Наказание. Или как самого злого мальчика заставили убирать снег
Flatsound – Even the Stars Can Be Hollow
Кенма сидел в своей комнате и смотрел на сыпавший снежок. От дневного пасмурного света все стены и потолок будто выгорели белизной, от этого комната становилась еще унылей, будто бы дом его бабушки посетил пароксизм несвоевременного декадентства. Глазами он ловил снежинки, наблюдал за тем, как от ветра качаются ветви дуба и голых деревьев, что росли на заднем дворе у самой ограды. Будка утонула в сугробе, а заваленный снегом фонтан стал походить на какую-то изящную выпеченную булочку с густым белым кремом по краям. Ему показалось, что зимой фонтан выглядел куда привлекательней, чем в весеннее и летнее время года. Глядя на него Кенма все думал о лете, о том, каким безоблачным оно было, не считая, конечно же, побега со свалки и отбитого зада (это событие запомнилось ему больше всего). Но, тем не менее, даже проблемы с Куроо ему казались теперь не стоящими гроша. А сейчас будто бы что-то изменилось. Словно они – уже не те «они», что дурачились в лагере «Бирюзовое озеро». Тело Лили изменило их. Кенма бездумно рисовал на залитой чаем бумажке какие-то завитушки, елочки и собак с торчащими вниз хвостами, точно это их пятая лапа. Голова была пустой, точнее мысли-то в ней плавали, но не совсем значимые. Он рассуждал о животных, что раз нельзя собаку, то можно попробовать попросить у бабушки кошку. А если и кошку нельзя, то хотя бы канарейку. Неподалеку от центральной улицы Кенма нашел маленький магазинчик с зоотоварами, и все лето у стекла стояла клетка с пятью жёлтенькими канарейками. Они забавно прыгали с жёрдочки на жёрдочку и напоминали собой зёрнышки кукурузы на ножках. Если бабушка не разрешит и птиц, то… Можно попросить послушать музыку на патефоне. Но Кенма догадывался: Ханна не одобрит ни одну из его идей. После полиции она вообще стала какой-то странной и отстраненной, будто бы ей было неприятно осознавать, что ее внук нашел труп пропавшей девчонки из школы «Мидллбери». Ханна не разговаривала с ним после того вечера еще несколько дней, и только на утро третьего спросила, чем он будет завтракать. Кенма не понимал ее, не понимал, почему она так строга к нему, и для чего ей нужно было делать столь лицемерные объятия в участке. Он решил не принимать ее поведение близко к сердцу, ведь бабушка всегда была не очень-то и рада его присутствию в доме. За окном пролетела зимняя пичужка. Кенма заметил ее голубоватое оперение, оно сильно выделялось на фоне посеревших веток и стволов деревьев. Потом Кенма перевел взгляд на забор, который разделял участок его бабушки и соседа Верна. Мысли накатывали волнами. Затем ему вспомнился собственный набросок на печатной машинке, как он взбирался на дуб с безумной навязчивой идеей заглянуть за чужую изгородь. Господи. Почему в каждом его рассказе обязательно будет чей-то труп? Ладно. Картина заснеженной ограды навела его на мысли о просмотренном фильме Альфреда Хичкока – «Окно во двор». Главный герой фильма фотограф или, кажется, фоторепортер. От скуки он принимается наблюдать за своими соседями, за окнами дома напротив. Со временем он настолько погружается в течения чужих жизней, что начинает подозревать одного из них в убийстве. И тут в голове Кенмы смачно щелкнуло. «Если Лили Роквуд погибла не случайно?» Он нахмурился и для большего обзора отодвинул край занавески. Тихо и пусто. Ни Верна, ни его пса. Весь Олдхиллз погрузился в какой-то транс после смерти старшеклассницы. Он все смотрел и смотрел на треугольную крышу соседа, на коричневые стены боковой части дома, на торчащие ветки по другую сторону забора и представлял, как становится свидетелем убийства, точно главный герой Хичкока. «Кто мог сделать такое с Лили?» Тут Кенму позвала бабушка. Время обедать. Пахло запечённой рыбой. Не самое приятное. Он нехотя поднялся со стула, оставил в покое листок и занавеску и вышел из комнаты. Так что они будут делать, если один из их соседей – убийца? Обедали они в молчании. Бабушка вообще была не в восторге от трепа за столом. И эта ее черта временами тяготила Кенму. В школьной столовой они обязательно болтали с Шоё или Бокуто, а дома трапеза превращалась в какую-то пытку, особенно, если вдобавок было сготовлено что-то не по вкусу Кенмы. Тогда хоть вешайся. «Как обедают родители Куроо?» – подумал Кенма, ковыряясь без аппетита в тарелке. Его отец советует купить еще больше бриолина? А мама листает газету и надеется, чтобы ее сына оставила в покое полиция? И Куроо может делать дома все что захочет, скорей всего. У него есть на то право, он – грязер, свободный, как ураган, без обязательств, без предрассудков. Тогда почему за ним никто не пришел в тот вечер? В том коридоре он показался Кенме настолько одиноким, что ему самому захотелось стиснуть зубы. Разве это ненормально? Пофантазировав в меру, он прожевал тушеную капусту и запил рыбий привкус стаканом воды. Есть совершенно не хотелось, но он знал, что если не поест, то его замучает желудочная боль, и придется с этим что-то делать. А бабушка терпеть не могла, если Кенма заходил на кухню позже девяти вечера, ведь там были начищенное столовое серебро, вымытые тумбы и тарелки, подготовленные к завтрашнему утру. «Хоть пулю в лоб» – Бабушка, я пойду сейчас на улицу. Надо купить что-то в магазине? Ханна отвлеклась от своей тарелки (что было интересного в ломтике запечённой рыбы). Сережки в ее оттянутых мочках заколыхались. – С кем это ты собрался? – С другом. – Опять пойдешь с грязными хулиганами? «Ну вот» – Иду к Шоё. – Думаю, мне не стоит звонить его матери и проверять, там ты или нет. Кенма посмотрел на бабушку так, будто она только что сморозила самую большую глупость на свете. Она ведь действительно может. И Кенме весьма это не нравилось. Ее поведение не походило на беспокойство. Это был какой-то ужасный контроль, она в него вцепилась, точно коршун в лань, и теперь ни за что не отпустит шататься по улицам их жалкого городка с «грязными хулиганами». А если увидит, то Кенму ждет мозгодробилка. Хватит. Он и так слишком долго провел в стенах угрюмого безликого дома, убираясь по комнатам и проверяя почву в растениях. Цветы были ни в чем не виноваты, просто Кенме всё осточертело и уже хотелось выкинуть к чертям эти горшки на мороз. – Я вернусь к семи часам. – Нет. Это поздно. Придешь в шесть. Кенма промолчал, вышел из-за стола и отправился одеваться. Перед тем как выйти он позвонил Хинате. По правде говоря, он не собирался идти к нему домой, Кенма хотел проветрить голову и пошататься где-нибудь в соседнем районе или вообще пойти на железнодорожный мост. Оттуда хорошо видно половину города и речку, что наверняка уже покрылась коркой льда. Снаружи его ослепила молочная пелена и седой туман. Странно. Год назад зима ему казалась уродливой и голой, болезненно-белой и ледяной. Сегодня он так не считал. Может потому, что ему хотелось сбежать из дома и от неизбежного напоминания, что он в нем чужой. Ботинки бороздили сугробы, пока Кенма шел по аллее спального района. Было тяжеловато передвигать ноги, с таким успехом стоило бы надеть лыжи и прокатиться по дороге. Но Кенма и этого не умел – у него глупо разъезжались колени. В его родном городе асфальт и тротуары всегда расчищали по утрам специальные службы, поэтому он спокойно мог добраться до нужного ему места, ни разу не вспотев. «Предлагаете мне чистить дорожки у дома?» Мимо проехало несколько машин. Задние фары горели мутно-розовым цветом в снеговом тюле. От колес остался взвеянный ворох холодной пыли, шум моторов отдалялся на метры, а потом совсем пропал. – Ау-у-у-у, Кенма! – позвал голос. Кенма обернулся, сняв капюшон, который глушил звуки. – А? – Ты оглох что ли. – Я, правда, не слышал, – он посмотрел на Шоё, и стало теплее на душе. Будто этот мелкий воробушек прогнал всех скребущихся кошек. – Идешь, осунулся, как гоблин, – возмутился Шоё. Кенма удивился. Ну что взять с бегуна? Быстро бегает, значит, быстро ходит, и сугробы ему ни по чем. Ноги у него натренированы, как и дыхалка. Никто ведь не забыл, как бегает Кенма? Судя по всему, ходит он тоже не очень. Когда Шоё подошел на близкое расстояние, лицо его просияло, а затем он протянул руку Кенме в качестве рукопожатия. «Так по-взрослому» – подумалось Козуме, и он пожал руку в перчатке. Они никогда так не здоровались. Значит, время пришло? – Куда пойдем? – спросил Шоё. – Не знаю. К тебе не хочу. – Можно зависнуть в кафешке. Сестра Льва дала ему купоны, а он отдал их мне. Сказал, что нам они нужнее. Кенма посмотрел на друга, его взгляд выражал какое-то замешательство, будто он не знал, что делать с этими купонами. – А что за купоны? – На чай и, кажется, донатсы, – Шоё порылся в карманах дутой куртки, достал бумажки и показал их. Кенме показалось, что Лев избегает встреч с ним. Летом от него было не избавиться, не то, что теперь. Все из-за леса. Все из-за Лили. – Ну… если только сегодня. Там, наверное, сейчас будет полно народу. Не люблю, когда на меня смотрят, – стушевался он, – все ведь знают, что я нашел. Шоё хлопнул его по плечу и поделился с ним своей улыбкой. – Перестань думать об этом! Ты что, не можешь пойти и поесть пончиков в свое свободное время? Какая разница, что они знают? Я вот, тоже много чего знаю, например, – с усмешкой произнес мальчишка, вспоминая ненароком Антихриста-Кагеяму Тобио в церкви. – Но это не дает мне права осуждать человека. Я могу рассказать тебе какую-то историю про соседку или Безумного Дэйла, мы похохочем так, что штаны обоссым, но разве это что-то изменит? – Нет, – промямлил Кенма. «Если задуматься, то… изменило бы?» – Ну и все. – Погоди… Фу, ты что, от смеха штаны обоссать можешь? – Если сильно смеяться, то можно. Мне Бокуто сказал. «Само собой разумеется! Кто еще тебе мог это сказать?» – Как-то раз… – начал было Шоё. – О, избавь меня от его истории, – Кенма ткнулся носом в свой шарф, насупился, и они пошли с Хинатой в кафетерий «Пинк», что находился почти в одном районе с закусочной «Дяди Джо». Если Бокуто прижмет, то он сам все расскажет, и его будет не остановить. Изнутри кафетерий украсили новогодней атрибутикой. Кенма заприметил фонарики на окнах и ветки омел над каждым столиком, выглядело это чудаковатым. Хозяева вовсю старались приукрасить место и создать нужную атмосферу. Но все бы ничего, если бы не этот ужасный запах, который то появлялся, то пропадал. Кто захочет целоваться в кафетерии, который пропах говяжьими бургерами и потом спортсменов? И как вовремя он оббежал глазами помещение, замечая в дальнем углу школьников, что лапали и засасывали друг друга как два пылесоса, черт подери. Кенма сначала сощурился, потом надел обратно очки, чтобы получше разглядеть их и подумал о своей рукописи. Там ведь близился момент поцелуя двух персонажей, и он никак не мог выбросить эту сцену из общего рассказа, потому что Дикий привел дохрена аргументированных фактов: «Это сработает, Очкарик. Верь мне. Большинству нравится читать, как сходятся два незнакомых героя на страницах книги». И чтобы вы понимали, для Кенмы это было проблемой. Не как сам Дикий, естественно, но той еще занозой в заднице. «Какова вероятность, что в сарае у бабушки завалялись какие-нибудь бульварные романы? Надо будет завтра после школы проверить» – На что ты там смотришь? – вопросительно глянул из-за чашки Шоё. – На дурацкие омелы. – Или на во-о-он тех двоих? Что, завидуешь? – Было бы чему завидовать. – Так-то да. Проблематично с девчонками. Но откуда мне знать. «А им с парнями, ты так не считаешь?» – У Дикого есть девушка? – выпалил Кенма, не следя за своими мыслями, что текли невпопад, и как ни в чем небывало допил дешевый чай. – Вы же друзья, спроси. – Мы не друзья, – отмахнулся он. – Парни вроде него не обременяют себя девчонками. Он сам по себе, у него есть крыша, а еще дофига проблем. Кенма вздохнул. С каких пор они говорят о девушках? Вот вообще ни к селу, ни к городу. Им положено говорить только о мертвых девушках! Хах. Он не помнил, чтобы видел возле Куроо какую-нибудь старшеклассницу из параллельных классов. Хм, может они думают, что бриолин сильно пачкается, прямо как вакса для туфель. – Думаешь, он как-то замешан в деле Лили? – Не знаю, – пожал плечами Шоё, доедая донатс в красной глазури. – Я не хочу даже представлять, как она умерла. – Беседа наводила на него тоску, по нему было видно. – А мне было бы интересно узнать все подробности. – Ты ненормальный. – Почему? – Сам говоришь, что люди то, люди сё, что снится всякое, а теперь ждешь подробностей с пылу с жару? – Шоё покончил с пончиком и чаем и слез со стула. Кенма за ним. – Я не говорю, что жажду этого. Но, сам подумай, это не честно, что все так ополчились на Дикого. Кто он такой, чтобы приписывать ему убийство? – Да блин! Он один из известных хулиганов. У него полным-полно штрафов. Кенма схватил со столика забытую Хинатой шапку с помпоном. Они вышли из кафетерия. Донатсы и чай не произвели должного впечатления – слишком масляные, и глазурь у них затвердевшая. Но хоть купоны зря не просрали. – Это не причина. Я хочу поговорить со старостой Кейджи. – Он под арестом. – Но в школе к нему никто не запрещал подходить. – И что ты спросишь? – развернулся на ступенях Шоё и выхватил шапку из рук друга. – Спасибо. – Может, он знает подробности вскрытия. – Кенма, лучше держись подальше от Дикого. Репутация у него не из лучших. – Ты с ним тоже общаешься! – Я со всеми общаюсь. Знаешь же. – Его репутация совершенно ни при чем. – Это дружеский совет. Он забрал твои часы прошлой весной, забыл? «Не забыл я» – Говоришь прямо как моя мать. Запрети еще мне общаться с ним. – А, значит, как твоя мамаша?! – Ты себя послушай! – Не ори! – Сам орешь! – Я голос просто повысил! Опять-таки разбухтелись как кипящие чайники. Но быстро остыли, и какое-то время шли молча, загребали ногами снег, дуясь то ли на холодный ветер, то ли друг на друга. Черт, расчистите кто-нибудь уже эти сраные дорожки, ходить же невозможно. Впереди показалась знакомая фигура. Кенма присмотрелся. Очки, зараза, запотели. Пока он их протирал – Шоё уже успел заорать. – Ты что тут делаешь??? Потом Кенма надел очки обратно и увидел Дикого Тетсуро. Грязер расчищал лопатой тротуар. Будто сам Иисус услышал нытье одного из самых бесполезных школьников Олдхиллз. Такое вообще возможно? Нет, не услышанные боженькой молитвы. Куроо Тетсуро в соло расчищал тротуары от навалившего плотного снега. – О, здорово, мелкие. Для Кенмы теперь это слово, как тряпка для быка. Он действительно думает, что раз они ростом не вышли, то сразу мелкие? – Придумай что-нибудь пооригинальнее, – ворчит Кенма. – От одного вашего вида вырывается, – отставляет лопату Дикий и смотрит на ребятню ниже себя. – Мы все сверстники. – Ты мелкий, потому что дышишь мне в пупок, и в штанах у тебя мелко. – Ха-ха, – Кенме либо кажется, либо тот себе мозги отморозил на холоде, пока делом занимался. Куроо, что, пытается непринужденно выставить себя тупым говнюком, лишь бы его непоколебимая брутальность не рухнула у «мелких» на глазах? Тактика лося. Кенма же знает его, точнее он знает, каким «другим» Куроо может быть. Но набитые шишки за лето, когда он пытался донести эту мысль до Дикого, предостерегают Кенму не болтать лишний раз. – Есть сигаретка? – шмыгает носом Дикий, всовывая руки в карманы. Она бы ему сейчас ой как не помешала. – Забыл свои в трейлере. Единственный, кто тут недоумевает – это Хината. Он рассматривает Тетсуро чуть ли не со всех сторон на наличие подвоха и мотает головой. – У меня есть несколько купонов из кафетерия «Пинк», пойдет? – Давай их сюда, – тянет ладонь Дикий. – Скажешь, что ты здесь делаешь? – отдает бумажки Шоё. Куроо смотрит сначала на Рыжего, потом на Неудачника-Очкарика. Как ему в лом говорить, но теткой на десятом киселе клянется, эти сопляки от него не отстанут. – Не хочу сидеть дома. Поэтому я выбрал срок исправительных работ, – скалится он во весь рот. Судя по глазам, мелкие не понимают. Дикий повторяет, – Что-то вроде выговора от полицейского участка и школы. Я под надзором целый месяц. – Не круто… а другим ребятам сделали выговор? – Бля, рыжик, что-то я не наблюдаю тебя с лопатой на улице. Есть логика в твоем вопросе? – Я-то не бриолинщик. – Ты-то да. – Но… это все равно странно. Кенма глядит на грязера и глазам не верит. Какой сейчас Дикий беззащитный что ли? Хоть дуло на него наставьте, а спустить курок – не спустите. Не получится. Замотанный чуть ли не в десятку одёжек, с двумя шарфами вокруг шеи и в протертых едва ли не до дыр перчатках, он напоминал скорее бродячего, чем самого конченого хулигана Олдхиллз. Разве такой мог кого-то убить?.. Лицо у него было замаявшееся, заросшее темной щетиной, ему не помешало бы сбрить ее. А под глазами синяки. Или, ниже – это синяк от побоев? «Его били?» – Получается, под подозрением только ты один? – спрашивает Хината. – Шоё, не надо, – вмешивается Кенма, слегка дергая того за рукав куртки. – Это что еще за «не надо»? – переспрашивает Дикий, и взгляд его молниеносно сменяется. – Подумал, что тебе досадно, – Кенма что-то чертит ногой по снегу и неуверенно поднимает взгляд на грязера. – Кх, пацан, они мной подавятся. Вот увидишь. Дикий рубит наотмашь. Он острый, как заточенный нож, и в глазах его сверкают метеориты гнева. – Сколько тебе осталось? – Пару недель. А потом пошла эта лопата на хер зама шерифа. Уже вижу, как его усы дергаются от злости, когда я выхожу из участка. – А сам шериф, что говорит? – Так его до сих пор нет в городе. Сучий снег, – между делом ругается Дикий. – В такой сильный снегопад обычно выгоняют учащихся расчищать дорожки. Наверняка завтра и нас заставят, – сказал Шоё, натянув посильнее шапку от снежного вихря. – Лопаты такие тяжелые, ты бы знал, – обратился он к Кенме, ухватив того за плечо. – Этот сосунок уже умеет ей пользоваться, поверь. После лагеря уровень его выживаемости поднялся с нулевого до третьего. – Ч-чего… – Кенма останавливается на полуслове. Точно, они же с Диким копали ямы в сорокоградусную жару. В ту погоду они могли бы упасть от солнечного удара, но как-то выжили. Вдвоем. – Ему вообще полезно познавать что-то новое, – с ухмылочкой припевает Шоё. – Сказывается на творческой деятельности. – Что ты имеешь в виду? – у Кенмы глаза из орбит лезут. Вот сейчас опасно было. – Олдхиллз сделает из тебя волевого парня! Дикий покашливает. Клубки пара кружатся вокруг его рта. – Максимум – испортит его. – По себе судишь? – Хо, нет, Рыжий, я родился говнюком. Это было неизбежно. «Почему ты так говоришь?» Шоё вновь пожимает плечами. И хохлится от холодного дуновения ветра. – Может быть, хватит говорить обо мне так, будто вы мои предки, я вообще-то здесь стою. – Не парься. Ты же мой друг, и я переживаю, – ковырнув ботинком кучу снега, произносит Рыжий. Мимо засновали машины, на другой стороне расчищенного тротуара прошел мужчина с собакой на поводке, а за ним орава детишек. Кенма и остальные засмотрелись на их легкие походки. – Не дурно, да? – самодовольно высказывается Дикий. Ну как себя тут не похвалишь? – Ты сейчас меня ослепишь самообожанием, – говорит негромко Кенма, а потом замолкает, когда они встречаются взглядами с бриолинщиком. – Если бы я не торопился домой, то остался бы и помог тебе. Но, я вижу, ты и без меня хорошо справляешься. С Диким надо расплачиваться теми же монетами, что он дает. В глазах Куроо мелькает искорка азарта, словно его порадовал ответ Кенмы. Он цокает языком и глядит в противоположную сторону, прогоняя мелких. – Валили бы вы отсюда. Работать мне мешаете. – Да, с удовольствием, – восклицает Шоё, подталкивая Кенму в спину. – Удачи. – И тебе. Кенма разошелся с Хинатой на привычном перекрестке. Но он не торопился идти домой. Небыстрым шагом он плыл по аллее с заснеженными деревьями и все думал о наказании Дикого. О том, какая вскоре развяжется война между мажорами и грязерами, ведь один из них якобы виновен в смерти Лили Роквуд, а другие ждут не дождутся, когда можно будет избавиться от отребьев Олдхиллз. Какая классовая несправедливость и беспощадность. Но оно и понятно. Дети – самые жестокие. Так будет всегда. Кенма в этом давно убедился. Жаль, что не все этого понимают. И жаль, что эти самые «жестокие» дети становятся жертвами таких же, какими они были когда-то. Перед сном Кенма подумал, как быстро и легко они поговорили с Диким. Куроо не был чем-то взбешен. Он был спокоен до такой степени, что ему захотелось посочувствовать. Дикий будто пытался что-то спрятать. То ли свои чувства, то ли старался скрыть слабину, которую дал тогда в лесу перед ребятами. «Что бы ему сказала Лили Роквуд?» – промелькнуло у меня в голове, когда я перевернулся на подушку и готов был отойти ко сну. – «Она бы рассмеялась с глупости взрослых?» Над кем бы она смеялась? И смеялась бы? А может, она бы заплакала, зная, что все мы находимся в опасности. Главное здесь – это время. И рано или поздно, что-то случится, я чувствовал это. Той ночью она ко мне не пришла. Я ее не видел. Но видел Куроо, который раз за разом падал на землю.Какое название придумать этой банде?
Звонок вернул Кенму в класс – сердце быстро забилось от резкого пробуждения. Он впервые заснул на лекции по химии. Оно и не удивительно. Преподаватель обладал весьма тихим и убаюкивающим голосом, отчего страдали все классы школы Мидллбери. Даже его темные усы занимательно колыхались, и от этого глаза сами по себе слипались. Кенма припомнил Акааши Кейджи. Тот вряд ли стал бы спать на уроках. По его мнению, староста казался каким-то сверхразумом. И у этого сверхразума сегодня нужно было кое-что узнать. Или вступить в диалог, а диалоги, как вы уяснили, тяжело давались Кенме.Led Zeppelin – Black Dog
Кенма надел наушники, нажал на плеере, что свисал с бочины ремня кнопку «плей», звуки школы тут же пропали, их погасил голос солиста группы Led Zeppelin. Что-то новенькое в плейлисте Козуме. Вы уже раскусили, чье это было влияние? Кенма сам того не понимая, ступал по весьма скользкой набриолиненной дорожке. Грязеров и преппи-боев в его жизни стало так много, что не хватит пальцев, чтобы пересчитать каждого из них. Вон, возле буфета толпятся человек семь – пижоны – в светлых свитерах и твидовых брюках, с кожаными сумками через плечо и девчонками под руку. А стоит сделать еще шагов десять, то за углом столовой кучкуются грязеры, не стесняясь налепливать жвачки на стены и громко материться. Среди тех и других нет ни Дикого, ни старосты. Кенма идет дальше, навстречу ему выходит стая спортсменов-выпускников с бейсбольными битами, похожих на рассвирепевших тигров. У Кенмы ощущение, что над школой сгущаются мрачные и тяжелые тучи. Снег за окном припускает сильнее. Он будто слышит через наушники ветер, который бьется о стены школы. Спускаясь по лестнице, он пробирается сквозь ватагу модниц, с разукрашенными волосами и блестящими за метр ногтями, они, по-моему, пытаются схватить Кенму, точно разросшийся ядовитый и мутировавший плющ, за склоченную копну его темных волос и очки, чтобы поиздеваться со скуки. Кенма быстро пробегает вниз. На первом этаже текучка. Все куда-то спешат. Но не понимают куда, так ведь надо. Кенма пробирается к шкафчикам. По близости ни Хинаты, ни Льва, ни Бокуто. Но он замечает идеально белую рубашку и уложенные волосы. Это староста Кейджи. Сталкиваясь с каким-то амбалом, Кенма не снимая наушников подбегает к Акааши и хватает того за плечо, чтобы парень обернулся. – Нашел. – Козуме? Кенма напористо смотрит в светлые глаза Акааши. Они похожи на мертвый лед. Отталкивают своим безучастием. – Нужно поговорить. Акааши это не удивляет. – Говори. – Тебя, наверное, уже все достали. Но, мне очень важно знать одну единственную деталь, – говорит Кенма, наконец-то убирая наушники, потому что ему кажется, что он вот-вот и перекричит всех в школьном коридоре. – Ты не можешь спать из-за Роквуд? – спрашивает внезапно Акааши. И Кенма вдруг теряет под ногами почву. Коридор становится похожим на гигантский жужжащий улей. – Почему ты спрашиваешь? – Потому что я тоже не могу. Так что тебе важно знать? Половину слов Кенма читает по губам. Шумно. Ему плевать, что кто-то может ухватить краем уха их разговор. Гомон нарастает. Все куда-то бегут, и звуки превращаются в какофонию. – Твой отец провел вскрытие? – Скорее да, чем нет, – отвечает староста, закрывая шкафчик и обращая внимание на широкое окно, что выходит на открытую площадку для малышни. – От чего умерла Лили? – Откуда мне это знать? И он мне ни за что не скажет. – Ты не подслушал, когда к нему приходила полиция? – Отец чрезвычайно строг и деловит. Поэтому максимально старается изолировать свою работу от семейной жизни. Кенма смотрит в окно вдогонку за Акааши. На заснеженной площадке агрессивно собирается толпа. Стены школы трещат, и все вываливаются на улицу за хлебом и зрелищем. – Мне нужна твоя помощь, – поджимает губы Кенма, – я хочу, чтобы ты узнал причину смерти Лили. – Хм? Зачем мне это делать? – Это вопрос жизни и смерти. – Чей? Точно не твой, – староста беспристрастен. – Я буду у тебя пожизненно в долгу, – заявляет Кенма, и у него дыхание чуть не перехватывает. Сначала шестерка Дикого, теперь должок перед старостой. Смех, да и только. Они вдвоем смотрят за окно. Туда-сюда шныряют ученики. Снаружи начинается драка. Так вот что это было за ощущение у Кенмы. Грязеры и пижоны, не щадя кулаков, бьются во вьюге друг с другом. В бой летят ранцы, обувь, ремни, куртки, палки. Школота вопит и ругается, подымая в воздух снежную пыль. Кенма стискивает в руках почтальонку. Вот оно, началось. – Дикий тебя ничему не учит? – отстраненно говорит Акааши. – Мало он тебе крови испортил? – Мне жаль, что он так поступил с твоим велосипедом. С велосипедом твоей сестры, – Кенма берет паузу. – И дело даже не в Диком. Тут что-то происходит, и взрослые хотят все спихнуть на первого попавшегося, разве ты не видишь? – он замечает блеск в глазах старосты. Тот снова устремляет взгляд за окно, где разворачивается бойня. – Я не понимаю, зачем тебе все это сдалось. – Пожалуйста, Акааши, все, что тебе нужно – это изучить документы. Я просто не верю во весь этот бред, что нам навешали в участке. Ты только представь: настоящий убийца ходит сейчас где-то в Олдхиллз, а посадят невиновного. Что бы ты сделал, будь на месте Лили твоя сестра? – он храбрится, но тут же прикусывает язык. – Не так хотел сказать. – Плохой пример, – хмурится староста. – Ты выглядишь слишком отчаянным, а я не последняя сволочь. Постараюсь что-нибудь найти, но не за «бесплатно», ты же знаешь законы школы? – Что-то купить? Без проблем! Где-то недалеко в коридоре бьется стекло. Раздается вопль, потом воздух разрезает гудящая тревожная сирена. Школа превращается в бедлам. – Нет, ничего покупать не надо, – на ходу кричит староста, пока они идут к центральному выходу, – я хочу в вашу банду. Это мое условие. У Кенмы вырывается истеричный смех. Какая к дьяволу банда? Ее нет. Разве что Шпала, Супервосемь, Рыжий и Неудачник под подошвой Дикого Тетсуро и его стервятники. Черт подери, но звучит так, будто они попали на страницы комиксов, где эта самая «банда» собирается поймать маньяка и спасти всех детей этого города. Ах да, не комикса, а на страницы книги. – Мне казалось, тебе с нами совсем не интересно зависать! – кричит сквозь сирену Кенма. – Я давно так не веселился. Видел бы ты лицо моего отца, когда он пришел за мной в полицейский участок! «Как знакомо» Учителя выбегают первыми на улицу. Хватаются за волосы и портфели. Школьные сторожа и повара разнимают толпу грязеров и пижонов. Кровь летит во все стороны, окропляя чистейший белый снег. Кто-то валяется в нокауте, кто-то собирает свои последние зубы, кто-то лишается прекрасной прически или сигареты. И выглядит это настолько смачно, что Кенму вновь захватывает с головой вдохновение, а по телу проносится волна мурашек и дрожи. Будто что-то внутри говорит: «ты сможешь». На холоде ему становится даже жарко. Он просто смотрит на дебош в нескольких метрах от себя, смотрит на лица детей и вспоминает, как впервые встретился с Диким за старым крылом школы, как вид черной косухи пронзил его всего насквозь. Какой пинок дал ему Куроо Тетсуро. И он теперь просто обязан был спасти его шкуру. Хренов супер-герой.На поиски наказанного хулигана
Flatsound – When We Met
Время для Кенмы будто замерло. Он все ждал, когда же ему позвонит Акааши на домашний номер, или подойдет на перемене, с таким интеллигентным видом и, наконец, расскажет о смерти Роквуд. Другой раз время по-настоящему замирало, а иногда невероятно нудно тянулось. Ближе к концу месяца началась предрождественская суета. Шоё был занят на тренировках, готовился к зимним (столь важным) забегам, Лев тоже ушел в жизнь клуба с головой, Бокуто пропадал на дополнительных и в школьном кружке фотографии, чтобы вы понимали – туда никто не ходил, кроме него и преподавателя, с которым они просматривали кучу неизвестных фильмов и рефлексировали. А потом он просто убегал домой, как в задницу ужаленный, будто у него поселился динозавр под кроватью, и он не мог дождаться встречи с ним. И тогда Кенма испытал на своей шкуре неотвратимое чувство одиночества и скуки. Признаться, ему было скучно без ребят. Даже без Дикого. Возможно, он сам это понимал, но не принимал и не верил. Такое уже бывало с ним в старой школе. Только вот взаправду ли? Текст по грамматике не лез ему в голову, алгебра со своими законами и аксиомами замаячила перед глазами до тошноты. Хватит с него уроков. Глянув за окно, Кенма вспомнил драку парней из школы. Наступающие сумерки, что сгущались, вселяли в Кенму расслабление. Ему захотелось прогуляться. Все равно бабушка вернется лишь к девяти вечера, и она не узнает, что он куда-то уходил на пару часов. На полмысли Кенма немного напугал себя. С ним точно будет все в порядке, если он пойдет один по улицам Олдхиллз? На него никто не нападет? Ему недавно ночью вместо Лили приснился другой кошмар. Он шел по темной аллее, а за ним волочился какой-то безногий черный монстр, с омерзительными хлюпающими звуками. И как бы он не старался убежать – тварь все равно настигала его. Стоя в коридоре, Кенма обувал зимние ботинки. Они нравились ему своей крепкой платформой и толстой шнуровкой. Потом он надел шапку, утеплённую куртку и, взяв перчатки, покинул дом, пропахший бабушкиными духами. Тревога, которая не успела разрастись как мокрое пятно, вдруг исчезла, стоило Кенме сойти с порогов. Скоро же сочельник, и все улицы и дома на них ныне не казались ему мрачными и отчужденными. Даже дядька Верн украсил свою крышу золотыми огоньками. Всюду из снега торчали рождественские гномы, снеговики и олени. На голых деревьях висели нити гирлянд, окна светились разноцветными вспышками и будто перемигивались друг с другом, посылая секретные зашифрованные послания. Где-то далеко отсюда слышался галдеж. То ли грязеров, то ли мажоров. Кенма двинулся по улице, как обычно это делал весной, до того случая с обрезанными волосами. К слову, они уже отросли, и теперь Кенма не был похож на подрезанного подстрелыша. Кривоватые уши наконец-то прикрылись, да и стало намного комфортней. Панциря-то у Кенмы не было, чтобы спрятать лицо, а вот волосы отлично для этого подходили. Он освободил свою и без того забитую голову от Лили Роквуд, от порезанного велика, от того, что он шестёрка Дикого. Кенма давно себя не чувствовал таким… приятно-опустошенным, что ли? Был только он и скрипучий снег под ногами, который неплохо так притоптали за прошедшие дни. Потемки, словно крылья гигантского ворона, полегоньку опускались на город, а свет от гирлянд и фонарей разгорался все ярче, и Кенме чудилось, как менялась обстановка – становилась мистической и загадочной. Скрипя шинами и вороша снег, проехали машины и мотоциклисты, мимо прошли прохожие, завернутые в толстые шарфы и высокие воротники. Он все шел и шел, подставляя лицо под ощутимые прикосновения декабрьского холода. Пальцы в перчатках понемногу начали подмерзать, наверное, температура упала до минус десяти градусов. Стекла на очках запотевали с каждым глубоким выдохом, и тут же становились прозрачными, когда задувал встречный ветер. Глядя себе под ноги, он подумал о Диком, как тот расчищал тротуары вблизи закусочных и кафе. По идее, срок наказания должен был уже истечь? На перекрестке загорелся красный. Козуме остановился. Пусто и тихо. Под лучами фонарей виднелся порхающий, словно рой насекомых, снег. Отдельные снежинки буквально вспыхивали точно бриллианты под янтарным светом, и немедля пропадали. Красный. Красный. Зеленый. На половине пройденного пути, когда Кенма увидел знакомую фигуру, он осознал, что вышел на улицу не просто так. Прогуляться – было предлогом. В глубине души он надеялся, что встретит кого-нибудь из своей школы. Хинату или Бокуто. Да кого угодно. И встретил. Дикого. Опять. Дикий сидел на скамейке, под голым вишневым деревом. За его спиной начинался маленький скверик с библиотекой, который красиво зарастал летом зелеными деревьями и клумбами. Это точно был Дикий. Никто больше не расчищал улицы в Олдхиллз, разве что хозяева своих собственных лужаек. Кенма неторопливо подошел, страшась обознаться. Но сидевший на скамейке парень заговорил первый. – Неужели за этот сраный месяц мир сжался до размера консервной банки? – прохрипел Куроо, докуривая сигарету. Огонек красноватого цвета еле тлел. Он не хотел ни с кем видеться? «Это Куроо» – Разве уже не поздно чистить тротуары? – спросил его Кенма, разглядывая расчищенную дорожку и наверняка опостылевшую лопату. – Как видишь, мне в кайф проводить свой досуг на улице. Кенма заметил, как Дикого немного потряхивало. Он шмыгал носом, и явно не от развернувшейся драмы. Ему было холодно. – Можно? – Кенма показал головой на скамейку. – Шел бы ты по своим делам. – Нет у меня дел. Дикий притворно удивился. Потом одарил Кенму самой дерьмовой улыбкой. – Что, завязал с карьерой писателя? – Взял перерыв, – ответил по-простому Кенма, замечая, как эта фраза зацепила Куроо. Они безмолвно посидели. – Я не так давно видел, как ребята из школы сильно подрались между собой. – Знаю. Мне рассказали. Рю хорошо прилетело от сукиных детей, когда он возвращался домой. Эти гады, подлые крысы, подкараулили его одного и набросились, как стая шакалов, – разругался тот. – И он теперь в больнице. Кенма внутренне вскрикнул. Дикий сейчас серьезно? Не он ли так поступил с ним весной? – Кого-то мне это напоминает. – Что напоминает? – Ничего. – Зря они все так обозлились. Их девку я и пальцем не трогал. «Я знаю» – А они думают, что это либо я, либо кто-то из моих приятелей. Тупняк какой-то. «Я знаю» Дикий вытер перчаткой нос, с которого наверняка начало уже лить. Затем нахлобучил шапку на глаза. По его виду можно было сказать, что он подавлен. Кенма вздохнул. Иней на его шарфе чуть подтаял. – Я верю, – сказал Козуме. – Веришь, что я не трогал ту девчонку? – У нее есть имя. – Мы были мало знакомы с Лили. Иногда пересекались на поле. Но я бы ни за что не… – Я верю тебе. Я верю, что ты ее не убивал, – Кенма сложил руки так, как только он умел. Эта привычка досталась ему от матери. Холод и вправду был собачий. Он закрадывался под одежду и заставлял поежиться. Поза Дикого вдруг стала мягче, он будто слегка расслабился от его слов, и взглянул в лицо Очкарику. – А ты не такой уж и бесящий. Не зазнавайся, я просто говорю это. К слову, знаешь ли. – Спасибо. А ты не можешь без своих непременных оскорблений. – Я тебя сейчас не оскорблял. Правда. Я наоборот думал, как мне так подступиться к тебе, чтобы… ну, знаешь, – Дикий запнулся на полуслове, – извиниться. И я хотел вернуть тебе часы, они по праву твои. Кенма индевеет, но не от холода. Его почему-то сейчас так всего распирает. Он сам не понимает, ведь Куроо уже извинялся много-много раз. В лагере, на ярмарке, в саду, в магазине, но что-то сейчас было по-другому. Хотелось записать его слова, а потом поставить на повтор и слушать-слушать-слушать. Кенма не знает, как быть, замерзшие руки вдруг начали потеть, с ним такое иногда случается. – Эй, не молчи, блин. Я чувствую себя идиотом, – Дикий толкает Кенму в плечо, и тот чуть не валится со скамейки, точно мешок с письмами. – Я даже не знаю, что сказать. Вдруг ты проворачиваешь свои шуточки, чтобы подловить меня! – Нет… Ладно. Серьезно. Извини. Я отдам тебе часы. Хорошо? Они мне надоели, толку от них. Кенма молча кивает. Потом понимает, как сильно Дикий замерз. Рука у него была точно ледяная дубинка великана. – И… что будешь делать? – задает с виду бессмысленный вопрос Кенма. – Хм… – будто у Куроо есть выбор, – схожу в ближайшую кафешку, отогреюсь. Потом, может быть, домой. Или лучше в трейлер. «Но там холодно» – До моего дома минут двадцать идти, – вырывается у Кенмы из горла, – зайдешь? – торопится он, словно у него нет времени. – Пф-ф, что-что? Я не ослышался? По какому случаю? – Я же вижу, что тебе холодно, – Кенма пыжится. Это можно назвать поступком-сгоряча-не-подумал? – Да зашибись мне, – шмыгает носом Куроо, хотя понимает, что нет. – Пойдем. У меня нос замерз уже, – говорит он, помахивая рукой. Дикий встает со скамейки. Какое-то странное чувство. Козуме случаем головой не стукнулся по пути сюда? Может, поскользнулся и упал? – Ты говорил, что твоя бабушка на дух не переносит гостей, особенно, таких как я, – Куроо поднимает с земли лопату, как ее хочется бросить прямо здесь и забыть. Но ему ее еще завтра относить в участок. – Я, по-твоему, на идиота похож? Ханны сейчас нет. – Тебе виднее. Но смотри за мной внимательно, я могу что-нибудь стащить. – Ты не вор, прекрати казаться таким засранцем. – А чем будем согреваться? У твоей бабули случаем нет старинного виски? – О, боже. Я, кажется, передумал звать тебя. – Да ладно, шучу. Они пошли по аллее. Снег усилился.Кто-то с нетерпением ждет сочельник, а кто-то – я
Вы уже закатили глаза и подумали, что я не такой как все, оттого и ненавижу рождество, да? Чепуха, к чему мне ненавидеть сочельник? Просто в этот день всегда было понятно, что рождество – праздник не для моей семьи. Это было своего рода напоминанием, что в моей семье все было иначе. И, знаете, ничего не изменилось. Потому я думаю, что нет необходимости ждать 25 декабря с горящими глазами, а потом еще и новый год, и вдобавок надеяться, что все наладится и изменится. Может быть однажды, когда мне будет тридцать, и мое лицо покроется элегантными мужскими морщинами – я расцвету для этого праздника и встречу его в своей квартире на Таймс Сквер, в окружении домашних питомцев и книг. А пока, все что мне остается – это помогать бабушке по дому и готовиться к приходу гостей. А теперь о бабушке. Вот, знаете, я больше ни за что не буду надеяться на ее старческую неторопливость. Когда я предложил Дикому (упаси Боженька-Лавкрафт я был идиотом) пойти ко мне домой (а все из-за сочувствия, да), то ни одна извилина в моем мозгу не забила издали тревогу. Я не думал, что Ханна так быстро вернется домой. Мы успели только набадяжить себе какао и немного поболтать, как внезапно я увидел за окном подъехавшее такси. Вот в тот момент, вы не поверите, я, наверное, сожрал свое собственное сердце со страху. Видели бы вы меня. Я как умалишённый впихивал в руки Дикого его берцы, куртку и лопату в придачу, а он все смеялся, будто для него это было игрой «запрячь любовника в шкафу». Мне было так стыдно. Ужасно стыдно!!! Но зато я спас злого хулигана от неизбежного окоченения на морозе. Хах. А взамен получил одни лишь насмешки. Когда он увидел мою комнату, то сделал какой-то непонятный звук губами, будто сдулся воздушный шарик, десять шариков. Но оно и понятно. Я сам бы, наверное, скуксился от вида голых стен и уродского ковра на полу. Сколько мне лет, а? Потом, он быстро оделся, точно пожарник на вызов, открыл окно и сначала выкинул лопату, а потом сам выбросился на крышу. Все-таки Дикий Тетсуро бесстрашный засранец. Будь я на его месте, то давно бы покатился кубарем, еще бы сломался, так и не достигнув земли. Хорошо, что мы выпили какао, а не бабушкин виски (велик соблазн!), который она держала для особого случая. Я не представляю какого. Бутылка всегда стояла в баре, заставленная чистыми бокалами и стаканами. Интересно, если бы Дикий выпил виски, смог бы он так быстро смыться из моей комнаты через окно? Я себе нафантазировал массу вариантов развития событий, и самый смешной, пожалуй, это тот, где он спотыкается о ковер и хорошенько прикладывается лицом о подоконник, не успевая даже сказать какое-нибудь «блять!». А затем на шум прибегает бабушка и видит, как непонятный пьяный мужик(?) или парень валяется в моей комнате на полу в полном отрубе. Хм, тянет на тупое телевизионное шоу. По всей вероятности, она бы самолично выбросила Куроо в окно… Подумать только. Я пригласил на какао грязера. Только представьте, как это выглядело. «Выглядело» Зато теперь он знает, какая отстойная у меня комната, какие наглаженные у меня салфетки, и скатерть, и вымытые полы, и начищенные ковры. Как воняет в доме бабкиными духами, и какой у меня тоскливый гардероб. Я ведь действительно подумал поначалу запихнуть его в шкаф (ну, то, что я одеваюсь как рядовой школяр – видно невооружённым глазом). – Кенма, принеси из сарая несколько банок с кабачками и перцем, – попросила бабушка, гладя стопку полотенец. Кенма очнулся от мыслей лишь на второй раз, когда по телевизору пошли помехи. – Почему в следующий раз их просто не оставить в подвале? – Потому что там сыро. «И страшно» – шепнуло Кенме подсознание. Вообще да, в подвале было не очень спокойно. Фантазия Кенмы там приобретала неприятные формы: заостренные, угловатые, скользкие, липкие, хрипящие, чавкающие и зловонные. И тут в памяти всплыла вопиющая история Джона Уэйна Гейси, которого поймали не так давно. Серийный чикагский маньяк, что устроил у себя под домом и на участке кладбище из убитых и изнасилованных им подростков. Его история потрясла полмира. У Кенмы вдруг сперло дыхание. Он надел куртку и вышел на заднее крыльцо. По коже пробежались мурашки. Почему он вдруг подумал о том, что у них в городе мог завестись такой же Гейси. Пропало трое подростков. Лили нашли, а остальных – нет. Не было достоверных фактов, что Юи убежала со своим парнем. Кенма застопорился на полпути к сараю. Расчищенная дорожка в потемках напоминала длинного плоского червя. Сарай смотрел на Кенму черными пустыми квадратными глазами. «Ты что дурак, совсем, бояться этой ерунды?» Джон Уэйн Гейси убил как минимум тридцать человек, остальных жертв до сих пор ищут. Первым был его любовник, который настолько возбудил будущего маньяка игрой с ножом, что сам стал роковым трупом, Кенма помнил, как читал заголовок газеты в поезде. Этот дьявол во плоти насиловал трупы в морге, работал аниматором на детских праздниках и, черт подери, слепил всем глаза своим занятием благотворительностью. Так что им делать, если в Олдхиллз или где-нибудь поблизости есть точно такой же человек, как Джон? Что если это, например, их учитель из школы, или же офицер полиции? Да, господи, какой-нибудь мороженщик или представитель фонда??? Кенма подошел к сараю, чуть ли не умирая от своих мыслей. Потом открыл дверцу с отчаянным желанием зажмуриться – лишь бы не увидеть лицо Лили, и вошел в темный зев. Наощупь он включил свет. Желтая вспышка от лампы осветила сарай изнутри. Кенма торопливо прошел вглубь, прислушиваясь к тишине. Роквуд здесь не было, ему ничего не мерещилось. Среди запылившихся консервов он нашел нужные ему банки и быстро вышел на улицу. Сердце колотилось как надрывистый барабан. Ему необходимо было поделиться этой мыслью с кем-нибудь из друзей. Иначе он не уснет еще ближайшие несколько недель. – Поставь банки в холодильник. Откроем, когда гости придут, – сказала бабушка, отрывая очередной лист настенного календаря, – и не забудь сходить с утра в супермаркет. Кенма кивнул. Каникулы начались с раннего подъема и подготовки к сочельнику. Как из себя выжать новогоднее настроение – он не знал. Да и, скорей всего, не хотел. Ведь ему предстояло побыть примерным бабушкиным внуком, в наглаженных брюках, накрахмаленной рубашке и с убранными назад волосами. Тяжеловато. Обнадеживала лишь записка от Бокуто, которую он нашел в школьном шкафчике позавчера. Она сейчас лежала у него в кармане домашних джинс. «Приглашение на «постсочельник»! Всем быть в кайфовом настроении и захватить с собой газировку! Встреча в поместье по адресу: Сол-стрит, дом 18, 28 декабря, 15:00» Не только Кенма получил такую записку. Тем же вечером после школы ему позвонил Шоё, гадая с восторженным предвкушением, что же задумал парень с камерой. А Кенма рассчитывал, что он зовет их не для того, чтобы отснять какую-нибудь лабусню на школьную тематику, по типу: «Почему в школе Мидллбери не проводится зимний бал, как вы думаете?» Он еще раз прочел незатейливое пригласительное, сидя на кровати. За окном давно стемнело, и в районе зажигались рождественские разноцветные огоньки. Кенма допил теплое молоко с имбирным печеньем и поигрался с помятой бумажкой. Шоё сказал, что примерно догадывается о том, чем они там займутся. Кенма наоборот был сбит с толку. Мысли кочевали от игр в бутылочку с девчонками, до курения травки. Ну, всякое же бывает, правда? Может они сыграют в карты? Или приставку? А может, Кенма снова расскажет им историю? «Кому – им? Однозначно там будет и Дикий. И еще кто-нибудь из его банды» – предположил Кенма, сминая записку. – «Должен ли я подготовить рассказ? Стоит ли зачитать им рукопись? Хм, Шоё это не понравится. Или все-таки Куроо не одобрит?» За окном истошно залаял пес Верна. Мимо наверняка прошмыгнула кошка. Собака всегда срывалась на лай, если видела кого-то из посторонних на своем дворе, будь то даже самая маленькая птичка. От собачьего визга Кенма иногда не мог нормально спать. Хотелось бросить кирпич за ограду, чтобы шавка заткнулась, в конце концов. На удивление, она сегодня быстро умолкла. И после лая осталось лишь исчезающее на морозе эхо. Кенма закрыл глаза и улегся поудобней. Но уснул он не скоро, мысли о Джоне Гейси и выдуманный лесной «монстр» мешали ему.***
В день, когда пришли гости, Кенма всем нутром хотел уйти из дома, как уже бывало летом. Все те же запахи и те же разговоры. С бабушкой и с ее интересами было несладко. Может только сейчас он стал немного понимать своего отца, который в восемнадцать лет уехал из Олдхиллз и больше никогда не возвращался в дом своей матери. Задержись он здесь на пару лет, и точно бы никуда не выбрался. – Все стали такие нервные и злые, – говорила женщина с волосами, точно хвост енота, – после найденной девочки весь город на ушах стоит. – А ты как думаешь, почему? Все боятся за своих детей, – отвечал ей мужчина с рыжими усами, запивая вином мясное блюдо. – Не садить же теперь детей на цепи, – влилась в беседу тучная тетенька. – Для Олдхиллз это потрясение. – Ой, чушь какая, – хрюкнула тучная тетенька. – По-моему, тут никого не волнуют чужие проблемы. Кенма бегал глазами от одной дамы к другой и иногда возвращался к двоим старикам, которые вообще в упор его не замечали. – Как ваш внук потом спал? – Спросите лучше у него. – Ну что, мальчик, как тебя угораздило оказаться в лесу? – напала на него с расспросами женщина-енот. – Мы… Я просто играл с друзьями, – ответил Кенма. – Случайно вышло. – Я тоже в свое время видела мертвое тело. – Какую-то неудачную тему мы выбрали за рождественским обедом, – вмешались рыжие усы. Бабушка Ханна кивнула. – И все-таки, что говорит полиция? – Ничего особенного. Дети часто пропадают в этих краях. Вам-то не знать. «В каком смысле часто пропадают?» – зацепился за фразу Кенма. – Расследование пока что закрыли до весны. А там, гляди, федералов вызовут. Они со всем разберутся. – Федералы ваши – одно название. Посмотрят документы, сходят на место происшествия и запишут чье-нибудь имя в строку «виновный». Вашего внука, например. Он ведь свидетель, – не унимались рыжие усы. – Федералы работают спустя рукава. Кенма нервно сглотнул ягоду, и в горле защипало. Он терпеть не мог кислые фрукты и овощи. Нужно было срочно запить эту кислятину. Потянувшись резко к графину, он неаккуратно выплеснул излишки воды на скатерть. – Молодой человек, – заметила бабушка, – вытирай немедленно. – Ханна этого не переживет. – Дорогие мои, я много чего пережила и переживу. Кенму эта фраза затронула. – Тебя вызывали в участок? – задала вопрос енотиха. – Угу, нас всех допрашивали. – И кто главный подозреваемый? – Да один местный хулиган, тот еще подонок, – ответил за Кенму второй старик с большущей лысиной на затылке. – Может, поговорим о ситуации в мире? – предложили рыжие усы. – Ой, а вы знаете, недавно в город вернулся сын шерифа с новой женой, – вспомнила полная мадам минувшие события, и понеслось.Le Matos – Nikki & Davey
Все так быстро переключились на новость о сыне шерифа, что Кенма перестал различать каждое слово, вылетавшее из ртов этих людей. Они бесконечно трындели о «молоденьких», что уводили мужей из устоявшихся семей, о любовницах, о том, какая машина была у сына шерифа, и какой табак он больше любил, и какой чудесный у него задний двор, с летним бассейном и ухоженной лужайкой... Будто достопримечательность какая-то, боже. Всё говорили и говорили, и много пили-ели. От чего Кенму затошнило, будто он просидел на карусели, которая быстро кружится и шумит. В доме раздался телефонный звонок. Разговор не прервался, бабушка только махнула на Кенму, чтобы тот ответил. Он подложил под скатерть сухую салфетку и вышел из-за стола. Затем прошмыгнул на кухню, снимая трубку на проводе. – Алло? – Это дом Козуме? – прохрипело с другого конца. Голос был весьма знакомый. – Да. А кто говорит? – Кенма, это ты? «Акааши» – А, я тебя не узнал. Какие-то помехи идут, наверное, из-за ветра на улице. – Я не отвлекаю? – уточнил деликатным тоном староста. – Нет-нет, я как раз покинул место пиршества старых кротов. – Старых… кого? – Ха-ха, ничего. Неважно. Так, ты звонишь мне по делу Лили? На мгновение повисла тишина. – Не хочу портить тебе праздник. Думал, расскажу при встрече у Бокуто. – Ты тоже получил от него записку? – неподдельно изумился Кенма. – Ага. Он мне вчера передал ее лично в руки. Я и спросил, кто придет. – Ты не рассказывал про Лили? – Нет, зачем? Не хотел его загружать перед праздниками, сам знаешь, какой он впечатлительный, – деликатно покашлял в трубку староста. «Это точно» – Так что ты нашел? – Подожди минутку, – шепотом произнес тот, а потом куда-то пропал. Видимо рядом кто-то находился. Кенма уже не мог терпеть, хоть беги к дому Кейджи и стучись в дверь. Секунды шли мучительно долго. Он готов был услышать сквозь строчки, что Куроо Тетсуро невиновен. – Кенма, кто звонит? – крикнула бабушка из гостиной. – Я говорю с другом! Походу ответ Кенмы усмирил любопытство бабки, которая пыталась контролировать абсолютно все в своем доме. – Алло, я тут. – Да, слушаю. – Мне очень долго пришлось искать документы, я даже умудрился без следов взломать выдвижной ящик в кабинете отца, – это прозвучало с гордостью. – Роквуд умерла не в лесу. – Это как? – нахмурился Кенма, прижимая к уху трубку и вслушиваясь в голос через помехи. – То есть, ее убили в другом месте, а захоронили в той яме, где ты ее нашел. Цепочка, которая висела на кустах – тому свидетельство. Это были не следы борьбы, хотя тот, кто ее туда приволок, устроил именно такую инсценировку, – у Акааши закончился воздух, и он второпях проглотил несколько букв. – Но это не самое главное. – Говори, я весь во внимании. – У нее повреждены внутренние органы. На теле, под одеждой, многочисленные порезы. Она умерла от удушья и кровопотери. И уже мертвой Лили ударили по голове камнем. – Гори оно синим пламенем, да как такое мог сделать Куроо? – первое о чем вслух подумал Кенма. – Я думаю, полиция сильно ошиблась. Как и преступник. Он полагал, что на дурачка скроет причину смерти и выдаст все так, будто ее забили в лесу. – Они ни за что не придадут огласке элементы вскрытия. – Согласен. Мой отец молчит в тряпочку. Кенма растерял все слова. – Так… Это многое меняет. Увидимся тогда и еще раз это обсудим. – Погоди, ты хочешь рассказать ребятам? – всполошился староста. Кенма не заметил, как от нервов накрутил на руку весь телефонный провод. – А ты нет? Мы все были в том лесу. Ребята имеют право знать. – Бокуто растреплет всему Олдхиллз. – Нет, если его по-хорошему попросить. Доверься мне.Короткий метр
The Mamas & the Papas - California Dreamin'
Настал тот день, когда все они должны были встретиться у Бокуто. Кенма устно строил сотни и сотни диалогов, которые, возможно, никогда не произойдут. Он копался в собственном гардеробе и чувствовал нарастающее волнение. Бабушке он сказал, что уходит в гости к однокласснику, и как хорошо, что она не стала просить номер телефона его семьи. Было бы стыдом головы. На Кенме красно-огненный-вырви-глаз свитер с мелкой вязкой. Иссиня-черные твидовые брюки и очки в большой оправе. Волосы не первой свежести, сутулая спина и выглядывающие носки в клетку. «Мама одевает тебя как чмо» – носится по кругу в его голове, когда он обувает зимние ботинки. В маленькое вытянутое зеркало в коридоре лучше не смотреть. На крыльце ждет Шоё, и вид у того куда лучше. Кенма выходит из дома, фальшиво удивляется предстоящей «тусовке» и шагает вместе с Хинатой по заснеженному Олдхиллз. Котаро жил в незнакомом для Кенмы районе, в стандартном двухэтажном доме, лицевая часть которого содержала крыльцо, забор и автоматическую гаражную дверь. Пока они доплелись до Сол-стрит 19, на улице немного потемнело и город позажигался новогодними огоньками. Пожалуй, только это красило улицы и безликие чужие дома. Кенма заходит в дом с чувством, что даст им всем еще шанс поиздеваться над ним. Даст шанс Дикому. Но он ведь не должен, да? После того, как Кенма позвал его к себе на горячее какао. Он не должен быть таким засранцем? В доме звучит музыка, так громко, что Кенма чувствует вибрацию в теле. – Добро пожаловать в ля палаццо де Котаро! – машет у входа Супервосемь, захлопывая на несколько замков входную дверь, на всякий случай, чтобы Джейсон не зашел. – Да… не стоит, так официально, – еле слышно отвечает ему Кенма. В прихожей темновато, под ногами куча обуви. Кенма снимает ботинки и ставит их как можно аккуратнее на отведённом для этого дела коврике. – Ух-хух, ну и куча! – восклицает Шоё, сбрасывая обувь и в один прыжок оказываясь в центре коридора. – Все пришли? – Рыжий, как чертова рыба в воде. Будто у себя дома. – Идемте вниз, вас двоих только ждали. – Так мы дальше всех живем, – возражает Шоё, ступая за Супервосемь. – Всё принесли? – А как же. Судя по всему, дом сегодня без родителей. Они спускаются в подвал, Кенма крепче сжимает почтальонку, в которой лежат банки газировки и яблоки. Спуск навевает воспоминания о морге. Внизу виднеется теплый свет, пахнет сигаретным дымом и слышится болтовня наперекор музыке. «Спокойно. Ты уже был с ними в лагере» – успокаивает себя Козуме. Подвальное помещение, совмещённое с мастерской вообще не такое, каким его себе представлял Кенма. Сразу видно, что тут живут, и это частная территория Супервосемь. – Ты что, здесь живешь? – спрашивает он у Бокуто. – Иногда, когда занимаюсь фильмами, – довольно отвечает Супервосемь, убавляя громкость музыки. На диване сидит Кагеяма, вытянув ноги на кофейном столике, что стоит посредине комнаты. Кенма ловит глазами еще две фигуры – старосту и Дикого. – Оп, молокососов подвезли. Здорово, Очкарик, – скалится Дикий и бахает Кенму по спине в той самой привычной манере, когда у пацана чуть очки не летят с переносицы. – П-привет, – шипит Кенма, но не смотрит ему в лицо. Как-то неловко. Староста рассматривает настенные полки. На них и вправду много чего интересного стоит. Странные статуэтки, пластинки, мотки пленок, фигурки, склянки, игрушки из керамики и шерсти, приколотые к панно насекомые. На боковой стене висит ружье, наверняка отцовское. И парочка оленьих весьма увесистых рогов. Хорошо, хоть не головы животных. В другом углу все обклеено постерами и плакатами. На центральной стене висит белая простыня, а напротив нее стоит проигрыватель для пленок – проектор, как раз возле продавленного зеленого кресла, сразу ясно кому принадлежит это место. – Привет, – кивает староста, отвлекаясь от своего занятия. Кенма мямлит всем приветствие и присаживается на подлокотник дивана, где сидит Кагеяма. Вид у того расслабленный, даже волосы не уложены, в отличие от Дикого. Вот в какую бы вещь Куроо не оделся, она всегда делала его только краше и старше. Кенма украдкой разглядывал грязера в серых джинсах и в рваной футболке, которая была надета поверх кофты с длинным рукавом. Непривычно. – Чувак, у тебя что, нет кассет с «Deep Purple»? – негодует Дикий, – вот дубина. На следующий День Рождения я подарю тебе парочку. – Мой папаша не любит всех этих артистов, – хмурится Бокуто, затягиваясь сигаретой, которую разжег во второй раз. – Музыкантов, – поправляет Дикий. – Твой папаша тоже дубина, раз не любит. Это же самый сок. Вот, скажи, что он слушает? – Без понятия, спроси у него сам. – Ха-ха, – пинает пуфик Дикий и приземляется на него задницей, – не хочу, чтобы он мне лицо начистил. Тут оживляется Кагеяма: – Мой отчим говорит, что рок-музыка это происки сатаны. И все бабахают смехом. – Слушаешь ему назло? – интересуется Хината, присаживаясь рядом с грязером. – Обсудим моего недопапашу? Шоё задирает бриолинщика: – Или белые колоратки, Антихрист? Кагеяма вскипает от ребяческой злости. – Так, сначала мы пожрем, иначе все остынет, – Супервосемь, как маэстро магии срывает тряпку со стола, что покрывала четыре коробки пиццы. – Потом обсудите, после специального предпоказа! «Какого еще предпоказа?» Так вот чем все это время пахло. У Кенмы внезапно просыпается аппетит, а когда проглатывает несколько кусочков божественной пиццы, то посылает, куда подальше, свое волнение. – Кто-нибудь еще придет? – поинтересовался Акааши, принимая из рук Супервосемь бумажную тарелку с куском пиццы. – Нет. Если вы ждете девиц, то спешу вас обломать! Вход девчонкам воспрещен. – Бокуто, ты как ребенок, – зарычал Дикий, растягивая пиццу. – Что не так? Мальчишник – это здорово. – Что это еще за «вход девчонкам воспрещён»? – Читай по губам: м-а-л-ь-ч-и-ш-е-с-к-а-я- т-у-с-о-в-к-а. – А предки когда будут? – Завтра в обед. Они свалили к тетушке. Кагеяма и Дикий загудели. – Это значит, нам можно покурить что-нибудь стоящее, а потом посмотреть хлам, вроде «Помидоров-убийц». – Пошли вы. Я вас тут собрал не для того, чтобы вы нажрались и обблевались в моем доме, – рассердился Бокуто. – Я хочу вам кое-что показать. – Он прожевал большущий кусок пиццы, и лицо его тут же подобрело. Кенма с интересом посмотрел на Супервосемь. Дикий и вправду не понимает, что иногда он ведет себя как придурок? – Не кипятись, – пробормотал с набитым ртом Кагеяма. – Про помидоры он не серьезно. – Такое смотрит разве что зам шерифа, – огрызнулся Дикий. – Мелкие, вы принесли пиво? Кенма поперхнулся кусочком пиццы с грибами и беконом. Потом бросил небрежный зырк на Дикого. Грязер бесстыже ухмылялся, пожирая треугольники теста. – Написано было – газировка. У Дикого закатились глаза, он приступил деланно корчиться и страдать на диване. – Какие вы лопухи-и-и-и-и. – Хе, думал, вы поймете. Это было написано для отвода глаз, чтобы ничего не заподозрили предки, если вдруг записка попадет им в руки, – уверенно оправдался Бокуто, вытерев руки о джинсы, что были на размер больше. Он закопался в пленочный проигрыватель и настроил проектор. – Открывайте банки! Кенма перевел взгляд на старосту – тот преспокойно ел: – Ты тоже принес газировку? – Нет, пиво. Внутри Козуме треснуло фиаско. – Что-то мне подсказывает, что только я принес газировку, – произнес он с мрачной убежденностью. Дикий его перебил: – У тебя с пивом плохие отношения, тебе можно. И они снова заржали. Кенма знал, почему. – Шоё, ты не хотел мне сказать? – Так я тоже понадеялся, что ты поймешь! – До него медленно доходит. – Хватит браниться, как мои мамаша и папаша, пива всем хватит, – выдохнул Бокуто, а затем погасил свет и нажал кнопку на проигрывателе, устраиваясь в кресле, как король этой обители. – Я даже не стану спрашивать, что это такое, – напоследок выплюнул Дикий.Led Zeppelin – Communication Breakdown
На белой простыне – экране – все вдруг запрыгало и зашлось помехами. Раздался какой-то скрип. Шоё несдержанно пошутил про пердёж, отчего посмеялся один лишь Бокуто. Когда, наконец, картинка стабилизировалась, Кенма увидел титры. «…Директор: Бокуто Котаро. Сценарист: Бокуто Котаро. Главный режиссер: Бокуто Котаро. …» Пленка дала помехи. Показался передний размытый план каких-то лиц – одно из них принадлежало Котаро, точнее его большие ноздри на весь экран. Кенма пересел на диван, к Кагеяме, потому что не мог сосредоточиться на картинке вблизи. «В главных ролях: мамаша и папаша (нет), и слава богу они это никогда не увидят. … Бокуто Котаро» – Ты заставляешь меня смотреть фильм, где будет только твое имя и фамилия? – Дикий метнулся вслед за Очкариком на диван. – Я хотел подражать! – Бокуто, – прервал его Акааши, – передай мне пиццу. – Да-да, сейчас. «…Имен слишком много, поэтому я не стал их вписывать. Вы себя и так узнаете» Кенма смотрел на экран, изображения быстро сменяли друг друга. То это было дерево, небо, потом забор, катящийся велосипед. Муравейник, в котором кто-то ковырялся палкой. Закусочная «Дяди Джо», толпа детей, машущих в камеру, явно младшеклассники. Затем звук выровнялся, началась какая-то песня и разговор о том, как лучше есть фруктовый лед. На экране появились Хината Шоё и Кагеяма Тобио, они гневно спорили между собой, и было слышно, как все это комментировал Бокуто. Фильм состоял из отрывков их школьных будней. Бокуто издалека снимал Дикого, который курил на трибунах стадиона в полном одиночестве, закидывая голову назад. На этом моменте Куроо замычал, но кусок пиццы, что был у него во рту, не дал ему в полной мере высказаться. Кадры с комментариями менялись на кадры с безмолвием. Кенма увидел себя, как он с кислой миной волочится по тротуару в своем страшном зеленом дождевике и в новых дешевых сапогах, готовый проклясть весь мир. Настроение в тот день было удрученное, хотелось не приходить в школу, потому что его ждали проверочные работы за сентябрь и надоедливый Лев. На экране пробежал Хината, так быстро, что Бокуто это еле успел заснять. Потом Кагеяма и Яку катились в тележке из супермаркета и завалились, стоило колесикам ткнуться в бордюр. Кагеяма улетел в кусты, а Яку из-за своего маленького роста остался в тележке. Бокуто успел заснять почти все. Тот день, когда они слушали станцию «Кёверк», разозлившегося Кенму, который отчаянно закрывал камеру и просил это вырезать. На экране проносились мотоциклы, подержанные тачки, что разбирали бриолинщики, местный кинотеатр, центральная улица, старушки-парикмахерши на углу цветочного магазина, полицейская машина с включенной сиреной и мигалками, которая гналась за тачкой пижонов. Потомственные аристократы в своих домах, к которым бомжара-хрен-подойдёшь. – Ты такой нытик, мелкий, – вставил свое экспертное мнение Дикий, а потом щелкнул ушком на банке пива. – О, это же я, – смутился Акааши, когда заметил на экране свою персону. – Это, кажется, был школьный поход? – Ага, два лета тому назад. Слышалось пыхтение Бокуто, потом звук от увеличения зума на камере. Камера буквально впивалась в Акааши, что стоял на зеленой лужайке перед речкой. На заднем плане кто-то говорил Котаро перестать снимать девчонок с другого берега. Следом пошли кадры, как они препарируют земноводных на биологии, бегут по аллее, с плоскими досками, похожими на кухонную доску для разделки мяса. Камера направлена на бутылки колы, как газировка выстреливает из горлышка. В следующей картине вновь лицо Бокуто, то, как он ставит какой-то эксперимент с пластмассовой бутылкой ядреного лимонада. «А сейчас, я запущу эту чудесную бутылочку на хрен в космос!» Бутылка, конечно, полетела в режиссера, и Бокуто с благими матами откинулся на газоне. «Блять, она вернулась!» Дикого этот кадр веселит: – Так вот откуда у тебя был фингал под щекой. Ни с кем ты не дрался, сраный герой. – С бутылкой. Это был нечестный бой, друг. Затем Хэллоуин, ярмарка, лагерь. Вон, Кенма блюет на муравейник. – О-мой-бог, ты это заснял, – Кенма прикрывает рот ладонью, и чувствует, как к лицу приливает стыд. Сам-то он этого не помнил, камеры на себе, точнее. – Хо-хо, зови меня просто Супервосемь. Экран темнеет, далее загораются лучи от фонариков. Пацанва зовёт Куроо, а лица у них как в псевдодокументалках, не хватает только соплей, слез и добротного грима. Хината стартует с места первым в момент появления непонятного существа (Куроо Тетсуро) в лохмотьях из-за высоких кустов папоротника. Комнату разрывают вопли и истерика. Сейчас при повторном просмотре это довольно-таки жутко выглядит. Кенма неотрывно глядел на экран. Он сам не понимал, откуда у него в теле взвихрялось тепло. Ему было приятно переживать, приятно вспоминать, пускай немного стыдно, так всегда, когда видишь себя со стороны и тем более слышишь свой голос. Он глотнул пива, когда ему подал вскрытую банку Шоё, и улыбка сама побежала у него по губам. – Вот же, я тогда чуть корягой ладонь себе не проткнул, – захохотал Дикий. – А я помню твоего обосранного от страха друга, – съехидничал Шоё, таращась на веселящегося Кагеяму и сбивая у него эту надменную усмешку. – Это естественная реакция – бежать от опасности, мелкий. – Хватит называть меня мелким. – Если бы не Бокуто, то все бы получилось. «FIN!» На черном экране задрожали кривые буквы, и пошли полосы. Законченная пленка забила пустым хвостом по проигрывателю. Кино завершилось, но безумно хотелось продолжения, будто чего-то не хватало. – Прикольно вышло! У тебя талант, – первым заговорил Шоё, подрываясь с пуфика. – Долго монтировал? – Вообще, это не первый мой фильм, но все равно пришлось попотеть, – ответил Бокуто, сияя, как натертая монета. – Ну… вам понравилось? – Это… было необычно, – высказался Кенма, – я никогда не видел вживую самодельное кино. Впечатляет. – Он допустил мысль однажды поделиться с Супервосемь своей рукописью. Дикий показал палец вверх – в знак одобрения. Бриолинщик заглатывал третью банку имбирного пива. Кагеяма лишь присвистнул. На лицах ребят читались изумление и запал. – Домашнее видео? Какой жанр у твоего творения, – присоединился Акааши, пытаясь казаться не таким уж нелепым. Говорил он реже всех остальных. – Короткий метр, думаю… – Короткий метр… – повторил староста, – а есть еще что-нибудь в запасе? Бокуто вылупился на него таким взглядом, будто вот-вот и набросится от переизбытка чувств. Но давайте признаемся, Бокуто старался произвести на Кейджи большое впечатление и у него, походу, получилось. – Есть неудачные дубли и метры, которые не вошли в основной фильм. – Покажи неудачные дубли, – пальнул Кагеяма. – Стоп-стоп, я сначала покурить выйду, а потом посмотрим, что там у тебя, – приостановил азарт пацанов Дикий. Потом встал с дивана и отправился наверх. Кенма проводил его взглядом, что-то подсказывало ему, что нужно пойти за ним. – Давайте устроим перерыв, – предложил Бокуто, и тоже собрался на лестницу, – я за связкой пива и чипсами, кто со мной? Шоё мигом воскликнул: – О-о! Я иду. – Можно и мне, – Акааши явно не собирался оставаться наедине с бриолинщиком Тобио. Почувствовав себя в неловкой ситуации наедине с Кагеямой, Кенма пошел вслед за всеми. В коридоре он влез в обувь, набросил куртку и вышел на крыльцо, где стоял Дикий. Тот докуривал сигарету, глядя в пасмурное небо. – Ты что, тоже куришь теперь? – Нет. Просто вышел подышать воздухом. Он мялся, не зная с чего начать разговор. Куроо должен был узнать о смерти Лили Роквуд. Они все должны были. По веткам скакали сонные воробушки, птицы готовились к ночи. По району зажглись фонари, но на улицах было пусто, как всегда. И это немного тревожило. Ведь сейчас по ним мог ходить убийца, да? Убийца Лили Роквуд. «Джон Гейси» – Ты слышал о Джоне Гейси, которого поймали не так давно? – Чего? – Ну, маньяк, который убивал детей и хоронил их тела у себя под домом. Дикий смотрел на Кенму как на пришибленного. К чему Очкарик затеял этот разговор? Конечно, он знал этого урода, не лично, но от одного осознания, что такая мерзость жила и дышала с людьми одним воздухом – вспыхивала злость. – Кто о нем не слышал. – Знаешь, мне кажется, что серийные убийцы заражают других людей своей ненормальностью, – Кенма попридержал куртку на груди, начиная волноваться. – Возвращаешься в тот лес, да? – Я хочу вам рассказать некоторые детали смерти Лили. Пойдем вниз? Взгляд Тетсуро сменился на тешащийся, Очкарик его занимал. Такой маленький, смешной в этих дурацких очках, что-то тут вякал, будто собирался вступить в ряды местной полиции. Не насмотреться на этого задохлика. Дикий ему подыграл, даже не представляя, что тот ему наплетет. Им всем. – Хо, да ты что. Правда? Ну пойдем. – Я не шучу сейчас. – Окей, дадим тебе слово. Кенма почувствовал издевку. Вот, как обычно.Le Matos — Hardware Store
Они стали спускаться по лестнице в подвальное помещение. Свет был погашен, на простыне вновь маячило видео. Шоё обхохатывался, рассыпав миску с чипсами. Это был все тот же лагерь. Смазанные лица, дурачество, непонятные споры. А потом Куроо увидел то, о чем хотел забыть. Домики с пустыми окнами, темный лес и фигура, стоящая у единственного зажженного окна. Куроо увидел себя. В нем заскреблось что-то ужасное. За комментариями ребят просачивался холод и страх. Отвращение. В камеру обернулся мужчина, произошёл замах. Крепкий удар. «Хрясь!» – раздалось в голове. «Хрясь!» – раздалось в видео. – Что… какого хрена?.. – сорвалось с губ Куроо, – почему ты это не уничтожил? Видя замешательство Тетсуро, Бокуто перестал смеяться и встал с кресла: – Да ничего особенного, разве ты был против? – Выключи это, немедленно. Кенма уставился на видео. Стало не по себе. – Друг, ты не кричи так. – Выключай! Я сказал, уничтожь эту пленку! – Эй-эй, я понял. Кагеяма напрягся, пытаясь успокоить Дикого. – Тише, ты чего завелся? Спокойно, чел. – Кто это еще видел? – шагнул в центр Дикий. – Отвечай, кому ты это показывал?! – Никому, клянусь. – Почему ты не избавился от этой пленки?! – Откуда мне было знать, что тебя она так взбесит?! Я всё всегда сохраняю. – Если она попадет в руки полиции, они повесят на меня еще какое-нибудь дело! У меня и так проблемы, а ты здесь со своим блять каламбуром. – Эй, парни, да хватит вам. Шоё поджал ноги на диване, готовый вот-вот бросить в кого-нибудь чашку с чипсами. – Завались! – рявкнул Дикий. – Думаешь, это охренеть как смешно? На меня вешают дело той девки, а если найдут эту запись, то у нас у всех будут огромные неприятности! – Хватит так орать, – Бокуто тут же схватили за грудки. – Включи мозги, жиртрест! – Пожалуйста, парни, не надо драться, – Кенма зашел за спину Бокуто, всматриваясь в бешеное лицо Куроо. – Никто не увидит эту пленку, тем более мы все обещали забыть тот случай. – Как тут забудешь, когда он у тебя перед глазами??? – рассвирепел грязер, встряхивая парня. – Пошел ты к черту! – выкрикивает Бокуто, отбиваясь от кулаков. – Пусти меня, говнюк! – Кто перед глазами? – Ты сейчас же уничтожишь пленку. – Кто перед глазами?! – срывается на крик Кенма, у него внутри все холодеет. Дикий переводит безумный взгляд на Кенму. – Я видел его летом. В закусочной. – Кого? Этого парня? – Да. Его чертов принт. – Херня! – вопит Бокуто. – Заткнись! Тебя там не было. Кенму вдруг начинает подташнивать. – Почему ты не сказал нам об этом? – Я хотел это как можно быстрее забыть. Он ведь видел меня, понимаете? Он не видел вас, он видел только мое лицо. Посмотрите на экран, он обернулся, перед тем как я его ударил, блять! Руки Дикого расслабились от бессилия, и он опустил друга. Его всего затрясло. Он схватился за волосы, не зная, куда деть кулаки. Ему хотелось что-то разбить, прямо вдребезги, со всей дури, чтобы болезненно жгло. Он хотел протрезвления от паники и страха. – Так… ты думаешь, что он был в Олдхиллз? – прерывисто заговорил Бокуто, держа ладонь на своей шее. – Идите вы все к дьяволу. Я видел то, что видел. Кагеяма сел на подлокотник и обмяк. Акааши, наверное, единственный, кто был ни в чем не замешан, но он чувствовал, как его затягивало во что-то неизбежное. – Нужно идти в полицию, – он обронил неуверенно. – Нет. Мы никуда не пойдем. – Господи, у нас дети пропадают. А ты видел одного из подозреваемых. Так чего медлить? – Что, если это не подозреваемый? – А кто? По-твоему, такие совпадения бывают? – Подозреваемый сейчас – я. – Пусть сначала докажут, ха, – Кагеяма ощетинился. – Больше нет, – староста подошел ближе к ребятам, думая, что момент настал. – Я нашел документы о вскрытии Лили, она умерла в другом месте, ее тело было изуродованным снаружи и внутри. Потом ее приволокли в лес и бросили там. – Что ты несешь?Le Matos – Davey's Apology
– Он говорит правду, – вмешался Кенма, – я видел эти документы. Полиция больше не вправе тебя уличать в ее смерти. Важнее сейчас решить, что мы будем делать со сталкером. Тяжело выдохнув, Куроо запустил руки в волосы. Мурашки бились в его горле. Не каждый день услышишь подробности о мертвой девчонке. – Идти в полицию… Сказать, что я видел мужика в закусочной с точно таким же принтом, какой был у того сталкера в лагере, которого я же случайно и не убил? Ну да, как же. Им на меня насрать, любая моя история для них – очередная байка, лишь бы уйти от ответственности. Мне не поверят, – отмахнулся он. – Но у нас есть доказательство – пленка. – Надо все оставить так, как есть. В Олдхиллз и раньше пропадали дети. – Черт возьми, что если это очередной Джон Гейси? – вспылил Кенма, – если в следующий раз пропадет сестра Шоё или Акаши, что тогда??? – Моя сестра всегда с родителями, – ответил Хината, хмуря брови. – Вы только представьте, сколько детей мы сможем спасти. – Не посрать ли тебе? Ты вообще не отсюда, – съязвил Кагеяма, закусывая меж зубов незажженную сигарету. – Какая разница, откуда я? – Ты городской закатанный блин в масле. – Давай еще цвет моей кожи обсудим, – скривился Кенма, – мы будем сидеть сложа руки? При этом зная, что мы могли остановить все в лагере? – С чего ты решил, что сталкер как-то связан с пропажей девушек? Это был просто изврат, который любит передергивать на детей. – Тем более. Бокуто плюхнулся обратно в кресло, его все еще коробило от перепалки. – А Гейси долго ловили… – Если так вспомнить – очень долго. Потом он сам себя сдал. – Я тут вспомнил кое-что. Когда мне было двенадцать, соседний город потрясло тройное убийство подростков, – почесал ворох волос Бокуто, – убийцу не нашли. – Кто сказал, что он один? – несмело предположил Акааши. Куроо закатил глаза. – Почему этот перец с нами тусуется? – Простите? Я тут вообще-то предал огласке элементы вскрытия. – Ладно, герой в маминых штанах. – У нас договоренность, эй, – нахмурился Кенма, глядя на Дикого. Ребята замолчали. Каждый переваривал все по-своему. Предпраздничное настроение полетело к херам собачьим, в воздухе висело напряжение и оторопь. Они поистине не знали, как всем им быть. – Мы просто дети. Что мы можем? – сложил руки на груди Шоё. – Можем сделать так, чтобы нас услышали родители? – ответил Кейджи, но никто не подержал его идею. – Или начать выслеживать подозреваемых? – Бокуто уже вовсю жевал пиццу, заедая стресс. Парни с подвохом глянули на толстопуза. И решили съесть еще несколько кусочков. Эх. Тяжела жизнь старшеклассника.