчас, будто два разных человека. Или он такой лишь с ним? Почему же Кенме от этой мысли вдруг стало так обидно?.. – Почему ты так говоришь? Ты ведь не такой. У тебя много друзей, которые по-настоящему ценят твою дружбу, зачем ты пытаешься казаться таким плохим? Дикий точно в ярости хватает за грудки Кенму и вминает в коряватый ствол дерева. – Не говори так, будто думаешь, что знаешь меня. Ты ни черта не знаешь, ни меня, ни мою жизнь. Поэтому не смей. Я тот – кто я есть, – от кулаков Дикого исходит свинцовый жар, – так что заткнись и больше не мели языком на пустом месте. Кенма хорошо помнит эту необузданную и неясную ненависть, которая читалась во взгляде Дикого. Почувствовав, как под ногами твердеет земля, он опускается на нее. Место где схватился Дикий чуть ли не горит. Он смотрит ему в спину: бриолинщик быстрым шагом уходит из сада прочь. «Я что, задел его?..»Акааши интересуется Супервосемь или супер восемь?
Как многого Кенма не знает. Вот, казалось бы, живет почти пятнадцать лет, а до сих пор не научился разбираться в людях и отличать друзей от недругов. Но с Диким было все по-другому, вы же понимаете. Ему бы, что ли, помогли? Но помощи ждать было неоткуда. Кенма говорил себе, что каким-нибудь образом самостоятельно разберется, не идти же к пожилой старушке и заливать о том, какой он лузер и мальчик на побегушках, а его самый сокровенный секрет прознал лютый говнюк всего Олдхиллз и теперь ему крышка. Тем более в венах плескался юношеский максимализм. Ему не шесть лет отроду, чтобы хныкать в длинный подол бабкиной юбки. Настроение Кенме недурно так подгадили. Куроо был по-настоящему резким, как понос. Вспыльчивым и громким, как отменный пердеж после хорошего горохового обжорства. А вы что хотели?! Какие тут могут быть литературные изысканные сравнения, скажите? Нет, Кенму и так все устраивало. Ну. Почти. Он размашисто шагал в сторону библиотеки, подошло время сдавать прочитанные им книжки. А читал он на что глаз ляжет, конечно из раздела мистики и фантастики, но ему было мало, а многие книжки зажмотил у себя Дикий, наверняка одни из лучших! Его это раздражало. Почему бы ему не принести их обратно? Другие ведь тоже хотят почитать… Кенма хочет. Единственное, что радовало Кенму, это то, что сейчас лето, и он мог не ходить на занятия. А Дикого он как-нибудь потерпит, честно-честно. Со всеми его заморочками, главное, пусть очки не трогает и синяки на лице не ставит, а с остальным – справится. До обеда, пока солнце еще не начинало немилосердно печь, он застревал в местной библиотеке, иной раз даже засыпал у стеллажей на почтальонке в обнимку с набранными книгами. И странно, что его никто не будил. Стопудово он выглядел чудаковатым. Особенно, если рот раскрывался, а на рубашке оставались мокрые пожелтевшие пятна от слюней, и очки сползали с носа. Ха-ха. При входе в библиотеку, придавливая своими мощными корнями-щупальцами близ расположившиеся клумбы с розовыми бегониями, крепнул гигантский зеленый дуб. Он был старым, как все постройки в этом городке. Тень от дуба была такой же огромной, как и его крона. И под ним всегда было приятно посидеть разок-другой. Но сегодня Кенма не стал присаживаться на лавку. Смятенный недавним разговором с Диким, он сразу направился внутрь, по пути врезаясь в какого-то школяра, который потом крикнул ему вслед: «Слепой урод!». Кенме все равно. Если это конечно не Дикий. В читательском зале по обычаю пахнет макулатурой и краской, корочками и страницами книг. В воздухе парят поблескивающие изредка пылинки от солнечных лучей, проникающих через просторные окна. Кенма не сразу ориентируется, его сбивает с толку знакомая фигура в конце полупустого зала. Аккуратно подстриженные короткие волосы, белая, чуть ли не до хруста выглаженная, рубашка, прямая спина. Акааши Кейджи всегда был таким «идеальным»? «Может, стоит поздороваться?» А потом он передумал, оборвал себя, посчитал, что это все ерунда, они с ним не друзья и виделись всего раза три. В какой-то степени вина ложится полупрозрачной тенью и на Акааши Кейджи, за то, что с Кенмой сотворили бриолинщик и его банда. А все что нужно было, не оставлять велосипед на виду у стервятников! Кенма будто смирился с этой мыслью и удрученно хмыкнул, пересекая центр зала и направляясь к дежурившей библиотекарше. – Здравствуйте, – блекло произнес Кенма, выкладывая книжки на отполированное бюро темно-шоколадного цвета. – Добрый день, – ответила ему женщина средних лет с пышной прической. Кенме эти рыжие, всклоченные волосы напомнили пеликанье гнездо. Достав из почтальонки все до последней книжки, он взглянул на столик, стоявший рядом, на котором мостились недавно сданные кем-то книги. Обложка, переливающаяся от дневного света, точно какая-то новогодняя мишура, привлекла внимание Кенмы. Он без раздумий потянулся к столику и поддел край книги, вытаскивая ее из общей стопки. «Фэнтези скорей всего» Затем перевернул лицевой стороной и, когда вчитался в название и всмотрелся в картинку, то тут же отложил ее обратно. Был бы тут рядом Шоё, он бы лопнул от смеха. Хотя, чего здесь смешного? Обычная сентиментальная литература, с добавлением эротики… Но да, мужчина на картинке, заключивший в объятия даму своего сердца, имеет излишне перекаченное намасленное тело, что блестит точно журнальный глянец. И тут Кенма провел параллель с собой, глупо, но какие типы парней нравятся девушкам? Да и с чего бы об этом ему думать, он ведь неудачник. Он шестерка Дикого. В общем, такую литературу рановато читать. А девчонкам он не интересен. Его занятие не интересно. «А что читает староста Акааши?» – Будешь что-то брать? – с бюро раздался прокуренный голос библиотекарши. Кенма опомнился. – Угу, посмотрю что-нибудь. – Сегодня мы закрываемся в три. «Так рано? Но завтра же обычный выходной» Он молча кивнул и пошел плутать меж бесконечно длинных стеллажей. А когда свернул на жанровую ветку, то подумал, что попутал указатели. Что делал Кейджи у полок с фантастикой – не ясно. Но старшеклассник его заметил и лаконично кивнул, словно по невиданным причинам не умел разговаривать. Кенма непроизвольно нахмурился, затем подошел к соседней полке с книжками. В голове разверзлась чертова дыра, как в космическом корабле. Кенма так ясно держал мысль о произведениях и писателях, а стоило ему столкнуться взглядами со старостой, как все вылетело в трубу. Неудобное молчание и налет недосказанности буквально свисал на них с потолка, как какая-нибудь тварь из рассказа Лавкрафта. Когда заговорил Кейджи, то Кенма стушевался. Все он умеет. «Ты мне говоришь?» – Слышал, ты ездил в лагерь, – начинает разговор староста, перелистывая толстую потрепанную книгу. – Ага, у меня стоял неуд по физкультуре. – Да ладно? Туда теперь отправляют из-за какой-то физ-ры? – Акааши открыто изумляется словам Кенмы. Козуме не находит что сказать и замолкает, пустым взглядом переворачивая страницы первой попавшейся книженции. – А как там было? Совсем плохо? – Да не особо. Сначала тяжело, а потом привыкаешь. Кейджи понижает тон, отчего его голос почти неслышно: – Скажи, а Бокуто Котаро был с вами? – Да, был, – не задумываясь отвечает Кенма. – М-м, понятно. До него не доходит. Кенма просто листает книгу и по-настоящему парится из-за беседы со старостой. Дикий называет его преппи-боем… «зализанным мальчиком», но он такой только с виду. На деле, по разговору простой старшеклассник, разве что до приличия воспитанный. И слова лишнего не скажет. Вот что удивительно. Сквозь эти размышления Кенма осмеливается задать свой вопрос. – Ты читаешь фантастику? – Иногда. Но на самом деле последние пару дней, по просьбе… друга. – О, и что он тебе советовал? – Кенма украдкой поглядывает в сторону Акааши. – Точного ничего. Сказал пойти и поискать что-нибудь про маньяков-убийц на озере, я до конца не понял, – Кейджи вдруг становится неловко, будто он стоит тут и городит всякую чушь. Кенма прищуривается. И его в мгновение осеняет. Он набирает в рот воздуха и отставляет книгу, обращаясь к старосте. – Так это дело рук Бокуто?! На лице Кейджи может и не видно это детское неуклюжее стеснение, но вовнутрь к нему закрадывается легкий стыд. А почему – он сам того не понимает. Но делает вид, что ему абсолютно безразлично, ведь... – Ну, он что-то мне говорил, а я видимо прослушал… Подожди, значит, такой книги нет, я прав? Кенма деланно прыскает. – Я дурак, повелся? – Есть фильм, называется «Пятница 13-е». Если хочешь, то глянь. Сразу все станет понятным.***
Когда к бабушке Ханне приезжают ее дальние-дальние родственники на десятом киселе (или тридцать третьем), то Кенме хочется сбежать из дома, но его не пускают. Он помогает Ханне в быту, наводит порядок, мельтешит среди толпы и накрывает на стол, расправляя свежие наглаженные салфетки лимонного оттенка. Вообще, это первый раз, когда его застают какие-то там дядьки и тетки в гостях у бабушки. Она даже никогда не упоминала про них – поставила перед фактом после утреннего звонка. Итого в гостиной дуэт из двух выгоревших стариков, спорящих о парниковом эффекте, о пользе заводов и растущих фабрик, и трио из таких же седоволосых старушек, которые смахивают на старых морщинистых мопсов. Почему-то носы у пожилых женщин выглядели одинаково втянутыми и сплюснутыми. Боже мой, вы только представьте, как Кенме не нравилась атмосфера, царящая сегодня в доме Ханны. Он и так чувствовал себя здесь лишним, а теперь, когда дом заполонили прогорклые голоса, старческий парфюм, скрип мебели по полу туда-обратно и возня, то и вовсе сделалось гадостно. «Хоть бы сейчас в дверь постучал Шоё» Или Дикий. Пускай он. Пускай придет и своим визитом встряхнет его, как следует, точно оголенный искрящийся провод. Кенме это нужно. Он сможет выдернуть его отсюда. Из стариковского общества, глядевшего на него как на единицу будущего пушечного мяса и рабочей силы. За какие-то несколько часов Кенма готов был провалиться сквозь доски половиц и упокоиться под домом, лишь бы не слышать в свой адрес странные и неясные суждения о молодежи и о нем самом. Еще и «мальчиком» называли. Кенма Козуме! Запомните! И задавали такие неуместные вопросы, от которых глаза вылезали из орбит: «Мальчик, где твои родители?», «Мальчик, принеси воды, в горле першит», «Ты бабушке своей, что ли, совсем не помогаешь?» – Бабушка Ханна, я могу пойти наверх? – спросил он, пока эти три мопса не ошивались рядом. – Ужин почти готов, иди расставь фужеры. У Кенмы непроизвольно закатились глаза. Да сколько это будет продолжаться. Он достаточно сделал. – Это некрасиво, молодой человек. «Что именно?» – Что я сделал? – завозился Кенма у стеклянного шкафа с черными панелями, выуживая оттуда по фужеру, натертому до сумасшедшего блеска. – Ты должен отужинать вместе со всеми. – Я их не знаю, о чем мне с ними говорить? Мне же не тридцать лет, да даже двадцати нет! Ханна положила в миску порезанный желтый перец. Кенма ненавидел перец. Ее долгая пауза означала только одно – с ней лучше не спорить. И все садятся за стол, хвалят потрясающей красоты мясо в сливочном соусе, которое приготовила бабушка, и пьют, пьют вино до скончания века. А дальше будет чай с десертом, и все будут ахать и охать, как прекрасно и вкусно. – Как дела в школе? – спрашивает бабушка, вдоволь наговорившись с одной из родственниц о новостях в местной газете. А она всегда это спрашивает! И хочет слышать: все в порядке. Поэтому Кенма ей и отвечает: – Все в порядке. И так до тошноты. Потом они говорят о своих собственных проблемах. Один дяденька с усами, как у детектива в дешевом скучном сериале, уж до неприличия часто подливает себе в заляпанный фужер темное вино. Хохочет так, что слюни брызжут в стороны. Неужели бабушке это нравится? Может, она просто не видит. Кенма более не в силах терпеть застолье. Он врет, что ему нехорошо, и в него кусок не лезет, проверяет – не вырос ли нос. Не вырос. А потом встает из-за стола, с трудом выдавливает из себя извинение и уходит наверх в свою комнату. А затем он решает сбежать через окно.У тебя и вправду нет совести!
Sleep In Sundays – High School
Кенма шлендрал по соседнему району, глядя себе под ноги и раскидывая кроссовками мелкие камушки с тротуара. Не говоря ни слова, он неугомонно ругался на мопсов и стариков, на свою бабушку. Вот как ее тут будешь любить по своей воле, когда она сама же лишает его элементарных вещей. По всей видимости, его отца она также воспитывала. Почему все взрослые такие эгоистичные дураки? Кто вообще придумал это правило: отсидеть за столом с незнакомцами, только потому что так надо? Если Кенма однажды и станет главой этики в какой-нибудь мэрии, то обязательно изменит правила поведения за столом. Особенно это будет касаться маленьких детей! Никакого принуждения. Вдобавок он злился на свою неуклюжесть, счесанный о шифер локоть горел. Пока он сползал по карнизу крыши, то неудачно проехался, ощущения были такими, будто ему там все до кости содрало, но кровь не хлестала. Ну и отлично, что свалил. Вышагивая точно рекрут по тротуару, он на время задумался. Место выглядело не очень-то и знакомым. Спальный район ничем броским не выделялся. Такие же салатовые лужайки, семейные машины перед гаражами, двухэтажные дома, мужики с шарообразными пузенями, поливающие из шлангов газоны и цветы на своей территории. Кенма плюнул и пошел дальше, как заблудится, так и вернется обратно. До темноты все равно далеко, а бабушка вряд ли оставит своих дражайших-желейных гостей и поднимется к нему в комнату. «Мне везет, как утопленнику» Подумал он намного раньше, чем дал деру бежать с места. На крыльце дома с косой крышей через дорогу столпились стервятники. Бриолинщики галдели, стучали скейтами и все как один дымили чиповыми сигаретами. Кенма ненароком засмотрелся на бытовую, по всей видимости, сцену – в образах парней было нечто независимое и своеобразное. Дерзкое. Вот что он видел. Они были свободными, как некогда популярные хиппи, крутыми, как набирающие популярность альтернативные гранжевые рокеры и смелые, как хип-хоперы, не боящиеся заявить о себе. Кенма с толикой восхищения смотрел на старшеклассников, ядерная смесь – бриолинщики из шестидесятых годов и новое время, со своими не менее вкусными фишками. Как же скучно было быть Кенмой Козуме. Он понял эту простую истину еще в лагере. – Эй, ты! Что тут забыл? – громко крикнул коротышка, стукнув скейтом по асфальту. Д Е Ж А В Ю. Кенма стоял пригвозденный к земле посреди улицы и хлопал глазами, и на долю секунды засомневался в качестве очков, вдруг стеклянные линзы его обманывали. Но нет, все повторялось. – Оглох? – Я… гуляю. – Он гуляет, прикиньте. Разнюхиваешь небось? Самый идиотский ответ. Лучше не спрашивали бы! Для полноты картины не хватало напялить зеленый дождевик и галоши. Кенма на расстоянии чуял на себе взгляды, бриолинщики прожигали в нем дыру. Со скрипучей террасы сошел Дикий Тетсуро и вразвалку с сутулой спиной направился к своей очкастой шестерке. Он точно не сказать привет идет. На лице бриолинщика Кенма заметил зажженную ухмылку, знаете, такая бывает у хитрецов-разрешите-придолбаться. – Чего без своей рыжей собаки бродишь? – спросил Дикий, равняясь с Кенмой. – Его зовут Хината Шоё, – попробовал выпрямить плечи Кенма, чтобы казаться чуточку повыше. Дикий обступил мальчишку и окинул каким-то косоватым взглядом с головы до ног, точно перед ним был не Козуме Кенма, а черте что с рожками да ножками. – Знаешь, кто тут живет? – Нет. А кто? – Один из нас. Его предкам не особо понравится, что мы тут курили и бросали бычки, так что на будущее помалкивай, ты понял? Стучать на таких как мы – твое хобби. «Да как ты смеешь?!» – Мне нет дела до вас, я мимо проходил, – Кенма кое-как сдерживался, чтобы не начать говорить лишнего. Дикий остановился, почесывая ворох набриолиненных волос, будто вспоминал зачем шел сюда. – У меня с парнями дело одно есть, так что ты пойдешь с нами. – Куда? – обалдел Кенма, поправляя очки, словно те соскочили с переносицы от его удивления. Бриолинщик побудил в нем интерес. – Постоишь на стреме. Вот снова. Он тут губу раскатал не пойми на что… – А если я откажусь? – Правда? Да брось, будет весело. Твоя задача следить за воротами на свалке, пока я делаю свои дела. Иначе, сам знаешь, что будет. Обольстительная, как чуть ли не у самого дьявола, улыбка Дикого каким-то загадочным образом влияла на решение Кенмы. В ней что-то тайком пряталось и на нее хотелось смотреть, но он ловил себя на мысли, что это все чертовски странно. А идти на попятную никак нельзя. Потом Кенме стало стыдно, ведь он думал о том, чтобы Дикий заявился на его порог. И было это буквально час назад. А теперь он стоит перед ним и дергает за веревочки. Какой ужас. Кенма соглашается. Неуверенно кивает и идет за кутящей бандой Дикого. На городскую свалку по сбыту ненужных вещей. За минут сорок банда Дикого и Кенма Козуме добрались до болотистой местности, а оттуда по насыпи спустились к огороженной высокой сеткой территории свалки. ГОРОДСКАЯ СВАЛКА ОЛДХИЛЛЗ ВРЕМЯ РАБОТЫ: ПН-СБ ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН Ржавая табличка выглядела недружелюбной. Пацанва обошла парадный вход стороной, у Дикого, судя по всему, был свой план, в который он посвятил свою банду. Один только Кенма с глазами индюшонка непонимающе бегал за ними. Потом, когда Дайшо достал из рюкзака кусачки, они все засуетились. – Мы пока сходим, глянем. А вы ковыряйтесь в темпе, чтоб все готово было в течение десяти минут, – говорит Дикий, вытирая пот с виска плечом. Хоть солнце и село, а духота никуда не ушла. – Да разберемся, блин, – рявкает Танака, перекусывая прутья, – поберегите там ваши задницы, хе-хе. – Че встал? Полезай, – глядит Дикий на шестерку. Кенма осматривает заграждение – высоковато. Коротышка Яку уже с той стороны. Коротышка-бриолинщик, наверное, разница есть. Они ведь все как один крутые! Кенма врет себе, что сможет, и прыгает на сетку как мартышка, начиная барахтаться. Подтягиваться он никогда не умел. Бриолинщики ржут как не в себя. Трухлявое тело шестерки Дикого висит на ограде как брошенное пугало от воронья. – Да ну вас! – психует Кенма и почти падает на задницу. Сил в руках вообще нет, чтобы карабкаться аки ниндзя. – Бля, парень, тебя вообще не учили подтягиваться? – спрашивает Танака, – меня вот сеструха натаскала, представляешь? Не батя, а сестра. Кенма угрюмее тучи. Что у Шоё, что у этого стервятника не сестры, а какие-то Чудо-женщины. – Отвали, – буркает в ответ Козуме. – Ладно, Очкарик, я помогу тебе, – Дикий скрещивает ладони, кивая головой, чтобы тот лез. Кенма недоверчиво смотрит на руки, вдруг это подлянка? Сейчас он уберет ладони, и все как грохнут смехом… – Я сказал лезь, иначе я тебя вручную перекину через ограду. Полетать захотел? Дикий не шутит, Кенма точно это знает. Он с тяжелым вздохом подходит к бриолинщику, хватается за его плечо и встает на руки, а когда чувствует, как силой его подталкивают к верхушке, то без проблем перелезает ограду. Яку с тенью презрения бросает взгляд на Кенму. Они идут в глубь свалки. – Знаешь, тут ходят слухи, что сторож – сам черт с копытами. Если он тебя догонит, то пеняй на себя. Над ухом Кенмы раздается бархатистый голос Дикого. Он вздрагивает. Когда успел так быстро перемахнуть ограду?! – Сторож? – Безумный Дэйл, – Дикий делает страшное лицо, а потом смеется, – ему желательно не попадаться на глаза. И его собаке. «Что ты сказал?» – Подожди… ты сказал собаке? – Кенма покрылся мурашками, в коленках пронеслась дрожь. – У-у-у, кто-то сейчас обмочится, – стреляет Яку фразочками. – Дикий хочет тебя запугать. – О, ты ломаешь мне кайф. Попридержи язык. – Да он же сбежит, а кто на карауле будет? Среди ребятни всегда ходят всякие слухи. Так, например, и о свалке. Здесь полным-полно добра, которое можно было еще и перепродать, и получить немного карманных денег. Но все, что привозят сюда – остается здесь. «Начальники» свалки сами решают, что утилизировать, а что слить за деньги мутным типам. Бабло ведь не пахнет, а заработать лишние пару баксов никто не против, тем более в подобных городках таких как Олдхиллз черная торговля была на первом месте. Шериф в их дела не лезет, да и зачем? Не трупы же они перетаскивают, а всего лишь мусор. Но кто знает, как оно на самом деле… И сторожит эту свалку Безумный Дэйл со своим псом Катчером. Одни школяры говорят, что пес смешан с огромным питбулем и овчаркой, другие верят, что он само порождение ада, с красными глазами и с передними клыками чуть ли не с мизинец. А сам Дэйл кормит своего питомца кровью животных и иногда спускает с цепи, чтобы тот без намордника патрулировал территорию свалки за ограждением. Реально безумный. Они с Диким разошлись по разные стороны. Кенма мялся у столбов черных покрышек, которые смахивали на грандиозные дома термитов. Заодно про себя молился (не богу, конечно), чтобы Дикий и Мориске поторапливались делать «грязные делишки». Ему не говорили, а он не спрашивал, что там взбрело в голову Дикому стащить со свалки (он же не просто так сюда пришел, понятное дело). Свалка запомнилась Кенме как нечто необъятное по своей форме, напоминающее эпатажное полотно самого изощренного сюрреалиста. Всюду валялись изжившие себя вещи: поломанные утюги, выгоревшие чайники, куклы в позе рожениц, мешки с рваным тряпьем, какие-то заржавелые запчасти, гаечные ключи, молотки, торчащие пилы, острия которых были схожими с кривыми зубами невиданных зверей. Солнце потихоньку село за далекими иссиня-черными холмами, а остатки зарева размалевали небо в вечерние розовые оттенки. Сверкание скарба постепенно угасло и стало как-то серо. Кенма осматривался вокруг, и ничего не привлекало его в этой массе. Его оставили тут стоять, как идиота-солдатика, и, кажется, ему это успело наскучить. Кенма попробовал представить сторожа свалки, как бы выглядел Безумный Дейл. Какой у него рост, слишком ли он горбится, когда ходит, хромает ли на одну ногу. Какое у него лицо: вызывающее ужас или отвращение, возможно на сморщенном лице есть шрам? О, а глаз один наверняка искусственный, мутно-белый такой. А может он простой мужик в возрасте, которому все надоело. И правда ли, что он кормит своего пса Катчера кровью животных? «А случаем не потрохами нежелательных гостей?» Когда Кенма принялся фантазировать, то почувствовал теплый прилив вдохновения, словно на него подул летний свежий бриз откуда-то издалека. И он удивился, как быстро он приспособился выискивать нужные ему мысли, доводящие до подобного состояния. Если бы было все так легко… Тут послышался натужный скрип ржавых ворот и на территорию свалки, расчищенной бульдозерами, въехал дряхлый грузовик. Из кабины что-то быстро выскочило, какое-то животное. «Сторожевой пес Катчер» Затем из машины вышел и Безумный Дэйл, но Кенма не успел его рассмотреть. Охваченный внезапным ужасом, он скрылся за горой покрышек. «…» «Я должен предупредить Дикого?» Кенма решил двинуться в другой конец свалки, с мыслью, что этот пес не обладает рентгеновским зрением и не видит сквозь груды хлама нарушителей. Кенма двигался тихо, плюсом было то, что еще не стемнело, и он хорошо видел, что у него там под ногами. Можно было не бояться налететь на что-нибудь. И в итоге он заблудился. О, нет, а что если его тело найдут разорванным в клочья где-нибудь на болотах, неподалеку от свалки? Ему поплохело от одной мысли, что так оно и случится. Сердце отбивало бравурное стаккато. Кенма плутал по мусорному лабиринту, прислушиваясь к малейшему звуку. Песок с мелкими камушками хрупал от каждого шага. Затем, где-то слева раздался надрывный лай. Кенма в первую же минуту замер. Оценил обстановку. Каковы шансы убежать от Катчера? Если собака натренирована, что вероятнее всего, то шанс удрать один к десяти, если она глуповата, то он сможет выиграть мизерные минуты. Выхватив из кучки скарба первое, что попалось под руку – расклеившийся ботинок, Кенма швырнул его за столб поддонов, как можно дальше, а сам стартанул с места. В метрах двадцати от изгороди, когда ему начало уже казаться, что на сей раз пронесло, он вдруг услышал угрожающий громкий лай. В ужасе Кенма даже не обернулся. Страх погнал его к изгороди, отчего пятки засверкали как рождественские гирлянды. На следующих метрах стало трудно дышать, Кенма поторопился проиграть самый плохой вариант событий у себя в голове. Заорав благим матом, он едва ли не взлетел на изгородь, хватаясь руками за металлическую сетку и болтыхая ногами в воздухе. За спиной приближался лай и недоброе сиплое рычание. Представив огнедышащее адское создание с клыками-бритвами, Кенму и вовсе захлестнуло отчаяние. Сейчас Катчер его настигнет и вцепится пенящейся широкой пастью ему в мягкий зад! Или ногу! А может сразу в горло?! Кусающий за пятки страх подгонял мальчишку. Он негромко вскрикнул, в последний раз взбираясь на ограждение, а потом перевалился и упал, точно мешок с дерьмом, неплохо приложившись о землю. Очки слетели с переносицы, в глазах внезапно помутнело. В тот же миг пес наткнулся на препятствие в виде сетки, лязгнул пастью и залился остервенелым лаем. Песок из-под лап летел во все стороны. У Кенмы перед глазами плыло румяное небо, потом он услышал как к ограде приближаются шаги и доносится недовольное ворчание – на находку пса спешил Безумный Дэйл. Кенма кое-как встал – зад невозможно болел, схватил очки и накинул их на место. Он смог рассмотреть это «четвероногое чудище». Собака бросалась на него, всякий раз ударяясь о сетку. Она выглядела враждебно. Острая серая морда, широкая шея и черные глаза. Да уж, такой вид действительно внушал страх, с ней лучше не находиться за одним забором. – Эй, ты, паршивец! Ты что тут, собаку дразнишь? – к загородке подбежал Безумный Дэйл, вытирая пот из-под кепки. – А ну отошел от изгороди! Кенма живенько собрал все свои косточки и, даже не взглянув на того, поковылял прочь. Будто он боялся обратиться в камень от одного лишь его взора. – Попробуй еще раз явиться сюда! Я тебя запомнил, слышишь, сопляк? В следующий раз спущу собаку за ограду! Хриплые крики сторожа раздавались до тех пор, пока Кенма не скрылся за насыпью щебенки.you are my sorrow – i want to love u
Этот день на свалке запомнится Кенме на всю оставшуюся жизнь, как, впрочем, и остальное, что приключится с ним в ближайшее время. Ну каким же полоумным надо быть, чтобы соглашаться идти с Диким непонятно куда и зачем. Кенму все это удручило. Подавленный, он проклинал свалку, банду бриолинщиков, Куроо Тетсуро и свою жизнь. К боли в локте прибавилась боль в бедрах, как неуклюже и со всего маха он плюхнулся на землю, что ступать поначалу было больно. Хорошо, что хоть очки не разбил… иначе домашний арест от Ханны ему был бы гарантирован – влеплен, как штрафной чек на стекле авто. Кенма негодовал: эти говнюки кинули его тут, а их след простыл. Сделали свои делишки и по-тихому свалили. Не предупредили и даже не одумались! Почему никто из них не позвал его? Кенма в такт мыслям пинает кусты лопуха. Потом не слышит себя, мечется. До дома так далеко, а жопа так болит! На пути ему встречается Дикий. Вот как в сказках. По щелчку пальца. – Ё-маё, ты где так извалялся? – начинает с поганенькой ухмылочкой Куроо. – Я думал ты испугался и свалил раньше всех. В Кенме взрываются атомные бомбы. Насрать откуда он взялся на его пути. Вон они, все его друзья-сопляки под деревом стоят, смотрят. Кидалы. Сраная пятерка – это те, кого сейчас Кенма хотел видеть меньше всего. – Пошел вон! – кричит Кенма, чуть ли не в слезах бросаясь на Куроо с кулаками. – Воу, тише, Очкарик, – Дикий пятится от толчка по инерции назад. – Вы меня там бросили, а сами ушли, уговор был другой! – Кенма наступает и вновь толкает, что есть сил, в грудь Дикого. Тот смеется. Что его веселит? Испачканная пылью рожа Очкарика или своя неоспоримая наглая власть? Это предел. Это невыносимо. – Да чего ты разорался? – Ты идиот! Думаешь это смешно?! – Послушай, мы успели до возвращения стор… – Заткнись, не хочу ничего слушать, ты меня достал! Хватит отравлять мне жизнь, хватит мне делать гадости! Я думал ты только строишь из себя не пойми кого, а у тебя взаправду нет и никогда не будет совести! Неудивительно, что ты такой придурок! – Кенма подходит вплотную, заглядывая в бессовестные карие глаза бриолинщика. – Я тебя ненавижу!!! – срывается он на дрожащий крик и сокрушается от унижения. – Ты ужасен! А потом разворачивается и уходит, сцепив от гнева зубы. Куроо Тетсуро стоит как сраженный громом по среди чистого неба. Перед ним, как слепок запечатленное раскрасневшееся лицо Кенмы, эти дурацкие скачущие брови, нелепые очки на переносице и ясные, настолько светлые глаза на мокром месте, в которых он увидел свое отражение. Дикий хватается за сердце, точно ему вонзают спицы сквозь прочные ребра, к голове приливает кровь – его бросает в жар, а затем знобит. Он ничего не понимает, смотрит куда-то в траву, где раскачиваются сиреневые цветы от вечернего ветерка, и нечаянно вслушивается в собственные ощущения. Как в тот день на водонапорной башне, когда он впервые увидел читающего Кенму, когда услышал его «живой» голос. И ему кажется, что с ним что-то происходит. Только он не в силах разобраться в этом. Пока не в силах. «В самое сердце» «Стоп. Что???»***
flatsound – learning to hate you as a self defense mechanism
Кенма приоткрывает глаза – над ним унылый потолок его комнаты – такой же унылый и ущербный, как и его жизнь. В носу зудит от запаха герани, он готов ее хоть сейчас выбросить в окно. Нельзя, получит нагоняй от бабушки. Встает с кровати, глядит по привычке в раскрытое окно, светлые, украшенные узорами, занавески треплет утренний сквозняк. Взглядом ловит что-то мельтешащее. В комнате летает стрекоза. Насекомое суетится от стенки к стенке, а потом усаживается на цветок герани – может он ей нравится? «Красивая», – думает Кенма, но на деле не любит насекомых. Он бы еще спал. Газонокосилка дядьки Верна разбудила его. Видимо тот снова страдает ерундой. Кенма шевелится и морщится от боли в бедрах. Чудо, что он себе ничего не вывихнул или не сломал, а то всякое может быть. Часы на тумбочке молчат, до сих пор привыкнуть не может, что каникулы. Кенма чувствует себя отвратительно и разбито, но больше физически, чем морально. Он как-нибудь переживет случившееся, ножи в спину получать легко, стоит только изловчиться, и ты вытащишь их оттуда. Все вскоре пройдет. Пока он не знает, что делать, но обязательно что-нибудь придумает. Козуме поднимается с кровати и идет умываться. В доме пахнет пончиками. «Ох, Лавкрафт, тебе бы понравилось» – Молодой человек, доброе утро, – первой здоровается бабушка, сидя на своем законном месте – по центру обеденного стола, накрытого скатертью персикового оттенка. – Утра… – еле отвечает Кенма и очень осторожно присаживается на стул, подушка бы не помешала... В голубоватых керамических тарелках лежат милые на вид поджаренные пончики, рядом на скатерти стоит миска с кленовым сиропом и чашка чая. Видимо Ханна подгадала вовремя, еще ничего не успело остыть. Бабушка читает газету, и все ее внимание приковано к содержанию. Кенма начинает сонно жевать завтрак. Вкусно. Сладко. Гормон радости получен. Только вряд ли его хватит на сегодня. В голове смеющееся лицо Дикого, его пакостная натянутая усмешка, всклоченные волосы, отблеск высокомерия в глазах… Дурак. Чай горчит, перебивает сладость янтарного сиропа, Кенме нравится. Давно бабушка не заморачивалась так, а для нее, поверьте, пончики – это морока. Если бы на завтрак была каша, Кенма бы упал лицом в нее от горя, правда-правда. Ему необходимо уединение и покой ближайшую неделю. Вчера в ванной он посмотрел на свой зад, какой же огромный и страшный синяк там был! Без слез не взглянешь. А во сне к нему явился остромордый пес, норовящий его сцапать. Короче, прелести травмы надо срочно залечить. Проглотив последний пончик, Кенма запивает все остатками чая. Отодвигает тарелку и смотрит на бабушку. Как ему повезло, она такая спокойная… иногда бывает. А потом его взгляд притягивает заглавная печатная полоса газеты. Он поправляет очки и сосредотачивается на буквах. Что-то новенькое для новостей городка. Черным по белому пишут: «В Олдхиллз пропал ребенок! Вы его не видели?». После того, как бабушка закончит читать, Кенма возьмет газету и пролистает до объявления о пропаже. На фото окажется девушка – старшеклассница из его школы Лили Роквуд. Чирлидерша из 9 «А». «Город и так небольшой, неужели в нем может кто-то бесследно пропасть?» Он удивляется и откладывает газету. Но не представляет, каково это вообще исчезнуть на ровном месте. Он даже не придает этому объявлению никакого значения и идет печатать дальше свою рукопись, ведь вдохновения у него навалом.